Ночью мне приснился тот же ужас, что и вчера днём. Я начинаю волноваться, вдруг это что-то значит и эти видения приходят мне не просто так. Вместо того, чтобы встать, я ещё минут десять лежу в кровати, не двигаясь. Я впечаталась в кровать всем телом, до сих чувствуя адреналин в крови. Наконец-то, собравшись с силами, сажусь на край. Первая мысль, которая меня посетила — надо поговорить с родителями. Вторая — надо позвонить Лидии и рассказать ей о новостях, а то она не отстанет, я её знаю.
Беру телефон с прикроватной тумбочки и набираю её.
— Привет, ты чего не отвечала вчера? — сразу сказала она, взяв трубку.
— Дома телефон забыла. А вечером уже сил не было звонить и что-то говорить. — отвечаю я, покручивая прядь волос на пальцах.
— Говори сейчас. Как Итан отреагировал?
— Да так же, как и ты, в принципе. — ответила я. Если я сейчас скажу ей, то придется ей всё объяснять, а значит, я втяну её в свои проблемы. А я не хочу этого, у неё и без меня своих трудностей полно. Вообще, завидую её силе духа. Она всегда пытается найти выход из самых трудных ситуаций, не опускает руки. Ну, а если иногда такое и случается — на помощь прихожу я. Как я и ожидала, она не отступила просто так:
— И всё? Подробностей! — потребовала она.
— Ну, он сказал, что это чудесно, и сказал, что не даст мне раскиснуть, если что.
Молчу, молчу, молчу. Тот кошмар, который уже второй раз успел меня навестить.
— Чую, ты чего-то недоговариваешь. — подозрительно заявила она.
— Это совсем другая тема. Ничего такого.
— Если ты говоришь "ничего такого", то это значит "очень даже чего такого!" Выкладывай.
— Ладно. Не знаю, как так получилось, но когда мы были у Итана, я заснула. И вот что мне приснилось... Я рассказала ей всё от А до Я и закончила тем, что он приснился мне опять, ночью. После моей долгой речи, она немного замешкалась с ответом и сказала:
— Ну... Я даже не знаю, что сказать. Тебе конечно разное снится, но такое. Страшно даже как-то.
— Конечно страшно! Там всё настолько реалистично, что до сих пор в дрожь бросает. — Я опять вспоминаю те стены, ту комнату, окутанную мраком, тот холод, не физический, а тот, который пробирается внутрь, под твою кожу и проникает прямо в душу, ту девушку, хотя только она, почему-то, меня не пугает.
— Верю тебе. Знаешь, постарайся не думать об этом, может оно само пройдет. Мысли материализуются и все такое. — сказала она.
— Ну да, легче лёгкого. Я собираюсь вставать с кровати, а если мы дальше продолжим говорить, то этого не произойдет никогда.
— Хорошо, хорошо. Можешь идти. — рассмеявшись, сказала она, и повесила трубку.
На первом этаже уже слышны топот ног, запах тостов и дебаты родителей. Как же я рада, что у меня счастливая семья, полноценная. И я могу каждое утро в этом вот так вот убеждаться. Убеждаться, что одна из главных составляющих моего счастья в целости и сохранности.
Спускаюсь на первый этаж и слышу, как папа обсуждает с мамой своего нового интерна. По его словам, он ни на что не годится. Ну да, с папиным напором бедный точно растерялся.
— Доброе утро, Наоми. — говорит мама, когда я вхожу на кухню.
— Доброе утро, мам, пап. — обращаюсь я к ним, а папа с набитым ртом желает мне того же.
— Как спалось? — поинтересовалась мама.
— Хорошо, только сон дурацкий приснился. Не бери в голову.
Я не могу набраться храбрости, чтобы заговорить о их вчерашней беседе на счет меня. Но, всё же, я отбрасываю трусость в сторону и решаю начать с конца:
— Вы, случайно, ничего не хотите мне сказать?
Мама резко перестала резать ножом будущий завтрак, а папа перестал чавкать. По их реакции сразу понятно, что если они и молчат — сказать что-то хотят.
— О чём ты? — спрашивает папа.
— Колин... Нам надо сказать ей. — не выдерживает мама. — Хотим, Наоми. — обратилась она ко мне.
— Дело в том, — подхватил папа, — что...
— Что я, вероятно, смогу снова видеть, ты это имел ввиду? — перебила я его. Я сказала это, хоть и сама в это плохо верила, поэтому мой вопрос прозвучал, как колкий сарказм.
— Откуда ты знаешь? — спросила мама.
— Услышала ваши вчерашние шушуканья. Просто не хотела говорить об этом. — тихо сказала я.
— Это не просто шушуканья. Это правда, Наоми. — мягко сказал папа.
— Что? — спрашиваю я.
— Вчера к нам поступила информация, что появилась донорская радужка обеих глаз. Донор в таких ситуациях находится очень редко... да и сама радужка не всегда может должным образом сохранится, чтобы в результате можно было использовать её при оперативном вмешательстве. Разные повреждения, пересыхания. Но в этот раз нам попались очень хорошие специалисты, которым я полностью доверяю и уверен, что они позаботятся о её транспортировке. Считай, что это чудо. Когда я узнал, то сразу подумал про тебя, нуждаешься ли ты в этом уже сейчас, когда прошло почти 12 лет? Мы с мамой как раз думали, как тебе всё это преподнести, но раз ты уже сама знаешь...
Видели когда-то последствия столкновения двух поездов? Так вот по ощущениям я тот поезд, в который врезались. А папа влетел в меня с бешеной скоростью. Я не могу ничего ответить, во мне сейчас просто ураган эмоций. Счастье смешалось с волнением, замешательство с ликованием, скорее легче взорваться прямо на месте аварии. Мне нужно срочно что-то сказать, что-то сказать.
— Я... я в шоке... не могу поверить, ты серьезно? — спрашиваю я, не узнав при этом свой голос.
— Серьезней не бывает. — сказал папа, резко вздохнув.
Я только поняла, что возможно, именно сейчас, с этой секунды моя жизнь резко повернулась на 180 градусов. Но вот почему именно сейчас, понять не могу. Я так потрясена словами папы, буквально загнана в тупик из четырех бетонных стен, на которых огромными буквами написано: "Что будет дальше?", "Какой выбор ты сделаешь?", "Не надо, ты должна будешь учиться жить с нуля", "Да, это отличная новость, ты должна воспользоваться этим шансом, ты ведь так этого хочешь!". Я хочу вырваться из этого потока мыслей, но не могу, они меня поймали и надежно держат у себя в заложницах. Я с такой силой вцепилась в столешницу, что начинаю чувствовать, как ноют ладони.
— Наоми, всё в порядке? — вдруг слышу я мамин голос.
— Я не знаю. — ответила я, полностью сбитая с толку.
— Мы понимаем, что тебе очень трудно сейчас это осознать, мы не будем на тебя давить. — говорит папа и я вздрагиваю от удивления, когда понимаю, что его руки обвивают меня, чтобы обнять.
— Спасибо, — говорю я ему, обнимая в ответ, — вам обоим. За такую возможность изменить мою жизнь, за поддержку и понимание. Но я не уверена, справлюсь ли я с этим...
— Поверь мне, я понимаю это, как никто другой. Это послужит для тебя очень большой нагрузкой. Реабилитация сама собой заберёт у тебя очень много сил, нужно будет приложить немало усилий и мы в любой момент будет рядом с тобой. Но ты уверена, что хочешь этого? — спрашивает он, поглаживая меня по голове.
Слышала я уже где-то этот вопрос. Тут и думать не надо, чтобы понять, что я очень-очень хочу этого.
— Конечно. Раньше я много раз задавала себе этот вопрос. И ответ всегда был один — да. — ответила я, сделав ударение на последнем слове.
— Вот и замечательно. — сказал папа, выдыхая с облегчением и добавляет: — Мама, не хочешь к нам присоединиться?
— Я не хотела портить вашу идиллию. — сказала она, подошла к нам и притянула меня к себе. — Ты не представляешь, как я рада за тебя. Мы с Колином хотим для тебя только лучшего, ты ведь это знаешь?
— Конечно же знаю, мам. — отвечаю я ей. Я чувствую, как она целует меня в макушку и как всё тепло её поцелуя доходит прямо до кончиков моих пальцев, как оно переполняет моё сердце и взрывается там с бешеной силой. Я чувствую, как мои глаза наполняются слезами и я вот-вот заплачу. Я чувствую одновременно всю незащищенность и силу этого момента, момента, который наверняка уже никогда не повторится, который так важен для меня, для моей будущей судьбы. Я думаю о судьбе, которая сейчас, наверное, полностью повержена и тонет, отчаянно барахтаясь в неосязаемом океане перемен. Был ли у неё запасной
вариант на счёт этого момента? Думаю, нет. Осознает ли она теперь, что не такая уж она и могущественная, как казалось мне на первый взгляд? Думаю, да. Теперь я поняла, что всё может измениться в любую минуту, секунду, мгновение. И тебя никто не будет предупреждать об этом. Здесь не существует никаких правил. По крайней мере, в моей жизни теперь уж точно.