«А Иисус, воззрев, сказал им: человекам это невозможно,
Богу же всё возможно»
(Евангелие от Матфея 19; 26)
Часть 3
Дорога начала заметный спуск. Туман сгустился еще больше. Наконец, машина вынырнула из леса, но привычного пейзажа в долине реки с колокольней храма-богатыря мы не увидели. Туман стеной висел над долиной. Миновав в молочном мареве мосток через речушку, мы остановились у поклонного креста. Здесь было место формирования крестного хода. Хоругви колыхались на высоких шестах. Женщины с иконами, обернутыми в рушники, стояли вдоль дороги. Мальчишки-кадеты из православного летнего лагеря вытянулись в линейку перед своим командиром. Наш водитель вышел из машины:
– А крест кто несет?
– Да никто. Некому пока.
– Значит, я понесу, – древко креста привычно легло в мозолистую ладонь. – Меня дожидался. Я всегда в крестных ходах крест несу.
Священник благословил крестоходцев, и людская река двинулась по обочине шоссе в сторону храма.
– Богородице Дево, радуйся… – поплыла молитва над головами идущих.
Люди высыпали из домов, смотрели на непривычное зрелище. Кто-то крестился и присоединялся к крестному ходу, кто-то вышел поглазеть любопытства ради.
Не просто оказалось найти место для парковки. Столько гостей храм давно не встречал.
Внутри яблоку негде упасть. Попутчики мои сразу затерялись среди гостей и прихожан. Временный иконостас отгородил алтарную часть. Стены светились ровной белой штукатуркой. Повсюду стояли кашпо с кустами цветущих роз – матушкиных питомцев. Алтарь и дорожка к кафедре митрополита были устланы праздничным ковровым покрытием.
Еще несколько дней назад шли работы по заливке пола бетоном. Все делалось вручную, с помощью старенькой бетономешалки руками нескольких человек. Перед заливкой отсыпалась «подушка» из щебня высотой около метра. Щебень и бетон по огромной территории храма разносили вручную, старым дедовским способом – носилками. Священники, съехавшиеся на праздник, оценивая проделанную работу, пристукивали каблуками по идеально ровному полу, прицокивали языком:
– Отец Димитрий! Как же это вручную сделать можно было? Шалишь, брат! Невозможно в короткие сроки сделать такой объем работы без промышленного миксера!
– Что невозможно человеку… – смущенно бормотал батюшка.
– … то возможно Богу! – проходивший мимо незаметный с виду мужчина подхватил и закончил батюшкину мысль. Это Олег. Совсем небогатырского телосложения, но имеющий дух богатыря, он не только правая рука батюшки, но опора и поддержка на всех трудных участках. Мусульманин от рождения, крестившийся сознательно в зрелом возрасте, сельский печник по ремеслу, про таких как он, говорят: «Его Бог поцеловал». За что он ни берется, все выходит ладно, крепко, на совесть.
Однажды Олег, такой немногословный, поделился очень личным:
– Когда сидел я на лесах под самым куполом храма, штукатурку накладывал, то силы в какой-то момент заканчивались. И такое навалится, хоть воем вой. Ну, я и плакал: «Господи! Не могу больше! Закончились мои силы. Нет у меня больше сил! Господи, помоги!!! Господи, укрепи!!!» Вот так поплачу, поплачу, откуда-то силы появляются, мир на сердце воцаряется и работа потихонечку дальше двигается.
Олег побежал по своим делам, а я смотрела ему вслед: «Совсем не геройской внешности. Но какой герой!»
Людское море вдруг зашевелилось:
– Митрополит приехал!
– Владыка приехал!
Владыка прошел стремительно в алтарь. Началось чтение часов. Я нашла своих девчонок Тому, Дашу и Настенку в «женской» части храма. Наш водитель стоял среди мужчин в правой «мужской» половине. Тома на службе была второй раз в жизни. Тяжелый в нашем, человеческом понимании, удар, который пришлось пережить моей подруге, оказался легким шлепком любящей Божией руки. Не будь этого «шлепка», кто знает, может быть, Тома так и не переступила бы порог храма.
Часы прочитаны. На возникшую паузу поначалу никто особо не обратил внимание. Но время шло, а Литургия все не начиналась. Минут через пятнадцать я вышла на северное крыльцо храма. Стоявшая там матушка была чем-то очень встревожена. Я вспомнила, что сегодня еще не виделись. Дружески расцеловались.
– Матушка, что-то случилось?
– Представляешь! «Знамение» опаздывают! Заблудились в тумане! Видимо, где-то указатель пропустили. Не знаем, что делать! Как некстати этот туман! Шофер их только однажды был у нас, дорогу знает плохо.
Квартет «Знамение» - это известный не только в Сибири, но и за рубежом коллектив исполнителей духовной музыки. Два священника, дьякон-регент и мирянин – они давно стали друзьями отца Димитрия и его семьи. И сейчас, приглашенные на столетний юбилей храма в качестве певчих, на первую после более чем восьмидесятилетнего перерыва службу, плутали где-то по тропам Саянских предгорий в полном тумане и неведении. Матушка изредка созванивалась с потерявшимися, но проку было мало, так как они сами не могли толком объяснить место своего пребывания и маршрут передвижения.
А в алтаре тем временем нарастало напряжение. Около двадцати священников и дьяконов, съехавшихся на праздничную службу, кто по велению сердца, а кто по призыву владыки, не знали, «куда главу преклонить». Безконечными казались минуты тягостного ожидания. В алтаре понемногу нарастал шум. Отец Феофан строгий и требовательный не только к окружающим, но, прежде всего, к себе, грозно сверкал глазами из-под нависших бровей и, обращаясь к слегка загомонившим молодым священникам, изрек:
– Чего затопотали-то, отцы? Чай не в стойле?
Отцы потупили глаза, пряча улыбки в бороды. Только владыка, сидя на своем стульчике, был невозмутим и спокоен:
– Ничего, подождем. Подождем еще немного.
Было видно, что он молится, как истинный пастырь. Молится о своих, на этот раз в прямом смысле, заблудших в тумане «овцах».
К уху отца Димитрия склонился рядом стоящий священник:
– Ох, и любит же тебя владыка, отец Димитрий! Ох, и любит!
Происходило доселе невиданное. Никто не мог вспомнить случая, чтобы так задерживалась Литургия, на которой служил сам владыка. В народе говорят: «Взялся за святое дело – жди искушений!»
Батюшка в смущении вышел к нам на крыльцо:
– Матушка, собирай женщин на клирос, давайте своими силами как-нибудь… Начинать надо.
Матушка, одаренная Богом не только колоритной внешностью настоящей русской матушки, но и острым умом, организаторскими способностями, крепким сибирским характером, в прошлом школьный учитель, она соратница и помощница батюшке во всех его делах. Сейчас же стояла бледная, как стена. Ей показалось, что она подумала, но это были мысли вслух:
– Баб на клирос не пущу, – почти беззвучно прошептала матушка.
Батюшка едва заметно улыбнулся:
– Ну, хорошо, еще немного подождем.
Матушку можно было понять. Ведь служба-то была очень уж необычная. Не хотелось ее упрощать привычным пением местного клироса.
Люди в храме, казалось, совсем не тяготились возникшей почти получасовой паузой. В углу, на принесенных временных столиках, прихожане и гости заказывали требы, покупали свечи, в полголоса переговаривались между собой. Кадеты, подтянутые и красивые, косились с улыбками на девчонок. Тома купила несколько десятков свечей и подошла ко мне, едва удерживая их в одной руке, с просьбой помочь поставить свечи на подсвечники.
– Зачем так много?
– Ну, как же! Я за всех купила – за здравие и за упокой.
Я улыбнулась, но не стала говорить Томе о том, что достаточно было бы и нескольких свечей. Ее по-детски чистая вера рассудила так: за каждое имя – по свече. Пусть так оно и будет.
Наконец, словно лёгкий ветерок, поверх голов прокатилась и затихла где-то у притвора волна шепота:
– Приехали! Приехали! При-е-ха-ли!
Почти в то же мгновение из алтаря громогласно прозвучало:
– Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа…
Позже матушка вспоминала:
– Я смотрю на второй ярус, на хоры, а там – никого!
Приехавшим певчим нужно было успеть подняться по лестнице колокольни и преодолеть в крыше трапезной довольно большое расстояние, прежде чем попасть на «хоры» – место для клиросных певчих. Матушка не отрывала взгляда от приоткрытой на хорах двери. Ей казалось, что она слышит полы развевающихся ряс. А, может, это были крылья ангелов? Тем временем из алтаря молитвенно и в то же время призывно-требовательно звучало:
– …ныне и присно и во веки веко-о-о-ов!
Хоры были пусты, но из темного проема приоткрытых дверей раздалось дружное и красивое четырехголосье:
– А-а-ми-и-инь!
В следующую долю секунды певчие, можно сказать, влетели на свое законное место, и служба пошла своим чередом. Но что это была за служба! Как пламенно служил владыка! Какой молитвенный настрой был у его паствы! Что за дивное пение подарили нам певчие!
Я смотрела на стены, словно отливающие Саянским снегом, на алтарь, где еще чуть более десятилетия назад была мерзость запустения, а сейчас шла пламенная молитва к Богу. Спустя столько десятилетий – это ли не чудо? Думала о храме – этом израненном богатыре, который еще не освободился от своих бинтов-лесов по внешнему периметру, но который встал уже на свой порученный ему Богом пост – нести свет веры Православной.
Вспомнилось, как ютилась семья отца Димитрия в маленькой промерзающей насквозь избушке с пятью детьми, младший из которых был еще грудничком. Как не сразу приняли батюшку в селе. В том числе и местная власть. Глава администрации, сама по себе милая женщина, не хотела передавать церкви дом, в котором прошло ее детство, но который изначально, век назад, был построен, как дом священника. Какие слова говорил батюшка этой женщине, какими молитвами молился? Только прошло не так много времени, и дом был возвращен приходу. Глава администрации стала союзницей и помощницей батюшки в деле восстановления храма. И это тоже маленькое чудо. А сколько их было за эти годы!
Это и возвращение после реставрации чудом сохранившейся и чудом найденной Иконы святителя Николая. После разграбления храма в тридцатые годы хранилась Икона многие годы в сарае. Когда хозяйка отошла в мир иной, ее родственниками Икона была брошена на крыльцо дома, ликом вниз – под ноги. И несколько лет множество людей попирали святыню, даже не подозревая об этом! Там она и была найдена «случайно», а на самом деле чудесным образом. Неравнодушные люди отправили Икону на реставрацию в Москву, и оттуда она была встречена торжественным крестным ходом.
Вспомнилось, как при планировке территории вокруг храма, было решено убрать глиняную насыпь у главного, западного входа, непонятно когда и кем здесь насыпанную. Ковш трактора неожиданно наткнулся на человеческие останки. Косточки, принадлежащие неизвестным мученикам, среди которых встречались и детские, были бережно собраны и перезахоронены.
Почему сразу появились мысли о мучениках? Никто из старожил об этом захоронении ничего сказать не мог. Значит, оно было произведено в тайне от жителей села. Тела были захоронены не в могиле. Их положили на поверхность земли и засыпали глиной. Возможно, те, кто хоронили, торопились, и копать могилу было некогда, а везти тела на кладбище через все село побоялись. Некоторые найденные черепа имели характерные для убиенных отверстия...
Кроме того, до сих пор ничего не известно о судьбе семьи последнего священника. Если даже останки не принадлежат семье последнего настоятеля, несомненно, что эти люди были очень близки церкви. Вечная им память!
Через село в гражданскую войну проходили колчаковцы и капелевцы. Село переходило из рук в руки: от «красных» к «белым» и наоборот. На колокольне храма белогвардейцы установили пулеметный расчет. Под новой штукатуркой осталась надпись на стене колокольни: «Нас была рота, осталось трое». Вся территория храма была усыпана патронами и пустыми гильзами. Здесь же расстреливали пленных. «Белые» приводили приговор в исполнение во дворе храма, у северной стены. «Красные» расстреливали своих врагов прямо в храме. Так что земля там не только усыпана патронами и гильзами, но и пропитана кровью.
Мысли, как рой пчел, теснились в моей голове. Перед глазами стояли разбитые работой руки отца Димитрия, его смиренный и кроткий облик. На наши безконечные просьбы батюшка всегда неизменно отвечает: «Хорошо, помолюсь».
Звуки Херувимской поднялись к самому куполу. Когда я только начинала ходить на службы и не знала всех песнопений, Херувимскую песнь узнавала безошибочно по самопроизвольно текущим из моих глаз слезам. Много позже узнала, что это одно из главных молитвенных песнопений Литургии.
Купол храма отсюда, снизу, кажется головокружительно высок. Представила, как плакал там, на высоте, маленький человек по имени Олег, как взывал к Богу:
– Господи, дай мне силы! Господи, укрепи!
Не заметила, когда из моих глаз тоже полились слезы. Запели «Верую». Все «единым сердцем и едиными устами». С удивлением услышала, как безошибочно и точно поет молитву Тома. И это на второй в своей жизни Литургии! Я-то, грешная, в свое время, смогла запомнить эту молитву не раньше, чем через год!
Отметила про себя, что Тома тоже шмыгает носом. Но, прислушавшись и приглядевшись, с радостью увидела, что плачут люди и впереди и позади меня стоящие. И не только женщины. Мужчины тоже не стыдились своих слез. Плакал весь храм! Это были светлые слезы радости. Не описать словами, что это была за служба! И что это была за молитва! Вспомнились слова Киевских послов после посещения Литургии в Константинопольском храме святой Софии, пораженных красотой и величием Православного богослужения:
– Не знаем, где были мы: на Небе или на земле!
На причастие священники вынесли три чаши. Со своей кафедры причащал прихожан владыка. Настюшка отошла от Причастия счастливая – причастил ее сам митрополит! Потом были и приветственные поздравительные речи, и вручение подарков, и праздничный концерт. В заключении отец Димитрий пригласил всех на трапезу, отведать, что Бог послал.
Зря испугались количества приехавших на праздник некоторые гости. Зря не пошли на трапезу. А мы пошли. Исполнять батюшкино послушание. Довольно обширная трапезная едва вместила священников и певчих. Для нас, простых смертных, прямо во дворе был накрыт «шведский» стол, благо, теплая погода располагала, а восшедшее уже высоко солнце разогнало надоевший туман.
Несмотря на строгий Успенский пост, стол выглядел по настоящему празднично. Салаты, грибочки, соления, варения, выпечка, кисели, морсы, чай, овощи и фрукты, горячая картошечка и рассыпчатая гречка. Глаза разбежались от изобилия. Уже в конце трапезы подошла матушка-хлопотунья:
– Калачи! Есть еще наши калачи? Владыке очень понравились! Просит с собой, в дорогу.
Конечно, для дорогого владыки нашлись понравившиеся ему калачи. А бабушки вздыхали с соседней скамейки:
– Ох, батюшка, ты наш батюшка! Пятью хлебами такую прорву народа накормил! Пятью хлебами…
Благословение на дорогу, и машина уносит нас все дальше от Голумети, в которой оставили мы частичку своей души. Но, прежде чем нырнул наш «мустанг» за лесистый поворот, еще раз захотелось оглянуться. Храм исполином стоял над деревянной одноэтажной Голуметью. А дома, как будто жались к нему, ища защиты.
В дороге зазвонил телефон. Звонила школьная подруга, чтобы сообщить мне о внезапной кончине одноклассника. Вот она и ложка дегтя в медовой бочке праздничного дня. Радость и горе – все рядом. Набираю номер отца Димитрия:
– Батюшка, помолись!
С другого конца «провода», как всегда, спокойный и такой родной голос:
– Хорошо, помолюсь.