На подходе к больнице оказалось весьма прилично правохранителей. Мои документы придирчиво проверили и у ворот, и в вестибюле, и на входе в палату. Он лежит на койке, протягивает здоровую левую руку, извиняется, что не может встать.
— Эх, любезный Васильич! Что ты с человеками поделаешь! Ты им про Фому, а они — про Ерёму… -
Он ненадолго умолкает, затем начинает повесть о своих злоключениях.
— Ну как объяснить читателю, что лирический герой вообще-то не автор, и зачастую они друг о друге и знать ничего не знают? И ведь чем лучше написано, тем более верят.
Вот написал я свой первый рассказ о наркоторговцах. Вывел их отвратительнейшими негодяями. И вот спустя неделю после печати меня задерживает ГНК! Оказалось потом — по анонимному звонку. Долго вызнавали, где порошок беру. Провели тест — нету наркотиков! Я же их и не пробовал никогда! В клинику свезли, врачи серьёзно за дело взялись. Нету! Потом сотрудники рассказ прочли, извинились, поблагодарили. Благо я им долго смысл разъяснял — писано-то от лица наркобарона. Ещё и поржали — в наркологии я дилетант, у меня один наркоман съел героин. Причём одну коробочку из-под зубного порошка. Естественно, умер в страшных мучениях.
И вроде бы всё хорошо, но через два дня в подъезде попался здоровый амбал, который обозвал меня клятым наркоторговцем, и сломал ребро. -
Он снова умолкает, задумываясь.
— При написании следующего рассказа я был осторожнее. Повествование велось от лица следователя, накрывшего банду сутенёров. Между прочим, горотдел выразил мне благодарность — за популяризацию работы милиции. Правда, и там помянули, что автор, скорее всего, имел весьма редкие сексуальные контакты, если вообще имел. Но это было потом, когда судили сломавших мне ключицу.
Дверь мне расписали самыми страшными проклятиями на третий день. Ясное дело, обвиняли в организации публичного дома. Хотя на эту квартиру заходила только моя первая учительница, которой семьдесят лет. Некоторые женщины и бабушки подходили на улице и обзывали такими словами, что я даже в мореходке не слышал. Иногда плевали в лицо, иногда собирались кучками. Мужики пару синяков поставили. Но когда спустя месяц у подъезда собралась мини-демонстрация, одна из наиболее резвых старушек попыталась раскроить мне череп ломиком. Хорошо, увернулся, отделался сломанной ключицей. -
Он вздохнул.
— Тогда-то мне всё и надоело. Надоело бульварные детективы писать. И написал политический памфлет на злобу дня. О майдане и правосеках. Давно меня бандеровщина злила. Сдал в печать, там долго отнекивались, но я настаивал, что это — политический детектив. Жду результата. Хотел завещание написать, но завещать-то особо и нечего. И вот на следующий же день в подворотне меня ожидали два бугая, которые рявкнули: «Ах, ты, клятый кремлебот!» и сломали мне руку и ногу. Очнулся в больнице. Зато теперь мне несут цветы и письма благодарности. Хоть что-то правильно поняли! -
Он глядит на часы.
— Время аудиенции подходит к концу. А всё-таки тяжек удел писательский!
Задумывается.
— Если есть Юнна Мориц, должна быть и Лия Ахеджакова. Всё в природе должно быть в равновесии. -