(Антология одной грыжи)
Ночь первая
Проснулся от дикой боли в левом яичке. Боже мой! Где я? Больница… На кой черт отпустил жену на ночь? Пожалел… идиот! Теперь придётся по любому поводу звонить медсестре. Умираю, как хочется писать.… Где же чёртов басон? Жена, вроде, повесила его с левой стороны кровати. Вот только как до него дотянуться, если пристроился на правом боку, чтобы свести боль к минимуму. Рана жжёт так, что хочется выть. Таблетки помогают, как мёртвому припарки, а укол делают раз в четыре часа. Это, якобы, ради моего благополучия, чтобы наркоманом не стал. Сказочки про белого бычка! Экономят для себя наркотики, гады. Наконец добрался до родного басона. Есть! Теперь потихоньку надо бы нащупать инструмент. Да вот только где же он? Из-за пуза так просто и не найти. Ой, как бы не мешало вновь сесть на диету. Уф! Кажется, удалось выдавить из себя несколько капель. Чуть полегчало. Ищу куда бы повесить этот сволочной басон, ставший теперь ненужной обузой, и вновь вспоминаю о жене, которой мне сейчас так не достаёт, а заодно и о тёще. Ещё с позавчерашнего вечера та приняла трогательное участие в моей судьбе по телефону. Одна манера самовыражения чего стоит:
- Когда же это ты, Вова, на аборт, наконец, ложишься? – звучал по телефону её смешливый голосок.
В ответ я пробормотал нечто невразумительное: мол, она наверняка сама хорошо помнит, что такое аборт, и не надо из этого раздувать трагедию. Все через это проходят, пройду и я…
В беспокойном сне оживают картинки насыщенного событиями прожитого дня. Всё бы ничего, если бы только не эта мерзкая ноющая боль в мошонке. Неужели так у всех? Вот Гарик рассказывал недели две назад, как ему штопали грыжу, и даже два раза:
- Пустяк, - говорит. В частной клинике, то ли лапароскопией, то ли как-то иначе это называют. Но только воткнули две тонких трубочки, не вспарывая живота, подтянули дистанционным щупом порванный мешок, скрепили металлическими скрепками пистолетом, по принципу, как крепят ткань на диване… и готово. Ни швов, ни болей!
Я несколько неуверенно поинтересовался:
- Гарик, но если всё так отлично, то какого чёрта ты пошёл на повтор? Так понравилось, что ещё разок захотелось?
Тот чего-то неразборчиво промямлил, что вроде бы шов после первого раза чуть разошёлся. Наверное, говорит, рановато вышел на работу, а может, и поднял что-то тяжёлое…
Вот и думай, что лучше. А с кем советоваться? Эти врачи, чтоб они были здоровы! У них на любой случай есть патент, как скрыть свой брак. Даже целую систему разработали, чтобы перестраховаться, да ещё и заработать. Система американская. - "SECOND ОPINION" называется.
Работает это так: прихожу к семейному врачу, снимаю штаны, показываю увеличившуюся в размере мошонку, что невзначай жена обнаружила, и с дрожью в голосе спрашиваю, что бы это могло быть? Врач успокаивает, уверяет, что моей жене это могло просто показаться, но на всякий случай направляет меня к урологу. Там я плачу свои тринадцать шекелей, и эскулап привычно, издали глядя на мои гениталии, прищуриваясь по-ленински, одаривает отеческой улыбкой:
- Ну, как писаешь? Долго и с заиканием? Напрягаешься? Не робей, старый сцикун! Welcome to the Club! – Грыжа! Не психуй! В твоём возрасте это почти у каждого пятого. Пустячок, мелочь, но мешает. Направляю тебя к профессору Мазоху в больницу "Бейлинсон". Пусть взглянет. Но, в принципе, можешь до этого заглянуть и к профессору Зверюгину… для SECOND OPINION. Душа - человек, учились вместе, передай от меня привет, и главное - не поддавайся!
- Следующий! Приготовить тринадцать шекелей, и желательно без сдачи!!!
Выскакиваю к жене в коридор и счастливый бросаюсь ей на шею.
- Представляешь, это, оказывается, совсем не рак, а идиотская, примитивная грыжа. Сегодня она у каждого второго, даже у баб! – чуть преувеличиваю я для поднятия собственного эго… Жизнь начинается сначала!
Профессор Зверюгин, у которого я побывал с частным визитом, уделил моей грыже не более пятнадцати минут. После чего расстался со мной с явным сожалением, что мой случай не представляет ничего полезного для его очередной научной статьи. К Мазоху на визит я уже не пошёл...
- Главное, что не ОПУХОЛЬ, как неосторожно первоначально назвала её жена, - периодически пульсирует трусливая мыслишка. Поэтому теперь мне уже всё равно, где и как мне будут вправлять и штопать мой надорванный мешок. Я полюбил этих людей в белых халатах, вернувших мне желание радоваться жизни. Если бы только эта штука не мешала мне ходить, не говоря уже о любви…
- Деваться некуда. Придётся резать!
* * *
А потом наступило утро. Сначала нас сдавали – принимали поштучно в пересменке медсёстры. Затем заглянула пара врачей. А дальше пошло и поехало. Мои яички щупали все кому не лень. Врачи - стажёры, любопытные молоденькие сестрички и даже видавший виды профессор-консультант. И если в начале меня это несколько смущало, то через два часа непрерывного конвейера любопытных, мне стало наплевать, а потом, видимо, и им надоело. Наверное, насмотрелись все.
А затем произошло что-то совершенно непонятное, будто бы моментально изменился мой статус. И если ещё полчаса назад мне безотказно сделали обезболивающий укол и принесли в постель стакан воды, то теперь такая сумасшедшая идея никому бы и в голову не пришла.
- Вставайте! Нечего разлёживаться! Вперёд, завтракать в столовку! – командовала какая-то серая старушенция.
- Давайте, давайте! Не ленитесь!
Мы, трое героев вчерашнего операционного дня, с сомнением принялись посматривать друг на друга, пока, наконец, поняли, что она не шутит.
- Вот так, со вспоротыми животами и вставать? А не разойдутся ли швы? Что они, опупели?
Но это была правда. От нас явно хотели избавиться. Спустя несколько часов я уже был дома.
Ночь вторая
Жена постелила мне на первом этаже на кухне. Здесь небольшой диванчик и рядом всё - туалет, холодильник, телефон и телевизор. Но главное- не надо подыматься почти два этажа до моей спальни. Вроде всё продумано до мелочей, вплоть до внутренней телефонной связи. Что ж, ночь покажет. Наглотался нурофена, приспособил между ног подушку и… отключился.
Но сон почему-то перебросил меня на несколько лет назад, к визиту к моему приятелю - урологу.
- Привет, сцикун! Ну-ка, покажи результаты ультрасаунда. Ну-ну, вроде не страшно. А давай-ка я тебя на телевизор пошлю. Я сам послезавтра принимаю в клинике. Получи бланк 17 и валяй с утра пораньше. Какие снимки простаты через ректум получаются! Залюбуешься! Считай, что тебе крупно повезло.… Скажи честно, очень хочется на операцию? Ах, не очень… Хорошо, хорошо, только скажи, сколько раз бегаешь поссать ночью? Только два.… А не многовато ли? Признайся, мужик, а как ты относишься к тому, чтобы после операции тебе загнали в член катетер, аж до мочевого пузыря, чтобы его опустошить?
Он гогочет от чистого сердца, а у меня на лбу капли пота от ужаса увиденной перспективы…
- Скажи, - пытаюсь я прервать его ржанье, - а без этого никак нельзя? Вроде никто из знакомых об этом не рассказывал….
- Конечно, не рассказывал, - ухмыляется мой душегуб, - но они, наверное, тебе и на простату свою не жаловались?
Протягивает рецепт:
- Не хочешь трубку в член – беги в аптеку, купи эти таблетки и, пока струя не будет без заикания, не заявляйся! И не дрожи, трус этакий. Помнишь, сказал тебе тогда: Welcome to the club? Теперь мы с тобой побратимы. Всякий раз, как к жене или любовнице полезешь, или просто пописать захочется, всегда меня вспоминать будешь.
- И как долго это продолжаться будет? – Пытаюсь прервать его весёлую скороговорку.
- Пока живёшь, успокоил меня мучитель, и заорал в микрофон: - Следующий! Подготовить тринадцать шекелей, без сдачи!!!
А вот я у анестезиолога за день до операции. Это молодая женщина на сносях. В последние дни перед родами. Уже не может встать со стула. Читает мою историю болезни и с трудом разбирает прочитанное. Ей тяжело, как и мне, волочь свой громадный живот. Явно не до меня и не до моих яичек. Она, наверное, сейчас ненавидит яйца, включая яйца собственного мужа, благодаря которым испытывает столько неудобств...
- Вы говорите, астма? И аллергия на аспирин? Да, классический случай. Хотя, должен быть и третий фактор…
Ничем не могу ей помочь в поисках недостающего фактора, даже если бы очень хотелось. Жалко бабу. Но я совсем не знаком с медициной, если не считать богатого опыта собственных болезней. А она уже видимо решила, что со мной делать. Посматривает мне жалостливо в глаза, как пёс, которому отдавили хвостик, и, прикусив нижнюю губу, дрожащей рукой царапает что-то на бланке.
- Рекомендую вам наркоз "Эпидураль",- говорит измученная женщина, возвращает мне заполненный бланк и, не оглядываясь, мчится в родильное отделение.
Эпидураль, так эпидураль, - думаю я, - Какая разница! Только бы не болело! И чтобы астма моя не подвела. А то натыкают в горло трубок, отдам концы,… Раз уж попал к ним в лапы, теперь не отбрыкаешься. Ну, а попробуй, не согласись?
Век яичек своих никому не покажешь и трястись будешь, что выпадут.
Дежурная сестра в отделении хирургии с улыбочкой прочла заполненный бланк и кучу сопроводительных документов, после чего поинтересовалась:
- Скажите, больной, что бы вы предпочли - остаться ночевать в отделении или переночевать дома и завтра в семь тридцать прийти на операцию?
Ну, каков вопросик? Верно, что подходит для тестирования психов? Кому хотелось бы зря ночевать в больнице вместо родной спальни? Разве что, HOMELESS?
Но примечательно то, как она меня назвала.… Ведь всего за минуту до того, как я попал в отделение, я был, как и все снаружи: - ПАЦИЕНТ. И вдруг в момент стал БОЛЬНОЙ!
И тут до меня дошло - бланк с согласием на операцию подписал? Расписался на бланках аж в трёх местах, что согласен на всё. И с этого момента моё родное тело уже не совсем МОЁ, а НАШЕ. И, если я отключусь, им сможет распоряжаться громадное количество людей, включая врачей, медсестёр, техников по оборудованию, и даже уборщица, решившая передвинуть по своему усмотрению мою кровать для уборки…
Хочу домой! Хотя бы ещё на одну - единственную ночь! Домой! И я обещаю дотошно выполнить все её инструкции по поводу диеты и приёму своих обычных лекарств, а также обещаю аккуратно побрить место будущей операции.
К вечеру я уже не ел после шести, а перед сном, как обычно, принял душ и решил было выполнить обещанное - побрить место будущей операции. Но тут меня как молнией пронзило: ведь я в спешке так и не выяснил, где точно меня будут резать…
"Итак, что же необходимо брить?" – ломал я голову, глядя на своё отражение ниже живота в громадном стенном зеркале. Решение было однозначное - брить придётся всё! И я живо представил улыбочку торжествующей тёщи: аборт есть аборт…
Настоящим спасением оказалась электрическая машинка для правки бороды, а после неё остальное было уже пустяком. После осмотра своего художества с сожалением подумал, что во мне пропадает настоящий актёр. С тем, как сейчас выглядела моя нижняя половина, впору было сниматься в тяжёлом порно...
И тут я проснулся. Обидно, но наступило утро второго послеоперационного дня…
Ночь третья
Гудит шов. При каждом неосторожном движении скобы впиваются в моё тело крокодильими зубами. Вокруг скобок - красные пятна – явное воспаление. Повернуться на другой бок кажется самоубийством. Неужели этот ад придётся терпеть ещё четверо суток - до встречи с врачом? От обезболивающих таблеток не больше толку, чем от жвачки. В который раз бегу в туалет. На этот раз – у себя наверху, куда решился подняться за книгой. За окном ночь. Все дрыхнут, а мне - не заснуть: боль.… Захожу в туалет, включаю подсветку и решаюсь тщательно осмотреть рану. Снимаю пластыри, становлюсь под душ и согреваюсь под мощной струёй воды. Меня явно колотит от холода. Дрожу. Наверное, температурю.
Тщательно вытираюсь и решаюсь пописать. Оказывается, это не так просто. Пытаюсь нащупать собственное естество, но этому что-то мешает. Явно после операции с ним происходит что-то непонятное. То есть, кроме, собственно, одной головки, ничего остального нащупать не удаётся: пустая шкурка.… От ужаса у меня опускается челюсть. Я не ошибаюсь! Так оно и есть. У меня нет члена! А то, что от него осталось, так это даже не намёк на него, а так – мочеотвод.… Да его просто зашили внутрь мошонки! Ужас!
Неуверенно бужу жену и дрожащим голосом делюсь своим страшным открытием. Жена вскакивает со сна, как ужаленная, но ничего из сказанного мной до неё не доходит.
- Нет, Рая, поверь! Это не сон. Посмотри сама, - умоляю её в последней попытке вернуть к реальности.
Она уже сидит на кровати, часто моргает, который раз смотрит на часы и только после этого, взглянув на моё растерянное лицо, понимает, что со мной что-то действительно неблагополучно.
- Понимаешь, они явно напороли с операцией и зашили мой член в мошонку. По крайней мере, снаружи его точно нет.
- А это тогда что? – спрашивает она, указывая на внешний отросток.
- Это только шкурка, а внутри - ПУСТО! -в который раз кричу я ей.
- Не понимаешь? Ну, это как соска – пустышка вместо настоящей груди! – ору во всю мочь, окончательно утратив терпение.
- Поняла, нечего тогда напрасно терять время! Одевайся! Едем в больницу искать твой член…
Что значит толковая женщина! Раз-два, и готово решение! И это действительно то, чего мне недоставало! С другой стороны, конечно, ей просто решать, когда речь идёт не о своём теле…
Мы едем в больницу, в приёмный покой. А минут через двадцать меня осматривает молодой врач. С невозмутимым спокойствием выслушивает мои невнятные объяснения и заверяет, что без члена домой меня ни за что не отпустит. Потом с любопытством смотрит на меня исподлобья смеющимися глазами и шутливо переспрашивает, часто ли я им пользуюсь и действительно ли он мне так необходим, чтобы из-за этого так нервничать?
Минут через десять мне делают небольшую процедуру: откачивают из-под шва хлюпающую жидкость – продукт воспалительного процесса и выписывают антибиотики на неделю. А на прощанье милый юноша терпеливо объясняет, что у меня ГЕМАТОМА и она обязательно пройдёт дней через десять, если буду аккуратно принимать антибиотики. Тогда я и сам, без его помощи смогу отыскать свой временно пропавший орган.… Пришлось поверить наслово. Время покажет…
Ночь четвёртая
А потом была самая страшная ночь и бессонница. После чего - беспокойный утренний сон, когда, как наяву, вернулось всё пережитое в день операции…
Чётко промелькнули перед глазами эти обыденные моменты, когда с меня снимали обручальное кольцо, часы и очки, выясняли, не снимаются ли мои зубные протезы. Затем, раздев догола, одели в какую-то робу задом наперёд. И тогда мне стало страшно…
Кровать везут в лифте и по коридорам до громадной, автоматически распахивающейся двери. После неё, не останавливаясь – в какую-то комнату, напоминающую предбанник. Мрачный подвал. Холодно, наверное, от страха. Рядом со мной – кровать мужчины пожилого возраста из соседней палаты. В тёмном углу – две дышащие на ладан бабки, раскладывающие на столе наши истории болезни, а затем совершающие над нами "процедуру посвящения", надев нам на головы зелёные марлевые береты.
Появляются двое молодых парней. Юркие такие, болтают между собой по-русски. Один с аккуратной бородкой, как у меня, но до того замученный жизнью и долгами и настолько заспанный, что впору мне его оперировать. А другой – лучше бы меня усыпили до того, как его увидел! Одна причёсочка чего стоит. Подстрижен ёжиком, чтоб подешевле… Типичный уголовник или , в лучшем случае, новобранец - после недели на пересылке или в республиканском военкомате.
"Ёжик", взглянув на бумаги на столе и прикинув, наверное, кого выгодней и полегче взять на разделку, отдаёт предпочтение более молодому. И это я... Подходит к моей кровати, подзывает своего бородатого напарника и бодро обращается ко мне:
- Ну что, Володя? Говоришь по-русски? - Услышав ответ, распахивает простыню. Убедившись, что чернильная отметка внизу живота с нужной стороны, удовлетворённо произносит:
- Ну, как настрой? Сейчас из тебя человека делать будем! Усаживает на кровати и прощупывают позвоночник. А затем - снова бородатому:
- Значит так, думаю, влепи ему пидеральчик, а вдобавок и….(не расслышал – явно медицинский термин). Мы сейчас это почти всем делаем. Работает безотказно…
Меня они словно не замечают, хотя мы одеты в наряды одного цвета и формы. У них зелёные халаты – у меня зелёный халатик, у них зелёный берет – точно такой же и у меня. Хоть местами нас меняй. Но не тут-то было.… Они чувствуют себя, чуть ли не богами. А почему? Да потому, что моя жизнь целиком зависит от их искусства. А забрать её - как плюнуть…
И уже везут меня по какому-то мерзкому коридору. Здесь ремонт, сдвинутое в углы оборудование, какие-то мешки с грязными халатами, банки с краской, лестница – стремянка, матрасы и прочая дребедень, а сразу вслед за этим – операционная. Ребята помогают перебраться на узенький, клеёнчатый матрасик, не давая опомниться, втыкают иголку между позвонками, так, что крою их матом на весь свет…
А вслед за этим приходит какое-то необъяснимое добродушие ко всему человечеству, и особенно к этим мальчикам, копающимся в моём теле… Я от всего сердца рад за них, что у них такая прекрасная профессия. Мне так отрадно, что они нашли себя и реализовали свои таланты у нас в Израиле. И я твёрдо уверен: если взвесить всерьёз, то их нелёгкий труд по справедливости должен бы оплачиваться гораздо лучше. Наверное, тогда им не надо было бы торчать долгие часы на дежурствах в больнице. Наверняка почти не остаётся времени для семьи и детей. Будь моя власть, я бы провёл в Кнессете закон, чтобы хирургам полагались субсидированные квартиры за минимальную плату. И тогда б они спокойно, без нервотрёпки, могли день-деньской штопать двусторонние застарелые грыжи. А все их мысли были бы отданы только этому святому делу, вместо беспокойных проблем с ипотечной ссудой и долгами за машину. А встречи с женами носили бы более продуктивный характер, чем в те редкие ночи, когда разбитые от усталости они дрыхнут рядом с ними мёртвым сном…
Но я не успеваю довести до конца свои добрые намерения относительно изменения структуры нашей отечественной медицины, потому что внезапно вновь просыпаюсь от боли. И с ней приходит утро пятого дня. Я осторожно привстаю с постели, медленно, с расстановкой накидываю халат и отыскиваю ногами тапочки. Придерживая жгущий шов, забираюсь под горячий утренний душ и в который раз осматриваю скрепки на шве, вокруг которых отчётливо увеличились красноватые пятнышки – следы воспалительного процесса…
- "Ну конечно! На всём, гады, экономят! Эта ужасная современная медицина! Нет, чтобы недельку полежать в больнице под опекой врачей! Нет, чтобы штопать раны саморассасывающимися нитками! Для них важно только количество операций. И всё это за мой счёт! Мало того, что налоги поглощают до пятидесяти процентов зарплаты! А пенсионные фонды, страховки и расходы по содержанию дома? И чего стоит содержать вторую машину, для сына, и оплачивать его учёбу в частном университете! Всё платишь, платишь, платишь. А тут, понимаете? Раз в двадцать лет оперируют тебя по мелочам, да ещё экономят на нитках. Ну не зажрались ли эти медики? Будь моя воля, я бы с этих стажёров брал плату за то, что обучались и тренировались на моём теле. Ведь, если быть объективным, то тринадцать шекелей, которые мы платим за визит к специалисту, и не бог весть, какая сумма, но с какой стати платить почём зря, если эти деньги можно потратить гораздо лучше, хотя бы на чашечку хорошего кофе…"