Нина Русланова. 70-летие...

Александр Ясень-Горелов
        Как это нереально сложно - писать о человеке,
которого якобы знают сто сорок миллионов человек,
но которого не могут узнать по-настоящему даже те,
кто более тридцати лет близки с ним...
       "Стальная закалка", полученная в сталинском детдоме,
помогла Ивановне остаться относительно независимой,
даже в такой "культурной клоаке", как служение Мельпомене...
       Сорок лет сплошной "самодрессуры", когда прекрасно
видишь в подавляющем большинстве "заклятых друзей"
желание увидеть тебя оступившейся, а ещё лучше - сломавшейся,
но не имеющей на это малейшего права, ибо - Он создал
именно Тебя той, что примирят миллионы зрителей своею
единственностью...
       А её 69 год - сплошные больницы, инвалидные костыли,
полуинвалидные трости-палочки, но отвоёванная у инсультов
и инфарктов способность видеть мир, хоть изредка, - добрым...
       Вскользь упомяну, как я и прекрасная вахтанговка
Елена Ивочкина почти полгода выискивали для Ниночки Ивановны
"фирмовые" германские костыли, от которых она наотрез отказалась:
"презент" - она не примет, а своих, свободных от её "хозяйственных"
денег, на прекрасную работу "экс-фашистов", у неё - нет.
        Год  с палочкой и очень долгие три недели пешком,
на отечественных костылях, от  на Николопесковского -
до "Курортологии", на Новом Арбате,  32, где её ждёт
931 палата и десятки различных медицинских процедур.
        Бесконечные телефонные и "очные" убеждения,
что - плевать на прошлые неудачи и застарелые "болячки",
и награда - её "хохоточек" и бутылочка красного "Абрау Дюрсо",
начатая, как встарь, - вдвоём, и допитая под телефонный
разговор Нины с поздравляющей Кирой Муратовой...
        Но что-бы там не говорили - победа над временем...
        P.S.: Ниночка Ивановна, с самого моего прихода на работу
              в Театр имена Вахтангова в 1978 году, была единственная
              ( кроме Григория Андреевича Абрикосова ), кто знал, что я -
              "крёстный сын" Андрея Львовича Абрикосова...
              Этого в Москве, кроме нас троих и моей матушки,
              не знал ни кто...