Только радио!
На радио меня привел мой сокурсник Олег Терещенко. Я училась в ДВГУ – Дальневосточном государственном университете, ныне ДВФГУ. Подрабатывала, как и большинство моих сокурсников, чтобы прокормиться, и потому на практику и на каникулы мне нельзя было уезжать из города. Олег был единственным радийщиком на нашем курсе и очень обрадовался, когда я попросила, чтобы он представил меня председателю Владивостокского ГТРК.
В редакции экономических программ — им руководила Лариса Жиронкина - я сразу прижилась, так как за плечами у меня было сотрудничество с районными, областными и краевыми дальневосточными газетами.
Коллектив отличался сплоченностью, журналисты – профессионализмом, режиссер – требовательностью. Было у кого поучиться. И я полюбила радио.
После рождения сына мне пришлось перейти на заочное обучение и через какое-то время переехать из Приморья к родителям в Южно-Сахалинск (мой муж был военным моряком). И я пошла устраиваться на работу в Сахалинский телерадиокомитет, потому что к тому времени окончательно осознала себя радийщицей. Шел 1986 год.
Председатель Владимир Шалимов строго посмотрел на меня и сказал:
– Сначала выучись, а потом приходи.
– А вы представьте, что я пойду устраиваться в другую организацию, далекую от журналистики. Например, уборщицей. Буду ездить на сессии, получу диплом и в итоге – приду работать к вам. Так вот, меня даже уборщицей никуда не возьмут. Скажут, чего ради нам учить журналиста.
Аргумент сработал. Шалимов меня взял, и я стала корреспондентом музыкальной редакции под руководством Татьяны Сергеевны Давыдовой.
Прошло несколько месяцев, и только я вошла во вкус, как в комитете началась реорганизация. Телевидение и радио стали отпочковываться друг от друга. Что тут началось! Процесс оказался весьма болезненным. К старичкам ездила неотложка, наши экранные дивы закатывали глаза и заламывали руки…Мол, как теперь они без голубого экрана, а он без них. Разговоры были только о том, кого же возьмут на телевидение.
Я в них не участвовала, потому как была уверена – меня это не касается, я ведь человек новый и с телевидением совершенно ничем не связана. В детстве я занималась во Дворце пионеров и школьников, в театральной студии «Современник», выходила на сцену, играла зайчиков и девочек, вела концерты и читала стихи. Но это было детство. А во взрослой жизни мне не хотелось публичности, тем более, в маленьком городе.
Кроме того, я понимала, что телевидение – это командная работа. Мне же хотелось быть более независимой. На экране главное – видео- ряд и только потом – текст автора. А я хотела больше писать.
В последний рабочий день уходящего года, председатель комитета вызвал меня к себе. Иду в полной уверенности, что остаюсь на радио.
И вдруг слышу: «Пойдете работать в редакцию пропаганды на телевидение». Я заревела. Шалимов рассвирепел.
Представляю, какие сцены ему закатывали ради телевидения, а тут какая-то соплячка…
– Вы же хотели в пропаганду!
– Да, но радио…
– Слышать ничего не хочу. Идите, работайте.
И я пошла.
В редакции были одни мужчины. В кабинете – холод собачий. Ребята окружили мой стол обогревателями. Но я это не оценила.
– Можешь ничего не делать, просто сиди здесь.
Ага, значит, решили из меня куклу сделать! Хорошо, получайте. И я включила полную дуру. Меня послали на задание в Дом политпросвещения, там я по-идиотски округлила глаза, начала что-то лепетать. Меня посадили в шикарную «Волгу» и отправили обратно в редакцию, а Володе Летуновскому, который стал моим шефом, позвонили и сказали, чтобы программу поручили кому-нибудь поопытнее.
– Володя, у меня на радио «хвосты» остались, можно я доделаю?
– Да конечно же!
Запас материалов у меня был солидный. И я строчила как из пулемета сюжет за сюжетом, передачу за передачей.
Через неделю раздался звонок.
Валентин Владимирович Мельник (он был директором радио): «Все, возвращайся. Мы тебя выцарапали». Я была счастлива.
Мои герои
На запись к героям своих сюжетов всегда летела. На ходу придумывала вопросы, композицию материала. Потом останавливалась и говорила себе: нет, не так. Придумывала новые и новые варианты. Потом встречалась с конкретным человеком, и он переворачивал все мои задумки. А когда садилась писать, появлялся уже окончательный вариант.
Мне нравилось работать со звуком, я записывала шумы, вместе с режиссером Виталием Михайловичем Добросмысловым мы использовали их как мелодику сюжета. Любую музыку, любые песни я слушала только с мыслью, как это применить в работе.
Все мои герои казались мне прекрасными! Пауза, вздох, интонация… Вот настоящая симфония жизни!
Как-то потребовалось сделать студийную запись с нашими коллегами-телевизионщиками. Работа затянулась. Потом ребята с бледным видом вышли на волю, и журналист Володя Волобуев сказал: «Как это сложно. Мы так не умеем».
На радио я поняла смысл журналистской сопричастности. Так получилось, что мне пришлось много писать о социальной поддержке. Тогда, в конце восьмидесятых, эта сфера только начала развиваться. После моих сюжетов на эту тему в наш кабинет повалили инвалиды. Я помогала им решать разные вопросы.
Так было принято тогда. Так нас, советских журналистов, учили и воспитывали – поднимать проблемы, искать выходы из сложных ситуаций, добиваться действенности выступлений.
Лариса Алексеевна Петухова, руководитель моего отдела, посмеивалась: «Если к нашему зданию идет инвалид, значит, это к Горностаевой».
Смех – смехом, а сама Лариса Алексеевна прослыла у нас мастером фельетонов. Помню, боролась, к примеру, за ремонт дырявой крыши Дворца пионеров. И победила, кстати.
Важно еще и то, что после наших очерков у героев появлялось второе дыхание. То, чем они занимались, обретало особый смысл. Потому журналисты в советское время были в чести, нас знали и в Южно-Сахалинске, и в районах.
Помню, буквально вытащила в эфир барда, ныне знаменитого на Сахалине и Дальнем Востоке, – Сергея Хана. Упирался изо всех сил. Мол, семья, маленький ребенок, завязал петь. Уговорили – до сих пор поет.
И курильчанина Сергея Старжинского мы первыми поддержали. Меня поразила его песня: «…Мандариновые дольки – новогодний запах детства моего», и я пригласила музыканта в студию. Именно там он понял, что петь – это навсегда, что это нужно людям, что это серьезно.
Однажды приехал в Южный с Курил, не застал меня дома и на стене у двери написал шариковой ручкой: «Мандариновые дольки…» Вернувшись из командировки, я поняла – Сережка приходил.
Старжинский очень переживал за свой талант. Буквально измучил меня вопросами: а дальше то что, что с этим делать. Я успокаивала – как пел, так и пой, как сочинял песни, так и пиши. Жизнь сама разберется, что будет дальше.
Так и получилось. С развитием техники записывать и распространять свое творчество стало легче – грампластинки превратились в раритет, их заменили диски, доступные каждому. Сергей со временем превратился в живую легенду, местную «звезду». Стал писать для областного театра, давать сольные концерты, на него обратили внимание в столице. Во всем этом есть толика и наших, журналистских стараний.
Своими сюжетами мы поддержали начинающего поэта Евгения Чигрина, который приехал на Сахалин и сразу принес свои стихи к нам на радио. Спустя годы Женя стал членом Союза писателей. Может быть и потому, что мы отнеслись к незнакомому пареньку очень серьезно.
Коллеги
Мы тесно сотрудничали с районными радио редакциями. Весь Сахалин был с нами на связи: Александровск-Сахалинский – Анатолий Шмигельский, Оха – Ольга Дружинина, Макаров – Сергей Романов… Из района к нам перевелся журналист Анатолий Ващенко. Как и многие специалисты из глубинки он отличался какой-то особой основательностью, правильностью. Он чаще нас ездил в командировки, его материалы в эфире всегда были сделаны добротно, без наскока. Мы старались, чтобы сахалинцы были сплоченными, знали о том, что происходит в каждом уголке нашей малой родины.
Я говорю – мы, потому что при всей индивидуальности, к которой я как журналист всегда стремилась, мы были командой, большой семьей. Для меня было важно работать рядом с такими людьми как журналисты Виктор Столяров, Петр Шарухин, Анна Панкстьянова, Татьяна Пачина, у которых можно и нужно было учиться мастерству.
Впрочем, я относилась с уважением ко всем своим коллегам, и у каждого находила то лучшее, чего не хватало в работе самой.
Репортерская жилка была у Елены Шмаковой. Она добывала такой «изюм»… Я всегда считала, что Лена себя недооценивает, что в новостях ей нет равных. Но то ли скромность, то ли какие-то другие качества не позволили ей развернуться, стать заметной фигурой в островной журналистике. Сейчас она гос. служащая.
Недосягаемой казалась мне Татьяна Пачина. Красивый голос, королевские манеры…Звезда! В ней была стильность, шик, столичность. Рядом с ней я была просто мастеровым. Жаль, что Татьяна рано простилась с нашей профессией.
Я не думала, как «выгляжу» в эфире – честно. На первом месте были герои моих сюжетов: звероводы и доярочки; знаменитые певцы и актеры; люди, попавшие в беду и надеющиеся на помощь; чиновники, которых всегда, при любом строе ругают, но которые очень отличались от нынешних, по крайней мере, развивали государственную систему.
Радио – это особый дух! Это сейчас в эфире работают практически одни ведущие, порой до неприличия трещат без умолку, засоряя эфир. Мне довелось работать с дикторами: Нелли Владимировой, Олегом Канищевым, Светланой Ахманаевой, Георгием Орловым.
Южный был намного меньше, все были на виду. А этих людей любили как достояние Южно-Сахалинска, рассказывали о них с трепетным волнением.
В ту пору, когда в СМИ попёрла реклама и нужно было зарабатывать деньги, пришел заказ на ролик о…службе, изготавливающей надгробные памятники. Георгий Степанович Орлов просто сел: «Ира, как мы это будем делать?»
Сделали! Классическая музыка, доверительная интонация, душевные слова… В редакции раскалился телефон, люди благодарили за рекламу. Одна из слушательниц пришла лично.
О ком только не приходилось рассказывать! И всегда соавторами моих радийных произведений были техники. Они «чистили» пленку, подготавливая материал для сведения воедино записей - студийной и той, что была сделана в полевых условиях… Много лет прошло, некоторые фамилии я забыла, но их имена, лица, голоса со всеми интонациями помню: Раиса, Татьяна, Лена...
Мой режиссер
Однако ближе всех в работе мне был режиссер Виталий Добросмыслов. Труженик, каких мало. Программа у нас всегда рождалась на одном дыхании, мы понимали друг друга с полуслова. А порой и хулиганили. Черновой материал записывали прямо в студии, без сценария. Да еще и с песнями – плясками.
Наши именитые герои, приехавшие на остров певцы и музыканты, с которыми мы только что познакомились, и которые привыкли к всероссийским масштабам, поражались:
– Как, без подготовки сразу в студию?
– Да мы просто поговорим.
И это «поговорим» выливалось в практически чистенькую 45-ти минутную программу с музыкальными номерами, которую по решению коллектива, как лучшую за неделю, отправляли в архив нашего ГТРК.
Однажды, уже много лет не работая на радио, я «встретилась» с такой заархивированной передачей. Был год юбилея – 45 лет ГТРК. Радиоточек практически не стало, радио мы слушали только в машине. Я сидела в автомобиле одна (хорошо, что меня никто не видел), включила приемник. Шла какая-то передача, вроде бы из Питера. Голос ведущей, ее рассуждения показались мне близкими.
– О, я бы так тоже сказала. Да-да. Надо же…
И вдруг до меня дошло, что там, этот голос – я, только десять лет назад. И слушаю свое же интервью с ленинградским композитором Виталием Ивановым. Слезы просто брызнули у меня из глаз в разные стороны. Так, как рисуют в японских мультиках.
Однажды пришел заказ из столицы: подготовить сюжет о северянах для радиостанции «Союз». Мы с Виталием Михайловичем отправились в Охинский район. Я впервые ехала туда и очень волновалась, смогу ли выполнить задание. А когда мы прибыли на место, меня просто понесло. Все было внове, и я только успевала делать записи на диктофон. В селе Некрасовка, куда мы приехали на 35-летие ансамбля «Пила кен», я была готова заходить в каждый дом, так мне было интересно, чем живут люди.
Добросмыслов сделал качественные записи на концерте национального ансамбля, и потом они очень украсили 45-ти минутную программу о коренных народностях Севера, которую мы сваяли. За два командировочных дня, я привезла более 30 сюжетов.
До сих пор помню рисунок, который увидела на детской выставке в Охинской школе искусств. Девочка нарисовала зеленым карандашом граненый стакан с пророщенной в воде головкой лука. Меня это так поразило… больше чем Мона Лиза в Лувре. Честно.
Еще я записала, как бабушка-нивха рассказывает сказку о бурундучке. Ее речь была похожа на мелодию ручья. Настолько все было красиво.
А как здорово молодые парни и девушки в национальных костюмах прыгали через канат! Он стучал по доскам сцены, словно вдалеке звучали крики чаек, записанные на магнитофон, и девушки своими возгласами вторили им… Одни только звуки…но как красиво!
Короче, в Москву мы послали не один сюжет, а всю программу, чтобы там выбрали, что понравится. Понравилось все.
Рога в земле
После разделения радио и телевидения реформы в комитете не закончились. Место председателя занял приехавший с материка Валерий Беляев, и мы, радийщики, были распределены уже не по редакциям, а по объединениям. В моей трудовой книжке появилась новая запись, датированная 1988 годом.
В эфире зазвучал «Сахалинский меридиан». Это, по сути, был радиожурнал с новостным блоком внутри. И тут мы стали универсалами – писали на любую тематику.
Случались и курьезы. Летом, как правило, бывает затишье – никаких событий, народ в отпусках (и журналисты, и герои), а эфир нужно заполнять. Помнится, мои коллеги разъехались на отдых, и пару программ мне пришлось делать одной.
Однажды набор был такой: аборты малолетних; коровы, у которых рога в земле, потому что в засушливое лето травы не было; и зверосовхоз. Председатель, который принимал практически каждую программу, только руками развел: ну, Ирина, ты и собрала букет.
С этим зверосовхозом вообще был номер. Я поехала в село и пока записывала бригадира, блохи, которые буквально жрали норок, перекинулись на меня. Я вся исчесалась. Приехала на работу, стала расшифровывать пленку – опять чешусь, теперь уже от мнительности. Села за писчую машинку печатать материал – та же история. Затем вычищаю запись в студии – о, боже, когда это закончится! Стали сводить материал с режиссером – ну, вы сами догадываетесь…
Когда началась перестройка, мы давали в прямой эфир заседания областного Совета народных депутатов. Работала специально оборудованная машина – передвижка. В перерывах журналисты должны были вести прямые репортажи. В группе была и я. Отработала сколько надо, действо продолжается, а в зале уже нет никого из коллег. Режиссер по связи командует – давай. И я опять иду в атаку. К вечеру нашла в толпе председателя комитета Валерия Беляева. На негнущихся ногах, стуча каблуками, подошла к нему.
– Валерий Анатольевич, язык у меня шевелится, голова работает, а вот ноги…
Оказывается, про меня попросту забыли!
Муж мой был моряком, офицером и, когда вернулся с боевого похода, я уволилась из комитета и поехала вместе с сынишкой к нему в Приморский край, в военный городок. Не буду о подробностях, но через некоторое время мы с сыном вновь вернулись на Сахалин. По приезде пришлось сидеть дома из-за проблем с пропиской. Однажды, во время похода в магазин столкнулась с режиссером Вячеславом Семеновым.
– Ты что тут делаешь? Давно приехала?– накинулся он на меня.
– Месяц назад.
– Что?! И до сих пор гуляешь? А ну марш сейчас же на работу, Мельник еще у себя в кабинете. И запомни: я буду стоять и смотреть, зашла ли ты в здание. (Дело было недалеко от комитета).
И я поплелась к Валентину Владимировичу, нашему директору.
– Ну, ты даешь…– только и сказал он. – Завтра же выходи на работу, а с пропиской мы тебе поможем.
Песня
Дело молодое. Мне было тогда 27 лет, и я влюбилась. Да хотела бы я посмотреть на женщину, которая бы не увлеклась моим героем. Теперь его уже нет в живых, и можно назвать его имя, тем более что на момент нашей встречи мы оба были свободны. Владимир Баграмов. Певец, композитор, режиссер, писатель, лауреат премии Ленинского комсомола.
Володя привез на Сахалин свой гремевший в ту пору спектакль «Все звезды», в котором артисты ташкентского театра играли зарубежных и советских звезд эстрады, пели «их» голосами, давая зрителям возможность «побывать» на концерте с «участием» легенд.
Вместе с ним мы подготовили несколько передач о театре.
На запись одной из них Баграмов должен был прийти с гитарой. Он опаздывал, я стала волноваться, вышла на улицу и увидела спешащего Володю, но…с пустыми руками.
– Где инструмент?
Оказалось, что мой герой стал жертвой закулисных интриг. Кто-то из «доброжелателей» облил семиструнную водой. Музыканты знают, что это такое. Дерево разбухло, и играть на такой гитаре было невозможно.
Но каково было мне – передача уже заявлена в программе.
– Я достану тебе гитару.
Не знаю, откуда во мне появилась такая уверенность, но я сама себе поверила. Заметалась – куда бежать, кого просить? И тут (на ловца и зверь бежит) увидела спешащего на работу режиссера телевидения и нашего сахалинского автора-исполнителя Сергея Лукьянова.
– Я только что купил инструмент. Это концертная гитара, и она еще не настроена.
– Заодно тебе ее и настроят.
Имя Баграмова в бардовских кругах звучало особенно, и Сергей поехал за гитарой.
Все это произошло буквально за 30 минут. Когда я появилась, держа в руках инструмент, у Владимира глаза полезли на лоб.
Мы пошли в студию, записываться. Владимир вошел в раж и когда запел, вдруг обратился ко мне:
– Подпевайте.
Запись шла как по маслу, какая-то особая атмосфера была. Мне стало ясно, что кривлянья не уместны, и стала подпевать. Голос у меня на ту пору был – я числилась солисткой школы, участвовала в конкурсах художественной самодеятельности, выступала в концертах. Но мелодия песни была незнакома и я стала фальшивить. Баграмов голосом выправил меня, и песню мы допели стройным дуэтом.
Значит это тоже дар – разглядеть прекрасное.
Вот смотрю я на рассвет, ковшиком рука,
а по небу синему ходят кони красные,
клонят шеи стройные, щиплют облака.
Вишня за околицей белым цветом выцвела,
надышавшись допьяна пряной лебеды.
Только мне все чудится – мама в платье ситцевом
из калитки в ковшике вынесет воды.
Речка синеглазая моет ноги тополю.
Все такое нежное – сердце не унять.
Только мне все чудится – побегу я по полю
зорькой лебединою детство догонять.
Надо было видеть лицо моего режиссера. Виталий Михайлович просто наслаждался происходящим – ведь каждая передача это маленький спектакль. Он может быть сыгран плохо или хорошо. Тут же никто не играл. Все было по-настоящему.
Когда наши начальники Беляев и Мельник принимали эту программу, я выскочила из монтажной. Голос ведь, если вслушаться, может рассказать о вас все.
На обсуждении итогов недели обозреватель Нелли Кинчикова, выступая перед творческим коллективом, очень смачно произнесла:
– А Горностаева-то так лихо запела...
Ну, что ж бывает. Все мы люди. Кроме того, недаром говорят, что журналистика – это не профессия, а образ жизни. Моя жизнь на радио была прекрасной как хорошая душевная песня.
И я счастлива, что радио случилось в моей жизни.