Это была первая в моей жизни дискотека. Май начинался жарой и пожарами; зацветали багульник, лесные фиалки, доцветали подснежники. Солнце, медно-розовое, неподвижное, висело над городом почти круглосуточно. «Тигрятник», как называлась местная танцплощадка, уже давно работал, но повод заглянуть в него нашёлся только сейчас: был выпускной, и мы, хватив впервые в жизни ради праздника коньячка, всей компанией подошли к фанерной билетной будке с надписью «Disco dans». Возможно, прошли бы мимо, но на всю округу Игорь Селивёрстов умолял:
-Санта-Лючия, Санта-Лючия, Санта-Лючия, Санта,
Сделай, чтоб люди не обижали бедного музыканта!
В вечерней дымке «тигрятник» переливался огнями цветомузыки, и было заманчиво попасть туда бесплатно. Мы задумались о контрамарках. Площадка была обнесена высокими, в два человеческих роста, заострёнными сверху брёвнами, с редкими просветами рабицы, а на входе стоял неизвестный нам парень-охранник. Оля не растерялась:
-Давайте скажем, что мы пришли вон к тем парням, что мы – их девушки и немного опоздали, - она показала на четырёх высоких, как на подбор, ребят. Я невольно загляделась; один был очень похож на молодого Кутуньо: с волнистыми чёрными волосами, прямым крупным носом и большими серыми глазами; остальные трое мне ничем, кроме стати и роста, не приглянулись. Меня вдруг «понесло»:
-Спорим, я приглашу вон того, в джинсовой курточке, на танец?
Она засмеялась:
-Сначала проскочи туда. – Маринка и Танька присоединились к нашему спору; первая поддержала меня, вторая встала на сторону Ольки.
-А ну-ка, разбей, - наши сцепленные руки с размаха рассекла ладонью Марина. – Да, а на что спорим?
-Не важно. Она всё равно проиграет, - Танька испытующе заглянула мне в глаза. Она была самая старшая из нас, вовсю встречалась с мужиками; крупная, развязная, беспринципная во всём, с нехорошей искрой в маленьких поросячьих глазках, она отталкивала от себя и одновременно – подавляла. Ходили слухи, что на счету у неё не одна разбитая семья. Она этого не стеснялась, кулаки чужих жён сносила бесчувственно, своими похождениями открыто гордилась. Мы , вчерашние школьницы, с брезгливостью и страхом смотрели на неё, но отвязаться не могли…
Наш манёвр удался, и вскоре мы оказались в весёлой толпе. Селивёрстова сменил Доктор Албан, его – Крис Норман; несколько песен успел, к нашему ужасу, спеть «Сектор газа» - на весь микрорайон!.. И тут пошла моя любимая - «Поезд на Ленинград». Я взглянула на «Кутуньо», зажмурилась на несколько секунд и решительно подошла к заметной мужской компании:
-Можно тебя пригласить? – Коленки мои дрожали. Он молча приобнял меня, и – пошло… Честно, я плохо помнила, что происходило в эти несколько минут, но то, как все расступились, давая нам место, - заметила. И успела показать кулак Таньке, торжествуя и не к месту представляя чью-то брошенную жену… Наваждение исчезло, как только его руки отпустили меня: оказывается, песня закончилась; он смотрел на меня сверху вниз, не смотрел даже – рассматривал, мол, что же дальше, мадемуазель? Только тут я заметила, что рука по-прежнему лежит на его плече, где-то высоко-высоко, почти на уровне первой маленькой звёздочки, слабо мерцающей через зеленоватый горький майский дым. Я в ужасе отдёрнула руку и, не поблагодарив, почти бегом бросилась к выходу. Подружки выбежали вслед за мной:
-Ну как он? – Любопытные глаза окружили меня и ещё больше смутили и без того крайне смущённую мою душу. – Что он говорил?
-«Как», «как»…, - раздражённо отозвалась я, - нормально он. Молчал. И я молчала. – Мой взгляд робко скользил по освещённой вечерними огнями танцплощадке, невольно отыскивая его. Но бесполезно. – Проиграла она, проиграла…, - мысль о том, что Танька проиграла, всё это время не давала мне покоя.
Всё ещё робея, я отказалась возвращаться туда, где минуту назад моё сердце испереживалось так, как никогда прежде не переживало. Почему этот парень так зацепил меня, что такое произошло за эти мгновения, из-за чего мне хочется спрятаться в темноту и оттуда, отыскав его глазами, смотреть, смотреть и смотреть?.. Марина и Ольга, чувствуя моё состояние, присели на скамеечку, подальше от огней и, усадив меня, разлили по стаканчикам остатки коньяка. Но мне было и без него весьма адреналинно. Всё-таки я отпила глоток и в деталях представила свой танец с «Кутуньо», насколько это было возможно. «Какой же он высокий, боже мой. А глаза, а волосы! Кому же ты достанешься, такой необыкновенный, такой красивый?» - не переставая задавала я ему мысленно вопрос. Возвращаться в «тигрятник» я наотрез отказалась: меня трясло мелкой дрожью, потому что снова увидела его. Он стоял с приятелями, но ни с кем больше не танцевал. Взгляд его больших глаз скользил по танцующим, по выходу, по невидимой в темноте скамеечке, где, обмирая от сладкого ужаса, сидела я, любуясь им и ожидая, что же он сделает. Он явно искал кого-то и не находил. Я убедила себя, что ищет именно меня, и чувствовала себя Золушкой, сбежавшей с бала, только следов моего бегства не осталось. Они ещё потоптались несколько минут, вышли за ограду и растаяли в дымной темноте. Я немного успокоилась и пообещала себе, что завтра обязательно покажусь ему, но ни за что не подойду сама. Оставшийся вечер я просидела на кухне и написала четыре стихотворения. В каждом неявно присутствовал он; сердце успокоилось, надеясь на завтрашнюю непременную встречу.
Он не появился ни завтра, ни послезавтра; я маялась, мне необходимо было, как воздух, увидеть его, просто полюбоваться – настолько он был хорош, просто напомнить о себе. Я не сразу заметила, что в это же время исчезла из нашей компании Танька. «Отправилась на очередные гастроли, - смеялись девчонки, - ищет приключения на противоположные полушария». Странно, но я была спокойна. Полетели друг за другом летние деньки, каникулы взяли своё – мы бегали на речку, ходили в кино, на слезоточивые индийские фильмы, которые обожали Маринка и Олька, и над которыми смеялась я, но ходила с ними – за компанию, по вечерам непременно заглядывали в «тигрятник», где звучали знакомые песни, завязывались новые знакомства, порою вздрагивало сердце под чьим-нибудь пристальным взглядом. Иные, кинематографические, красавцы из далёкого Болливуда невольно занимали моё внимание; многих из них я уже знала в лицо и по имени, некоторые из них напоминали мне потерянного «джинсового» мальчика с лицом Тото Кутуньо, но лишь напоминали – это был не он. Кроме харизматичного «танцора диско», с экрана в самую глубину девичьей души заглядывали Говинда и Амитабх Баччан, Джитендра и Амир Кхан , к тому же они ещё и пели – о «пьяр». Так пронеслось лето; когда деревья уже облетели, но древесное золото не успело померкнуть на холодной земле, я увидела на танцплощадке… его. Он стоял один на входе и переругивался с охранником; в руке поблескивала бутылка водки, и сам он был уже очень нетрезв. Я, не ожидая встречи, почти наскочила на него, но не ушла, а с холодным любопытством стала ждать развязки конфликта. Она наступила тут же, на моих глазах: когда охранник, потеряв терпение, оттолкнул его, бутылка вылетела у него из руки и, стукнувшись о железную опору фонаря, разбилась. Он рванулся было к обидчику, но широкая женская спина заслонила его, и он сразу как-то обмяк, глухо выругался, резко развернулся, оттолкнув женщину, в которой я с изумлением узнала Таньку, и шагнул в мою сторону
-А, кошечка! А я тебя помню, - он склонился надо мною, и я с жадностью разглядывала его: те же огромные серые, но давно потухшие глаза, феноменально густые волосы, тонкий прямой нос. Я невольно залюбовалась им, нисколько не замечая многодневного перегара и тёмных кругов под прекрасными глазами. Мы снова были рядом, только звуки были иные – не моя любимая песня баюкала нас, а нетерпеливое злое мычание не менее пьяной Таньки назойливо лезло в уши, диссонансом раскалывая ту тонкую хрустальную плёнку, которая на глазах густела вокруг нас, как тогда, в мае, - дым от лесных пожаров. «Милый мой Кутуньо, что с тобою?», - мысленно спрашивала я, не двигаясь с места – так хотелось мне продлить нашу встречу, несмотря ни на что. – Почему тогда не ты, а она увела меня отсюда? Всё было бы по-другому», - он горько усмехнулся, снова оттолкнул Таньку и шатаясь пошёл прочь. Я стояла и мучительно пыталась осознать его последние слова: значит, он запомнил наш танец, значит, он ждал, что я подойду снова, но не дождался и ушёл, и где-то по пути его догнала невыносимая для всей округи Танька, почуяв жадной до чужого, непотребной своей животной сутью мужское отчаянье, смогла его увлечь (а много ли на дурное дело надобно таланта?), поэтому так долго я не встречала ни его, ни её.
Конечно, я заглядывала после этого в «тигрятник»: сезон ещё не закончился, октябрь был тёплый, и была любимая музыка, а мне нравилось танцевать. Через знакомых доходили слухи, что Танька продолжает «гастролировать» по городам и весям, целиком посвятив себя почётной древней профессии, почти не появляясь в родном городе; он, с трудом выйдя из запоя, с равной жадностью окунулся в героиновый угар, и я его уже не встречала. А так хотелось – взглянуть хоть разок на моего милого когда-то Кутуньо, а сейчас – просто его тень. Но сердце было спокойно: он сумел заронить искру «пьяр», но не сумел и не захотел поддержать этот огонёк. Патрон оказался холостым, хотя стреляли из боевого оружия. Не скоро я поняла: это была не любовь. Это была не подруга.