Под Новый год хочется решительно обновить свою жизнь. Вот и надумал я сменить работу. Устал работать в газете (которую мои знакомые именуют «газеткой»), творить в мучительных сомнениях и раздумьях (мои знакомые называют этот процесс «накалякать статейку»). Но куда же мне, горемычному, податься?
Обучать, наставлять, проводить, выводить, направлять, продавать, считать, руководить не умею. Может, в театр попробовать? Туда, где искусство, перевоплощение, праздник каждый день! Тем более, что его директор Жан Жаныч – мой сосед.
Сижу на следующий день в директорской приемной. Четыре секретарши щебечут по телефонам, четыре личных шофера играют в шахматы, пятый наблюдает за игрой. Наконец, позвали меня в кабинет.
-- Нет, Шура, актером взять тебя не могу, -- директор покачался на стуле с кручеными золочеными ножками. – Понимаешь, для этого необходимо соответствующее образование. Впрочем, его можно получить при нашем театре, на краткосрочных курсах: пять месяцев и три тысячи сольдо. Будешь учиться – приму на работу авансом. И роль подходящая имеется – труп убитого мандарина в детективе на китайском языке – одном из пятнадцати спектаклей, запланированных нами на этот месяц.
-- Нет, -- отвечаю, -- я к самообразованию привык. Да и роль не по мне. Если бы хоть тень отца Гамлета предложили, или там статую Командора, я бы еще подумал…
-- Ну, тогда предлагаю должность завхоза по подлокотникам.
-- По каким еще подлокотникам? – удивился я.
-- Понимаешь, подлокотники театральных кресел – серьезная экономическая проблема. Сидящие рядом два зрителя никак не могут поделить один пограничный подлокотник. Уверен, это одна из причин того, что люди не очень охотно посещают театр.
-- Нет, -- испугался я. – С подлокотниками я точно не справлюсь.
-- Ну, тогда остается монтер сцены. У нас, правда, уже есть один – Иван Иваныч. Но он жалуется, что не успевает. Будешь его помощником, с половинным окладом в три с четвертью сольдо.
Я согласился. Работа, действительно, оказалась тяжеловатой, но минут десять в день на перекур оставалось.
Начальник по учету рабочего времени сперва косо смотрел на меня, но потом, когда увидел, что я не курю, а по старинной своей привычке записываю что-то в блокнот, сменил косые взгляды на беспокойные.
Журналистское прошлое давало себя знать. Когда накопился материал, я написал небольшую заметочку о театре, и имел неосторожность показать ее своему коллеге монтировщику. Он попросил добавить туда фамилию его друга осветителя. Пришлось придумать еще абзац, специально о театральных осветителях. Потом ко мне подошли швеи, бутафоры и капельдинеры… Заметка постепенно разрасталась в очерк, от первоначального замысла не осталось и следа. Билетеру не понравилось название, администратору – финал. Один актер обиделся, что о нем написано мало, другой, напротив, что его имя упомянуто всуе. Завлит, в пух и прах раскритиковав слог, переписал все заново, заменив «говорит» на «сказал», «якобы» на «дескать», и пр. Наконец, слух о моем творчестве дошел до директора Жан Жаныча. Он позвал меня и строго заявил, что раз я работаю в его театре, то без его ведома ничего не смею сочинять и публиковать. «Пожалуйста», -- спохватился напоследок Жан Жаныч.
Я не стал спорить, но продолжал потихоньку писать «в стол»: очень уж интересно было в театре!
Мое любимое произведение Булгакова -- «Театральный роман». Но о таких необыкновенных и невероятных вещах, которые творились в нашем театре, я не читал даже у Булгакова.
Мы живем на краю земли. Но театральное искусство не знает преград и границ. На нашей сцене выступают звезды мировой величины, а художественный руководитель живет на Марсе. Каждый день туда отправляется звездолет, худрук прилетает ровно к одиннадцати утра. С 14 до 17 часов у него перерыв – на это время он улетает в Нью-Йорк, консультировать тамошних артистов, которые присылают за ним мощный авиалайнер.
Наших актеров-аборигенов такая практика несколько обижает. Им ведь тоже не помешало бы добираться до дома на казенный счет. Администрация пошла навстречу пожеланиям работников. На автомобили, правда, средств не нашлось, и вместо тысячи лошадиных сил театр приобрел одну – серого в яблоках Буцефала. Очень эффектное, между прочим, зрелище, когда он, запряженный в раритетную повозку позапрошлого века, полную сотрудников театра, шествует по улицам и площадям города. Конечно, на двух тысяч работников театра этого средства передвижения не хватает, но зато для остальных нуждающихся «в колесах» дирекция приобрела усовершенствованные самокаты.
Работаем мы с утра до ночи. Искусство требует жертв и полной самоотдачи! Однако, на дворе все-таки не феодализм, а самый, что ни на есть, развитой капитализм -- вот и задумались мы о заключении в театре общественного, то есть коллективного, договора. О том, как организовать нашу общую работу удобнее, уютнее и справедливее, чтобы хоть в родном доме, которым для многих является театр, было как можно меньше обид и поводов для ссор.
Размечтались, например, о комнатах психологической разгрузки; об оранжерее, где бы круглый год пели птицы и росли фрукты; о денежном вознаграждении для некурящих работников; о бесплатных обедах с непременным дежурным блюдом по профессиям. Для балерин, скажем, в колдоговоре прописали зефир, для певцов – кофе-гляссе, для монтера сцены Иван Иваныча – дополнительный бифштекс, для артистов драмы – горячий грог, для кукольников – конфеты, для мастеров по пошиву театральных костюмов – по большому куску торта, и пр.
Перечень профессий в нашем Большом федеральном региональном театре велик чрезвычайно. Ведь он, БФРТ, создан путем объединения тринадцати театров города и его спутников.
Коллективные переговоры проходили в разном формате. Иногда в зрительном зале, когда позиция руководства озвучивалась через микрофон. Иногда в курилке, когда позиция работников озвучивалась в экспрессивной манере.
Наконец, пришли к мучительному для работников консенсусу. А как иначе – если из двух тысяч театральных трудящихся в профсоюзе состоят только 28, ваш покорный слуга стал 29-ым.
Мы потерпели оглушительное фиаско едва ли не по всем пунктам. Блистательной победой можно назвать разве только баранки к чаю за счет работодателя, да еще кипяток (раньше мы носили его в термосах, чтобы не нарушить пожарную безопасность). Но зато «вконец разорившаяся», по собственным ее словам, администрация вынуждена была отдать на содержание профкома всеобщего любимца Буцефала.
Теперь этот факт преподносится как неопровержимое свидетельство профсоюзного богатства.