Самая лучшая МАМА Земли

 
Самая лучшая МАМА Земли или Хроники жизни в двух измерениях.
 
Предисловие.  Два измерения. Жизнь ДО и ПОСЛЕ.

Эта книга о самой лучшей маме Земли – о нашей мамочке. «Нет, - возразите вы, - лучшая мама –это моя, а не ваша!» Согласна с вами полностью в том, что для каждого из нас лучшей мамой Земли является наша собственная.  Это так же верно, как мы являемся для них самыми лучшими детьми во Вселенной. И если бы мы могли выбирать себе матерей, то, непременно бы,  снова выбрали именно своих. 
Вся наша жизнь  имеет несколько измерений и делится на жизнь «до» и жизнь «после». И точкой преломления из одного измерения в другое является что-то важное в  жизни, поворотное, судьбоносное. Женился  - вот тебе и поделена жизнь на две части: «до» - это твоя холостяцкая и свободная жизнь, а «после» - все, что после Загса. Родил ребёнка – и снова на две части: то ты просто никто, а тут у тебя кровиночка появилась голосистая, ради которой надо жить.  Это как рождение Иисуса Христа разделило историю человечества на два огромных периода – ДО нашей эры и  ПОСЛЕ нашей эры. Вот так и линуется наша жизнь по этой шкале разными важными событиями. То ты просто студент, а тут уже и инженер – сам деньги зарабатываешь и уже не зависишь от родителей.  И получается опять два отрезка  и два измерения в твоей жизни: первый – «потребитель», а второй уже вроде как «производитель».

Но не только приятными событиями линуется  и измеряется жизнь наша. Бывают и очень грустные. Но и они откладывают на нас такой неизгладимый след, от которых мы в раз взрослеем, умнеем что ли…   И переходим из одного измерения жизни в другое. Так случилось  и в моей жизни. Всю ее можно поделить на много выше перечисленных частей, но одно из событий  навсегда изменило и меня, и мой социальный статус. Когда-то я была ребенком и была «доченькой» для моей нежно любимой мамочки. Но не стало ее и в жизни моей резко все изменилось не в лучшую сторону.  Статус «доченька» исчез. Никто меня больше не называет этим любимым словом. И я, увы, уже больше никого не могу  назвать словом «мамочка».
 Итак, два измерения  жизни…  Первое - «До» - это жизнь  нашей мамочки и жизнь рядом с ней.  И  второе измерение - «После» - это жизнь после ее потери…



Часть первая.  Первое измерение. Жизнь «ДО».

Мое повествование, как я уже сказала выше,  посвящается женщине, которая дала мне жизнь. И не только мне, но и еще трем детям. Она была и  остается быть в жизни каждого из нас  тем дорогим и важным человеком, которым для большинства из нас являются наши матери. И все они достойны того, чтобы о них были написаны целые повести, потому как каждая из них совершает ежедневно массу никем неоцененных подвигов.  Но я хочу написать лишь  об одной из них – о той, кто  не только дала нам жизнь, но и смогла заложить в нас правильные ценности жизни, чья жизнь, и,  увы, смерть, была самоотверженной, геройской и ошеломляющей.  Итак, посвящается нашей мамочке – Вайдуковой Елене Абрамовне.

 И поскольку эти воспоминания  мои, то и написаны они были через призму моего восприятия жизни, через мои «цветоощущения».
О своей маме могу часами говорить восторженно и вдохновлённо. Я восхищаюсь этой необыкновенной женщиной! Я благодарю Бога за то, что именно ОНА родила меня и дала нам жизнь, что именно ОНА воспитала меня и стала для меня той чуткой и нежной женщиной, чье имя – МАМА!

Помимо того, что она была красивая, яркая и эффектная женщина, она была мудрой, волевой, порядочной, несказанно хозяйственной, мудро управляющей своим домом и финансами. А еще она была оптимистичной и жизнерадостной, необыкновенно  энергичной. От нее так и исходили потоки света и тепла. Ведь в переводе с греческого имя Елена означает — «светлая, сверкающая». Так оно и было на самом деле.

 Она никогда не жаловалась на жизнь. Хотя сейчас я понимаю, что поводов для жалоб можно было найти очень много. Никогда не судачила. И еще она очень любила нас – четверых своих детей.  И этой большой ее любви  с лихвой хватало на всех нас.  Я всегда чувствовала, как сильно она любит нас и как уже чуть меньше – всех остальных детей и людей…  И  в то время мне порою было как-то даже не по себе от того, что  она выделяет нас среди другой массы детей… Но сейчас я понимаю, что это было правильно и вполне естественно для нее. Это ненормально, когда мать любит чужих детей больше, чем своих…  Это нечестно и несправедливо даже. Но начнем по порядку.
Самое начало.

 А начало для нашей мамы –  18 апреля 1939 года.  Это дата ее рождения. Но как не странно, она узнала о ней, когда пошла отдавать документы на получение паспорта. До этого она всегда думала, что ее день рождения – 3 июня, поскольку именно в этот день отмечали ее именины. Собственно говоря, дня рождения-то (впрочем, как и именин) никто, никогда и не отмечал, и никто и никогда не дарил ей подарков, как это принято  теперь у нас. Поэтому лишь в день именин ей сообщалось, что сегодня ее день, так сказать, и она с детской доверчивостью  и думала, что это и есть ее день рождения.  Да, это так удивительно в наше с вами время, но тогда, наверное, это было нормой. Мама была старшим ребенком в семье. Нет, был до нее еще брат Николай, но в 14 лет он повесился,  а поэтому  на нее, как на старшую в доме,  были возложены очень многие обязанности по дому.
Она не особо любила рассказывать о своем детстве. Наверное,  потому что не так уж и много там было радостных моментов. Посудите сами – сперва  довоенное детство, потом война и уже послевоенная разруха и голод.  И одежонка у нее была худенькой. Как-то она рассказывала, что уже, будучи подростком – девушкой, очень стеснялась ходить в большом мужском тулупе в школу. Своей одежды у нее не было, только лишь с чьего-то плеча. И форма школьная тоже была очень скромная – из черного ситца. Наверное, все так жили в то время. Но этому поколению наших родителей и дедушек-бабушек досталось сполна – ни детства, ни толком юности, а потом и в старости толком ничего хорошего не увидели. Что-то всю жизнь для кого-то строили, но так и не достроили. А если что и построили, то система все разрушила. Но это я так, отступление.

Чтобы понять взрослую жизнь человека, надо знать время и семью, в которой он родился. Поэтому начну по порядку. Со знакомства с мамиными родителями -  с нашим дедом Абрамом Степановичем Унтиловым и Галиной Павловной – нашей бабушкой. Герои своего времени, которыми, впрочем, можно назвать всех, проживших то тяжкое время войны.

Бабушка наша была единственной у своих родителей – людей обеспеченных и образованных.  Все ребятишки, которые рождались в этой семье, долго не задерживались, а практически сразу умирали. А бабушка выжила. А потому родители  не чаяли в ней души и возлагали на нее большие надежды. Бабушка наша была княжеского рода, хотя при советской власти об этом не принято было болтать и скорее являлось чем-то постыдным и зазорным.

Корни же деда были с Украины. Его родителей  с кучей ребятишек сослали на Урал, в старый городишко на Туре – Верхотурье. Их семейство – многодетное, а потому и трудолюбивое, еще при советской власти было признано как зажиточное, а потому нуждающееся в раскулачивании. Ну, вот и раскулачили. И  сослали. Дед  с бабушкой встретились, поженились, а потом у них пошли и свои ребятишки, часть из которых не приживалась на этом белом свете и уходила в раннем детстве, а оставшаяся часть была из тех жизнелюбов, которых принято называть сорванцами. Мама была вторым ребенком, после старшего брата Николая, с которым разница была в 2 года. Родились они еще в довоенные годы – Коля в 37, а мама – в 39 году. А потом началась война, деда забрали на фронт, и бабушка наша с двумя ребятишками перебивалась, как могла. Маме нашей многое, что пришлось пережить – и голод, и то, как бабушка отправляла их в поля на поиски гнилой и перемороженной картошки, как потом ее отваривали и ели. Бабушка, хоть и была княжеского рода, но быстро жизнь научила ее всем своим премудростям. Она сама  вместе с ребятишками перекапывала огромный огород по весне и засаживала всем, что только оставалось припасенным с осени в погребе. Они могли сами голодать, но семенная картошка – это было святое, и она никогда не трогалась, даже если приходилось сильно голодать. Тяжелая военная жизнь наложила на бабушку  свои отпечатки. Она удивительным образом сочетала в себе какую-то кротость и суровость характера одновременно. По жестокости времени  ей было не до нежности и улыбок. Она никогда не ласкала своих малышей, не обнимала и не баловала их. А ребятишки по малолетству своему воспринимали  холодность матери как должное, и сами никогда не делали попыток приласкаться к ней. Им было достаточно того, что они есть друг у друга. Вместе им было не так одиноко и страшно идти по жизни. И по малолетству же своему не замечали того, что в свои 20 с немногим лет, их мать выглядела гораздо старше, чем есть на самом деле. Не замечали и того, какие мозолистые и сильные у нее руки, совсем не похожие на некогда изнеженные и белые ручки «барской» дочери.

Дед же наш во время войны был танкистом.  На танке дошел до Берлина. И когда они очищали  мир от того последнего, что называлось фашистами, их танк был подорван. Контуженный и оглушенный, дед вынес на себе раненого командира из горящего танка. И сам был  сильно ранен в нескольких местах от взорвавшейся неподалеку гранаты. Он пролежал долгое время – раненый,  без сознания и присыпанный землей. И по Божьей милости, когда санитарочки обходили поле битвы, то его нашли. Вид его был настолько безнадежным, что и никто уже и не думал, что он еще живой. Но  когда поднесли к нему зеркало, то увидели, что оно запотело.

Дед был срочно госпитализирован, перенес множество операций и чудом выкарабкался на этот свет. Выздоровление  было долгим и многоэтапным. От контузии он потерял память и долго не мог говорить. Потом потихоньку память и осознание себя стали возвращаться к нему. Он вспомнил кто он, откуда родом и что у него есть семья. И вернулся домой только лишь через год, в 46 году. Вернулся тогда, когда уже и не ждали его дома, похоронили. Бабушка сама лично слышала, как по радио говорили, что ему посмертно присвоили звание героя Советского Союза.  Его командир был уверен, что дед погиб. А он вот взял и вернулся с войны.  И, слава Богу, что вернулся живой. Еще, будучи ребенком, я много раз слышала историю о его удивительном рождении и спасении. Дело в том, что дед наш родился, как говорится в народе, «в рубашке». Да не в атласной или ситцевой, а в своем «детском месте», что бывает очень редко в жизни.  Его мать высушила эту его «рубашечку», и когда деда забрали на фронт, то вшила ему  в одежду, чтобы, по народному поверью, хранила его. Не знаю, может быть, она и верила в Бога, (да и как в такие страсти, да и без Бога?), но одно другому, видимо и не мешало. И потом по жизни наш дед не раз слышал от военврачей эту фразу: «Да ты в рубашке родился!», на что наш дед всегда отвечал, что, мол, так и есть, в рубашке. Знаю, что потом, уже после возвращения домой, в нем опять зашевелились осколки. И снова деда оперировали. И хирург сказал ему в очередной раз про его рубашку, потому что еще бы немного и осколок задел сердце. Но это так, к слову. Я-то понимаю, что это Бог так хранил его.

Но надо сказать, что  после войны он стал совсем другим человеком, как, пожалуй, и все, пережившие ужасы войны. Война много изменила не только в жизни людей, но и изменила их самих. Дед стало шибко выпивать и гонять не только ребятишек, но и бабушку. Под горячую руку доставалось всем. Спуску особо никому не давал, всех держал в строгости. А поскольку мама наша была старшей (брата Николая к тому времени уже не стало), то с нее и спросу было больше.  Все лето трудились с рассвета до заката. Дел  с хозяйством было выше крыши. Это и покосы постоянные, и сбор ягод для продажи. Собирали ягоды целыми пайвами. По сезонам. Сперва земляника и черника, а потом – брусника и клюква. И если дед сказал – не возвращаться, пока пайву не наполните, то так и должно было быть. С пустыми руками домой никто не пустит – будешь за порогом спать. А зимой собирали сосновые шишки, потом их шелушили от семян и опять же сдавали в лесничество – глядишь и лишняя копеечка появлялась. Но мало кто из детей видел свои деньги – все честно сдавалось в семейную казну. Мама рассказывала, что если уж и хотелось им детьми чего-то сладенького, то тогда шли в редкое свободное время по землянику, например, а потом на проданные ягоды покупали 100-200 граммов подушечек и всегда делили поровну на всех. Такое вот время было.

Мама с детства была бойкого нраву. Спуску никому не давала и в обиду не только себя, но и своих младших братьев и сестер. Даже как вроде была грозой улицы. Ее побаивались даже мальчишки, а с девчонками она дружбу не водила. Ей с ними было не интересно – постоянные ябеды и обиды. Она всегда была за справедливость, и если кто-то перегибал палку по ее понятиям, то с тем долго не церемонилась – могла и поленом отстегать… Вот пишу это все и самой  не по себе. Неужели о своей нежной маме пишу??? Лично я ее такой – с поленом в руках не знала. Но это все  мне в мою память легло по рассказам от самой мамы и от ее братьев-сестер. Все эти истории всегда рассказывались с большим смехом и юмором, что нам, детям, тоже было как-то весело. Но по большому случаю такие «набеги с поленьями» были скорее исключением, чем правилом. Потому, как и бегать-то по улице в то время особо было некогда.  Это был лишь единичный случай, который показал всей улице, что характер у нашей мамы был. Хозяйство же у родителей было большое – скотину держали, кроликов да курочек, да и огород был, как огромное поле. Пережила и повидала мама в родительском доме всякое. И картошку гнилую по полям собирали, и голодали, не смотря на то, что корову держали во время войны. Молока и еды все равно не хватало.

Еще мамуля рассказывала, как ей приходилось ночами,  когда уже все спали отмывать некрашеный пол в родительском доме.  Это приходилось делать ей каждый день, а вернее, каждую ночь, потому как в другое время это было делать некогда. И обидно было ей, что никто особо не берег ее труд, поскольку на следующий день пол был по-прежнему грязный, и ей снова приходилось скоблить его большим ножом. И еще помню, что она рассказывала, что на одну из первых своих зарплат купила себе кроликовую шубку на зиму, поскольку больше не могла ходить в мужских тулупах. И потом на лето оставила эту свою полушубку у родителей. А когда вернулась домой, то увидела, что шубка ее валяется в ногах  при входе, вся замусоленная и оборванная. Конечно же, думаю, что ей было очень горько от этого. Это, пожалуй, и все, что я запомнила из рассказов мамочки о ее жизни в родительском доме. Очень жалею, что так мало выспрашивала у нее фактов из  детства, да и юности тоже. И сейчас вот приходится собирать все по крохам и вспоминать то, что было рассказано так уже, кажется, давно, в той, другой  счастливой жизни, когда она была рядом. Трудно судить, но мне кажется, что она очень хотела в юности скорее уехать из родного дома, в котором так мало приходилось видеть ей доброго. Конечно, она любила своих родителей и по-особому жалела свою маму, у которой тоже была, ох, какая не сладкая судьба. Поэтому и делала всю работу по дому, какую только могла, чтобы облегчить ее жизнь.
Лично я сама бабушку помню как-то уж до обидного мало.  Мы с мамой жили за 100 км. от бабушки и дедушки, в городе Серове.  А потому и виделись с ними эпизодически.  Бабушка у нас была удивительной постряпухой. Я помню ее удивительные наивкуснейшие пироги и ватрушки из русской печки. Вкуснее их я в своей жизни не едала.  Они были просто какие-то воздушные и нежные эти ее шанежки и ватрушечки с картошечкой. А пирожки с черемухой, да еще и  с коровьим молоком – этот вкус у меня сидит в  памяти. Бабушка была какая-то молчаливая, и может быть, поэтому она казалось мне суровой. Хотя все говорят, что она была очень доброй женщиной. Уверена, что так оно и было. Просто уж не так и часто, видимо, мы виделись, и я не успела сильно к ней привязаться в редкие встречи. А внуков и внучат у них с дедом было так много, что всех, поди, и не упомнишь. На тот момент нас было  уже 10. Да и сама она уже была утомлена и замучена всей своей жизнью – такой трудной и какой-то, наверное, для нее безрадостной. Может быть, я и не права. Может быть, она и была рада всем нам – многочисленным своим внукам. Но я почему-то не запомнила ни ее добрых слов, ни ее ласковых бабушкиных рук, ни даже ее улыбки. Мне кажется, что вся ее жизнь – это была сплошная борьба и сплошные жуткие испытания. Из 9 своих детей она четверых похоронила при жизни. Кого-то в младенчестве, кого-то в подростковом возрасте, а кого-то уже во взрослой жизни потеряла. И что тут говорить, каждая смерть уносит половину твоей жизни. А смерть родного ребенка – испепеляет и опустошает до дна. И где ей было – бедной нашей бабушке  - находить  добрые слова для внуков, когда жизнь была так к ней немилостива.
Помню такой эпизод из своего раннего  детства. Кажется, что мне было тогда 4 или 5 лет. Мама нас редко оставляла у бабушки, разве что в очень экстренных случаях, когда ей, бедной, деваться уже было некуда. Например, если надо было поехать на какие-то курсы в Екатеринбург или еще что-то в таком роде. Помню, что было лето, и мама нас привезла к бабушке. Я с вечера знала, что мама утром уедет. К маме я была  привязана с самого детства. И, наверное, еще больше от того, что была младшей в семье. И дня в своей жизни не мыслила без нее. Всегда очень скучала по ней и рыдала в разлуке без нее даже уже в своей взрослой жизни. А что там говорить о  маленькой девочке? Весь вечер мамуля просидела со мной, много чего мне рассказывала, пока я не уснула. А утром, когда я проснулась – жизнь в доме уже кипела, и самое главное – это то, что мамули уже в доме не было.  Я помню, что я очень горько плакала, когда это обнаружила, и никак  не могла успокоиться. Я чувствовала себя такой несчастной и одинокой. И, видимо,  в доме никого из моих братьев и сестры не было. Я уверена, что непременно кто-то из них ко мне бы подошел и пожалел. Наташа бы непременно бы не оставила меня такой рыдающей навзрыд в моем таком большом детском горе. Да и Дима – тоже. Он всегда плакал в детстве рядом, когда плакала я. Помню, как подсаживался ко мне и плакал.  И я тоже плакала, когда плакал он. Но это было по началу, пока мы были еще маленькими. Потом, конечно, такого не стало. Ну, так вот, вернемся в бабушкин дом. Я так отчаянно плакала и причитала: «Ма-мочка-а-а-а, любимее-е-е-енькая-я-я-я, где ты?!», но ко мне так никто и не подошел. Я хорошо помню, что на кухне была бабушка и она там звенела кастрюльками, но почему-то ко мне  она так и не подошла…   Хотя думаю, что моему детскому сердцу в тот момент не так уж и много было надо – просто, чтобы кто-то обнял и успокоил. Мне, наверное, даже было проще, если бы она сказала строго: «Таня, прекрати реветь. Мама уехала». Но бабушка не сказала ни слова. Просто как-то отстранилась и все.  И вот сейчас я вспоминаю эту ситуацию и нахожу одно лишь объяснение в бабушкиной такой холодности – это ее чрезмерная усталость от жизни,  ее изнуренность и изможденность. Я действительно не помню, чтобы она когда-то улыбалась и тем более – смеялась. Может быть, слишком редко мы виделись.

Хорошо помню платьице и книжку, которые подарила мне бабушка на день рождения. Оно было такое беленькое в горошек, шелковое, с рукавами – фонариками. Я очень его любила. Оно и действительно было нарядным. А книжка была очень трогательная – про куницу. А Диме бабушка подарила книжку про попугая Жако. Мы все очень любили эту интересную историю про смешного говорящего попугая, который всех гостей в доме спрашивал: «Чаю хочешь? Как поживаешь?» А гости, думая, что с ними разговаривает хозяин, отвечали: «Да, не откажусь от стаканчика чая. Хорошо поживаю». Но проходило время, и тот же голос опять спрашивал то же самое. И так по кругу. Не трудно догадаться, чем же заканчивалась эта смешная книжка. Мы очень ее любили. И у нас в семье всегда существовала эта присказка: «Чаю хочешь? Как поживаешь?». А еще у нас осталось очень много поздравительных открыток от бабушки с самыми разными праздниками. И даже нас, совсем тогда малышей, которые и читать еще толком не умели, она не забывала поздравлять со всеми праздниками. У меня осталось от нее несколько открыток именованных лично мне. И эти особые подарки и открытки мы с любовью хранили в память от бабушки. Они стали по-особому дороги нам, когда ее не стало.

А не стало ее, когда нам с Димой  было по 7 лет. Трагически и неожиданно оборвалась ее жизнь – бабушку сбило поездом за 10 дней до нового  1981 года.  Это было в тот момент, когда мы все  приехали в Верхотурье на день рождения нашей тети Риты – маминой сестры. Мы все собрались у неё дома. И я помню, что бабушка засобиралась  к себе домой. Ее еще все отговаривали, чтобы осталась. Уж и не знаю почему, но она все же решила уехать. А ехать надо было либо на автобусе, либо на поезде – всего одну остановку. Бабушка ушла. И никто из нас и не мог подумать, что больше мы ее не увидим. Выходные закончились, и мы снова вернулись домой в Серов. А потом маме позвонили на работу  и вызвали к телефону. Там ей сообщили, что бабушку сбило поездом.  Мамуля первой уехала на похороны, а мы подъехали на следующий день. Я немного смутно помню все эти печальные события. Я еще тогда сама была мала.  Помню, что больше всего мне было жалко мамочку. Я впервые увидела, как она плакала. И вообще впервые увидела,  как  плачут  мои взрослые дяди и тети. Мне бабушку, конечно, тоже было жалко, но маму почему-то больше. А на бабушку мне было страшно смотреть. Ей, бедной, сильно досталось. Не буду, конечно, здесь все это описывать, но следы этой ужасной трагедии были очень отражены на ее лице – оно было все в синяках. И бабушка была просто неузнаваемой. По крайней мере для меня, 7-летней девочки. А случилось все так, что бабушка стояла на путях той самой станции, где жила наша тетя Рита. И мимо проходил товарный поезд, который не останавливался на этой станции. Была зима, и бабушке особо-то некуда было отойти от дороги, разве что совсем в сугробы. Ну, в общем, то ли она отошла не достаточно далеко от поезда, но одним словом, ее засосало воздушной тягой под колеса. И еще протащило.  А в это время наш дядя Валера пошел на улицу курить, и увидел, что остановился товарный поезд. И он еще удивился, мол, чего это товарняк тут встал. А он вот и встал из-за нашей бедной бабушки. Но это все мы узнали уже потом. Бабушка в тот день домой не вернулась. Дед ее не потерял, поскольку подумал, что она с нами у тети Риты осталась.  А хватились ее только через пару дней, когда закончились выходные, а она так и не появилась дома. Подали в розыск и нашли ее уже, к сожалению, в морге… Очень печальная история. Бабушке было тогда всего 61 год.  Всех эта беда очень подкосила. Дед сразу осиротел. Что не говори, а дом держался на бабушке, поскольку дед-то сильно выпивал, а после ее смерти так вообще трезвым был редко. И мамин родительский дом стал прямо на глазах разваливаться, поскольку не стало в нем  главной хозяйки – нашей славной бабушки.


Мама и папа.
К сожалению, мы так мало знаем о мамином и папином знакомстве, о том, как протекал их роман. Все какими-то эпизодами. Мамуля особо не рассказывала об этом, а папа и сейчас не рассказывает. А я и не лезу в душу, боюсь ее потревожить. А ведь это так важно для детей – знать о тех чувствах, которые когда-то испытывали их родители друг к другу.

 К счастью, сохранилась тетрадка с папиными стихами и письмами для мамы. Я ее трепетно храню. Что-то, к  большому моему огорчению, уже стерлось, поскольку было написано простым карандашом, а что-то, написанное чернилами, еще очень хорошо читаемо. Так вот, именно из этой чудесной тетрадочки я и узнала историю знакомства наших родителей.  В ней  столько любви и тепла, столько нежности!  Очень приятно, что папа так мог любить нашу драгоценную маму.  Для него мамочка была Акчонел (Леночка в обратную сторону), Акдубазен (Незабудка), голубка и много других ласковых слов можно прочитать в обращении к ней. Именно из этого сборника, где есть стихи  и проза я узнала обстоятельства их знакомства.  Когда читала все это, то поймала себя на мысли, что очень много во мне от папы. И даже манера изложения мысли такая же.  Ниже привожу лишь некоторые отрывки. Не очень личные, на мой взгляд. Такие, какие имеют право быть обнародованными.  Чего же им лежать в забвении?   Написано папой - Вайдуковым Леонидом Маркеловичем.
Сразу хочу сказать, что имена главных действующих лиц здесь изменены. Такова была задумка папы. Его рассказ – его воля писать, как ему видится. Не трудно будет догадаться при чтении, что Наташа – это наша мамочка, а Андрей – это папа.  Здесь мамочка открывается нам совсем с другой стороны, с какой мы и не могли ее знать, ведь нас тогда еще и не было.
Печатаю без изменений. Уверена, что и вы получите удовольствие от этого рассказа! Итак, начинаем…


История о том, как папа познакомился с мамой.

Неужели это конец? – думал я, глядя вслед уходящему пассажирскому поезду. Неужели все кончено!? А еще совсем недавно, всего лишь день назад все было так хорошо! Без умолку говорили, пели и радовались. Только не танцевали, не было музыки, но нам и без этого было весело. А вечером бродили по тихим улицам поселка, говорили мало и каждый думал о своем. Хорошо идти с любимым человеком, держа его руку в своей руке, и слышать, как скрипит снег, смотреть, как падают легкие снежинки и ни о чем не думать. Хочется только идти и идти… И я перебирал в памяти все мелочи, начиная с того, как впервые встретился с Наташей. И это было не очень давно, прошлым летом. И пусть пройдет много лет, но я этого не позабуду. Жил я тогда на тихой железнодорожной станции, а работал в лесу за 25 км. По настоящему я жил в лесу, а домой ездил только за продуктами, чтобы снова уехать в лес на неделю. Пятнадцать километров нужно было ехать на поезде, а потом еще 10 километров пешком. Продукты доставляли на поезде, а сами добирались пешком. Все было как всегда. Я стоял в тамбуре и ждал, когда закончится посадка. Мне нужно было сходить.  Как вдруг увидел среди знакомых входивших пассажиров стройную красивую девушку. Не знаю отчего, но у меня при ее появлении так застучало сердце, что, казалось, стук его слышат все. Это была Наташа.  Кто же эта незнакомка? Я еще не совсем успел разглядеть ее, но знал, что это –любовь. Знал, что о ней я буду думать все десять километров, знал, что долго вечерами не смогу заснуть. Это была новая учительница. И во что  бы то не стало, я решил познакомиться с ней. План знакомства был разработан и составлен с товарищем по работе – Колей. После  обсуждения план был принят и мы с решительностью и смелостью направились его осуществлять. Был сентябрьский, прохладный и темный вечер. Коля шел с фонариком. Мы, предчувствуя успех разработанного до тонкости плана, торопились.  Но чем ближе подходили мы к школе, тем меньше было решительности, тем медленнее шли. И почти совсем у школы Коля остановился.  Мы должны были пройти возле школы, громко разговаривая. И Коля должен был, как бы нечаянно, посветить по окнам фонариком. «Наташа должна выйти» - уверял меня Коля, - девчата всегда в таких случаях выходят». «Ну, а если не выйдет?» - возражал я. «Тогда пройдем еще раз, и уж тогда-то любая девчонка выскочит. Ты не беспокойся, а надейся на меня, я не подведу» - убеждал меня Коля.
Но тут возле самой школы он почему-то остановился.
 - Что, фонарик заел? - спросил я шепотом.
- Нет, - ответил мне Коля и тоже шепотом.
- Так пойдем, - прошептал я.
-Знаешь, Андрей, может быть, когда-нибудь в другой раз это сделаем, сегодня что-то прохладно. Начнем разговаривать, увлечемся, и, чего доброго, простынем, - шептал Коля.
Я так и знал. Коля струсил. И все-таки мы пошли. Шли чуть не на цыпочках, не глядя на окна и не разговаривая. А когда прошли, оглянулись, и, не сговариваясь, сели на скамейку у забора возле какого-то дома.  Я молчал, я был взволнован.  Коля тоже о чем-то думал.  Успокоившись, я спросил: «Почему ты не светил фонариком?» «А я забыл про него» - ответил Коля. «Эх ты!- начал я стыдить его, - а еще говорил: Не беспокойся! Надейся на меня! Я не подведу!»
- Пойдем второй раз, сейчас я обязательно посвечу, - убеждал и оправдывался Коля.
Зная скромность и стеснительность Коли, я взял на себя художественный свист какой-нибудь современной и популярной песенки, когда мы будем проходить возле окон школы, так как разговора с Колей не добьешься.  «С него хватит и того, если он посветит,» - думал я. И мы сделали второй заход.  Метров за 200 я начал лихо насвистывать мелодию из кинофильма «Там, где заканчивается асфальт», подбадривая Колю. Коля же проворно кидал лучи фонарика по сторонам, представляя, как будет светить по окнам. Но чем ближе я подходил, тем тише становился мой свист. А когда до школы осталось шагов тридцать, я совсем перестал свистеть, думая, что хватит и того, если посветим по окнам фонариком. И у Коли уже неуверенно светили лучи фонарика по сторонам, а когда совсем подошли, фонарик потух .
-Свети! – прошипел я.
Коля включил фонарик и, как мне показалось, зажмурился, скользнул лучом по крыше школы и, не глядя на окна, прибавил шаг.  Я не отставал.   И  мы не заметили, как уже бежали. Даже, если бы Наташа и вышла, нас там бы не было.  Третий раз идти было бесполезно.  И Коля ушел. До ночного поезда было еще долго.  И я решил действовать один. Но ничего, кроме, как пройти мимо школы, я не мог придумать. Но уже после десятого захода я глядел на окна. И каждый раз, проходя, думал: это последний виток, а то побью рекорды космонавтов. Но, пройдя, снова шел. И так до самого поезда.
С Колей я встретился на следующий день. Мы вместе шли на работу. По мелочам вспоминали и разбирали вчерашние похождения, смеялись над своей нерешительностью. И вдруг- кому-то из нас пришла мысль – обмануть ребят.  И мы решили сказать ребятам, что были в школе, познакомились с учительницей, она угостила нас чаем, мы посидели и ушли. Вовка обязательно убежит, как узнает это.
-Да, он смелее, чем мы с тобой вместе, и если зайдет в школу, то уже не выйдет» - добавил я.
Так мы и сделали. Так сделал и Вовка.  Он ушел в тот же вечер, прихватив с собой друга. Володя, будучи парнем решительным, сразу из лесу зашел в школу. Наташа была там.
- Здравствуйте! – поздоровались делегаты.
-Здравствуйте! -  несколько удивленно ответила Наташа. 
Считая, что молчать в чужой квартире неприлично, Володя начал:
- Вам привет!
- От кого? – удивилась Наташа.
- От Андрея с Колей! – выпалил Вова.
-От какого Андрея с Колей? – еще больше удивилась Наташа.
Видя ее недоумевающий взгляд, Вова решил пояснить: « Да от тех, что у Вас вчера здесь чай пили! Неужели забыли?»
- Никто у меня чай не пил – ответила Наташа – Быть может, Вы ошиблись адресом?
И Вова понял, что его обманули, и, будучи человеком находчивым, он сменил тему разговора, замял недоразумение, и добился того,
 что его действительно угостили чаем.
Так началось  знакомство наших ребят с Наташей. И только намного позднее я смог лично познакомиться с ней.  Наташа оказалась простой и в то же время  строгой и непримиримой к недостаткам девушкой. Она делала замечания не только детям, но и взрослым, если видела некультурное поведение последних. Честность и прямота помогли ей приобрести врагов. Жители поселка смотрели на нее искоса и за глаза говорили о ней плохо. Наташа видела это, но по-прежнему была требовательной и непримиримой.  Она организовала вечернюю школу, и я пошел учиться.
Помню, как-то в одну из суббот я пришел из леса на занятия. Наташа оказалась больной. В комнате у нее было прохладно, она лежала на кровати, накрывшись одеялом. Я затопил камин, вскипятил чай, но Наташа пить не стала.  Всю ночь я сидел возле ее кровати, читал ей книгу, рассказывал разные истории. И мне было приятно, когда в ее глазах появлялись искорки смеха. И только под утро она уснула. Я сидел на стуле и все смотрел и смотрел на нее, запоминая каждую черточку ее лица.  А утром мне нужно было уходить в лес на работу. И я ушел. Ушел, сварив ей борщ.  Правда, я не нашел соли, и Наташа позднее мне говорила: «Проснулась я от приятного запаха борща, но когда попробовала, то безвкуснее я ничего  в жизни не встречала, и мне кажется, Андрей, что я сейчас никогда борщ кушать не буду».

С этой незабываемой ночи и началась моя дружба с ней. Мы часто просиживали с ней допоздна, непринужденно разговаривая, ходили в кино, на танцы или просто бродили по поселку. Она мне подарила небольшую свою фотокарточку в форме листочка, и я носил ее с собой. Это был мой талисман.  И когда я был в лесу, я часами смотрел на улыбающееся лицо в листочке, и мне было весело, спокойно и радостно. Я не мог прожить и трех дней, чтобы не сходить в поселок, чтобы не увидеть ее. Почти каждую ночь я видел ее во сне.  И только за работой забывался, да и то ненадолго.

Выпал снег. Вода в лужах замерзла. Кончался ноябрь. Птицы уже давно улетели на юг, в лесу стало тише и скучнее. Коля рассчитался и уехал в город. Володя женился и в лесу бывал все реже и реже. Я по-прежнему ходил в школу.  И вот однажды, когда я пришел к Наташе, в комнате были Костя с другом. Костя считался художником, хотя работал плотником. Он часто хвалился тем, что учится заочно на художника и регулярно отсылает свои картины в Москву для оценки. Хотя был случай, когда он местному заказчику рисовал коврик для стены. На коврике, по его мнению, был изображен всадник на коне, склоняющийся для поцелуя девушки. Но по мнению других, вместо коня было какое-то животное, напоминающее чем-то осла. И с этого животного склонялось другое животное, для поцелуя какого-то, еще более страшного, третьего животного. По всей вероятности заказчик плохо разбирался в живописи, и потому наотрез отказался брать этот коврик,  вежливо говоря: «Видите ли, этот коврик я хотел повесить над койкой, но боюсь, если я это сделаю, то по ночам буду видеть кошмарные сны, а на огороде у меня уже чучело есть, так что извините, но я не могу взять этот прекраснейший ковер».  И вот этот Костя ходил по комнате, заложив руки за спину, и философствовал об искусстве, любви и в основном о себе.  «У меня есть настоящая, сильная, никому не отданная любовь», - делал он толстые намеки, - «И если эта любовь кому достанется, тот человек будет самым счастливым».
- А как же ты женился? - удивилась Наташа.
- Это было просто увлечение, - оправдывался художник, продолжая ходить по комнате и глядя куда-то в потолок.
Затем он перешел на тему о чувствительности, где счел нужным заметить, что это качество у него развито, как у художника,  в совершенстве.
- Я могу с одного взгляда определить фигуру женщины, под какой бы одеждой она не была», - хвастался он.
И когда его красноречие иссякло, он, сославшись на какую-то причину, ушел. У нас с Наташей возник спор.
-Костя тебе понравился? – спросил я.
-Да! Он рассуждает грамотно и обдуманно!
Во мне проснулось чувство ревности и я, горячась, доказывал:
- Просто этот человек имеет большой запас заученных фраз, и я не спорю, он вставляет их  к месту, но со временем этот  запас может исчерпаться, или будет повторяться. И тогда это быстро надоест.  Кто его знает, быть может, он своей жене тоже когда-то говорил, что у него есть сильная, никому не отданная любовь. Я ему почему-то мало верю.
- Быть может, ты не веришь, что он умеет определять фигуры людей под одеждой? – спрашивала Наташа.
- Это может сделать каждый человек, если только он видит. Конечно, художники – натурщики, рисующие людей, определяют более точно. Но какой же он художник?! Он такой же художник, как и  я поэт! В какой печати были опубликованы его картины? От его рисунков люди начинают заикаться, страдают бессонницей. И если он еще будет продолжать рисовать, наверняка сойдут с ума! – горячился я.
Это был наш первый дружеский спор. Он не помешал нашей дружбе, а еще крепче сделал ее.

Подходил новый 1965 год.  Мы с Наташей договорились встретить его вместе. Дня за два до Нового года, я принес в ее комнату самую красивую елочку из моего леса. Я смотрел, как радуется Наташа и тоже радовался вместе с ней. Мы вместе ее украсили игрушками и снежинками, обсыпали друг друга серебристым снегом, повесили две бенгальских свечи, выключили свет и подожгли их.  Свечи горели, разбрасывая искры, освещая елку, игрушки и комнату. Мы стояли, обнявшись, и радовались, как дети. А когда от свечи остались только два уголька, которые все тускнели с каждой секундой, мы все продолжали стоять и смотреть. А когда не стало видно и угольков, мы обнялись еще крепче, и, чуть покачиваясь и ни о чем не говоря, продолжали стоять, каждый думая о своем. Было легко и радостно. Рядом был друг, которого я любил больше всего на свете!
Это была неповторимая предновогодняя елочка. И она стояла украшенной еще долго, пока не стала осыпаться, пока не стала некрасивой, но для меня она всегда будет нарядной и самой красивой в мире.
Наступили зимние каникулы. Наташа уехала к родителям. Я подал заявление на расчет и отрабатывал последние дни. Мы переезжали в город. Как мне и не хотелось уезжать из леса, но этого хотела Наташа, этого требовали все родственники. И я уехал. Уехал из леса, но сам душою был там, где осталась Наташа, где так много было прекрасного. Я каждый день писал ей письма, с нетерпением ждал почту, и  радости моей не было предела, если в ящике оказывалось письмо от Наташи.

О том, что Наташа – настоящий друг, я убедился после маленького недоразумения, которое произошло со мной при расчете.  Я сидел в конторе и ждал, когда закончится собрание. Мне нужен был мой мастер. После собрания я его нашел, и мастер стал писать мне справку, необходимую для расчета.  Вдруг меня потребовал к себе директор. Я вошел в кабинет.
- Миронов, - начал он, - куда ты дел бензопилу «Дружба»?
-Какую еще «Дружбу?» - удивился я.
- Не делай удивленные взгляды, это тебе не поможет, - убеждал директор.
И стал звонить: «Алло! Милицию дайте, пожалуйста!» И затем: « Здесь есть человек, который похитил из конторы «Дружбу». Пока шло собрание, он воспользовался этим и унес ее куда-то. Приезжайте и заберите его».  От негодования и несправедливости я не знал даже, что и сказать. Слова и мысли путались в голове, и первое, что пришло, это:
- Вы за свои слова отвечаете? - спросил я директора.
-Да! – ответил он, - отвечаю.
Я расстроенный вышел в коридор. Директор, боясь, чтобы я не сбежал, тоже несколько раз выходил в коридор. Но я не был ни в чем виноват, и мне не зачем было сбегать. И тут пришел Коля. Коля, с которым я около года жил под одной крышей, питался из одной миски, курил последнюю папиросу пополам. Жизнь и работа в лесу подружила нас.  Как я был рад этой встрече! Коротко объяснил ему, что я обвиняюсь в воровстве, и сейчас меня должны забрать. За время жизни в лесу мы с Колей узнали друг друга, как каждый знает самого себя.  И я знал, что Коля верит в мою невиновность, но не знает, чем мне помочь. И я попросил:
- Если меня сегодня вечером не будет дома, то ты, пожалуйста, зайди ко мне домой и объясни это недоразумение, только осторожно, не напугай маму.
- Хорошо, я зайду, и если тебя и завтра не будет дома, я зайду в милицию.
Я был тронут беспокойством друга. В конторе мне было неловко, так как на меня смотрели как на вора, и я с нетерпением ждал, когда приедет милиция. Вскоре я уже сидел в машине с решеткой, а сержант в милицейской форме укоризненно говорил: «Тоже мне воры! За какую-то безделушку ищут себе срок на три года. И то хорошо, если только три дадут». Я молчал, я был убит морально. Не хотелось ни оправдываться перед сержантом, ни доказывать своей невиновности.
Привели прямо к начальнику милиции. Я вошел. Подполковник сидел за столом и смотрел куда-то в сторону, даже не повернув головы  при моем входе. Он молчал, молчал и я. Давая о себе знать, я кашлянул, но подполковник даже не шевельнулся.  И все так же, не глядя на меня и не поворачивая головы, он спросил:
- Ну, как было дело, рассказывай!
- Мне не о чем рассказывать, - заговорил и я.
Подполковник снова молчал. После продолжительной паузы он добавил:
- Ну что же, придется тебе посидеть и подумать.
- Я приехал сюда не для того, чтобы сидеть и думать, а рассчитываться с работы, - возражал я.
Но вместо ответа подполковник нажал кнопку. Вошел сержант, и меня увели. Сержант увел меня в пустой коридор. Слышно было, как разговаривают и ходят люди в соседней комнате. Я тоже стал прогуливаться, куря папиросу за папиросой. Ходил и думал, как забеспокоится мама, когда узнает, что меня забрали. Я знал, что мама верит в мою невиновность, но на душе от этого не было легче.  Сколько я проходил – не знаю, только вызвали меня снова и на этот раз повели в другую комнату. В комнате сидел лейтенант. «Следователь»- подумал я. Начались допросы, вопросы, и так до самого вечера. Лейтенант поверил в мою невиновность и отпустил меня домой, потребовав, чтобы я не отлучался никуда из дому.  Я ушел подавленный. Чем я мог доказать свою невиновность? Ведь в конторе никого не было, кроме меня, и «Дружбы» я там не видел.
Пришел домой, спросил, не приходил ли Коля. Коли еще не было. «Значит, скоро он должен прийти», - думал я. И я рассказал все, что со мной сегодня случилось.  Мама и сестра  забеспокоились, хотели иди к директору и в милицию, но я уговорил их этого не делать. Но Коля так и не пришел в этот вечер. Не пришел он и на следующий день. И не приходили за мной и из милиции. «Может быть, он сходил в милицию, и узнав, что меня там нет, успокоился», - рассуждал я, - «или, быть может он поверил, что я украл «Дружбу» и решил покончить со мной знакомство?» - сомневался я.
Целый день я ходил по улицам города, и все думал и думал. И тут я решил, что если меня еще раз вызовут, то скажу, что это сделал я, пусть посадят, пусть буду оскорблен и унижен, мне было уже все равно.  Что делать, если от тебя отворачиваются друзья, в которых ты верил больше всего?
И вечером я написал Наташе письмо, объясняя все и извиняясь за принятое решение. Иначе я не могу. Я это решил твердо.
И вдруг на следующее утро зазвонил звонок. «Наверное из милиции», - подумал я. Открыл дверь и увидел… Наташу. Она стояла слегка взволнованная, но, увидев меня, обрадовалась.  Я от радости не знал, что говорить и что делать. Узнав от мастера, что меня забрали, она на следующий день выехала ко мне, чтобы разобраться и помочь, в чем будет нужно. Сбивчиво и несвязно я рассказал ей все,  умолчав о письме и о своем решении. Мне было уже стыдно за такой глупый и самоотверженный свой поступок.
Как и раньше, мы бродили по городу, держась за руки, смеялись и говорили на разные темы. В этот же день Наташа уехала, а через два дня я получил от нее письмо. Она ругала меня, убеждала, требовала и просила.  Но я уже так не думал, как думал раньше. Ее письмо я выучил наизусть, он врезалось мне в память, и я никогда его не забуду.  Она писала: «Пусть тебя несправедливо обвинили, пусть в твою душу влезло недоверие, но не все в жизни плохо. И даже если Коля не пришел, разве стоит из-за этого горевать? Пусть просто их этого следует простой вывод, что он не настоящий друг. А друг до поры – тот же недруг.
И как бы тебе трудно не пришлось, знай, что у тебя есть еще один друг, пусть, может, и плохой. Но твоя неприятность – и его неприятность, твоя радость – и его тоже.  Не горюй, друг мой, Андрей!»
И в конце письма  даже были стихи на мотив «Царевны -  Несмеяны»:
«Знай, сильнее всего на Земле, конечно, правда.
И она, как всегда, безусловно, победит!»
Милая, славная, хорошая Наташа! Разве можно после всего этого тебя не любить, не уважать?! Ты – настоящий друг! И зря ты пишешь: «Быть может, плохой друг» - я лучшего и не желаю!
Не вызвали меня  в милицию и в последующие два дня. Тогда я решил сходить в контору. И я там узнал, что, оказывается, пилу брал один из рабочих конторы напилить себе дров. И на следующий же день пила снова стояла в конторе. Работники конторы уже смотрели на меня дружелюбно и с какой-то виноватостью. Только один директор был по-прежнему невозмутим и строг.
Я рассчитался и в один из свободных дней поехал к Наташе в поселок. Мы снова с ней бродили по поселку, пели песни, и это было всего несколько дней тому назад… Ссора, которой я так не хотел, возникла внезапно. Правда, из-за пустяка, но мы поссорились. Утром я уехал в город расстроенный. Не хотелось ни с кем ни говорить, ни на что ни глядеть.
Через день я снова поехал в поселок, чтобы забрать последние вещи из дома в город. И на остановке, где жила Наташа, я увидел ее. Она садилась в вагон. Через мгновенье я был в том же вагоне. Но Наташа даже не удивилась, увидев меня. Я поздоровался и сел напротив. Она молчала. На все попытки мои разговориться, она отвечала кратко и сдержанно. Мне было не по себе.  Целый день я ходил с ней по городу, но она не была такой, какой была обычно – веселой и задорной. И вот она уехала, так и не сказав ничего.
Как не хотелось верить, что после всего такого хорошего, так глупо и жестоко получилось. Неужели все кончено? Писать ей было бесполезно, она не ответит ни на одно письмо.
Прошла неделя, как уехала Наташа. Я стал грубым, резким и нервным. Все  вокруг меня раздражало. И все же я регулярно, каждый вечер писал ей письма, и так же регулярно, каждое утро их рвал.
Прошло еще три дня. Я уже не мог просто жить без нее. И решил, что завтра непременно поеду к ней, к моей милой Наташе. И на следующий день, спускаясь по лестнице,  я вдруг встретил ее. Она шла ко мне. Шла и улыбалась.
 А люди в поселке, наконец-то, поняли ее, и сейчас уже не говорят за глаза, а относятся к ней с уважением. Она по-прежнему работает там же, а я живу в городе.

Вот такая история о знакомстве мамы и папы.
Ниже  прилагаю еще несколько  папиных стихов.
У меня любовь лебединая,
Без тебя не смогу я прожить.
Ты и песня моя соловьиная,
Я тебя лишь умею любить.

Увлекался, любил, проходило все.
И однажды стук сердца сказал,
 Что любимую, милую, славную
Я в вагоне тогда повстречал.

С той поры ты со мною навечно
В сердце, в мыслях, во сне, наяву.
И живу я тобою, конечно.
Без тебя же прожить не смогу.

                ***********
Мой поезд уже отходил.
Ты шла с чемоданом, вздыхая.
О, как он тяжел тогда был!
И я все курил, представляя.

Мелькали за окном столбы,
А ты уже дверь открывала,
И в комнате было светло,
Но ты уже свет зажигала.

И лампочка дала тепло,
Пусть даже совсем небольшое,
И стало уютно, светло,
И дров, если нет, то не горе.

И  ты теплотой своих глаз,
И строгим, и пламенным сердцем
Сказала зиме: «Убирайсь!
С Весною не можешь быть вместе!»

В квартире враз стало теплей,
Старуха-зима убежала,
Забыв на оконном стекле
Узоров каких-то начало.

                ***

Как сон прекрасный я тебя запомнил.
Такое не забудешь никогда.
И чудные мгновенья нашей встречи
Останутся со мною навсегда.

Твоя веселость мне примером служит,
Ты правду говоришь всегда в глаза,
И трудности, которые встречаешь,
Ты не обходишь голову склоня.

Как сказка ты прекрасна и чудесна,
Как ручеек ты чиста и проста,
Как пенье соловья неповторима,
И как букет фиалок ты нежна.

Я счастлив был, когда тебя увидел,
И выше счастья был, когда сидел с тобой,
И не было скучнее человека,
Когда я был один, лишь сам с собой.

Не позабыть мне узкую тропинку,
(Как я хотел, чтоб не было конца),
И эта узкая, короткая тропинка
Осталась в моем сердце навсегда.

Веселый смех и песни, что ты пела,
И черные, лучистые глаза,
И волосы, и милая улыбка
Запомнились мне раз и навсегда.

Я счастлив буду, если в жизни счастье
Ты встретишь. И ты его найдешь. Я верю в то.
Я буду радоваться с тобою вместе.
И пусть оно тебе будет верно.

                ********



Сначала у мамы с папой все было хорошо, как, наверное, и в любой семье. Папа очень любил маму и долго ее добивался. Ему не раз за нее доставалось и однажды его даже подрезали  какие-то приезжие мужики – геологи. Мама и в самом деле была девушка видная, да нраву не робкого. Многие на нее заглядывались.  И летчики у нее были в ухажерах, и много других местных ребят. Папа наш взял своей настойчивостью. В нем очень много хороших качеств. Уверена, что мама не вышла бы замуж за недостойного мужчину. Он обладал большим чувством юмора. Там, где он был, всегда  было весело. Мог смешные вещи произносить с серьезным видом и даже не улыбнуться, когда все вокруг будут заливаться смехом. Он всегда очень много читал. И писал стихи. Немало из них было посвящено маме. А еще маму подкупило то, как он общался с другими детьми. «Будет хорошим отцом» - подмечала мама про себя.  В общем, многолетние папины ухаживания и его постоянное присутствие рядом привели  к совместному браку. Первенца Наташеньку ждали очень сильно. Папа ее очень хотел. И Наташа рассказывала, что всегда чувствовала себя любимым ребенком, особенным. Так приятно это было слышать!
В самом раннем детстве я помню его эпизодические появления.  Помню, как он играл с нами в жмурки, водил в кино и  в пельменную. Я младшая, и воспоминаний у меня, к сожалению, не так много.
Вообще, сравнивая их, я понимаю, что они были слишком разные. И, видимо,  трудно было ужиться двум противоположностям.   Брак распался. Я, будучи ребенком, не осознавала того, что расту не в полной семье, не чувствовала абсолютно никакого дискомфорта от этого. Мама старалась дать нам все, что могла – свою любовь и заботу. И нам с ней было хорошо. Но, думаю, что если бы рядом был отец, то было бы еще лучше. Я до сих пор заглядываюсь на отцов, которые играют со своими детьми, проводят с ними время, гуляют, куда-то ходят. В нашей жизни этого не было. И мне как-то чудно смотреть на все это, и невольно спрашиваешь себя: «Неужели отцы могут любить своих детей? Неужели они им нужны?» Мне не знакомо чувство – как это, сидеть на коленях у своего отца? Наверное, он целовал и обнимал нас, но я этого не запомнила, к сожалению.
Подробнее о папе.
В городе, где мы жили, папа работал водителем грузовика. И так уж получилось, что он попал в аварию – въехал в столб и разбил машину. Благо, что сам остался жив. Его лишили прав. И какое-то время он искал работу, но ничего подходящего на тот момент не было. А быть долгое время безработным в то советское время было опасно – можно было и по статье за тунеядство «загреметь». Поэтому папе пришлось вновь уехать в поселок, где он когда-то, еще до встречи с мамой работал вздымщиком. Многие  даже и представления не имеют, что это за профессия такая - вздымщик. В советские – то времена не знали, а сейчас уж и подавно. Вздымщик – это собиратель сосновой смолы - живицы.  Вот папа наш и был обладателем этой редкой профессии.   Ему выделяли участок леса в несколько гектаров.  А он должен был  на соснах делать надрезы в виде галочек  - одна под другой примерно по 10 штук, а под надрезами закреплял воронку, в которую и стекала эта самая живица, которая шла на производство канифоли.  Потом эти заполненные воронки собирались и смолу выливали в бочки, которые отправлялись по железной дороге. Трудностей и опасностей у этой профессии было великое множество. Во-первых, работа эта, как вы понимаете, в дремучем лесу, где без конца шастают дикие звери. У папы были не единожды встречи и с волками, и с медведями. Во-вторых, работа сезонная. Зимой ты ни из какой сосны, никакую живицу, никаким способом не выдавишь, а потому надо успевать сделать план, пока сосна способна ее отдать. В-третьих, в тайге, где работал папа, комары просто заедали так, что белый свет был не мил.  А, в- четвертых, много зависит от удачи, какой участок леса тебе достанется. Потому как участок участку рознь. На одном могут расти одни сосны, а на другом, одни березы. И чтобы сделать один и тот же план кому-то, на участке с осинками и березками, приходится очень сильно побегать и помотаться, чтобы этот план осилить. Но как я уже говорила, папа наш был человеком настойчивым и упорным, а потому он всегда делал свой план, за что имел много похвальных грамот.  Вот и получается, что папа работал в лесу, а семья наша проживала в городе. А отсюда были и редкие наши встречи.
Осознанное сближение с ним у нас было, когда я уже выросла. Мне было уже чуть больше 20 лет. И я решила познакомиться с ним. На тот момент мне казалось, что если он пройдет мимо меня, то я его даже не узнаю – настолько смутными были воспоминания о нем. Я написала ему письмо. Он ответил. Помню, что я была очень рада этому. Я верила и не верила своим глазам, что мне написал он, мой папа. Так у нас завязалась переписка. И вскоре он пригласил меня к себе и я, конечно же,  поехала.  Мама в то время как раз  уехала к Наташе. Помню, что я чуть не проехала мимо его станции. Благо, что он замаячил в окне вагона.  На тот момент у него уже была седая борода, хотя без нее он выглядел бы намного моложе. Он жил тогда с женщиной. В нашу первую встречу она вела себя идеально и очень мне понравилась. Меня встретили пирогами и шаньгами.  Но в следующий раз уже я поняла, что она очень неравнодушна к алкоголю. Она и при мне не удержалась, и, не стесняясь меня нисколько,  прилично так выпивала. Наш же папа никогда не был алкоголиком. Да, он мог выпить в компании по праздникам, но не так, чтобы каждый день и постоянно. Я поняла тогда, что жизнь с ней, с этой женщиной была для него тягостной. Было видно, что он не любил и не уважал ее. Многие говорят, что он всю жизнь был однолюбом и  никого так  и не смог больше полюбить, как нашу маму. Очень печально. Потому как эта любовь никого не сделала счастливым. Он был несчастен по-своему, а мама – по-своему.
  Эта женщина уехала от папы, собрав все свои и его вещи и оставив его ни с чем. Когда он вернулся из своего любимого леса, то дом был абсолютно пустым. Вывезли все. Даже папину одежду и обувь.  И теперь он у нас так и живет один.  Со своей свободой и независимостью. Изредка его навещают ягодники и охотники из города, да соседи. Папу там уважают. Но он так уже привык к своей размеренной и отшельнической жизни, что кажется, что и там в его глуши люди досаждают ему общением. Он у нас какой-то волк – одиночка. Ему хорошо, когда он один. И похоже, что никто ему не нужен, не смотря на то, что он нужен другим. Так уж он у нас устроен.
Когда я бываю в родном городе, всегда стараюсь заезжать к нему на его станцию. Папа, конечно же, бывает рад.  Точно знаю, что  он скучает и ждет в гости.  И любит. Только любовь у него какая-то не такая, другая. Он не умеет ее проявлять. Разучился или не научился еще. А вообще, он до сих пор сохранил в себе свое чудесное чувство юмора. Смешит меня и анекдотами «кормит», так что мы весело проводим там у него время.
 Зовем  папу в гости к нам – не едет. Предлагаем переехать поближе – не хочет. Готовы купить дом потеплее и посветлее – не надо.  Почему? Ведь мы рады помогать ему от всего сердца. Неловко ему, что ли… Я иногда размечтаюсь – вот взял бы и приехал ко мне. Я бы была очень рада. Погостил бы у меня, мы бы с ним погуляли по городу, побаловала бы его пирогами.  Ведь мы теперь сами стали взрослыми и отлично понимаем, какая  это непростая штука – жизнь. Никто папу ни в чем не винит. Уж так получилось, что у них с мамой не сложилось. Не у них одних. Но  невольно сравниваю его с мамой… Она обязательно бы приехала, если бы была жива…  И вспоминается детская песня: «Папа может быть кем угодно. Только мамой, только мамой не может быть!». Это точно. Никогда. И поэтому смиряюсь…  Папа – это не мама. И он в этом не виноват…
Не скажу, что при таком множестве ребятишек она поставила на себе крест и зациклилась только на нас. Нет и нет! Она была у нас заядлым театралом, и мы с ней практически не пропускали ни одного театрального сезона, ходили в оперу, кинотеатры. У нас часто дома были гости, так называемые мамин «девичник», когда они собирались своим кругом с подругами, без мужей. Мы все любили такие посиделки в нашем доме – было много смеха, шуток. И у мамы было по-особому приподнятое настроение, она вся светилась от счастья. Вообще она у нас была очень гостеприимная. Ее никогда нельзя было застать врасплох, и всегда находилось что-то вкусное и для нежданных гостей. Ведь в те советские времена надо было обладать большим даром – приготовить что-то из ничего. И у мамули это всегда получалось. Она умела не только вкусно приготовить, но и красиво оформить стол. А уж если гости были запланированными, то  в такой встрече гостей, естественно, была задействована вся семья.  Мы, дети, тоже, как могли, помогали маме. Но, конечно же, большая часть всех забот и хлопот падала на нее. В этот день всегда пахло пирогами – мамиными фирменными. По ним она была большая мастерица. Она пекла их в духовке. Один был с рыбой, а второй – с картошкой, нарезанной тонкими кольцами и колбасой. Помню их вкус до мелочей. Пироги были большие – на весь противень – с расчетом на большую семью и на гостей.  Ну, и конечно, много разных салатов, тортов. Помню, что такие девичники проходили не просто за поеданием всех этих салатов и пирогов, но была какая-то литературная программа – часто слышались стихи, которые читались непременно наизусть. Нам, детям, конечно же, не место было за столом со взрослыми. Но мы никогда не ходили голодными. Нам мама накрывала особо на кухне. И мы  были так воспитаны, что никогда не появлялись в комнате для гостей лишний раз, не отвлекали маму по пустякам. Все понимали, что это мамино время. И никто не обижался.



Рождение детей.
Да, так  уж получилось, что она воспитывала нас одна. Сначала родилась желанная Наташа. Потом – желанный Андрюша. Мама очень хотела сыночка. И даже загадала, чтобы был мальчик, похожий на неё. Так и случилось! А потом родились мы с Димой – двойняшки-малыши. Мама поднимала и воспитывала нас одна. Без бабушек и нянюшек. Без других мужчин в доме… Мама никогда больше так и не выходила замуж. И уже потом, когда мы выросли, она говорила, что и подумать даже не могла о том, чтобы у нас мог появиться какой-то другой отец, еще какой-то «дядя», который бы ходил по дому, посапывал бы, и не дай, Бог, еще бы и помыкал нами.  Вы можете сказать, что, мол, конечно же, при такой ораве ребятни никто бы и не осмелился посмотреть в мамину сторону, мол, испугался бы. Но скажу вам с уверенностью, что еще как бы и осмелился! И смотрели на маму еще как!  Ведь все было при ней – и красота, и ум,  и хозяйственность, и интеллигентность… Просто, по всей видимости, она сама пресекала любые отношения.
Главным маминым богатством и ее сокровищем, конечно, были мы. Первенцем была наша Наташа или Наточка, как ласково звала ее мама. Наташенька родилась у нас так же, как и мама, в апреле, но четырьмя днями позже – прямо в день рождения вождя революции – 22 апреля, (1967 года).  Она родилась очень крупненькой – целых 5 кг. (Хотя из всех нас самая маленькая сейчас). Мама очень с ней настрадалась в родах и ее долго не выписывали из больницы. Хотя Наташа была готова к выписке уже на 2 или третий день после рождения – такая она у нас родилась здоровенькая да пригоженькая.
В ясли раньше деток отдавали очень рано, поскольку у женщин был очень короткий декретный отпуск. И когда Наташе  не было еще и годика, у нее  в садике  появилась температура. Мама зашла за ней в ясельки, а ей сказали, что Наташу увезли на «скорой» в больницу и положили в инфекционное отделение. Маме не позволили лечь вместе с ней, и она в каждую свободную минутку бегала в больницу навещать свою малышку. И в очередной раз, когда мама пришла к Наташе, то увидела, что она настолько уже плоха, что даже и головку не может держать на плечах и не узнает маму, никак на нее не реагирует. Мама очень перепугалась, что совсем заколют и залечат бедного ребенка, что так она ее, чего доброго и потеряет с таким их лечением. Недолго думая, она  быстро запеленала  Наточку и «украла» из больницы. На самом деле у Наташи и не было никакой инфекции, а просто резались зубки. И мама потом ее быстро сама выходила дома, без всяких лекарств. Отпаивала домашним молоком.  Вот так она спасла Наташе жизнь.
У нас сохранилось много фотографий, где маленькая Наточка и мама вместе. Я очень люблю эти замечательные снимки. Они все  светятся любовью и маминой заботой. Мамуля на них такая счастливая!

А через 4 с половиной года, в  ноябре 1971 года у  родителей появился еще один малыш – сынок Андрюша. Как я уже говорила, мама хотела сыночка, и Господь услышал ее. Андрюша родился хорошеньким и беленьким. Он с детства был у нас настоящим таким мужичком – спокойным, немногословным, некапризным.  И умненьким. Мама  в детстве много нам читала книжек со стихами Сергея Михалкова,  Агнии Барто и прочими детскими авторами. Андрюша уже в 4 годика знал наизусть очень многие большие стихи, например, стих про Фому Сергея Михалкова он только так цитировал наизусть. Рассказывали нам, что  примерно  в этом возрасте он  брал книгу в руки ( и часто вверх тормашками), открывал на какой-нибудь страничке и водил пальчиком по буквам, при этом громко декламируя стихи:
«В одном переулке стояли дома.
В одном из домов жил упрямый Фома»…

 И кто не знал подвоха, то смело мог поверить в то, что такой малыш уже вовсю умеет читать. Но он  просто обладал замечательной памятью и все схватывал на лету.
Когда Андрюша был еще маленький, мама все пыталась накормить его своей клубникой с огорода. Но он никак не хотел ее отведать -  выплевывал и  все тут. Мама очень расстраивалась, что он никак не раскусит, какие же это вкусные ягоды. И вот однажды, когда он шел мимо этих ягодок в огороде (а клубника уже отходила и ее редкие красные ягоды хорошо выделялись издалека), то увидел, как она аппетитно краснеет. Он потянулся за ягодой,  сам сорвал ее и съел. Наконец-то!  Мама даже не стала его останавливать. И вот тут-то только он и раскусил, какой вкуснятиной его все время пыталась накормить мама. Но сезон ягод уже заканчивался. Все последние ягодки были его, и Андрюша уже не выплевывал их больше. Вот, что значит для мужчины – самому добыть и сорвать – сразу все кажется вкусным!
А через полтора года, в июле 1973 года, после Андрюши на свет появились еще и мы с Димой – «малыши-карандыши», как часто называла нас мама. Надо сказать, что это «малыши» было с нами всю нашу жизнь, пока была жива мамочка. Хотя из всех детей как раз и «малыши» вымахали выше всех. Из нас двоих, конечно, первым родился Дима. Уж я уступила ему место. )) Да и весовые категории у нас были уж слишком разные, так что я была не против чуть-чуть и подождать. И действительно чуть-чуть, потому как я появилась на свет через 5 минут после братишки. Состояние мамы было на тот момент очень критичное, давление высоким, и она чуть не умерла, когда нас рожала. Но Господь милостиво сохранил ее для нас, поскольку знал, что никому  мы тогда не были нужны кроме нее.
И потом еще много было таких ситуаций, когда Господь спасал для нас нашу драгоценную мамочку. Однажды она чуть не утонула в море –  ее стало уносить волнами далеко от берега. И каждая последующая волна все дальше и дальше засасывала нашу маму. Она очень устала, борясь со стихией, а вокруг было много людей, и никто не обращал на нее никакого внимания. И только какой-то мужчина – слава Богу за этого человека! – услышал ее и протянул ей руку, помог ей, обессилевшей, доплыть до берега. Нам тогда было еще лет по 10. Мама приехала и сказала, что могла бы и не вернуться совсем. И рассказала нам эту историю. И помню, что тогда я очень испугалась за нее, что могли бы больше ее не увидеть. Очень страшно для ребенка лишиться матери. И чем больше и нежнее они друг к другу привязаны, тем невосполнимее эта утрата.
С рождением двойняшек у нашей семьи появился новый статус -«многодетная семья». Он очень выручал нас в те советские времена. Была скидка на путевки в пионерские лагеря, и еще кормили бесплатно в школьных столовых. Хоть какая-то, да помощь нашей маме.
После нашего рождения мама вернулась в свой маленький флигелек на улице Тургенева. Я не сказала, что на тот момент мы все жили в небольшом провинциальном городишке на севере Свердловской области – в городе Серове. Вот именно там мы все и родились, там и прошло наше детство, юность и у  кое-кого даже и молодость. Ну так вот, на тот момент маме выделили небольшой домик, как мама звала его – флигелек. Мама очень любила этот домишко, с его небольшим огородиком и очень плодоносной клубникой. Она рассказывала, что с двух квадратных метров клубники снимала несколько ведер ягод. Угощала ими всю соседнюю детвору, наваривала варенья и еще все успевали этими ягодами наесться. Вода в доме была приносная, дрова – тоже. И судите сами, сколько же забот было у нашей мамы с четырьмя малолетними детьми. Наташе – 6 лет, Андрюше – полтора. Да еще мы с Димой на пару. А кроме этого – свой дом: воду принеси, дрова наколи, в огороде полей и прополи. И все одна. Не было никого, кто бы мог быть для нее надежным помощником. Папа на тот момент уже жил и работал в лесу вздымщиком, а потому в семье появлялся эпизодически.  Он никогда так и не смог полюбить города.
  Те, кто поднимал своих детей без посторонней помощи, те смогут понять, что это значит. Свой неблагоустроенный дом и куча ребятишек. Мы с Димой были очень голосистые – нечета двум старшим детям. Мучение маме было с нами. Дело в том, что еще в роддоме, когда мама лежала в тяжелом состоянии, нас избаловали бутылочными сосками- с очень большими дырками. А потом мама вернулась домой, а там и выяснилось, что мы уже не хотели трудиться над грудью – нам, видите ли, подавай побыстрей и побольше – бутылочку, когда молоко само из соски льется. Как мама с нами не воевала, мы наотрез не хотели сосать грудь. Вот ведь какие «кильки» противные! А молока у мамы своего было много – на двоих ведь Бог дал. Совсем недолго мы  им воспользовались, к сожалению. Насколько я поняла, что потом мы так и стали бутылочными детьми.
Оба мы родились доношенными по весу. Дима-то вообще бутуз крепкий родился – 3200, а я поменьше – 2100. Ну девочка все же, мне положено быть миниатюрнее. Мама рассказывала, что в роддоме работала тогда наша соседка – врач. И она «положила глаз» на нашего Димульку – такой уж он крепенький да хорошенький родился. И она несколько раз подходила к маме и выпрашивала у нее Диму, мол, отдайте мне его, а то у меня девочка, а нам так надо мальчика. У вас ведь их вон сколько, вам и так хватит…   «А тебя» - говорила мама про меня, - «никто не выпрашивал, ты была такая маленькая! Голова с мой кулак, что я все переживала за тебя. А сейчас посмотри, какая ты у меня крепкая!»  И то верно – Господь ни силой, ни здоровьем не обделил!
Так и вышло, что эта наша соседка, конечно же, ушла ни с чем! «Еще чего! Еще не хватало, чтобы я своими детьми раскидывалась!» - говорила мама с гордостью. А врач эта жила в соседнем доме, и я всякий раз, когда я видела ее, то вспоминала эту мамину верность своим детям. « Да как это бы я видела своего родного ребенка и мимо него ходила?! Да и вы бы, малыши, в миг бы друг друга бы раскусили.  Поскольку вы ведь почти одно целое и вас нельзя разделять». И мама рассказала историю о том, как разделили двух близнецов, а они, не зная о существовании друг друга потом все-таки встретились, да еще и влюбились друг в друга… Поэтому мамуля никогда нас и не разделяла. В садик – вместе, в школу – в один класс, и за одной партой часто сидели. И вообще везде по жизни всегда были вместе.  Я, когда ходила в садик, то с гордостью всем заявляла: «Мы с братом – дворняжки!» И действительно, какая мне на тот момент была разница – быть двойняшкой или дворняжкой, лишь бы вместе! ))
Сейчас я могу лишь догадываться, как мама с нами уставала. У моих хороших знакомых тоже двойняшки . Так они со всем арсеналом бабушек так сильно устают… Как же тяжело было мамуле без помощников. Но она никогда нам не жаловалась. Наоборот, она даже говорила, что мы у нее были хорошими детьми, послушными. Я так думаю, что объяснение всему – ее безграничная любовь ко всем нам, которая и давала ей и сил, и терпения.


Наточка.
Чтобы понять, какие отношения у нас складывались друг с другом, хочу подробнее написать о каждом из нас.
 Наточка. Думаю, что ей очень не хватает этого чудесного имени, каким ее называла только мамочка. Никто из нас не осмеливается называть ее «Наточкой». Уж и не знаю почему. Может быть, именно потому, что  это была прерогатива только мамы.  Для меня моя старшая сестра именно Наташенька.

 Она всегда была особым ребенком. Господь очень правильно  и мудро распределил именно ей быть старшей в нашей семье. Это было для мамочки огромным облегчением и поддержкой, благословением Неба! Она с самого детства  была  у нас ответственной, серьезной и надежной.  Не по годам. Если мамы не было дома, то все твердо знали, что Наташа – за главную. Авторитет был железный. Помню, что как-то, когда мама была на работе, за мной зашла  подруга погулять. Я стала отпрашиваться у Наташи. Она спросила: «А ты уроки сделала?» «Нет», - ответила я. «Ну тогда какая может быть прогулка?» Подруга была очень удивлена, что меня не отпустила гулять не мама, а сестра, а я послушалась.
- Ну так и что, что не отпустила, - говорила она, - она ведь не мама, а всего лишь сестра, давай пойдем гулять.
Но я и в мыслях себе не могла представить, как могу ослушаться Наташу, которая у нас была главной после мамы.  Наташенька была у нас и нянькой, и врачом, и массовиком-затейником, и поваром в мамино отсутствие. Она придумывала разные интересные мероприятия, чтобы развлечь нас  или поздравить маму с каким-то праздником. Очень многое  доброе я перенимала от нее, буквально копируя ее почерк, ее рисунки или что-то еще. Повторюсь, что разница у нас с ней была в 6 лет. И с нее всегда больше спрашивалось, чем с нас. И часто ей приходилось отдавать отчет не только за себя, но и за нас. Наверное, такова участь всех старших детей, особенно в многодетных семьях. Мы, младшие, были более расхлябанные что ли, и менее ответственные, чем она. К нам относились менее строго и больше поблажек нам давали. Но никогда я не чувствовала с Наташиной стороны ни обиды, ни упрека, а только искреннюю любовь и заботу нашей «второй мамы».

Помню, как она защищала нас в пионерском лагере от обижающих нас детей, как перевязывала мне на коленке рану, когда я ее сильно расшибла. И во всем этом была какая-то надежность рядом с ней. И оно до сих пор так. Она очень многое переняла от мамочки – гостеприимство, житейскую мудрость, самоотверженность, заботу ( которая порой перерастает в сверхпереживательность), ответственность, целеустремленность,  умение вкусно готовить, тактичность, интеллигентность и отличный вкус ко многим вещам. Она, как и когда-то мама, живет по принципу: «мы не настолько богаты, чтобы покупать, что попало». Если приобретает какую-то вещь, то обязательно хорошего качества, изящную, практичную и оригинальную.
Очень много моих детских воспоминаний связано с Наташенькой. Помню, как иногда мы в мамино отсутствие устраивали встречу со «Снежной королевой». Наташа брала кого-то одного из нас и красила его гримерными красками, а потом наряжала  так, что получалась Снежная королева. В ход шли разные шторы, тюли и занавески. А один из нас ждал за дверью и потом он должен был разгадать, кто  же замаскирован  под Снежную королеву. Забавно было увидеть Андрея или Диму разукрашенных и разодетых. А еще Наташа как-то придумала всем нам поменяться одеждой. Девочки одели одежду мальчиков, а мальчики – девочек. Помню, что тогда мы с нетерпением ждали маму с работы, чтобы показаться ей во всей своей красе. Опять же было смешно смотреть на братишек в платьях. Но мама как-то не оценила тогда нашего шутовства, и мы быстро переоделись обратно.
Наташа помогла нам понять, как надо заботиться о маме. И была нам в этом примером. Мы вместе с ней, а потом уже и без нее, когда она уехала из дома, стряпали маме на праздники торты. Стряпали в мамино отсутствие, когда она была на работе, а утром ей  потом дарили. Наташа научила нас, что открытки для мамы должны быть самые лучшие, самые красивые. Она была главной маминой помощницей, когда жила дома – мыла полы, стирала и заботилась обо всех.
Наташа придумывала разные инсценировки, которыми мы потом поздравляли маму. Это могли быть какие-то песни с движениями, какие-то сценки или стихи. Получались своего рода небольшие семейные концерты. Было забавно и приятно, когда мамуля смеялась. Я до сих пор помню, как мы репетировали все это в мамино отсутствие, а потом показывали ей целое представление. Иногда было, что в сценках я что-нибудь перепутывала и вместо того, чтобы спросить у «очереди»: «Кто последний? Я за вами!» Я говорила: «Кто первый? Я за вами!» Помню, что мама так заливисто смеялась, когда я так перепутала слова и «пристроилась» в очереди второй, вместо того, чтобы быть последней. Так и звучит у меня в сердце этот удивительный, необыкновенный мамочкин смех…
Именно Наташе пришла в голову как-то мысль поздравить маму с Днем учителя  по радио. Помню, что мы совместными силами, разными почерками написали на передачу письмо, какая хорошая у нас мама. Мы попросили исполнить для нее песню Валентины Толкуновой «Нет без тревог ни сна, ни дня», которая нравилась мамуле. И вы знаете, наш заказ выполнили. К сожалению, никто из нас, включая и маму, этого не смог услышать, но в один из дней мама вернулась из школы и рассказала, что ей  сообщили родители учеников, как слышали, что ее поздравляли по радио и пели для нее песню. Мы были очень рады этому! Конечно же, мы открыли ей свой секрет, и мамочка была очень приятна удивлена.
Наташа у нас была «титулованной» фигуристкой. Она еще в начальных классах начала ходить в секцию фигурного катания. Мама где-то смогла приобрести для нее беленькие Чехословацкие конёчки. И так началась ее спортивная жизнь.  Она самостоятельно ходила в секцию, не пропуская занятий. И потом, когда стала подрастать, стала участвовать в разных соревнованиях, ездила по соседним городам.  У нее было много разных грамот за призовые места.  И платья красивые с блестками, в которых она выступала. И даже сейчас, когда она встает на каток, жизнь вокруг замирает, поскольку все любуются тем, как красиво  она катается. По ней сразу видно, что не один год на коньках провела. Я вот в детстве тоже пробовала ходить в «фигурку», но бросила, к сожалению. Не было во мне вот этой такой последовательности, которая была в Наташе.
Она с детства была у нас аккуратной девочкой. И все вещи, которые мне доставались от нее, были как новые. Я с радостью носила эти платьица и кофточки после нее. Наташе столько много качеств досталось от мамы. Она такая же гостеприимная, хозяйственная, трудолюбивая и целеустремленная. У нее все в руках горит, в хорошем смысле этого слова.
Весь дом в мамино отсутствие, как я уже говорила, лежал на ней. Помню, как Наташа мыла пол в квартире, когда мы были совсем маленькие. И чтобы мы не мешали и не бегали по чистому полу, она посадила нас с Димой прямо на стол. Это было так необычно! Помню, что мы сидели на нем и болтали ногами в то время, как Наташа под этим самым столом ползала с мокрой тряпкой.
Был случай, когда она спасла мне жизнь. Да-да, именно спасла меня. А было это так.
Помню, что мамочка настряпала целую гору блинов. Блины у нее всегда были очень вкусные – тоненькие, смазанные сливочным маслом. Самой мамы дома не было в тот момент, когда мы сели за стол. Я, видимо, была очень голодная и буквально запихивала в себя блин за блином, практически ничего не жуя. И когда я стала проглатывать очередной огромный кусок, то он у меня каким-то образом застрял в горле так, что я не могла ни вздохнуть, ни выдохнуть.  Я очень перепугалась и постаралась что-то сказать, но ничего не смогла из себя выдавить, лишь только что-то прохрипела. Благо, что Наташа сидела рядом и быстро сориентировалась в ситуации. Она начала меня усиленно колотить по спине, и из меня вывалился первый блинный комок. Думая, что это уже все, она облегченно вздохнула: «Ох, ну как же ты нас напугала!» Но я по-прежнему не могла дышать и чувствовала, что у меня еще там внутри что-то сидит. Наташа это тоже быстро смекнула, и стала опять отчаянно хлопать меня по спине. Вскоре вылетел из меня оставшийся злосчастный кусок.  Вот тут-то мы все и вздохнули! Если бы не присутствие моей Наташеньки рядом в тот момент, то я сама бы не смогла выкарабкаться из этой ситуации. Я так была напугана этой ситуацией, что какое-то время вообще боялась есть что –либо, особенно блины. Мне казалось, что каждый из них просто обязан будет застрять у меня в горле. Наташа сама была напугана не меньше меня самой и все время напоминала: «Жуй хорошо, не спеши!» И уж  с тех-то пор я понимала ценность этих ее советов.
В 1984 году Наташенька  успешно сдала вступительные экзамены и поступила в Казанский Авиационный Институт (КАИ – «пуп» Земли).  Мамочка, конечно же, ездила с ней. Сначала  Наташа поступила в Московский институт. Но потом оказалось, что там не предоставляли общежития. И этот вариант нам никак не подходил. Там же, в  Московском институте ей и посоветовали поехать учиться в близкий по профилю КАИ на инженера – программиста. Они с мамой так и сделали. Пришлось ехать из Москвы в Казань.  В приемной комиссии КАИ Наташе сказали, что с ее  высоким проходным баллом с Московского ВУЗа Наташе достаточно сдать только один экзамен, чтобы подтвердить свое зачисление. Наша умница и его сдала на пятерку. И поступила. Конечно же, много с этими поступлениями было тревог и волнений и у мамы, и у Наташи.  И когда она уехала из дома, квартира наша очень опустела. Мне особенно не хватало ее – моей единственной сестрички. Я всегда горько плакала, когда она уезжала, и так же горько плакала, когда приезжала – не в силах сдержать переполняющих меня чувств, я крепко прижималась к ней и начинала рыдать. А она всегда шутила в такие минуты и говорила: «Ой, Танюша, ну раздавишь ведь старушку!» Мне, конечно же, становилось смешно, и  я как-то сразу успокаивалась.
Конечно же, мы все ждали, когда она приезжала домой на каникулы. Я прямо считала дни. И само это ожидание было сладостным. Я так боялась утром проспать, что обычно  просыпалась за ночь несколько раз, чтобы проверить, не прозвонил ли еще будильник. Поезд всегда приезжал рано, в 6 часов утра. Автобусы еще не ходили в это время, и мы с мамой пешком отправлялись на вокзал. Какой это был праздник для всех нас, когда мы снова оказывались вместе! Дома мы собирались все в комнате и слушали Наташины рассказы  о ее жизни и учебе, о ее путешествиях.
Помню, что однажды мы с Димой пошли встречать Наташу на вокзал. Чемодан у нее был тяжелый и обратно мы поехали на автобусе. Но автобус был настолько переполнен людьми, что мы с Димой, будучи еще детьми, не смогли из него выбраться на нужной нам остановке. А Наташа с чемоданом смогла. Мы надеялись, что уж точно выберемся на следующей остановке. Но не тут-то было! Там еще больше желающих было втиснуться в наш автобус, так что мы даже не могли и пошевелиться. Пришлось ехать вкруговую. В итоге мы так прокатались, что не только Наташе толком не помогли, но и в школу опоздали.
Наташа, как и мама, всегда привозила какие-нибудь гостинцы нам или подарочки.  А к ее приезду квартира особо приводилась в порядок.
Перед ее отъездом на очередной семестр, она заплетала мне косички «колоском». И не поверите, но я очень берегла их, стараясь как можно дольше сохранить, чтобы хватило на несколько дней. Это было для меня, как память от нее.  Расставание всегда было тяжелым. Плакали все – и мама, и Наташа и, конечно же,  я. Все, кроме мальчишек. 
Главное ее качество для меня – это какая-то надежность.  Какое-то стопроцентное доверие к ней выработано и проверено годами и десятилетиями. Она, как и мама, не может предать и отречься. Любит,  понимает и принимает.  Принимает, даже когда не понимает. Это так ценно в ней  для меня!  Я до сих пор во многих случаях советуюсь с ней, и ее  мнение для меня очень значимое.

Андрюша.
Андрюша с детства у нас был таким настоящим мужичком – серьезным, умным и ответственным. Наташа говорит, что когда ему было 4 года, то уже тогда она поняла, что он у нас «мужчина с характером». Он никогда не был плаксивым или капризным. Он без слез по утрам вставал в садик, никогда не хныкал,  быстро собирался и тихонько ждал всех в прихожей. С детства был очень самостоятельный, какой-то волевой и целеустремленный.  Помню, что как-то в детстве мы надумали с ним бегать по утрам. Конечно же, надумал он, а я просто напросилась с ним. И в связи с этим я получила поручение, что как только заиграет в 6 утра радио (оно играло рядом с нашей комнатой, где спали мы с Наташей), то нужно будет пойти и его разбудить. И  тогда мы побежим с ним в утренний кросс. Помню, что когда радио заиграло, я проснулась, дошла до Андрея, но не разбудила его, так как очень сильно хотелось спать. Утром Андрей у меня спросил:
 - Ты что, проспала?!
- Нет.
- А чего тогда не разбудила меня?!
- Ты так сладко спал, что мне так было жалко будить тебя, что я не стала, - слукавила я. На самом же деле мне очень хотелось спать и совсем не хотелось никуда бежать.
- Ну ты даешь!!! Нечего меня жалеть! Завтра утром буди и побежим!
На следующий день я так и сделала. Помню, что бежали далеко и в горку. Андрюша впереди, а я позади. Еле плелась. И ему приходилось еще меня ждать. Зато сон, как рукой сняло. А после пробежки помню, что мы качались на качели во дворе, а потом с них выпрыгивали вверх в небо. Было очень забавно.
Еще какое-то время я побегала с ним по утрам, но потом забросила это раннее дело. А Андрей так и продолжал бегать. Один.

Помню, что где-то в средних – старших классах он услышал или прочитал где-то, что самое продуктивное время человеческого мозга – это раннее утро,  что в это время за один утренний час можно выучить много информации. И он решил у нас жить по этой системе. Он стал просыпаться в 4-5 часов утра  каждый день и именно утром учил все, что задавалось, и выполнял все домашние задания. Он испробовал эту систему на себе и, видимо, она действительно была эффективной. Знаю, что он жил по ней несколько лет, когда жил дома и даже потом, когда уехал. Это все говорило о нем, как о волевом человеке.
В детстве, когда мы все отправлялись гулять, он у нас был главарем «банды». Потому что мы, тогдашние советские дети – сорванцы, действительно были большими озорниками. А  летом, когда мы гостили в гостях у маминой сестры, нашей тети Риты, у которой, кстати, было еще своих три ребенка, то наша «банда»  становилась легендарной. Андрей, конечно же, был предводителем, поскольку Наташа не участвовала в таких наших мероприятиях. Мы излазали все болото, которое было по соседству с домом тети Риты. Мы избороздили его вдоль и поперек с огромными палками в руках. Оно было не опасное, не засасывало нас. Это были большие кочки, между которыми стояло по колено воды. Мы же представляли себя путешественниками, бороздящими по огромным территориям. Мы ходили купаться на разные озера, которых было несколько на станции у тети Риты. Мы придумали себе свой «штаб», и у каждого «штабиста» было свое прозвище. Был среди нас Трамвайчик, Шишка, Конфетка, Семечко, Медвежонок.  В штаб, под который у нас был заделан  сарайчик, по большей части мы собирались для того, чтобы чего-то поесть, например, хлеба с огурцами и луком, редиской – большие деликатесы для оголодавших сорванцов. И всем этим заправлял наш Андрей.
Вообще он у нас был еще тот шутник! Помню в самом раннем детстве, как  он мог подсунуть мне вместо сахара  щепотку соли. И говорил с хитрым взглядом: «Таня, хочешь сахара?» «Хочу!» - не задумываясь, откликалась я, раскрывая  рот. И тут же мне в рот засовывалась щедрая щепотка соли. Я начинала плеваться, а Андрей так заливисто смеялся! Этот удивительный заливистый смех он унаследовал от мамочки. Никто так у нас в семье не смеется так заразительно, как они!  Надо сказать, что этот трюк с соленым «сахаром» проделывался надо мной не единожды. Но вовсе не потому, что я была такая наивная и бестолковая,  он попадал ко мне в рот снова и снова. Просто мне самой как-то эта ситуация казалась забавной, что я начинала подыгрывать мальчишкам, чтобы посмеяться всем вместе.
Именно Андрюша был организатором  нашего отплытия на лодке в «Африку». В то лето ему было лет 7, а нам с Димой соответственно по 5. Он был уже школьником, а потому пользовался большим авторитетом.  На тот момент мы гостили у нашей тети Риты, на реке Туре. И вот на этой самой реке мы и нашли заброшенную лодку. Ясное дело, что дырявую. И тут в гениальной Андрюшиной голове родился не менее гениальный план – отправиться по реке в Африку. План был поддержан абсолютным большинством голосом. Были сделаны необходимые приготовления. Мы, как смогли, законопатили дырки в лодке черным смолянистым варом, вычерпали консервной банкой воду со дна лодки, купили спички. Ну, и конечно, какое дальнее путешествие обходится без продуктов? Потому на вырученные деньги со сданных бутылок мы приобрели «боевой запас» в виде пачки сухого киселя. На эти же деньги, кстати, были куплены и спички. Мы всей гвардией в количестве 3 дошколят и одного школьника ( с нами была еще 6-летняя Оля, наша двоюродная сестра) загрузились в лодку и отправились в Африку. Но до нее мы так и не доплыли. Нас на тот момент спасло то, что самая младшая из нас, 4-летняя Иришка, которой самым строжайшим образом было отказано в вакантном месте на нашем «парусном судне», не выдержав такой несправедливости, побежала к своему отцу и «сдала» нас всех по полной программе.
- Папа, папа, они все поплыли в Африку, а меня с собой не взяли! – причитала она.
Дядя Коля,  быстро смекнув, в чем дело, понесся к реке, где и застал наш отплывающий «Африканский корабль». Кругосветное путешествие было сорвано, а пакетик с вкусным киселем с горя съеден.  Сейчас так смешно мне все это вспоминать. Наша детская наивность и несмышленость делали свое дело. Ведь никто тогда из нас, включая нашего предводителя и капитана корабля, не подумал о том, что никто из моряков не умет плавать, что у нас не было карты и что с пачкой киселя  в дырявой лодке далеко не уплывешь… Господь тогда уберег всех нас, юных путешественников, от нашего путешествия.
А еще Андрей в воспитательных целях, чтобы мы не грызли ручки, помазал нам как-то их наконечники, которые были самыми «вкусными»,  красным стручковым перцем. Он сам был тогда еще мальчишкой, а потому мои прыганья у крана со струей холодной воды, которой я старалась затушить пожар во рту, сильно его забавляли. Кстати, эти перцы он вырастил сам на подоконнике. Сосед дядя Гена дал ему семена, и Андрюша их посадил и ухаживал, пока они все не стали дружно плодоносить. Перцев он потом снял богатый урожай, а потому и искал им практическое применение. 
За все, за что он брался, он доводил до конца и относился к этому со всей серьезностью. Если садил перцы, то сам их и поливал. Потом как-то он решил завести рыбок. Аквариума у нас не было. Но была большая пятилитровая банка, которая и стала им домом. Он закупил корма,  и уж и не знаю, откуда, но все разузнал, как за ними ухаживать. И ухаживал. Рыбки у нас стали «плодиться и размножаться». И все было бы хорошо, если бы они не погибли, пока мы были в пионерском лагере. Соседка, которой они были доверены, перекормила их, и когда мы вернулись домой, они все плавали к верху брюшками. Вот и пожили-то всего год у нас. 
А еще, лет в тринадцать, Андрей на летних каникулах смог заработать где-то у дяди Валеры свою первую зарплату. Не помню точно, какая это была сумма, но весьма значительная для такого подростка, как он. На нее он купил фотоаппарат ФЭД-5. Кто разбирается в той старой технике, тот оценит и скажет, что это была замечательная покупка. К нему он приобрел еще целый арсенал товаров: фотовспышка, резак для фотобумаги, всякие проявители – закрепители, красную лампу, фотоувеличитель, ванночки и прочее, прочее. Он тщательно изучил фотодело и стал фотографировать, а потом и проявлять, печатать свои снимки. Именно благодаря Андрюше у нас есть хоть какие-то домашние фотографии с той детской и счастливой жизни. Иногда он мог заснять нас неожиданно, как говорится, в самом неприглядном свете, а иногда у нас дома прямо становилась целая фотостудия – Андрей устанавливал свет, расставлял стулья, и мы рассаживались по  указанным им местам. Но самое интересное для нас- это было, когда он брал нас в мастерскую своей фотостудии. Этой мастерской оказывалась наша ванная комната. Именно благодаря Андрею, я имею хоть какое-то представление, как делались фотографии в то советское время, когда не было никакой цифровой техники. Это была целая наука! Больше всего мне нравилось, как у нас на глазах,   на фотобумаге, находящейся в ванночке, начинало появляться какое-то изображение. Это было как в сказке! Ничего нет, и тут уже что-то есть! Ведь никогда не можешь знать наверняка, какой именно кадр будет проявляться. Всегда была какая-то интрига. В общем, к похвале Андрюши добавлю, что и этот орешек фотографирования ему оказался по зубам. Он разобрался и с диафрагмой, выдержкой и светочувствительностью, и с  самим печатанием фотографий.
Он у нас очень рано и быстро повзрослел. Опять же, наверное, сказывался синдром старшего брата. Мы с Димой были совсем другие, менее ответственные. В школу Андрюша пошел в 6 лет, так как день рождения у него был осенью, 4 ноября. Поэтому в классе на тот момент он был самым младшим. Но в обиду никогда себя не давал, мог постоять и за себя и за нас. В детстве он занимался спортом. Сперва начал ходить в секцию бокса. Тренировался вместе с Костей Цзю. Вообще, мы с Костей учились в одной школе, а Андрей в параллельных классах. А потом они занимались вместе с ним боксом у Владимира Цезаревича Черня.  Андрею очень нравился этот вид спорта, и у него отлично получалось. Наверняка, что у него все хорошо бы пошло и дальше, но   как-то у него был травмирован нос, и начались постоянные кровотечения. От каждого небольшого удара – кровь из носа. Тренер посоветовал поменять спорт. И Андрей в скором времени перешел в самбо.  И поскольку он был у нас волевым и целеустремленным, то у него и там  все пошло хорошо. Он часто участвовал  в соревнованиях, ездил в другие города, а потом был помощником своего тренера, проводил занятия в его отсутствие. Он сам был сторонником железной дисциплины, и у него всегда была дисциплина во всем.  О нем писали тогда в местной газете не раз, и зачастую он занимал призовые места на соревнованиях.
Большой печалью для мамочки был ранний отъезд Андрюши из дома. Ему было 14 лет, когда он закончил 8 класс. И в  эти же 14 лет он решил поступить в Казанское суворовское училище. И поступил. Это было очень далеко от нашего дома. Но единственным утешением для мамы было  то, что рядом, тоже в Казани училась наша Наташа. Мама очень хотела, чтобы он еще пожил дома. Ей было очень тяжело отпускать Андрюшу. Когда он на пятерки сдал все вступительные экзамены и поступил, то мамочка, лишившаяся надежды на то, что он не поступит, пошла в сквер рядом с училищем, чтобы выплакать свое материнское горе. Тогда там к ней подошла тоже плачущая женщина и  участливо спросила:
- Что, и Ваш тоже не поступил?
- В том-то и дело, что поступил…
- Так чего же Вы плачете?!
- Так потому и плачу, что поступил… Маленький он у меня еще. Ему всего 14 лет, а уже из дома уезжает.
И когда у Андрюши началась «солдатская» учеба в училище, он вскоре прислал маме свои фотографии в форме. Я много раз видела, как мамочка над ними плакала. Зайду в комнату, а она сидит над снимками и плачет. И так мне ее было жалко. И Андрюшу было жалко, потому, как глаза у него там были действительно грустные, «как две погасшие свечи» - отзывалась мамуля. Думаю, что тяжело ему было там, много трудностей и переживаний было у   Андрюши, совсем еще подростка, вдали от отчего дома. Но он никогда не жаловался, ничего не просил. Писал нам письма и поздравлял со всеми праздниками.  А мамочка писала ему и при любой возможности ездила к ребятам в Казань, уже к двум своим студентам. Помню, что очень-очень ждали Андрюшу домой на Новогодние каникулы. Мамочка прямо светилась от счастья, когда он приехал! Вообще она всегда была несказанно счастлива, когда мы все вместе собирались дома, но это потом становилось не так часто, к сожалению. Чаще всего кто-нибудь да отсутствовал.

 Он видел себя военным, и уверенно шел к своей цели. После  окончания КСУ он поступил в Ташкентское Высшее военное училище и в итоге стал офицером, как того и желала его душа.
 
Потом, когда Андрюша вырастет, он уйдет из армии в смутное время 90-ых годов. Судьба тоже будет вертеть и крутить его.

В своей жизни он очень много раз помогал мне. Как-то уж так получалось, что чаще всего материально. Это было несколько раз и в годы, когда я была студенткой, да и потом, когда я уже сама стала зарабатывать себе на жизнь, Господь много раз благословлял меня именно через моего дорогого Андрюшу финансово. Вся эта его забота обо мне, проявленная таким братским способом, очень трогает меня. Я помню практически  все, что он сделал для меня, сколько раз помогал и выручал.




Дими-Тани.
Нет смысла, пожалуй, делить неделимое. Господу было угодно, чтобы мы родились в один день, с разницей в  какие-то пять минут и потом вместе росли.  И, признаюсь, что я очень рада этому!  И поскольку мы действительно зачастую везде были вместе, особенно в детский период, то нас  с чьей-то легкой руки так и звали «Дими-Тани», подразумевая нашу неразлучность. У нас с Димой была масса разных приключений, о которых можно написать отдельную книгу.  В школе на каких-то предметах мы сидели за одной партой, а на каких-то – за разными. Дима всегда был толковее и сообразительнее меня, все схватывал на лету. Мне же учеба, а особенно точные науки давались намного тяжелее.  Я больше брала усидчивостью и добросовестностью. 
  Как и  у всех детей, у нас с ним были ссоры и даже драки. Я вообще была девчонка неуступчивая и сама часто провоцировала эти ссоры. Вот было бы тогда во мне побольше смирения, то и раздоров наших было  бы меньше.  Но что касается того, чтобы постоять друг за друга горой в классе, лагере или во дворе – это было дело святое и даже не обсуждаемое. Помню одну из наших с ним ссор.  Мы были дома одни. Он, видимо меня   как-то обозвал. Я горько разрыдалась и ушла «попричитать» в другую комнату. Но он через некоторое время прибежал ко мне, сел рядом на стул и тоже горько заплакал. Ему было жалко меня, а мне уже потом стало жалко его. Помню, что мы тогда обнялись и еще какое-то время, поплакавши вместе, успокоились.
Вообще, надо сказать, что я совсем не умела держать на него обиды и сразу все прощала. В детстве нас, бывало, что мама наказывала и рассаживала в разные комнаты на стулья, «чтобы подумали над своим поведением». Признаюсь, что думалось над ним не так уж и долго, а потому детская непоседливость искала себе занятие поинтереснее. Через некоторое время мы начинали перестукиваться, создавая свою азбуку Морзе или еще что-нибудь в этом духе.
Я совершенно не умела хранить от Димы свои секреты. Он самым первым узнавал мои самые сокровенные тайны. Но вот сам Дима, видимо в силу мужской сдержанности, не особо что-то мне и рассказывал.
Чувство соучастия и сострадания друг к другу у нас было повышенное, все больше усиливаясь с годами.  Димулька вообще у нас всегда был каким-то «травмоопасным». Несчастья прямо как-то находились сами собой на его бедную голову. В этом плане мамуля с ним больше всего хлебнула. То орех себе кедровый в нос засунет, и он там у него застрянет – мамуля бежит с ним в скорую помощь, которая, благо, была совсем рядом. То шарик железный проглотит – мама опять его в охапку и в «скорую». То как-то, когда нам было по 3-4 года, он наблюдал на речке, как взрослые дяди прыгают в воду головой. И мама не успела моргнуть и глазом, смотрит, а ребенка уже нет на берегу. И ладно, что она, недолго думая, прыгнула сразу в воду и поймала его там, еще не успевшего осознать ужаса своего положения в быстрой, глубокой горной речке. Дима просто тоже решил, что сможет прыгнуть, как дяди. А умишка подумать над тем – сможет ли вынырнуть, еще не было! Спасибо, что рядом была зоркая и бесстрашная мама!
А еще была такая история. Нам тогда было уже где-то по 9-10 лет. Мы собирались на речку. Пока мама делала последние приготовления, Дима уже вернулся домой с хромой ногой и со слезами на глазах. Оказалось, что пока он был во дворе, увидел под деревом птенчиков, которые вывались из гнезда. Он, по своей душевной доброте, решил их туда положить. Лезть было высоко. В общем, где-то с высоты второго этажа он у нас сорвался с дерева, упал и сломал ногу. Понятно, что на речку тогда никто не пошел, а мама отправилась с бедолагой Димой в трамвпункт. Мне всегда было жалко Димульку, когда его ругали или когда с ним что-нибудь такое неприятное случалось. Он несколько раз у нас что-нибудь да ломал на себе или протыкал. Если плакал он, то будьте уверены, что где-то рядом, может быть в соседней комнате, ревела и я.  Помню, как он, в очередном гипсе сидел на берегу и плакал от того, что все купались, а ему нельзя. Мне так было его жалко, что я тоже не пошла в воду и сидела рядом с ним и «помогала реветь». В старших классах он у нас протыкал себе ногу вилами, вставал на стройке на огромный гвоздь во время школьной практики. Но  по Божьей милости кости ни в том, ни в другом случае задеты не были. Еще помню случай, что Димулька что-то там натворил. И я понимала, что и ему попадет, и мама расстроится. В той ситуации было жалко обоих сразу. Не хотелось, чтобы и мама расстраивалась, и чтобы Диме попадало. Я решила как-то разрядить обстановку, и не нашла ничего лучше, как разрезать себе ножом палец. Разрезала. Пошла кровь. Естественно, что мамуля переключилась на оказание помощи мне и  миротворческая операция сработала! Кровь была пролита не зря!
Вообще, когда мы были вместе, то нам не было скучно. Что-нибудь да придумывали. То вставали между рамами на подоконник, закрывали раму, насколько это было возможно, открывали форточку и  у нас получался в своем роде иллюминатор. В общем, мы становились космонавтами. А то забирались на диван и представляли, что мы на большом корабле и нас уносит в открытое море. Всего и не перескажешь!
В пионерских или спортивных лагерях, когда мы ездили туда без мамы, моей негласной обязанностью было следить  за чистотой Диминой одежды, а его – за моей безопасностью. Хотя мы и могли себе позволить  обозвать друг друга разок-другой, но другим такой возможности не давали. Рядом нам было спокойнее и веселее, надежнее. Думаю, что и маме было спокойнее, когда мы были вместе. Она всегда знала, что мы присматриваем друг за другом.
В школе новые учителя, которые не знали, что мы брат с сестрой, удивлялись нашим теплым отношениям. Так, наша новая учительница по биологии, как то рассказала маме, что была просто шокирована тем, что мы  в классе  при всех чуть ли не целовались и обнимались, а весь класс даже на это не обращал никакого внимания. Она- то ведь не знала тогда, что мы двойняшки, и была в шоке, что дети позволяют себе такие вольности при всех.
Маме мы никогда друг на друга не жаловались, когда ссорились, жалели ее. И потому она могла только догадываться по нашим боевым ранениям, которые мы всегда скрывали, как и полагается истинным «героям»,  что между нами происходило. Но я была отходчивая, а потому к маминому приходу уже зачастую в доме был мир и лад.
Я в детстве совсем не умела пить таблетки, они у меня застревали где-то в горле. Ужас перед ними был такой большой, что в горле сразу все спазмировалось, и я непременно ей давилась. Помню случай, когда  я заболела. Мама со мной намучилась. Ну никак не могла я их пить, боялась, что подавлюсь. Мама мне их давила и я запивала водой с медом, чтобы не так горько было. В общем, Дима – добрая душа решил помочь моим страданиям. Он предложил выпить их вместо меня. Я, естественно, с радостью согласилась! И дело было сделано – таблетка благополучно была выпита. И нам совсем на тот момент было не важно, кем. Главное, что мамино наказание было выполнено! И так было несколько раз у нас. Надо выпить таблетку – бегу к «спасателю» Диме. И все замечательно – Таня болеет, а Дима за нее пьет таблеточки -  и все при деле!
В школе у нас с ним была создана своя система общения. Во-первых, мы оба выучили свой язык жестов, с помощью которого могли переговариваться, когда нельзя было говорить. Каждая буква имела свой определенный жест. Эту азбуку мы успешно могли использовать, когда кого-то из нас вызывали к доске, и нужна была «интеллектуальная» помощь, то есть подсказка. А еще мы умели «перекашливаться». Если мы были нужны друг другу, то у нас был особый способ подкашливания, который легко было различить и узнать где- угодно – среди городского шума, на уроке или еще где-то. Если надо привлечь внимание друг друга к себе, то совсем не обязательно  звать и кричать, просто покашляй. Этот «кашель» был настолько уже выработан годами, что различался даже  среди больших шумов. Часто, если Дима хотел меня позвать, например, с улицы, то вставал под окнами и начинал подкашливать. Это был особый вид кашля, который мое ухо научилось различать из тысячи, и я сразу подбегала к окну. И я делала также, если мне был нужен Дима.
Дима был намного умнее и сообразительнее меня, как и полагается мужчине. И учился он без особых хлопот и забот, не напрягаясь, на одни четверки и пятерки. Часто было так, что если я не могла решить какую-то задачу, то сильно и не переживала – знала, что Дима непременно ее решит. Только вот уроки он делал очень поздно. Так что мне приходилось вставать с утра пораньше, чтобы успеть у него списать. Я всегда была больше гуманитарий.
Помню, что как-то на экзамене по физике я попала в такую досадную ситуацию. Из всех 30 билетов я не успела выучить 2 последних. Ну не хватило у меня на них ни времени, ни сил. Я думала так, что не могу же я быть такой несчастливой, что мне попадется один из этих двух? И представляете, мне попался 29 билет!  Я была в таком жутком расстройстве. Мне было так обидно, что слезы сами полились у меня из глаз. Дима это дело просек.  Он жестами спросил, какой у меня билет, я ответила. И когда он пошел отвечать свой билет, то незаметно положил мне на парту  написанный для меня ответ моего билета.  И я была спасена.
У Димы всегда было прекрасное чувство юмора. Это он взял от папы. Если он начнет хохмить да смешить, то все – будьте уверены, что всем вокруг будет весело.
Пожалуй, именно с нами, с Дими-Тани, мамуле было больше всего тревог и забот. Старшие дети росли более самостоятельными и ответственными, чем мы. Мы постоянно теряли ключи от дома. Мама заказывала их «оптом», по 20 штук не единожды, но мы и это количество умудрялись растерять. Мама говорила, что благодаря нашей удивительной способности, к нам в дом может ходить уже полгорода с нашими ключами.  Одежда на нас  просто «горела». Если бы после нас было бы кому донашивать, то им бы просто тогда уже не было бы что донашивать!))  В общем, хлопотные мы были дети.




Мамина работа.
Мамуля всю свою жизнь проработала в школе. Учителем начальных классов.  Так что всегда вокруг нее были дети. И даже смерть ее – такая нелепая и несправедливая – тоже связана с присутствием подрастающего поколения… Но об этом позже.
У нее было необычное имя – Елена Абрамовна.  Необычное, скорее всего из-за отчества.  И некоторые приписывали ей еврейские корни. Но евреев у нас в родне не было. Дед ведь все же был не Авраамом, а всего лишь Абрамом.
После окончания школы мама проработала пионервожатой в какой-то близлежащей деревеньке, а потом поступила на годичные курсы учителей начальных классов. И так всю свою жизнь проработала в школе. И все время на 2 смены. Это было просто ежедневным,  ежегодным подвигом. Либо вела группу продленного дня, которые были очень популярны в то советское время, либо вела 2 класса, что, конечно же, было гораздо тяжелее. Профессия учителя сама по себе очень непростая. Большая подготовка дома – ежедневные «домашние задания», и плюсом еще несколько стопок тетрадей в день. А классы в советское время были не такими маленькими, как сейчас, а по 40-42 человека. И это каждый день минимум 80 тетрадей – не просто проверить, но и прописать строчки в прописях, если это первоклассники.
Но мама была очень ответственным человеком. Будучи детьми, мы часто засыпали, видя маму склоненной над столом – она ежедневно писала планы конспектов уроков, и так же видели ее снова, сидящей за столом, когда просыпались. И это нами воспринималось как вполне само собой разумеющееся. Тогда мы еще не задумывались над тем, а сколько часов ей сегодня удалось поспать, а выспалась ли она? Дети, к сожалению, очень поздно начинают понимать и ценить многие вещи.
И уже потом, когда я стала взрослой, и когда сама по маминым стопам пошла работать в школу, я спросила у нее: «Мамуль, ну ты до сих пор все еще пишешь свои конспекты! Ну, ты ведь и так их все уже знаешь наизусть!»  И она мне тогда ответила: «Да, Танюш, все знаю, а все равно пишу. Не могу по-другому. Привыкла. Я ведь  в них практически никогда и не заглядываю. Но мне спокойнее, что они у меня есть».
Она любила свою работу, любила детей. И дети любили ее, не смотря на то, что она была строгим и требовательным учителем.
Первой школой в Серове, в которой работала мамуля, была школа № 24. Сейчас ее уже давно нет в городе, сгорела.  Знаю, что там у нее был особый класс, с которым до самых последних дней маминой жизни у них сохранились очень теплые и трогательные отношения. Ученики выросли и уже, будучи взрослыми, частенько посещали маму. Не редко они собирались все вместе на каких-то торжествах, часто приходили к маме, чтобы поздравить ее с какими-то праздниками: Днем рождения, Днем учителя. Мамины глаза светились от счастья в такие минуты. Конечно же, нам всем было приятно, что ее ученики, уже взрослые дяди и тети, не забывают свою первую учительницу и  навещают ее. Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что это и было показателем ее отношения к детям и своей работе – посещения  и цветы от ее выросших учеников. Лучшей благодарности и не надо, чем то, что тебя помнят дети, в которых ты когда-то вложил столько сил!
А когда сгорела 24-ая школа, маму перевели в среднюю школу № 1, где она и проработала до самой пенсии,  с 1978 по  1996 год. Там у нее был свой кабинет № 16 на втором этаже – теплый и светлый. В этой же самой школе отучились и мы все, кроме Наташи. Она училась рядом с домом, а мы двумя кварталами дальше. Не надо говорить, что мама первой узнавала все наши оценки и все прочие новости нашего школьного бытия.  Через всю свою учебу в школе мы пронесли это нелегкое звание  «учительского ребенка». Что бы мы делали или не делали в школе, всегда приходилось помнить, чьими детьми мы являемся. И, надо сказать, это налагало на нас большую ответственность, чтобы не опозорить маму ни учебой, ни поведением.  Не хочу сказать, что мы были идеальными детьми – все бывало: и двойки случались, и плохое поведение, но мы видели, как это все огорчало маму, а потому и нам приносило мало удовольствия.
И еще мы видели, как она ответственно делала свои уроки, и, глядя на нее, тоже делали ответственно свои. Она никогда не сидела с нами за уроками, мы как-то сами понимали, что должны их сделать самостоятельно.  Единственным было то, что она могла проверить наши домашние задания на черновике или проверить стихотворение наизусть, но это только в начальных классах. А потом мы уже сами друг у друга советовались, и старшие помогали младшим.
Вообще, конечно, было немало плюсов от того, что мы учились с мамой в одной школе.  Если что-то забыл дома – мама рядом, выручит. Но мы и не наглели, конечно, понимали, что забот у мамы и без того  хватало. Помню, что в школе у меня всегда ёкало в сердце, когда мимоходом  где-то случайно на переменке   могла увидеть маму. Теплее становилось как-то на душе.
Уже сейчас, будучи взрослой, я понимаю, как она сильно уставала.  И всю свою непростую жизнь она много трудилась, сама была неутомимой труженицей и нас всячески пыталась приучить к труду.
Мало кто знает, что мамуле приходилось еще подрабатывать, чтобы как-то поднять нас на ноги. Помимо того, что она работала в школе на 1.5-2 смены каждый день, она еще  как-то в один год устроилась в банк мыть полы. Это было нашей семейной тайной. И мы тоже часто ей в этом помогали.  В банк мы ходили  всегда по вечерам.  Надо сказать, что до этого я никогда бы и не была в банке. Да и что нам там делать? Поэтому поначалу мне все там было интересно. Там было много разных комнат, плотно заставленных столами и стульями, поэтому мыть было очень неудобно – приходилось двигать стулья, потом их задвигать – все это занимало много времени. Если бы не было мебели, то работа продвигалась бы гораздо быстрее. Но мамуля у нас была очень шустрая и энергичная, любая работа у нее кипела в руках. Мы тоже помогали ей, как могли. В наши обязанности входило вытирание пыли  с мебели и окон, и еще собирание мусора из корзин в большие мешки. А еще мы меняли воду и иногда даже мыли полы, если мама была занята чем-то другим. Хоть помощь от нас была и не велика, но все же вместе было и быстрее, и веселее. Помню, как однажды в одном из кабинетов я увидела кнопочку на столе. И так уж она меня к себе притягивала, так мне хотелось на нее нажать. Любопытство просто меня распирало! Эх, была – не была!  И я нажала на свой страх и риск… Что тут началось!!! Какая громогласная сирена зазвучала по всему зданию! Такая же громкая, как звонок на школьных переменах, когда стоишь под самым динамиком! По всему банку забегали люди, и ко мне в кабинет, в котором я стояла  - ни жива, ни мертва – забежал милиционер. За милиционером вошла мама.
Милиционер строго спросил: «Ты нажала на кнопку?» «Я нечаянно…» - испуганно слукавила я. «Больше так не делай!» И он ушел. Но осталась мама. Она видела, как я перепугалась,  и  ласково  сказала мне: «Танюша, аккуратнее. Ничего тут у них не трогай». И надо полагать, что после такой оглушительной сирены  мой интерес к той кнопочке исчез окончательно.
А вообще в разное время жизни мама подрабатывала в разных местах, но по большей части, конечно, по своей специальности. Полы в банке – это было исключением. Одно время она вела уроки физкультуры  где-то в вечерней школе, но чаще всего, конечно, просто работала на 1.5 или 2 смены в школе. Тем более, со временем наша Наташа поступила в авиационный институт, и,  конечно же, мама, как могла, помогала ей. И хотя мама получала алименты от папы, но все же затраты у большой семьи все равно были немалыми.




Мой дом – моя крепость.

 Как я уже говорила, первым нашим домом был флигелек на улице Тургенева. Мама очень его любила.  Несмотря на свою занятость, у нее всегда там был чистый и ухоженный огород. Помню, как она с воодушевлением рассказывала: « Бывало, встану раненько утром, пока вы все еще спите, выйду во дворик снег огребать. А на улице такая благодать – воздух свежий, снежок белый. Огребу все дорожки наши, вот тебе и зарядка утренняя! А летом, пока идешь в дом – 2 травинки вырвешь, идешь из дому – еще 2 травинки вырвешь по пути из огорода. Так глядишь, и огород уже чистый, без сорняков.»
Прожила мамочка в этом доме на Тургенева около 6 или 7 лет. А потом нам дали просторную и светлую квартиру в самом центре города – трехкомнатную, как многодетной семье. И кто бы мог подумать, что в ней она и встретит свою ужасную и мученическую смерть! Но тогда об этом никто и не знал, а потому квартире этой наша семья была очень рада, потому как пришел конец приносной воде с колодца, топке печи и другим заботам неблагоустроенного дома.  А домик тот на Тургенева очень скоро снесли. И   потом мама всякий раз, когда мы проходили мимо, показывала  мне то место, где он стоял – она ориентировалась по трем тополям, которые там остались.  Видно было, что какая-то часть маминого сердца осталась там, в этом доме. Любила она это место и  часто потом говорила, что он ей снится ночами.
Ну, в общем, когда мы стали новоселами, нам с Димой тогда было где-то по полгодика.  И, соответственно, я совсем не помню ни домика на Тургенева, ни маминой урожайной клубники. Но зато вот именно этот дом, эта наша трехкомнатная квартира и стала тем родным отчим домом, в который всегда тянуло, по которому скучалось и скучается до сих пор. И как некогда мамуля видела сны со своим маленьким флигелёчком на Тургенева, так и я сейчас вижу сны с этим нашим родным и уютным гнездышком на улице Ленина. Очень часто вижу там во сне и маму, и помню там все до единой половицы, которые слегка поскрипывали, когда ты пытался тихонько прокрасться. Очень, очень дорога мне эта наша квартира, в которой прошло столько счастливых дней и лет. Квартиры уже нет. Со временем ее пришлось продать  под магазин. Но и сейчас всякий раз, когда я бываю в родном Серове, всегда захожу в наш  дворик и «ностальгирую», возводя в памяти те счастливые дни детства.  Очень часто плачется мне в такие минуты. Поэтому люблю бывать там одна, без свидетелей. Очень много всего вспоминается – разного, но по большей части доброго. 
 Хочется надеяться, что с этим переездом мамина жизнь хоть немного облегчилась, хотя бы в бытовом плане. Квартира  оказалось очень теплой. Зимой  и летом мы всегда ходили босиком, в легкой одежде.  И всегда у нас были раскрыты форточки, поэтому мы и до сей поры не боимся сквозняков.
Я помню, что сначала в нашей квартире практически не было никакой мебели, только самое необходимое: кровати, диван, стол, стулья, книжный  и платяной шкафы секретер. Вот, пожалуй, и все. На полу были расстелены дорожки.   Но  мама больше ценила чистоту и порядок в доме, чем богатое убранство в квартире. Она всегда говорила нам: «Чисто не там, где постоянно моют, а там, где берегут».  Конечно, и  у нас со временем стала появляться другая мебель и предметы быта. Но вот эту любовь к порядку она сумела привить всем нам. 
Мы, будучи детьми, иногда, конечно же, могли расслабиться и не сделать чего-то вовремя. Бывало так, что иногда мы видели маму, как она идет домой, а это значило, что у нас была пара минут, а в лучшем случае – пять, если мама вдруг зайдет в магазин. Какая тогда у нас начиналась дома беготня. Мы  с Димой просто шуршали. Нам так не хотелось огорчать маму беспорядком в квартире! И у нас был такой маневр вот как раз на такой экстренный случай, когда ты не успел прибраться в квартире к маминому приходу, а она уже на пороге. Мы с Димой брали дорожку за концы с двух сторон и переворачивали ее. Получалось, что чистая сторона теперь была сверху, а грязная с соринками – снизу. Уж и не знаю, кто из нас догадался до такого изобретения, но им нам приходилось пользоваться не единожды.  И ситуация была спасена. Через пару минуток в дом входила наша мамочка и все были счастливы, ведь  почти кругом царил порядок, если, конечно, не заглядывать под бедные дорожки.




Помощь по дому.

Не помню точно, откуда уж и повелось наше дежурство по дому, но оно было. Думаю, что, скорее всего, это мама, желая приучить нас к труду, определила его для каждого из нас. У каждого члена семьи  был свой день мытья посуды и своя территория пола в квартире. Уборка всегда делалась в субботу, накануне выходного дня, единственного в своем роде, как для нас, так и для мамы, поскольку мы, как советские дети, понятия не имели, что такое пятидневка. Всегда в день уборки выхлапывались дорожки и паласы, что лежали на полу в комнатах, протиралась пыль, поливались цветы,  и, конечно, делалась влажная уборка пола. Самое главное для меня во время уборки – это было, чтобы не попалась на глаза какая-нибудь интересная книжка и   журнал «Мурзилка» или «Веселые картинки», которых было в изобилии в нашей домашней библиотеке. Если же такое случалось, то все, считай, что уборка могла затянуться не на один час. У меня просто не было ни сил, а еще больше - желания, оторваться от этих таких веселых и незатейливых журналов, многие из которых я уже знала наизусть. Ну, разве их просмотр может сравниться с мытьем какого-то там пола?! 
Выхлапывание дорожек тоже не заканчивалось быстро. Ну, просто не могли они вот так взять и быстро выхлопаться сами по себе! Особенно, когда на улице была зима! Ведь это же было интереснейшее занятие – сначала закопать дорожки в снегу  так, чтобы при раскапывании ни одной не потерять! Как говорится, сколько закопали, столько и выкопали – и ни одной не пропало! Зачастую, после таких археологических раскопок, бедные дорожки обладали способностью стоять, а не лежать. И когда, уже дома, снег и лед на них таял, они становились мокрыми. Но самое главное – чистыми! Цель все же была достигнута. 
На мытье посуды у нас тоже было дежурство. За каждым из нас был закреплен какой-то определенный день. Сначала у нас с Димой было по одному дню ( у старших – побольше), но постепенно, с отъездом старших ребят и дней в нашем графике прибавлялось, пока не стало делиться на нас двоих. Уж маму, конечно, было стыдно включать в график дежурств, хотя, конечно, она негласно там сама постоянно и орудовала. Мне, как девочке, приходилось потом мыть большую часть дней недели, а Диме – меньшую. Но постепенно Димина оборона на меня наступала, и я была вынуждена сдаваться – забирая себе еще новый и новый день. И, наконец, мы дошли до такого соглашения, что я мыла все шесть дней в неделю, а он всего один день. Но  в воскресенье. Дима какое-то время придерживался нашего уговора, но чем старше он становился, тем труднее было убедить его мыть посуду и в этот единственный день.. Было проще все делать самой. И  в старших классах я так и стала делать. А вообще, я думаю, что эти графики  и закрепленные за тобой обязанности – замечательный выход из ситуации. Когда дети видят, что все члены семьи это делают, что все по-честному, что все участвуют, то и нет ненужных драм и ссор, споров, типа, а почему я, а не он. Сегодня твой день дежурства, значит ты моешь посуду. А завтра будет он.
Вообще, надо сказать, что мы все рано научились всем домашним хитростям. Когда стали подрастать, мама все меньше и меньше принимала участие в таких вещах, как уборка квартиры и чистка дорожек. Все как-то плавно перешло на нас. Мама только была у нас главным шеф-поваром, успевая вкусно готовить на большое свое семейство.





Первая почищенная картошка.

Помню, как я в первый раз почистила картошку. Это была чистой воды моя инициатива. Не помню, ходила ли я тогда уже в школу или нет. Но, скорее всего, нет, потому как в начальных классах мы уже все вовсю орудовали ножом и умели освободить картофель от кожуры. Ну, так вот. Конечно же, я видела, как мама ловко справляется с этим самым ножом –его еще зовут «экономка» - он тоненько и ровно снимает очистки с овощей. И я решила, что и я смогу так не хуже мамы! И как же маме будет приятно, если я начищу для нее целое блюдо картошки! Это и было моим самым сильным стимулом – порадовать маму! Я помыла картофель, как это обычно и делала мама, взяла нож… Но не тут-то было! Он выпрыгивал у меня из рук, а картошка тоже никак не хотела задерживаться в моих руках, но так и норовила выскользнуть. В общем, помаявшись с первой своей картошкой, я поняла, что мой план по «обрадованию» мамы может сорваться. И тут меня посетила «чудесная» идея, как я смогу помочь ему исполниться! Эврика! Каково же было изумление и мамули, и всех домашних, когда они, вернувшись домой, увидели целое блюдо «обглоданной» картошки! Да-да, именно обглоданной! Я не нашла другого выхода из своей затруднительной ситуации, кроме, как почистить картошку зубами! Для меня это было проще и быстрее! Ничего не выскальзывало и не выпрыгивало. Двумя руками держишь картофелину, кусаешь кожуру и выплевываешь. Кусаешь и выплевываешь. И так все постепенно, картошку за картошкой. Ну, надо ли говорить о том, что она после такой «экзекуции» резко сократилась в размере, что вид ее больше напоминал вид чего угодно, но точно не картофеля. Как сейчас я помню эти смешные по форме мои первые почищенные картофелины, напоминающие каких-то ежиков! И до сих пор помню вкус сырого картофеля. В тот памятный вечер я стала «легендой». Это мое старание еще долго вспоминалось нашей семьей. Думаю, что мамуля не была в восторге от моего нового метода очистки, но сама моя находчивость и желание помочь уж точно заслуживали если уж не Нобелевской премии, то хотя бы маминого одобрения! И я его, конечно же, получила! Только все же мамуля меня попросила, больше ТАК картошку не чистить. И я была совсем не против!




Мамины дни рождения.

Скажу честно, что очень любила мамины дни рождения. Как я уже говорила,родилась она у нас весной – 18 апреля. Очень удачное время для рождения, на мой взгляд! Природа просыпается и в душе поет весна. Бог по-особому дарил маме всегда хорошую погоду. Как-то всегда было по-особому солнечно и тепло в этот ее день. Дома была праздничная суета, связанная с приемом гостей. Только сейчас я и понимаю, что она ужасно уставала в этот свой день. Прибегала с работы, и надо было еще успеть все приготовить к встрече гостей. И лишь только вечером, когда гости садились за стол, она могла себе позволить спокойно сесть. Конечно, что пока мы были еще маленькими, то и помощи от нас особой не было, разве что только маленькие поручения – сходить в магазин, помыть посуду. Но со временем  мы стали все больше и больше участвовать в приготовлении всех праздничных блюд и сервировке стола. И все обслуживание гостей брали на себя. Но это было потом, а пока мы были детьми, то только могли радоваться за маму, что у нее день рождения. Помню, что для меня всегда был мучительный выбор, что же подарить ей на день рождения. Признаться, что в раннем детстве, я особо не парилась с этим, и, пожалуй,  как все дети легко отделывалась открыткой с обещанием учиться на четыре и пять. Но чем старше я становилась, тем больше понимала, что простой открыткой уж как-то не подобает отделываться. Тогда стоимость поздравительной открытки несколько возросла. Я стала покупать их не за 3 копейки, а за 15 – это была уже открытка в разворотом. Но и это, я понимала, не могло отвечать всей настоящей любви и признательности, жившем в сердце. Помню, что чем старше я становилась, тем мучительнее было с выбором подарков. Мы были еще детьми, и собственных денег у нас особо не водилось. А на те деньги, что мы могли сэкономить – 1-2 руб. по тем деньгам тоже сильно не разживешься и ничего достойного для достойнейшей из людей – дорогой мамы – не купишь.  Да и время-то было советское – дефицит на дефиците сидел и дефицитом погонял. Помню, уже где-то в средних классах, я накопила рубля три. И оббегала все магазины в поисках чего-то интересного. Ну, ничего достойного мои детские глаза найти не могли. Я была в отчаянии. Время поджимало, надо было уже решаться на что-то. Завтра уже день рождения мамы. И с горя, не находя ничего лучшего, я купила маме как-то шелковый голубой платочек и пластмассовые (как мне показалось детским взором, ну такие красивые!) голубенькие бусики. Нутром своим я чуяла, что это не то, что может понравиться маме и что достойно того, чтобы быть на ее шее. И нутро мое меня не подвело. Я увидела разочарованные мамины глаза и  ее грустную фразу: «А платочек-то мне зачем? Ты меня уже в бабушки записала?».  Понимаю, что этот мой неудачный подарок оказался для нее грустным. Оно и понятно. Ну и куда мог понадобиться мой платочек такой элегантной и эффектной женщине, как наша мама?! И эти пластмассовые бусики?!  Я пыталась пробормотать, что платочек не на голову, а на шею. И помню, что мама поняла меня и сказала «спасибо».  Я  потом  сама сильно страдала от такого своего непутевого подарка, но уже что сделано, то сделано. После этого я сделала для себя вывод, что лучше вообще ничего не покупать, чем покупать такую ерунду, от которой самой не по себе.  И дальше мы чаще всего отделывались тем, что стряпали накануне дня рождения маме праздничный торт (стряпать у нас в семье все умели, включая мальчишек), пока она была на работе и потом его прятали на одном из окон. А рано утром или ночью, пока мама спала, мы ставили этот торт на столе в гостиной рядом с поздравительной открыткой. Открыток всегда было несколько, поскольку и нас было у мамы несколько. Когда Наташа и Андрей уехали из дома, то они часто присылали поздравительные телеграммы. Мы знали, как они были дороги для мамы, и как она дорожила ими, как ждала их. И если случалось, что они приходили заранее, то и этим телеграммам место было рядом  с этим поздравительным тортом.
Мамочка всегда в шутку говорила, что, если бы у нее была возможность, то она непременно купила бы себе черную «Волгу». В то время мы иномарок-то и не знали. Почему именно «Волгу»? - спросите вы. «А потому что семья у меня большая, а в «Волге» как раз всем бы хватило места» - ответила бы вам мама.
А потому, зная такую мамину мечту,  как-то ей на день рождения мы и решили подарить эту самую «Волгу». Но, конечно, не настоящую, а игрушечную.  Мы завернули модельку  машины в великое множество газет так, что получился очень даже  приличный сверток. Я переоделась в «поштальонку с шешнацатой пошты» и принесла нашей имениннице посылочку.  Все как-то получилось очень весело. Родные подыгрывали мне, и этот кулечек был торжественно вручен маме.  Она долго его разворачивала, и, это надо было видеть и слышать, как заливисто она начала хохотать, когда увидела  свою «мечту» черного цвета. От ее заразительного смеха мы сами покатывались со смеху!  Шутка наша удалась на все 100 процентов!




Разлуки.

Очень редко, когда мама оставляла нас одних. Только в самых крайних случаях, когда ей, бедной, некуда было деваться. Например,  на санаторно-курортное лечение, которое изредка перепадало ей от профсоюза.  Если она уезжала, то практически каждый день мы получали от нее письма или открытки, некоторые из которых были отправлены ей еще по дороге в санаторий. Сейчас, перечитывая их, вижу, как волновалось ее любящее сердце за нас, оставленных одних.
Я с детства была очень привязана ко всем членам нашей семьи, и в первую очередь, конечно же, к маме. Я просто дико по ней скучала, так что эти ее редкие отъезды были настоящим испытанием для каждого из нас. Мама очень переживала о нас, оставленных одних, а мы все дружно  и преданно по ней скучали. Я всегда добросовестно отмечала все разлуки и встречи обильным и искренним ревом. Ну, никак не могла научиться не реветь! Мама уехала – реву. Приехала – еще горче реву. То, конечно, уже был плач от радости, но радость моя проявлялась всегда почему-то  слезами. Уж без них никак почему-то не обходилось. Помню такую историю. Мамы не было дома уже давно. И я в один из учебных дней получила двойку по природоведению. Что-то там не выучила. Стыдобища-то была! Учительница начальных классов оставила меня после уроков учить. Иду домой невесело. Одна. Понятное дело, что Дима уже дома, а это значит, что все домашние уже знают и про двойку. Портфель тяжелый из-за этого, настроение плохое. Ругать и бить, конечно же, никто не будет, но все равно все это было неприятно. Пришла домой, а Наташа, Андрюша и Дима меня уже ждут – не дождутся. На пороге меня встречают,  какие-то все подозрительно радостные и внимательные. Пальто с меня снимают, раздевают. Я, признаюсь, совсем не такой встречи ожидала. Ведь двойку же я принесла! А они даже про нее и не вспоминают! Вопросы разные задают, вокруг меня все крутятся. Завели в спальную комнату, стали помогать форму школьную снимать. Сняли фартук с меня, стали платье стягивать. И все прямо воркуют вокруг и воркуют. Ну, сама обходительность, да и только! Хоть каждый день теперь двойки получай! )) И когда мне платье-то школьное через голову сняли, то я увидела, что ко мне из-за двери бежит мамочка. Она там спряталась, и по особой всеобщей договоренности, она должна была выбежать и предстать предо мной во всей своей красе как раз в тот момент, когда мне через голову будут снимать форму! Уж можете быть уверены, что слез там было предостаточно!
Конечно, мамочка, хоть и ездила в эти санатории, но на самом деле ей самой там было очень не сладко. В первую очередь, конечно же, от того, что рядом не было нас. А, во- вторых, она чаще всего ездила туда с пустым кошельком. Большую часть денег оставляла, естественно, нам на жизнь, а те небольшие крохи, что оставались,  забирала с собой. Помню, что уже потом, когда мы стали большими, она рассказывала, как она там «отдыхала и лечилась». С утра, как обычно, у нее были разные лечебные процедуры, а по вечерам она ходила куда-нибудь в горы на прогулку или сидела в номере. Все отдыхающие, говорит, кто куда:  кто на экскурсии, кто в театр или в кино, а она у нас все на балкончике сидела – читала да письма нам писала. Ее все звали с собой и удивлялись, мол, чего это она все сидит и никуда не ездит. А мамочка говорит: «Ведь я же не буду всем объяснять, что у меня  совсем нет денег на все это, и просто отказывалась». И никогда мамочка никому не жаловалась, все у нее всегда было хорошо, всегда она у нас улыбалась. Все свои слезы делила со своей подушкой – подружкой. А Господь знал все ее заботы и давал ей сил и здоровья поднимать нас.
Помню такую ситуацию.  Дома был ремонт, и маме осталось покрасить пол в коридоре. Поэтому было решено, что мы все  поедем в Верхотурье, а мама докрасит и приедет туда попозже. Помню, что она отпускала нас с какой-то особой тревогой в глазах. И хотя с нами были старшие Наташа и Андрюша, все же  в ее материнском сердце отчего-то было неспокойно. Настолько неспокойно, что она следом прибежала за нами на железнодорожный вокзал, чтобы убедиться, что с нами все в порядке. Я до сих пор помню эту невыразимую тревогу и слезы в ее глазах, когда она стояла на платформе и махала нам рукой, когда мы отъезжали. Один Господь знает, почему ей тогда так было тревожно, о чем плакало ее нежное материнское сердце, отпускавшее своих сокровищ от дома. Вспоминая это, я еще раз убеждаюсь в том, как сильно она нас любила, как сильно дорожила каждым из нас, как сильно переживала о нашей безопасности.





Семейный досуг.


Самыми для меня теплыми воспоминаниями с детства осталось время, проведенное рядом с мамой. Помню, когда мы вечерами всей гурьбой собирались в спальной комнате. И мамочка (конечно же, уставшая, но кто из нас тогда думал об этом??? И где она брала столько сил на все???) читала нам Владислава Крапивина или какие-то сказки или другие детские книжки. Мы все слушали, и на душе так было сладко и тепло.
А еще мы любили «играть в слова». Мама жарила семечки в чугунной сковородке, и мы все вместе садились за стол, и, щелкая их, загадывали и отгадывали слова. Это время всегда проходило по-особому весело. Помню, что мы много смеялись друг над другом, но чаще всего получалось, что надо мной. Мы с Димой были младше всех, а потому и грамотность у нас отставала. Как-то раз я загадала слово. У меня букву за буквой начали его отгадывать. И когда отгадали уже три буквы «ращ», то даже мама вошла в тупик, поскольку никто не мог отгадать моей мудреной загадки. Тогда мама попросила, чтобы я на ушко сказала ей свое слово. Я произнесла. И тут мама как начала хохотать, что и мы уже все засмеялись за нею!  Мама обладала удивительным смехом – очень заразительным, можно было просто хохотать от того, как заливисто она смеется!
- Вы знаете, какое слово у нас Танюшка-то загадала?! «Ращёска!»
Потом мы еще долго вспоминали мои «ращески» и «ботореи».  Я совсем не обижалась на то, что надо мной смеялись. Напротив, даже сама была рада тому, что всем так весело.
А еще помню, как  мы всей семьей ходили на речку. Идти нужно было далеко, но  всегда это было в радость. Мама брала большую сумку  с продуктами, покрывало, полотенца,  и мы целый день проводили на природе. Плавать хоть тогда и не умели, но очень любили воду. Вода была всегда холодная, поскольку речка у нас горная. Течение сильное. И долго там не пробудешь, даже если умеешь плавать. Но  нас постоянно тянуло в воду. Правило было такое – если плавки высохли, то и в воду было можно. Но как же долго, нам казалось, они не хотели сохнуть! Так что маме уж там точно было не до отдыха с нами, лягушатами. Приходилось «держать ухо востро».
В раннем детстве, почему-то мне кажется, что нам с Димой тогда было по 4-5 лет, мы играли с ним в прятки дома. Была моя очередь искать. Мама была дома и тоже была вовлечена в нашу игру. С маминой помощью он спрятался на окне в одной из комнат за шторкой. Я отлично помню, как долго его искала и никак не могла найти. Тогда я решила его позвать, особо не надеясь, что он откликнется: «Дима, ты где?» И тут с окна в гостиной я услышала: «Таня, я в туалете!»  Я просто не смогу передать, как же заливисто тогда хохотала мама над его находчивостью!!! Если бы вы были в той комнате, то уверяю вас, что и вы бы смеялись также заливисто, не в силах устоять перед заразительным маминым смехом!
Где-то в 82 году мама купила для нас велосипед «Салют». Это было такой серьезной и радостной покупкой. Катались все по очереди. Договаривались, кто, когда и за кем будет кататься, поскольку желающих было много. Велосипед сильно скрасил наше и без того счастливое детство.
А еще у нас всех были лыжи. Сначала просто на завязках, а потом, когда выросли – с ботинками. Пока были помладше – ездили на лыжах не так далеко,  в район, который назывался у нас в городе «Шамотка». Но когда подросли, стали ездить уже в более отдаленный район, на Крутой Лог. Такие  наши походы проходили, конечно, в воскресные дни.  Нередко мама  брала нас с собой на разные спортивные мероприятия, которые проходили в нашем городе. Там было много разных соревнований и конкурсов, в которых мы с удовольствием участвовали и зачастую занимали какие-то призовые места, поскольку были детьми подвижными.
Вообще, мамуля всячески поддерживала в нас  интерес к кружкам и секциям, которых в наше советское время было великое множество. Не было ни одного года, чтобы кто-то из нас никуда не ходил. Мы все были, что называется, при деле. Бассейн, вокальная группа, фигурное катание, самбо, легкая атлетика, волейбол, баскетбол, балет, танцевальный кружок, мягкая игрушка, бокс – вот, пожалуй, неполный список того, в чем мы были задействованы  в детстве. 
Сама же мамуля при таком множестве ребятишек, не поставила на себе крест и не зациклилась только на нас. Нет и нет! Она была у нас заядлым театралом, и мы с ней практически не пропускали ни одного театрального сезона, ходили в оперу, балет, которые приезжали к нам с гастролями на лето из других городов.  К тому же у нас в Серове был свой замечательный драматический театр. Поэтому нам всегда было, куда сходить.
А еще, когда я уже подросла, мы с мамой любили просто гулять по городу вечерами. У нас был свой любимый маршрут, по которому мы неспешно прогуливались. Мы держались за руки и о чем-нибудь разговаривали.  И так мне были милы эти наши  вечерние прогулки.





Новогодние праздники…


Новый год, конечно же, был нашим самым любимым праздником. Мы всегда его с нетерпением ждали. До сих пор помню запах мандарин, целую гору подарков из конфет и шоколадок. Все сладкие подарки мы собирали в общую кучу и делили на всех, включая, конечно же, и маму.
Само ожидание праздника для детей уже и есть сам праздник. Перед всеми «великими» праздниками у нас всегда дома была генеральная уборка. Новый год как раз и относился к числу «великих». Поэтому все стены, двери и полы намывались водой с нашатырным спиртом (чтобы лучше блестели), полировалась и оттиралась вся мебель, менялись и освежались шторы на окнах и, самое главное, наряжалась елка и все комнаты. Разрешалось разукрашивать красками стекла в квартире и зеркала.  В обязательном порядке вешались разноцветные гирлянды и, конечно же, елочные игрушки с мишурой. Эти все предпраздничные хлопоты были для нас настоящим чудом! Как мы любили наряжать елку! Доставалась большая коробка с разнообразными елочными игрушками. Так было приятно их доставать и распределять от веточки к веточке шишки, звездочки, собачки, большие шары и прочую новогоднюю красоту. Вся комната наполнялась свежим запахом елки. Неописуемый запах!   В  новогоднюю ночь мы всей семьей собирались за праздничным столом. Заранее готовились  салаты, селедка под шубой, тушилась курочка в сметане с картошечкой, и было много разных тортов и вкусностей. Стол был по истине праздничным. Мне всегда нравилось, что после таких праздников мы потом еще дня три доедали всю эту вкуснятину.
После боя курантов мы кричали «ура», загадывали желание и в скором времени собирались на улицу. Нам очень повезло с расположением нашей квартиры в Серове. Она находилась в самом центре города. И до центрального Снежного городка было рукой подать -  нужно было пройти только два дома. Так что после сытного ужина всем хотелось подвигаться, и мы бежали на горки в наш Снежный городок.  Самое главное, что мы усвоили в таких катаниях – это иметь хорошую картонку (которые у нас у всех были) и ловкость вовремя выползти со льда после того, как прокатился. Еще мы с Димой ну просто обожали  догонялки в ледовом лабиринте. Там мы могли лазать и бегать часами. Домой мы возвращались довольные и счастливые! А наши штаны были покрыты корочкой льда настолько, что, когда мы их снимали с себя, то они так и оставались стоять. А когда лед оттаивал, они становились насквозь мокрыми. Мама никогда нас не ругала в таких случаях.  Она понимала, что детство оно на то и детство, и дается человеку только раз в жизни. Для улицы у нас была специальная одежда,  в которой было не жалко поваляться  в снегу или даже порвать.
Кстати, очень часто мы встречали новый год не только нашей семьей, но и с нашими двоюродными сестрами и братом. Их маме, нашей тете Рите, часто выпадала ночная смена именно в новогоднюю ночь. Она работала дежурной по станции, была железнодорожником. Ребятишек у нее было трое. И нас четверо. Так что получалась компания очень даже ничего! И на всю эту компанию одна наша мама.
Как все дети, мы, конечно же, тоже любили подарки. У нас в семье было принято их класть под подушку в новогоднюю ночь. Никогда-никогда не забуду эти сладостные минуты ожидания! Мы как-то все понимали, что нашим самым главным Дедом Морозом является наша мамочка. И были совершенно не против этого!  Я помню, как просыпалась утром 1 января и первым делом моя рука лезла под подушку.  Там она нащупывала НЕЧТО в какой-то хрустящей целлофановой обертке. Я никогда не спешила сразу развернуть и посмотреть, что же там именно в этом НЕЧТО. Я лежала и смаковала эти  сладостные для меня минуты счастья. Иногда случалось, что я в своем нетерпении и трепетном ожидании, просыпалась раньше «Дедушки Мороза» и моя рука еще ничего не нащупывала под подушкой. И я интуитивно понимала, что надо дождаться своего звездного  часа. И таким образом я, встревоженная ожиданием своего счастья, лежала, притворившись спящей, пока не дожидалась заветного «хруста» целлофана.  Не в силах уже заснуть, я слышала, как милый сердцу «Дедушка Мороз», тихонько подкрадывался к каждой детской кроватке, тихонько приподнимал свободный край подушки и осторожно клал НЕЧТО, называемое подарком. Я понимала в те минуты, что нужно сделать все, чтобы мама не догадалась, что я уже не сплю, потому как тогда я просто все испорчу. Мама верит в то, что мы верим в Деда Мороза. А мы  ей  помогали верить, что мы верим. И я понимала, что если я «не вовремя» проснусь, то тогда сломаю всеобщую семейную сказку и разрушу это утреннее очарование. Мне совсем не хотелось лишать и мамочки этой новогодней радости – создать сказку для своих любимых чад.  Поэтому мне нужно было тихонечко лежать и ждать… И я так и делала. Я специально отворачивала свое лицо к стенке, чтобы зоркая мамочка его не видела. А когда желанный сверточек оказывался под подушечкой, то с ним я могла пролежать еще целый час, продлевая минуты счастья. Лишь потом я доставала заветный кулечек и трепетно  его открывала. Будьте уверены в том, что чтобы там не лежало, я все равно была бы счастлива. Каждый раз там могло быть что угодно: заколочки или резиночки, одежда, какие-нибудь вкусности или сладости, игрушки. В общем, «Дедушка Мороз» всегда угадывал с подарками. После этого я бежала к мамуле. Чтобы рассказать, какие замечательные подарки подарил мне Дед Мороз. «Какой хороший дед Мороз! Я так рада его подаркам!» - приговаривала я и целовала мамулю. Мамины глаза в ответ радостно сияли.
Помню еще такой случай. В один из Новых годов, когда я уже выросла и стала взрослой, я проснулась утром 1 января. Привычная мысль о том, что там должен  по обыкновению лежать подарок, конечно же, посетила меня, но я ее отогнала, напомнив себе, что ведь я же уже не ребенок. И к тому же, убеждала я себя,  я бы обязательно услышала, как мама кладет его под подушку и проснулась бы. На всякий случай я сунула руку под подушку, и ничего там не обнаружила. «Ну, вот видишь! Ты же ведь уже большая, какие тебе подарки?» Я встала с постели и по привычке подняла подушку, чтобы застелить кровать, и… там лежал подарок!!! Как же я была удивлена этому событию! Во-первых, что он там вообще мог делать, если я выросла? А во-вторых, что больше всего меня удивило – когда и как мамуля умудрилась его положить, что я даже не почувствовала этого?! Это было такой приятной неожиданностью! Это было так трогательно для меня! Мамуля всегда умела удивлять нас.




Ремонт квартиры.

Ремонт нашей квартиры чаще всего делался летом, во время каникул и маминого отпуска. И делался, как не трудно догадаться, мамой, мамой и снова мамой. Она у нас была и маляром-штукатуром, и плотником и красильщиком в одном лице. Конечно же, мы тоже всячески вовлекались в это благое дело! Покрасить батареи, двери и окна мы были уже в состоянии. Красить я любила. И еще мне почему-то нравился запах краски. Но больше всего мне нравилось то, как выглядят после ремонта «свежие» комнаты. И особенно, если в них делали перестановку. Это было просто неописуемо  и замечательно – спать на старой кровати, которая стоит на новом месте! Получалось, что и кровать-то тоже становилась новой! И все было как-то сладостно и радостно.
Обоев у нас дома не было, а была побелка. Потолки мама белила в один цвет (чаще всего в голубоватый), а стены в другой – желтый или зеленоватый.  Вся мебель из ремонтируемой комнаты выносилась. А такая громоздкая мебель, как шкафы – они просто передвигались от стен. Двигали всей семьей эти тяжести. Мама одевала под шкаф капроновые крышечки, и мы его «везли». 
Потолки у нас дома были высокие, полнометражные. Поэтому и лезть  для побелки приходилось высоко.  Ставился стол, на стол табурет, а  на него мама. На всякий случай пол мы покрывали газетами,  и начиналась побелка. Мамуля белила аккуратно. И вообще она все делала аккуратно. И работа в ее руках кипела.
Сначала  в комнате все белилось, потом красились батареи, окно и двери, а уж потом и сам пол.  И так комната за комнатой. Хотя во время ремонта и приходилось больше помогать по дому, а  это значит, что меньше времени проводить на улице, но все же в нем были свои прелести и своя романтика. Во-первых, появлялась возможность поспать на полу. А это было так необычно! На пол стелили матрас, заправляли простынкой – и постель готова! Я обожала такую смену обстановки! Еще тогда в детстве я заметила, что если приложить ухо к полу,  то можно было услышать все до единого слова, что говорится не только в соседней комнате, но и в самой дальней. Помню, что это открытие меня просто изумило! Я даже не предполагала, что слышимость  может быть такой хорошей!  И вообще во время ремонта в доме все было не так, как обычно. В коридоре мог стоять диван, и  соответственно, ты мог сидеть и даже спать на этом диване в коридоре! Есть можно было не в кухне, а в комнате, если кухня на тот момент ремонтировалась. Ну, в общем, не жизнь, а сплошная романтика! Каждый день что-нибудь необычное.
Для самой же мамули, полагаю, что романтики было намного меньше, поскольку, повторюсь,   это бремя забот лежало на ее женских плечах.  В один из очередных ремонтов с ней приключилась такая ситуация.
Она белила кухню. Конструкция, на которой она стояла, вы уже знаете, какая была –  стул на столе. Мама стояла на стуле и тут у нее то - ли голову повело, то - ли  она просто пошатнулась, но в итоге она с этой огромной высоты у нас полетела вниз. Мамочке, конечно же, досталось. Она упала на какие-то банки, и они  под ней разбились. Один из больших осколков вошел ей в ладонь и сильно ее  порезал. Кровь текла ручьем. Мама, как могла, остановила кровь и отправилась в травмпункт.  Порез был настолько глубоким, что ладонь пришлось зашивать. А рука была правой, основной. И сколько ей потом еще было с ней мучений и боли! Ведь ремонт нужно было закончить.  И опять Господь уберег нам нашу драгоценную мамочку. Высота была не маленькой, и не мудрено было что-то сломать. Мама, хоть и травмировалась, но все же  кости и голова у нее были целы.




Наши болезни.

По Божьей милости к маме и ко всем нам, мы не были особо болезненными детьми. Нет, конечно, и мы болели, как и все дети, но это было не так уж и часто. Господь всем нам подарил какой-то особый иммунитет и крепость. Бывало, что когда всех прошибала очередная волна гриппа, нас она каким-то чудом обходила стороной.  Мы росли какие-то закаленные. В нашей жаркой квартире всегда были открыты форточки, мы всегда дома бегали босиком и не боялись сквозняков.
Но случалось и так, что и мы  подхватывали инфекции. И зачастую друг от друга. Помню, что мамочка рассказывала, что она могла сидеть  на больничном по месяцу. Только один поправится, как следом заболевает другой, а потом   и следующий. А бывало и так, что все разом болели.
Помню как раз такой случай, когда все, кроме меня, заболели разом. Вот это было мне обидно! Вся семья дома сидит, а я, как самая несчастная, должна была в полном одиночестве идти в школу. Все утром спят, а ты  идешь на занятия. Помню, как мама будила меня утром, а мне так не хотелось никуда идти! Но куда было деваться, если ты самая здоровая среди всей семьи! Помню, что вечером мы сидели в комнате, и мама нам читала книжку. Я специально глубоко дышала, чтобы заразиться от всех и наутро никуда не идти. Но как бы ни так! Хоть бы одна единственная «бациллочка» меня проняла! Ни одна! И утром опять пришлось идти в школу. Одной.
Однажды, когда мне было  девять или десять лет, я упала на камни и сильно поранила коленку.  Когда мама осмотрела ее, то сказала, что рана получилась очень рваная и ее надо зашивать. Мне в жизни ничего никогда не зашивали, и в жизни своей я практически не бывала у врачей. Как я тогда испугалась! От самого этого страшного слова «зашивать» мне уже было плохо. И я представила, что если ее не зашить, то она у меня  потом   совсем порвется и оттуда выпадет какая-нибудь косточка.  От этого было еще страшнее. Совсем не хотелось, чтобы из коленки что-нибудь вываливалось. А  потому мы отправились  в травмпункт. Дорогой я шла и слабо надеялась на то, что меня может и минует эта злая участь, и зашивать ничего не придется. Но когда хирург меня осмотрел, то он подтвердил мамино предположение и сказал, чтобы я готовилась. Вот тут-то я и  осознала, что никуда уже не денусь! Меня обуял такой страх, что я начала голосить во все горло.  Я помню, как две женщины что-то там делали с моей злосчастной коленкой. Помню, что было  больно, но еще больше этого – страшно.  Я вопила безжалостно ко всем окружающим перепонкам! Мне было  без разницы, что там говорили про меня врачи, стараясь утихомирить  и пристыдить меня, что типа, как мне не стыдно, ведь я уже такая большая.  Стыдно мне почему-то не было, а было страшно и больно. Ведь зашивали не их, а меня.  И потому я орала.  Отчаянно и добросовестно. )) От всей своей напуганной души, призывая на помощь маму: «Ма-а-а-а-ма-а-а-а! Ма-а-а-а-мо-оо-о-о-чкаа-а-а-а!» 
Когда экзекуция надо мной закончилась, оглохшие доктора выпустили меня из кабинета. И когда я вышла, то увидела там заплаканное лицо мамочки. Было видно, что она вместе со мной переносила все мои муки и страдания. И сейчас, вспоминая эти ее заплаканные глаза, я понимаю, что всех тяжелее тогда было не мне, а ей! Именно ей!  И теперь, осознавая то, что творилось тогда в ее бедном материнском сердце, мне так стыдно, что я никоим образом не думала о ней – моей нежной и чуткой. Я тогда думала только о себе – мне больно, мне страшно! Но как же больно и страшно было ей, моей бедной мамочке, когда она должна была отправить меня в тот страшный для нас обеих кабинет, который доставил столько боли ее несчастному ребенку. Уверена, что ей было бы гораздо легче лечь самой на этот стол! И если бы я так отчаянно не орала тогда, то и она бы, возможно, не сидела бы с этим заплаканным лицом! Э-эх, дети-дети! Как мало мы думаем о том, что переживают наши мамы в минуты наших болезней.
Я уже рассказывала чуть выше, что чаще всего в больницах мама бывала с Димой. То уши у него болели, то проглатывал, что не нужно, то протыкал, то ломал. В общем, разнообразие в мамину жизнь вносил капитально! Мама всегда тяжело переживала наши болезни. Наташа в 6 классе  заболела у нас желтухой. Ее, бедную, положили в больницу, в инфекционное отделение. А это значит, что не видеться, не встречаться с ней было нельзя – к ней не пускали. Мы могли только лишь приносить для нее передачки и помахать рукой в окошко. Было очень жалко ее. Мама брала для Наташи в библиотеке книжки, чтобы она читала. Ведь должна же она была чем-то там заниматься! Именно там Наташа прочитала «Д*Артаньяна и трех мушкетеров», а еще увлекательную книжку «Записки следователя». Вообще, у нас вся семья с детства была читающей.
А у Андрюши  как-то случился  гайморит. Помню, что он очень от него страдал, и тоже было его очень жалко. В общем, мамуле хлопот в плане наших болезней тоже хватало.





Наша смелая и отважная мама.


Помню из детства еще такой случай. Какое-то время напротив нас в подъезде жили неблагополучные соседи – Саша и его жена. Они очень часто выпивали, а потом начинали ссориться и ругаться так, что крики были слышны за стенками. Периодически они даже выбегали на лестничную площадку и устраивали там разборки. В тот вечер, про который я как раз и хочу рассказать, у Саши творилось вообще что-то невообразимое. Было слышно, что там не только крики, но и драки. Потом весь этот шум и гам перенесся в подъезд, на лестничную площадку. Стоял невообразимый крик и ор. Потом кто-то стал просто дико биться в нашу входную дверь и угрожать, крича какие-то злобные слова. Мы все были еще маленькими и потому очень испугались. Когда я поняла, что наша бесстрашная мама собирается открыть дверь этим обезумевшим людям, то я просто расплакалась и стала ее просить не делать этого: «Мамочка, любименькая, не открывай им, пожалуйста, я боюсь!»  «Не бойся, доченька, я просто поговорю с ними, и они успокоятся, а то ведь они так и будут к нам стучать!» - успокаивала меня мама.
Помню, что когда мама открыла дверь, то там я увидела окровавленного соседа Сашу с топором. Он кого-то искал, и почему-то решил, что этот «кто-то» непременно в нашей квартире. Я помню, как мама очень вежливо и спокойно с ним разговаривала, объясняя, что у нас дома кроме нее и ее детей никого нет. Это мамино спокойствие, видимо, как-то передалось и Саше. Он поверил маме и пошел к себе в квартиру.
- Вот видите, ребятки,  с ним надо было просто поговорить спокойно, а то бы он тогда нам с вами все двери вынес.
Какая у нас была мудрая и смелая мамочка!





Лето в пионерских лагерях.


Наше детство было пионерским. И лагерным. Признаюсь, что я любила лагеря. Ведь самое главное, что на них практически всегда была рядом мама. А это для меня было очень важно, поскольку я была очень к ней привязана. Конечно же, мы с Димой всегда были в мамином отряде.  Наверное, не ошибусь, если скажу, что в лагерях мы были больше 10 раз точно. В лагерях самых разных. У нас за городом на тот момент было 9 лагерей. И мы были во всех, кроме двух.  И еще не  по одному разу в каждом. Самым первым лагерем для нас был пионерский лагерь «Березка», в который мы поехали в 1979 году. Нам с Димой там исполнилось по 6 лет. Мама в то лето была начальницей лагеря. А это значит, что все три смены мы были рядом с ней. Три смены по 21 дню каждая. Я хорошо помню этот лагерь. Помню маленький деревянный домик, который выделили маме как начальнику лагеря. И, конечно же, мы очень часто обитали в этом домике с мамой, а не в своем отряде, к которому были прикреплены. С собой из дома мы еще прихватили нашу кошку Мурку, которая не переставая  ловила там мышей и каких-то кротов. Мурка считала своим святым долгом отчитываться перед нами во всех своих  подвигах, а потому все, что она вылавливала за ночь, она забрасывала на одну из кроватей.  Так что, проснувшись, можно было обнаружить рядом с собой ночные трофеи нашей хищницы.
  Все знают, что в лагере несколько раз за смену бывает банный день. Вот как раз в один из таких дней, когда нас тщательно намыли и одели во все чистое, как назло мне приглянулась большая лужа за столовой, прямо у самого нашего домика. Она так меня звала и  манила к себе, что я не выдержала и сдалась. Лужа была тщательно исследована мной, 6-летней девочкой, вдоль и поперек.  Я помню, что она была не только огромной, но еще и глубокой – воды было по колено. И в некоторых местах меня даже засасывало. Так что неудивительно, что мое белое платьице в  голубой горошек после таких исследований мало напоминали белое, а скорее серое в черный горошек. Мои совсем еще недавно чистые ноги теперь как бы были одеты в черные гольфы. Вы можете себе представить, в какой красе я предстала тогда перед мамой!  Это была не девочка, а какая-то поросюшка. )) Пришлось мамуле тогда меня снова отмывать в бане.
 Для нас там было раздолье – каждый день на свежем воздухе, купания в бассейне и прочие летние радости. Но для самой мамы это лето было очень непростым. Это была огромная ответственность. Во всех отношениях. В ее руках была сохранность  и безопасность сотен детей.

Когда мы стали подрастать, то стали скрывать от всех ребят в отряде, что воспитателем отряда является наша мама, а потому и звали ее, как и все  - Елена Абрамовна.  Мама тоже  старалась ничем не выдавать нашего родства с нами и относиться к нам, как и ко всем ребятам. Но, надо признаться, не всегда у нас это получалось. Непросто было скрыть обоюдную любовь друг к другу и повышенные знаки внимания. Тем более, что и вещи у нас зачастую хранились в общих чемоданах.  В общем, тайна наша недолго оставалась тайной.




Наши поездки.


И хотя наше лето было лагерным, но, тем не менее, маленькие семейные путешествия нам были совсем не чужды. Наиболее частыми поездками у нас были в город Верхотурье, в котором у нас жило великое множество родственников. Тогда, по моему малолетству,   эти поездки казались мне уж очень дальними и романтичными. И это было целое событие дня – два часа провести в поезде. Все вокруг казалось уж очень интересным!  В дороге мама читала нам книжки или играла в настольные игры. У нас была такая замечательная дорожная игра на магнитиках – «Эрудит», в которой надо было составлять слова из разных букв. А еще традицией было непременно что-то пожевать. Мама знала, что даже если мы только недавно дома поели, то все равно попросим еды  снова. Ведь это было так необычно – перекусить в поезде! А потому она у нас всегда была наготове. А иногда мама  в дорогу брала с собой какую-то штопку, чтобы зашить нам варежки или носочки.
 Так однажды за нами в поезде наблюдала одна женщина со стороны.   И мы бы никогда не узнали, в каком восторге она была от нашей мамы, если бы не встретились с ней случайно еще раз. Надежда Ивановна, так звали нашу попутчицу, оказывается, всю дорогу наблюдала за всеми нами. Сперва она думала, что от такого количества детей с ней по соседству не будет никакого сладу. Но время шло, а шума и гама все не было. Заинтересовавшись, она стала еще внимательнее присматриваться к нам, чем мы там занимались. Она увидела, что мама почитала нам книжки, покормила. Потом мы занялись какими-то своими делами, а мама стала что-то зашивать. Все было настолько тихо и мирно, что она осталась  в восхищении от нас, но в первую очередь, конечно, от нашей мамочки. А потом,  в очередную нашу встречу, она увидела  маму с тетей Ритой, которая оказалась ее знакомой. Тут-то все и раскрылось.  Надежда Ивановна долго изливала маме свои восторги, как своей хорошей знакомой. А мама была в некотором смятении, поскольку совсем ее не помнила. Да и откуда ей было ей запомнить эту попутчицу, если она в первую очередь уделяла внимание нам  да нашим носочкам, которые нуждались в штопке.
Бывало, что мамочка мечтала вслух, говоря: «Вот было бы здорово нам с вами, ребятки, поехать куда-нибудь на море всей семьей. Мы тогда бы заказали себе отдельное купе на всю семью, чтобы нам никто не мешал в дороге».
- А что такое «купе»? – спросила тогда я у мамы.
- А это такая отдельная комнатка в вагоне на четырех человек, но мы бы как раз все и вошли с вами. В одном вагоне несколько таких купе. Там как раз удобно ехать всей семьей.
Поскольку я ни разу не видела, что такое купе, то я по малолетству своему тогда представила такую картину: товарный вагон,  в котором натянуты верёвки. А на верёвках висят шторы-занавески, которые разделяют семьи друг от друга.   В каждом углу лежат кучи соломы, на которых можно лежать. Где-то посередине вагона топится печка-буржуйка, на которой можно кипятить воду и отваривать картофель в мундире. И мне так понравилась такое путешествие! Я живо представила, как мы прыгаем в стоге сена, как уминаем за обе щеки картофель с зеленым луком, как нам сквозь открытую дверь в вагоне задувает попутный летний ветерок, и как там вообще все прекрасно в таком путешествии на море! Сейчас мне, конечно же, смешно вспоминать те мои детские представления о купейном вагоне, но тогда это казалось такой романтикой!
Пару раз мамочка вывозила нас в Нижний Тагил, в котором жил наш двоюродный дедушка Андрей. Уж это путешествие  за 250 км от дома тогда для нас казалось вообще чем-то сказочным. Нижний Тагил – второй город по численности в нашей Свердловской области, а потому достопримечательностей в нем было намного больше, чем в родном городе Серове. Мама водила нас по разным аттракционам. Помню, что там мы впервые побывали в комнате смеха, в которой  так сильно смеялись над своими отражениями в зеркалах, что у меня даже начались колики в животе от смеха. ))) Все мне там казалось таким забавным и необычным. Вообще, мама всегда умела доставить нам радость и побаловать.  Помню, как там впервые мы катались на катере через пруд, на разных качелях в парке. Помню огромные красные леденцы на палочке, которые оказались полые внутри. Дедушка Андрей был очень добрым человеком и принимал нас в гости очень приветливо. Было видно, что он любил нашу маму, а мама любила его, своего дядю.
А однажды, когда нам с Димой было по13 или 14 лет, мы  втроем – мамуля, Дима и я поехали к нашей Наташе, чтобы навестить ее. Наташа тогда у нас была командиром строительного отряда,  а потому не могла приехать на каникулы. Поэтому мы сами отправились к ней. Тогда мы впервые побывали в Екатеринбурге, в Казани и в других новых для нас городах. Очень многое тогда было для нас в первый раз. Я впервые увидела, как растут яблоки и сливы на деревьях. Первый раз попробовали желтую и красную черешню. В первый раз купались в Волге. В первый раз плыли по Волге на маленьком корабле – метеоре. Впервые увидели Наташу в необычном для нас статусе – не  просто в качестве любимой сестры, а в качестве руководителя. Столько всего было необычного. Мы оставили Диму у Наташи в стройотряде, а сами с мамой отправились домой. Но в Серов мы уехали не сразу, а несколько дней погостили у хороших знакомых в Казани, и потом еще задержались немного в Свердловске. В общем, путешествие было незабываемым! Мамуля всегда знала, что деньги надо вкладывать не в вещи, а во впечатления.





Садовые дела.


Примерно в 1986-87 году мама приобрела садовый участок. Наши соседи из подъезда переезжали в другой город и в спешке продавали свой сад. Я уже говорила, что мама очень скучала по своему домику с участком земли, и такая перспектива – приобрести земельный участок с домиком, двумя теплицами и сарайчиком была для нее очень приятной. Сам участок находился в очень удачном месте – за городом, в 3 минутах от речки, и рядом с лесом – он шелестел прямо за нашей калиткой.  Мы съездили туда на «смотрины». Был июль месяц – все зеленело и уже начинало плодоносить. И как-то сразу нам все там понравилось – и само место, удаленное от всех участков и в то же время, приближенное к лесу, и маленький уютный домик, и конечно,  многочисленные кустики с ягодами, и обилие зеленого гороха (меня он подкупил больше всего).
Мама посоветовалась с нами. Я дала свое согласие (ведь там было столько гороха!!!). Но где взять столько денег за 2-3 дня? А сумма была, хоть и небольшая для садового участка с постройками и землей в 9 соток, но все же не такая уж и маленькая для многодетной семьи – одна тысяча рублей.  Ну, в общем, мама побежала по друзьям – знакомым, у которых деньги в доме водились, и сад был нами приобретен. Скажу честно, что первое время мне даже не верилось, что у нас теперь есть НАШ сад. Я не раз была на участке моей подруги, но мне все это казалось такой роскошью. А теперь у нас был наш собственный сад! Я и мама очень любили это наше местечко – теперь было, где проводить время летом – речка, тишина, лес- что может быть лучше!
Целый сезон мы жили там. Никогда не забуду, какой вкусной была молодая картошечка, сваренная на нашей уличной «буржуйке» с маслицем и молоком! Как сладко там спалось и какими загорелыми мы становились уже к середине лета. Вообще, солнце по-особому любило мамулю. Уже в мае-июне она у нас была такой загорелой, что можно было подумать, что она только приехала с морского побережья. Да, побережье у нас, действительно, было, но вовсе не морское, а речное. В саду как-то было все в радость. Немного поработали, например, попололи что-то, а потом шли на речку купаться. Благо, что она была совсем рядом. Там было замечательное пляжное место- тихое и уютное.  Каждое лето у нас была традиция – простирывать наши дорожки – паласы на этой самой речке. Там, в воде, был очень удобный для этого камень – плита, на котором мы намыливали и прополаскивали все наши коврики. Делалось это обязательно в солнечный день. Все раскладывалось для просушки прямо на близлежащих полянках, и буквально за пару часов наши дорожечки были  не только чистыми, но и сухими.
Конечно же, когда у нас появился свой садовый участок, то с ним появились и разные заготовки, закрутки, компоты, соленья и варенья, свои свежие овощи и ягоды. Забот с ним прибавилось, но это не шло  ни в какое сравнение с тем, что стал давать нам наш участок.
Поначалу, пока еще мы не втянулись в эти  земельные работы, признаюсь, сад казался мне каким-то бременем и обузой. Но  как-то постепенно, днем за днем, мы стали привыкать к нему. И появилась даже какая-то любовь и тяга к земле. И сейчас  для меня является радостью поковыряться в земле,  что –то посадить или прополоть. За этой работой понимаешь, что  ты как-то отдыхаешь душой. И опять же эту привязанность я получила благодаря маме, которая всячески привлекала нас к труду и к сотрудничеству.





 «Всемирный потоп».


Этот потоп, а вернее сказать, наводнение,  случился в  июне 1993 года в нашем маленьком городе.  Череда обстоятельств – ливневые дожди, таяние снега в горах спровоцировали поднятие уровня воды, как в реке, так и в нашем местном водохранилище. И если бы активнее спускали воду на плотине, то, пожалуй бы, и не случилось такой катастрофы, которую пережил наш город в то лето. В общем, из-за большого уровня воды, старые шлюзы на дамбе не выдержали, и огромный поток воды устремился в сторону города. Волна высотой 11 метров сметала все на своем пути – садовые участки, жилые дома в частном секторе, сараи, машины, скотину и человеческие жизни. Жертв и разрушений было очень много. Но я хочу сейчас писать не о потопе, а о нашей мамочке.
На тот несчастный момент она была дома одна. Дима уже женился и жил отдельно со своей семьей, а я была на сессии в Екатеринбурге. В институте я встретила девочку-землячку, которая мне и сообщила об этой трагедии в нашем городе. Она же рассказала, какие районы города пострадали больше всех. Среди перечисленных ею был назван и район Птицефабрики, в котором находился наш садовый участок.  Я очень встревожилась, поскольку на тот момент как раз были выходные, а это значит, что мама наверняка должна была находиться в саду. Целый день я ходила с тревогой в сердце. В то время не было ни сотовых телефонов, ни интернета и было очень сложно сообщаться с другими городами. Домашнего телефона у нас тоже не было, поскольку на него были многолетние очереди. В общем, не сразу я и сообразила, что можно вызвать  мамулю не междугородние переговоры. Вызвала. Пришла, жду, когда меня вызовут. Жду 10 минут, 20, 30, а нас все никак не соединяют. Через полчаса объявляют, что мой абонент не явился. С предчувствием беды я поскакала  к телеграфистке выяснять, в чем дело. Она прониклась  моей тревогой, поскольку все знали, что в эти дни пережил наш бедный городишко. Добрая женщина посоветовала мне еще немного посидеть и подождать. Эти минуты ожидания для меня были просто невыносимо тяжелыми. В голове уже сверлили самые страшные мысли, которые я старалась отогнать: «Только бы все было хорошо! Лишь бы мамочка была жива! Только бы она была жива!» 
Еще минут через десять я услышала, что меня вызывают в кабинку для переговоров. С волнением я взяла трубку и там на другом конце провода услышала самый родной и самый любимый, такой желанный мамин голос: «Танюша, доченька!» Я была не в силах сдержать своих слез, которые полились сами собой.
- Мамочка, дорогая моя, как ты там? Я так перепугалась, когда сказали, что ты не пришла!
- Танюша, так как не пришла?! Я тут уже почти целый час сижу! И все никак нас не соединяют!
И тут мамуля рассказала всю печальную историю о том, что нашего любимого сада больше нет, все унесло. Она, конечно же, чего я и боялась, была в саду на тот момент. Но к счастью, еще до того, как снесло плотину, вода уже начала прибывать. Это и спасло всех наших садоводов, кто на тот момент был на своих участках. Люди начали экстренно собираться и покидать свои дома.  В итоге  вода поднялась настолько высоко, что торчали только одни крыши. А спустя какое-то время сильной волной уничтожено и снесено было все: посадки, фундаменты, вековые кедры и пихты были выворочены и повалены с корнем. А что уж говорить о каких-то домишках?!   Я слышала по маминому голосу, как сильно она огорчена всеми этими событиями.  Это было начало 90-ых годов – время финансовой нестабильности, талонов и карточек, задержек зарплаты. И сад, конечно же, был нашим подспорьем в то время.  Я, как могла, успокаивала  мамочку. Но понимала, насколько ей там сейчас плохо одной. Заказанные минутки быстро пролетели, и я обещала, что приеду, как только смогу.
-Мамочка, самое главное это то, что ты жива!
Когда я вышла с переговорного пункта, на меня навалилась такая волна всех пережитых тревог за последние минуты, что я не в состоянии была совладать со своими эмоциями и дала волю слезам. Помню, что я ушла в какой-то парк и просто рыдала там навзрыд  долго и безутешно. Конечно же, больше всего мое сердце плакало о мамочке, а не о потерянном саде.  Лишь несколько минут назад я была задавлена тревожными мыслями о том, жива ли она вообще?  По Божьей милости Он в очередной раз уберег нам наше драгоценное сокровище. Она была жива! И это было самым главным, что было нужно на тот момент. Никакие остальные потери не были сравнимы с этой.  Мне было до отчаяния жалко мамочку, оставшуюся там одной в такое время.  И я приняла решение, что приеду к ней, как только откроют железную дорогу до нашего города.
Когда я  оказалась в родном городе, то, конечно же, поехала  в наш сад. Как сильно там все изменилось! Все стало просто неузнаваемым!   Было ощущение, что я очутилась в месте после страшной бомбежки – стекла, камни, палки – все было перемешано. Не было ни домов, ни посадок, ни заборов. Я с трудом искала привычную дорогу, поскольку самих дорог тоже не было – все было размыто. Тут и там зияли большие ямы, на месте которых когда-то стояли дома наших садоводов. У одного нашего соседа дом полностью приподняло и унесло  в лес, поставив на верхушки сосен и елей. Он «красовался» там, подобно огромному скворечнику. Сам дом был двухэтажным, и надо сказать, что практически не пострадал при таком перемещении. Но вот кто его  и как теперь достанет оттуда? Никто и никак.
 От нашего же дома не осталось абсолютно ничего. Я ходила по участку и понимала, что теперь никогда нам будет не восстановить  его. Весь плодородный слой земли был унесен.  Картина была удручающая. Я искала хотя бы что-то, что  могло бы принадлежать нам. И знаете, нашла! Это была наша драгоценная чугунная печка-буржуйка, которая стояла у нас на улице, и на которой мы часто готовили еду. Стихия оказалась бессильной отнять ее у нас. Зато потом это сделали люди, которые рыскали  по местам бедствия с целью наживы.
Со временем, через пару лет нам дали земельный участок в десять соток. Это был обычный лесок с опушкой. Нам предстояло потом все это выкорчевать и вспахать. Поскольку мужчины у нас не было, то приходилось делать все самим. Участок по месторасположению был не таким удачным, как прежний. И наша с мамой душа с ностальгией вспоминала прошлый.  Не было там у нас больше  ни домика, ни сарайчика, ни речушки через дорогу. За водой приходилось ходить на родник.  До него было 5 минут ходу и было тяжело таскать ведра с водой во время полива.  Все свои ведра и лопаты мы хранили под открытым небом, доверяя скромное имущество милости Божьей. Зато вдоволь было дров от спиленных  на участке деревьев. Добираться было очень далеко.  От ближайшей автобусной остановки – тридцать минут в гору. А ведь все приходилось таскать на себе. В общем, все в новом участке было уже не так. Не так мило, уютно и хорошо, как на нашем старом садике. Там как-то все было в радость. А на новом месте – все было как-то через силу, с натугой. Долго мы осваивали эту целину. Год за годом к грядкам прибавлялись  все новые и новые. Постепенно и там мы стали выращивать все, что положено: картошку, морковь, капусту, зелень, огурцы и помидоры. Были у нас и ягоды – малина и клубника. Но  все уже было не так… Мы так и не смогли осилить всего участка и избавиться от всех деревьев на нем. Да этого, в общем-то, уже было и не нужно. На тот момент наша семья сильно поубавилась. Остались мама да я. Все остальные уже разъехались. И нам было достаточно того, что мы разработали на нескольких сотках земли.





Мамина стряпня.


Никогда, никогда в жизни я не забуду того чудесного запаха, который разливался по всей нашей квартире и за ее пределами, когда мама пекла для нас что-нибудь вкусное. В выходной день, в воскресенье она любила побаловать нас блинами. Запах этих блинов достигал нас, пока мы еще спали в своих кроватях. И когда ты просыпался, то ты уже понимал, что сегодня на завтрак тебя ждут самые вкусные во всем мире  – тоненькие и румяненькие, до обалдения вкусные мамулины блинчики. Вкуснее, чем у нее, я не ела ни у кого – со сгущенкой  и смазанные сливочным маслом. Мамочка очень любила, чтобы мы ели их горячими, поэтому мы усаживались за стол постепенно, по мере пробуждения. А потому тебе на тарелку тут же  один за другим, с пылу-жару попадали эти самые наивкуснейшие вещички. В это время мамино лицо светилось от счастья не меньше, чем наши довольные лица. Она была счастлива от того, что так счастливы мы!
Да, она умела побаловать. И очень часто стряпала. И не только блины. У нее были свои фирменные блюда – это большой пирог с колбасой и картофелем, порезанным тонкими пластиками. М-м, какая вкуснятина!
И вы знаете, соседи наши по подъезду часто маме говорили: «Елена Абрамовна, ну невозможно рядом с вами жить! Ведь такие ароматные запахи постоянно разносятся из вашей квартиры, что мы ни о чем уже и думать не можем, как только о ваших пирожках! Даже по улице идешь, и то пирогами от вас пахнет!» Мама заливисто смеялась на такие их слова, и предлагала угоститься пирожками. Вообще, у нас в подъезде было принято угощать друг друга тем, что есть вкусного. И поэтому часто мама угощала, например, соседку, а та, в свою очередь, угощала нас тем, что испекла сама.
Вообще, она у нас была большая мастерица не только на выпечку, но на многие вещи. В детстве меня было очень трудно накормить, поскольку я была очень избирательна в еде. Я плохо дружила с кашами, не любила картофель в вареном виде. А лук (жареный, вареный)  мы не могли есть всей семьей, кроме мамы. Поэтому мама, зная наши особенности и предпочтения, естественно, что учитывала их и подстраивалась под нас.  Она никогда не клала лук в суп, так как знала, что нас с него мутило, даже от одного его запаха. И  кроме того у нее был дар Божий – вкусно готовить. В каждое свое блюдо мамочка клала особую приправу на букву «Л», а поэтому все у нее получалось вкусным. И эта ее приправа называлась вовсе не лавровый лист, как вы только что подумали, а «любовь». С такой приправой было вкусным буквально все – и супы, и каши, и тем более пироги.  И дома мы питались именно так – с аппетитом.  Чего не скажешь про другие места, где нам приходилось есть. Со мной бывало так, что я часами могла сидеть за столом в чужих местах, и вталкивать в себя то, что никак не желало заталкиваться. Мука была тяжелейшая и страдания неимоверные. Дома же было все «полюбовно», с приправкой.
Помню  вот такой случай. Я пришла домой с фигурной секции – голоднехонькая. Мамуля в тот вечер приготовила вкусный ужин – потушила картошечку с мясом. Она наложила мне  ее в тарелку, и я начала уплетать за обе щеки.  А мамочка стояла и наблюдала за мной. И когда я в процессе поглощения невольно посмотрела на маму, то поймала на себе такой ее завороженный взгляд на себе, таким по-матерински счастливым был этот взгляд, что я вам даже не смогу и передать всех его оттенков. Одно я понимала уже тогда точно, что мамочке было очень приятно смотреть на то,  с каким аппетитом я  все это поедаю. Ее сердце буквально ликовало и пело в те сладостные для нее минуты, когда она видела, как ее чадо довольно приготовленным ею ужином. Это было, пожалуй, наивысшей наградой для ее не избалованной вниманием души.   
Еще помню, как мамуля рассказывала, что  как-то она  решила приготовить картошку с мясом. Она говорила, что  получилось тогда почему-то только четыре, а не пять кусков мяса. Но они были такие большие, что она подумала, что мы, будучи сами еще маленькими, не сможем съесть их целиком, и уж тогда от всех понемногу, но достанется и ей. И что же вы думаете? Она рассказывала, что мы с таким аппетитом стали поглощать все, что она приготовила, что ей ничего и не оставили… А она просто смотрела на нас и удивлялась нашему аппетиту.  Ей так хотелось тоже попробовать, что же там за такая вкуснятина получилась, что даже Таня ест так, что за ушами треск стоит. Но она не успела и ахнуть, как мы все и съели. ((( Я сама не помню этого эпизода из нашей жизни, лишь только по маминому рассказу. Но мне так было жалко дорогую мамочку, что мы ей ничего не оставили и даже не спросили, почему она не ест вместе с нами. Как часто мы, дети, к большому нашему огорчению, бываем эгоистичными и невнимательными.
Но мама всегда учила нас заботиться друг о друге. И у нас дома было заведено правило, что если кого-то где-то угощали конфетой, то было принято делиться со всеми. Да-да, вы правильно поняли! Конфетка разрезалась ножом на равные пять частей, а от этого она становилась еще слаще, еще вкуснее.  И если мы или мама были в гостях, то всегда приносили домой «гостинцы», которые потом тоже делились со всеми. Я помню, что эта привычка – делиться с мамой настолько крепко вошла в мою жизнь, что мне всегда чего-то не хватало, когда мамы не стало рядом, и не с кем было поделиться своими гостинцами. Вроде бы можно радоваться – съесть все самой, но вот радости особой не ощущалось. Конфеты, ни с кем неразделенные не были уже такими вкусными и сладкими. Они становились обычными.  И я так же помню и их пресный вкус.
Этот дар – вкусно готовить мама передала всем нам.  Наташа – это особый разговор, у нее всегда все вкусно. Но даже наши мальчики научились стряпать наивкуснейшие  мамулины блины. Помню, когда я была студенткой, то приехала погостить к Андрею со своей подругой. И что вы думаете? Утром нас разбудил такой знакомый и неповторимый запах  блинов. Андрей настряпал их целую гору!  Вообще, Андрей у нас очень вкусно готовит мясо, изумительный плов и другие блюда. Он тоже у нас хлебосольный, как и мамуля, и любит побаловать своих гостей, угощает всем самым лучшим, что у него есть.
И Дима тоже умел и любил  стряпать  блины. Помню, когда мама лежала в больнице, мы с ним были дома одни. И, видимо, ему захотелось чего-нибудь вкусненького. Было уже поздно, и я легла спать. Проснулась я от Диминого шёпота: «Та-ань, поешь блинчиков, пока горяченькие.»  Я с трудом открыла глаза и увидела перед собой тарелку с блинами, залитых сгущенкой. Димулька принес мне ее прямо в постель. Ну, конечно же, я не могла отказаться от такого знака внимания, и все блинчики были поглощены мной с аппетитом и благодарностью. Дима вообще любил что-нибудь постряпать - часто пёк для нас манник, коврижку или еще что-то. Знаю, что многие девчонки в его возрасте не умели делать тех вещей, которые умел готовить он.



Мамины гости.
У мамы были подруги, с которыми  они дружили много-много лет, с самой молодости. И они периодически собирались вместе -  то у одной из подруг, то у другой. Так называемый, мамин девичник.  Вообще, надо сказать, компания у них была замечательная. И я очень любила, когда они собирались у нас дома. В этот вечер всегда было весело, у мамы было хорошее, приподнятое настроение и часто слышался ее заливистый смех. Подруги у мамы были, что надо. В такие вечера они часто читали стихи, которые цитировались ими непременно наизусть, так что получались такие своеобразные литературные вечера.
Нам, детям, конечно, доступ за стол со взрослыми был запрещен. Нечего слушать взрослые разговоры. Но нам не шибко-то и хотелось, поскольку, что и за интерес сидеть там с ними и скучать. Мамуля всегда нам накрывала отдельный стол. Все праздничные кушанья, которые стояли у взрослых, конечно же, стояли и у нас. А при таком раскладе событий нас и тем более не тянуло туда.  Мы знали, что это время мамино, что сейчас не нужно ее дергать и отвлекать от гостей. Ведь должна же она хоть немного пожить своей жизнью.
Помню еще такой случай. У нас дома должны были собраться дома гости. Мамочка, естественно, готовилась к их приходу. Было наготовлено множество разных салатов, фирменных маминых пирогов. Гостей ждали, а их все не было и не было. Телефонов в то время у нас тоже не было и позвонить было неоткуда. И  я в своем детском сознании сохранила ту печальную картину – накрытый к приходу гостей стол , а гостей так и нет. И помню, что мне тогда было очень жалко мамочку, которая столько сил и времени потратила на то, чтобы все это приготовить, которая столько времени их ждала, и все напрасно. Я помню, что я уже легла спать, а в гостиной комнате так и горел свет в ожидании нерадивых гостей. Уж и не знаю, почему так получилось, что никто не пришел. Не могу сказать. Но помню это далекое детское воспоминание, и чувство сожаления к мамочке до сих пор скребет у меня на сердце.
А так мамочка, повторюсь, была очень гостеприимной.  Она часто могла кого-то повстречать на улице и упросить зайти к нам в гости.  Я и сейчас не перестаю восхищаться ее человеколюбием и радушием. И как ее одну на все это хватало?
Не было такого, чтобы  гости могли застать ее врасплох. Она умела мастерски приготовить что-нибудь оригинальное, как говорится, из ничего.  Помню, что  как-то к нам пришли нежданные гости. Я про себя ужаснулась, так как знала, что дома не было ничего такого, чем бы можно было накормить и побаловать. Но каково же было мое удивление, когда через некоторое время я увидела, как красиво мама накрыла стол «из ничего», как она искусно смогла его сервировать. Среди всех ее многочисленных даров у нее еще было особое чувство прекрасного, которое выражалось в утонченном вкусе не только в плане одежды, но и так же в сервировке стола, в композиции цветов в вазе, в обстановке квартиры. Вкус был просто какой-то аристократический. Видимо, сказалась княжеская кровь ее мамы. Она любила, чтобы то, что лежит в тарелке, вызывало эстетическое наслаждение. Все должно было быть не только вкусным, но и красивым. И это было не только, когда у нас были гости. Это было всегда.
В детстве мамуля и нас старалась приучить к ножам и вилке, учила, как держать нож, как им пользоваться. Не скажу, что дома  мы пользовались ими постоянно, но первые уроки по их применению мы получили именно от мамочки.




Мамина травма.
Однажды, это было где-то зимой 1990 года, мамочка спешила на работу. Известно, что зима – время гололедное и скользкое.  И надо же такому случиться, что она, поскользнувшись,  не удержалась на ногах и со всего маху упала назад, очень сильно ударившись затылком об лед. Удар был настолько сильным, что  мамочка даже потеряла сознание на какое-то время.  Ее шапка улетела с головы далеко в сторону.  Какая-то добрая женщина, проходя мимо мамочки,  стала помогать ей подняться. Мама настолько плохо себя чувствовала, что не могла самостоятельно идти. Руки-ноги были вроде бы целы, но вот голова жутко болела. С большим трудом она дошла до школы и каким-то чудом еще умудрилась проработать там весь учебный день. Головные боли не прекращались, а потому она на следующий день обратилась к врачу. Я помню, что тогда ее положили в больницу с диагнозом «сотрясение мозга». Мамуле назначили какое-то лечение, так и не сделав ей никакого снимка головы, которая так и продолжала у нее жутко болеть. Время шло, а улучшений никаких не было. И только тогда врачей посетила мысль о том, что надо б сделать снимки. И вот когда их сделали, то оказалось, что у мамочки очень серьезная травма, с нарушением глазо-двигательного нерва и еще всякими там нехорошими диагнозами, которые я сейчас просто не смогу воспроизвести.
Вот с этого самого времени мамино здоровье, которое и без того не отличалось своей крепостью, стало хромать еще сильнее. С этого времени ее постоянными попутчиками, к великому нашему огорчению, стали эти самые головные боли, высокое кровяное давление, которое безудержно скакало так высоко, что было очень страшно за нашу нежную. И при всем этом мамочка еще продолжала работать в школе, зачастую на две смены. Поскольку она, как я уже отмечала, не любила и не умела жаловаться, то практически никто и не знал об этом ее недуге и о тех физических страданиях, которые она практически постоянно испытывала. Был редкий  и счастливый день, когда она чувствовала себя хорошо и когда у нее ничего не болело.






«Мамина» молитва.

Не мудрено, что первой моей молитве я научилась от мамы. Мы росли в безбожное время. О Боге тогда никто и не думал, считая это мракобесием. Но в самом начале 90-ых годов, когда железный занавес чуть приоткрылся, стала доступна такая литература, о существовании которой советский народ и не догадывался. Вместе с черной, белой магией, книгам по хиромантии и разным гаданиям можно было приобрести и хорошую духовную литературу, Библию. Вот видимо, так, в каких-то брошюрах, мамуля и вычитала эту самую молитву, которой меня и научила. Я помню ее прекрасно и по сей день: «На дело иду, Бога с собой зову, архангелы вперед забегайте, меня, рабу Божью Татьяну, от всех бед охраняйте». Молиться я тогда совсем не умела и не имела никакого представления о том, как это можно делать. Мамуля тоже, проработав всю жизнь учителем в советской школе, тоже не могла нам в этом особо помочь. Но думаю, что в глубине своего сердца мама верила в Бога, и понимала, что сама она не в состоянии защитить нас от всех жизненных неурядиц.  И, может быть, именно поэтому, ведомая желанием оградить нас и защитить от зла, она и предложила мне заучить эту немудреную молитвочку.  Я сама уже в ту пору стала задумываться о существовании какой-то Высшей и неведомой Силы, поэтому с легкостью приняла ее предложение. И не зная больше  никаких других молитв и, в общем-то, ничего о самом Боге,  я стала твердить ее везде по всякому случаю: когда шла на экзамены, тянула билеты, когда куда-то спешила, чего-то боялась или  о чем-то переживала. «Мамина» молитва, казалось, имела какое-то чудотворное действие. Помню мой самый первый яркий опыт с этой молитвой. Мы с мамой должны были уехать из города А в город Б, поскольку были билеты на поезд в городе Б. Мы заблаговременно вышли на автобусную остановку. Но по каким-то обстоятельствам нужный рейс автобуса отменили. А следующий рейс должен был прийти  слишком поздно, чтобы нам успеть на поезд.  Родственники, у которых мы остановились, уже отговаривали от ненужной поездки до города Б – нет смысла ехать туда, поскольку до отхода поезда осталось только 30 минут, а нам еще нужно было минут 40 ехать до вокзала, да еще за вещами в багажное отделение бежать. «Только время потеряете, - говорили они нам, - « и там, на ночь глядя, застрянете». Но нам нужно было обязательно уехать именно сегодня. Во-первых, в это каникулярное время мы бы попросту не смогли уже купить билетов до дома, а во-вторых – надо было на работу. И нам просто никак нельзя было опаздывать на этот поезд.  И вот тут я, осознавая серьезность ситуации, начала молиться с такой силой и с такой ревностью, как не молилась, наверное, никогда раньше. Автобус пришел. И мы с мамой все же, не смотря на уговоры родственников, уехали на нем. Я  всю дорогу молилась и просила Бога помочь нам успеть на поезд, твердя мамину молитву.  Время бежало. Подъезжая к вокзалу,  мы обе с тоской смотрели на часы. По всем показателям поезд должен был уже уехать. Но что-то говорило внутри – бегите, вы успеете. Добрый водитель высадил нас на самой привокзальной площади, хотя не имел право там останавливаться. Мы со всех ног побежали в камеру хранения. Это было далеко, на втором этаже. Сумок было тоже немало, и они были тяжелые. Но  я  все твердила и твердила свою любимую молитву. Мы бежали верой. Как на зло, наша платформа оказалась самой дальней, 23 путь. Мы спешили  по скользким  и холодным туннелям, подбадривая друг друга, и не зная, ждет ли еще нас там поезд. И, когда, изнемогая от усталости, мы, наконец,  поднялись на свой путь, то просто не поверили своим глазам – поезд уже лишних 15 минут стоял на своем месте, дожидаясь своих запоздавших пассажиров. Все вагоны уже были закрыты. Нас уже никто не ждал. Мы стали отчаянно стучать в первый попавшийся, пока нам не открыли удивленные проводники. Слава Богу,  мы успели!  Именно тогда я отчетливо поняла, что это не было простой случайностью. Это было настоящим ответом на «мамину» молитву. Это Бог вмешался и  так чудесным образом помог нам! Это Он сделал для нас это чудо. Это Он допустил что-то такое, что наш поезд, который никогда нигде не задерживается, по каким-то причинам сегодня не уехал по своему расписанию, а остался ждать. Ждать нас, благодаря «маминой» молитве!
Я помню, что мамочка не раз говорила, что  это Бог помог ей поднять нас. «Если бы не Бог, уж и не знаю, как бы я и справилась одна!» И действительно, ей больше не на кого было надеяться, кроме, как на помощь Всевышнего.






Свадьбы детей.


В начале девяностых годов у нас пошли свадьбы – прямо одна за другой. И буквально в течение полутора лет, мама сыграла три свадьбы своих детей.  Первым у нас женился Андрей, потом Наташа, а завершающим звеном в этой тройке был Дима.
Больше всего мама переживала перед первой свадьбой. Знаю, что она даже ходила на консультацию к своей приятельнице, которая недавно отыграла свадьбу своего сына, а потому мамуля просила ее поделиться опытом и премудростями этого непростого дела. Свадьба Андрюши и его избранницы Маши была в Ташкенте, где Андрей на тот момент учился на офицера.  И хотя мама была там не хозяйкой, но все же она активно курировала весь процесс свадебного пира.
Через год, в 1991 году вышла замуж наша Наташа. А еще через три месяца – Дима. Вот так как-то все быстро определились. А через год у молодоженов пошли и детки, мамины внуки. Надо сказать, что мамуля была хорошей тещей и свекровью. В дела молодоженов не лезла, но как-то всех жалела и помогала. Время тогда началось непростое, талонное да дефицитное. Зарплаты задерживали, платили мало. Если получалось где-то что-то отхватить в магазинах, то брали по несколько штук, чтобы потом можно было с молодыми семьями поделиться. Материнская забота делала свое дело. Ведь так хотелось помочь молодым семьям, которым так непросто было начинать самостоятельную жизнь в условиях дефицита.





90-ые годы.

Девяностые годы были особыми для нашей страны. Ну, во-первых, это, конечно же, связано с новым курсом, который выбрало наше государство.  А потому время стабильности и предсказуемости закончилось. Появились такие понятия, как талоны и карточки, увольнения и задержка зарплаты, и много еще чего ранее не изведанного советскими людьми. Именно в эти «бедные» и «голодные» годы мама пережила три свадьбы своих детей и рождение первых  трех внучат, потерю сада, выход на пенсию и мою учебу в вузе.  Я помню, как сильно в те времена стали задерживать зарплату – на несколько месяцев и даже на полгода. Но мы как-то выкручивались. У мамули был всегда какой-то дар – разумно расходовать деньги. Она никогда не тратила их в один момент. А в то нестабильное время это было тем более неразумно, поскольку ты никогда наверняка не знал, когда получишь следующую свою зарплату. 
После окончания школы я решила пойти по маминым стопам  и поступила сначала в педучилище. Учеба в училище была интересной и ответственной. Мне очень нравилось обучение в нем, и иногда случалось так, что я, сама того не замечая, могла  там засидеться допоздна.   В такие вечера, поздно возвращаясь домой, нередко по пути я встречалась с мамой, которая уже, переживая обо мне, шла меня встречать.  Так было приятно встретить лицо любимого и родного человека на какой-нибудь узенькой городской улочке. «Танюша, ну  разве можно так долго засиживаться? -  не строго выговаривала она мне – Я уже иду тебя спасать от всех твоих книжек и тетрадок!»
Свою педагогическую практику я проходила у мамы. У нас с ней был «спаянный» коллектив. Она помогала во всем мне, а я ей. Ее присутствие на уроках действовало на меня подбадривающее.  Оно и понятно, что нелегко быть молодым специалистом, когда у тебя нет ни опыта  работы, ни практики. Но хорошо, когда рядом есть «зоркая» и опытная мама, которая и совет даст, и с дисциплиной на уроке поможет, и вообще поддержит во всех отношениях. Мама, будучи по своему жизненному укладу более энергичной и живой, чем я, часто мне говорила: «Танюша, темп, держи темп! Ты не успеваешь за детьми! Ты должна вести их за собой, а не наоборот!»  И действительно, я зачастую не успевала тогда не только за непоседливыми детьми, но и за моей шустрой мамой. Она просто не умела у нас  что-то делать медленно. В том числе  и медленно ходить. Если мы с ней куда-то шли, то я буквально бежала за ней вприпрыжку, удивляясь, как  так она быстро передвигается. «Мам, никак не пойму, - говорила я, - вроде как мои ноги длиннее твоих, а ты так быстро ходишь, что я за тобой не поспеваю!» «Ничего, Танюша, жизнь всему научит!» - отвечала тогда она мне. И вы знаете, она оказалась права. Сейчас, спустя годы, ловлю себя на том, что и я теперь не умею медленно ходить. Когда я иду с кем-нибудь гулять, то часто слышу фразу: «Тань, ну куда ты так разогналась?! Мы ведь вышли на прогулку, а не на марафонский забег».
  Вообще, в профессиональном плане мама для меня всегда была большим помощником и советчиком. Она помогала мне и в подготовке к родительским собраниям, и в написании конспектов к урокам. Не скажу, что я по каждому поводу бегала к ней, но  за советами, конечно же, обращалась. Нам так повезло, что пару лет, перед самым выходом мамы на пенсию, мы с ней занимали один кабинет на двоих. Это было замечательное время. Мы жили и работали с ней душа в душу. И чего нам, действительно, было делить? Вся наглядность и все пособия, которые мамуля накопила за годы своей работы в школе, плавно перешли ко мне. Для меня было тогда очень удобно, что я работаю в кабинете со своей мамой. Я могла спокойно остаться у нее на уроках, чтобы проверить стопки тетрадей своих учеников. Если бы в паре со мной была не мама, то тогда бы мне приходилось проверять их не в нашем кабинете, а где-нибудь в учительской или таскать их домой.  Помню, что мы всячески старались сохранить перед нашими учениками, кем являемся друг для друга. Мамуля звала меня всегда по имени-отчеству,  и я, конечно же, тоже. Какое-то время эта наша тайна была нераскрытой. Но потом все же кто-то  от кого-то узнал. Но узнал и узнал. Нет проблем!
Когда я  работала  в школе, то поступила в институт. И хотя и я, и мама тогда работали, но из-за того, что зарплаты сильно задерживали,  отъезды на сессии были всегда проблематичны в финансовом плане.  Часто случалось так, что мама отправляла меня на учебу, выгребая все последние деньги, чтобы только я не голодала в чужом городе. Конечно же, в эти минуты, мамуля, как всегда, думала только о нас, а не о себе. Она даже не задавалась вопросом: «А как же я? На что же буду жить я все это время?» Ее материнская любовь всегда была самоотверженной и жертвенной, прямо, как в Библии. Эта любовь, которая все переносит: «любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит»… 
  Мамочка, действительно, не искала своего, не мыслила зла. Вообще, она была на удивление очень гармоничным человеком. В ней уживалось столько много всего доброго! 
 Благодаря вот этой ее заботе и финансовой поддержке, она дала всем нам высшее образование. Сама она не смогла закончить института в свое трудное время – рано уехала из дома и рано начала сама себя содержать. Некому было ее поддерживать материально. Наоборот, она же сама еще и помогала своим родителям и ее младшим братьям и сестрам, так что все заработанные деньги зачастую проходили мимо ее собственных нужд.
Вот именно поэтому она так хотела, чтобы мы все получили достойное образование. И она не просто хотела, но сама лично все делала для этого. Я помню, какой праздник устроила мамочка, когда я вернулась домой с дипломом о высшем образовании. Она накрыла такой красивый стол и приготовила столько много всего вкусного! По праву можно сказать, что если бы не мамина поддержка и не ее забота, то никакого диплома могло и не быть в те непростые годы. Так что этот мой университет мы закончили с мамулей вдвоем. Мой диплом – это ее заслуги, это ее диплом в первую очередь.
 Как жаль, что я в свое время не сказала ей об этом. И еще очень много, чего не сказала, что нужно было бы. Ведь так много причин и поводов поблагодарить наших бесценных мам за все то добро, что мы ежедневно получаем от них. Как горько, что очень поздно мы все это осознаем! Что так медленны на добрые слова признания, что наше позднее зажигание зажигается слишком поздно! Зажигается тогда, когда нас уже не могут услышать чуткие мамины уши. И сейчас, когда нашей драгоценной мамочки уже нет рядом, я снова и снова ловлю себя на том, что много не досказала, многого не доделала, многого не дослушала.  С какой бы жадностью я сейчас бы послушала ее рассказы о ней же самой. Как много вопросов бы я ей задала и о сколь многом хотела бы с ней посекретничать! Ведь сейчас, когда мы сами стали взрослыми, мы могли бы общаться с мамой немного на другом уровне. Ведь тогда, по нашему малолетству и нашей незрелости она не могла нам рассказать многих вещей. А сейчас, я уверена, что рассказала бы. Мамочки не стало, и я поняла, что так непростительно мало знаю о ней. Хотелось бы намного больше. Гораздо больше! А сейчас, увы, уже никто не сможет поведать нам ни о ее первой любви, ни о ее девичьих мечтах и грезах, ни о детстве.  Как непростительно мало мы знаем о наших мамах! И чем старше я становлюсь, тем все отчаяннее и все больше нуждаюсь в маминых советах, в ее присутствии. И даже не потому, чтобы вновь и вновь получить ее заботу и любовь, а потому, что с годами  так хочется уже возвращать то, что когда-то было вложено в тебя с такой любовью. Сейчас уже давно настало время, чтобы отдавать.  И отдавать в первую очередь той, которая должна  была получить от нас то, что когда-то вложила. Так хочется сказать ей много добрых и нежных слов, которые когда-то она говорила нам. Цените каждый миг с любимыми, которые дарит нам Небо! Будьте благодарными и щедрыми на добрые слова! Замечайте то малое, что делается ради вас и для вас. Ведь любовь зачастую проявляется в этих малых мелочах, в знаках внимания, и в повседневных делах, которые мы делаем друг для друга. Не скупитесь на то, чтобы сказать своим матерям, как много они значат для вас в вашей жизни. Ведь каждая из них достойна благодарности. Ведь мамы – самые верные и надежные друзья.
В свои юные годы, пока я еще тогда училась дома и жила рядом с мамой, то сочинила про мамочку стишок. Конечно же, он может показаться каким-то уж чересчур простоватым  и даже патриотичным. Но он был написан вполне искренне. Помню, что я даже не показала его мамуле, поскольку не считала его достойным. А, может быть, и зря. Это была моя внутренняя попытка отблагодарить ее. Но ведь надо же когда-то детям уже выходить за рамки внутреннего монолога в благодарности к своим матерям! Пора рассказать вслух, как они дороги нам, пока они еще могут слышать и видеть нас. Ведь время так неумолимо бежит и наши часы расставания с ними приближаются с каждым днем…
Итак, вот тот самый мой неказистый стишок.
                ************
Самый близкий, родной для меня человек – это мама.
И любовь к ней гореть будет тысячу лет, словно пламя.

Самый нужный и верный в беде человек – это мама.
Ты в несчастье своем рядом с нею не встретишь обмана.

Ведь она не предаст, не покинет, не выроет яму.
Знай, и помни про это, дружок, береги свою маму.

Ты, мамуля, поверь, этот стих – не реклама.
Просто, правда, с тобой хорошо, моя милая мама.

Но к несчастью, порой, мы бываем жестоки, упрямы.
Но выносят все зло от детей наши нежные мамы.

Мне пока не понять то, что жизнь – злая драма.
Ведь со мною живет и меня стережет моя зоркая мама.






Какая милость Божья в том, что мы не знаем
ни дня, ни часа, ни обстоятельств своей смерти.


Часть вторая. Жизнь «после». Другое измерение.


И сейчас мы подобрались к заключительной и самой грустной, самой несправедливой  истории из всей нашей и мамочкиной жизни. Об этом никто из нас не любит ни говорить, ни вспоминать. Можно было бы закончить наше повествование на счастливой ноте, но мне подумалось, что как-то будет несправедливо по отношению к нашей мамочке умолчать о том, какие тяжелые муки пришлось ей пережить в ее последние минуты жизни. Она всегда и во всем у нас была героиня. И смерть у нее тоже стала геройской.  Нам  трудно понять, почему и для чего Небо уготовало ей именно такой страшный конец.  Такие муки и пытки  для той, которая и не жила никогда для себя; которая всю жизнь отрывала  от себя все самое лучшее, чтобы  только у нас все в жизни сложилось хорошо. Уж точно мамочка заслужила тихой и безмятежной старости, заботы и опеки со стороны выросших и окрепших детей. Но всему этому не суждено было сбыться в ее жизни. Она не дожила  ни до появления на свет многих своих внучат, ни до появления правнуков. Она так и не успела, как говорится,  пожить для себя.  Сейчас у нас появились и возможности отблагодарить ее, но не стало самого главного и дорогого человека, кому хотелось бы эти благодарности возвратить.
Незадолго до этой трагедии, мамочка вернулась с Черного моря, на которое ездила с Наташей и двумя своими внуками – Вовочкой и Викулей.  Она приехала такая счастливая, загорелая и отдохнувшая. Ее лицо буквально светилось. И своей подруге она даже сказала: «Ну вот, детки мои выросли и теперь можно пожить  и для себя..» Но не суждено было сбыться этим  ее ожиданиям.
В тот страшный день, 29 августа, 2000 года, уж так получилось, мамочка была дома одна. Я на тот момент жила в другом городе.  А братья наездами приезжали домой к маме. У них жизнь тогда была командировочная.  Последним, кто видел ее живой, это была мамина приятельница Надежа Ивановна. Она –то нам и рассказала, что мамочка была такой счастливой в тот вечер! Но Надежде Ивановне надо было куда-то идти, а мама все ее уговаривала остаться: «Да посиди еще немножко, ну ведь так давно не виделись!» Но приятельница все же ушла, оставив мамочку дома одну. Ничего, абсолютно ничего не предвещало никакой беды. Это все было уже вечером, около 17 часов. А около 19 часов  к нам приехал мамин брат дядя Валера, который и застал первым кульминацию этой трагедии. Дядя Валера часто транзитом проезжал наш город, а потому у него был свой ключ от нашей квартиры. Он рассказывал, что в тот вечер ноги сами несли его в наш дом, он буквально летел вприпрыжку. И когда он открыл входную дверь, то его буквально окутал столб черного дыма. Было ясно, что в квартире пожар и очень сильный. Из-за гари и смока ничего не было видно. Дядя вызвал пожарных. Когда те начали тушить огонь, то обнаружили, как им показалось, труп мужчины.  Дядя Валера подумал, что это, возможно, наш Дима, а мама, скорее всего,  сейчас в саду.   Добрая соседка вызвала  милицию, и скорую помощь для нашей мамы, которая должна была по ее мнению с минуты на минуту вернуться из сада в такую трагедию.  Но мамочке неоткуда было возвращаться. Она уже была дома.  Когда пожар был потушен, то выяснили, что  в квартире было не тело мужчины, а женщины, нашей мамочки. Просто ее халатик так сильно на ней обгорел, что пожарные приняли его за мужскую рубашку. Ее тело было не только обожжено огнем, но и все истыкано ножом. Буквально все – лицо, живот, грудь. Это было зверское убийство с поджогом. Убийца хотел скрыть следы своего преступления, и, покидая нашу квартиру, поджег в ней все, что только мог – шторы, кровати с подушками, диваны, стенку.  Вся квартира была залита кровью. Было видно, что в ней происходило что-то ужасное и нечеловеческое. Стены, пол, обувь в прихожей были в потоках, в брызгах крови.  А ванная комната была просто залита кровью.  Шторы, которые мамочка постирала и которые сушились в ванной, были насквозь пропитаны кровью. Что этот варвар там с нею творил? Кто эти люди? Сколько их было? За что??? Почему??? Сама же мамочку нашли в гостиной комнате возле книжного шкафа с сильно обожженными руками, которыми, видимо,  она еще пыталась тушить пожар.
Вы можете себе представить, какой кошмар нам всем тогда пришлось пережить. Нет слов, чтобы передать всю скорбь и боль утраты, ужас, тоску, изумление, горечь и все то, что приносит с собой смерть любимого человека. Особенно такая страшная смерть. Непонимание всего происходящего от такого фашизма и зверства по отношению к беззащитной и очень даже доброй женщине ввергло нас всех просто в жуткое состояние. Мы не понимали. Ничего. Никак. Кто? За что? Что нужно было этому страшному человеку, которого и человеком трудно назвать? Кому помешала бедная пенсионерка, так любящая жизнь?  Ведь у нее было столько планов на будущее, которые она хотела реализовать! Кто безжалостным образом все это перечеркнул в ее жизни??? Ведь мамочке был-то всего 61 год. Еще можно было жить и жить! Вся ее жизнь была очень непростой, а смерть - в  циничных пытках и муках просто ошеломляла нас.
Это было очень тяжелое время для каждого из нас. Мы враз все осиротели. Кто-то решил все за нас и забрал у нас нашу нежную и чуткую мамочку, нашего земного Ангела-Хранителя.  Нам всем было очень тяжело. Братья были вместе, когда им сообщили эту страшную новость. Они буквально летели на машине домой на огромной скорости сотни километров  из другого города. Наташеньке отправили телеграмму без объяснения всех страшных тонкостей. А мне сообщила  об этом абсолютно чужая женщина из соседнего дома. Тогда не было сотовых телефонов. Да и простой-то стационарный телефон был уже роскошью. Поэтому родня нашла с помощью телеграфистки телефон этой женщины, которую попросили сообщить о том, что наша мама умерла.  Утро было раннее. Еще не было и 7 часов. Я подскочила в кровати от внезапного звонка в дверь.  Я даже не могла и предположить, какая страшная весть ждала меня за этой дверью. За порогом стояла какая-то женщина. Было видно, что она чем-то недовольна. Видимо тем, что это поручение пришлось выполнить ей, да еще в столь ранний час. Она холодно сообщила мне, что ей нужна Таня.
- Это я.
- Мне велено передать, что у вас умерла мама.
Я не могла поверить ее словам, голова пошла кругом, меня всю затрясло и отнялись ноги. На наши голоса выбежала  моя подруга, а я ушла в комнату, не в силах ни с кем разговаривать. Я ничего не понимала. Абсолютно ничего. Только буквально позавчера я разговаривала с мамочкой по телефону, она была жива и здорова. Что же могло случиться? Предчувствие  какой-то большой трагедии окутало мое сердце. Уже тогда, 28 августа, когда мы разговаривали с мамочкой, мое сердце было сильно  встревожено за мою нежную. Признаюсь, что мне было так тяжело, что я весь вечер прорыдала. У нас дома, в Серове,  на тот момент, благодаря Андрюше, был стационарный телефон. Я могла позвонить домой, а мне мама не могла. Поэтому мы перезванивались  либо с телеграфа, либо я звонила от соседки с ее домашнего телефона. Тот наш последний разговор был  с телеграфа.  И он был примерно следующего содержания.
 - Танюша, ну что же ты так давно не звонила?
- Мамочка,  так мне сказали, что ты с моря приедешь только в конце августа. Я ведь совсем недавно была дома, пару недель назад, думала, что ты уже вернешься с поездки, и мы увидимся, но так тебя и не застала.
- Да не говори, Танюша,  мы с тобой разъехались буквально на каких-то пару часов.  Ты уехала, а я в этот же день приехала. Очень обидно!
Потом мамочка рассказывала, как они чудесно отдохнули с ребятами, но потом она рассказала мне следующее:
- Танюш,  а ты знаешь, к нам ведь тут на днях залазили в квартиру.
- Как залазили? Кто?
- Представляешь, я легла спать  и проснулась от того, что мне в лицо светит фонарик. Я вскочила и смотрю, как какой-то парень стоит на стремянке со стороны улицы и ножницами отрезает сеточку от комаров на окне. Потом, его то ли кто-то спугнул, то ли ему что-то не понравилось и он со стремянкой перешел к другому окну, что в гостиной.  Я притаилась и наблюдала за всем этим, что будет дальше. Ребята были тогда дома, все уже спали. А в гостиной спал Володя, Андрюшин товарищ.  В общем, этот парень, снова разрезал сеточку и стал пытаться открыть окно. И вот тогда я уже начала будить Володю: «Володя, проснись, проснись, к нам лезут!»  «А? Что такое?» - спросонья закричал Володя. И, видимо, грабитель услышал мужской голос,  и убежал. Больше его не было.
Эта мамина история очень встревожила меня. К нам никогда и никто не лазал. Наша квартира находилась в самом центре города, на перекрестке двух центральных улиц. И надо было быть просто безумцем, чтобы полезть  к нам в таком хорошо просматриваемом месте. К тому же у нас нечего было красть. Только что закончились голодные 90-ые годы. Да и какие богатства могла накопить многодетная женщина?  К тому же уже пенсионерка. Все это было крайне странно и неприятно.  Я представила свою отважную мамочку среди ночи, разбуженную фонарным светом и мне стало жутко за нее.  В тот вечер  я провела в каких-то безудержных рыданиях и молитвах о ней.
И вот сейчас мне сообщают, что ее уже нет живых. Что же могло случиться? Я начала звонить по всем телефонам в  Серов. Домашний телефон не отвечал. Звоню на другие номера родственников. Взял трубку дядя  Валера и начал рыдать: «Танюша, ма –ма-ма-му у-у-у-у-би-ии…» У него трубку забрала двоюродная сестра Наташа и очень аккуратно сказала мне, что мама умерла не своей смертью. «Таня, давай приезжай сразу ко мне, а не домой. Ваша квартира опечатана. Подробности расскажем потом.»
Этот путь на пассажирском поезде был очень тяжелым и долгим. Мне казалось, что  так долго и нудно я никогда в жизни не ездила. Я не могла  плакать. Не могла даже говорить. Сердце словно обвернули свинцом. На вокзале меня встретили и отвезли на квартиру к родственникам. Почти все уже были в сборе.  Все, кроме Наташеньки. Ей, бедной, еще предстоял долгий путь в полторы тысячи километров. Помню, как в квартире у сестры мы так тепло обнялись с Андрюшей. Он подошел ко мне с заплаканными глазами и обнял по-братски. Он ничего тогда не мог мне сказать, кроме «Танюха….» . Помню, что эти его объятия были красноречивее всех слов. Мы обнялись и просто начали рыдать на плече друг у друга.
Время до похорон тянется всегда в каком-то другом измерении. Кто знает, тот подтвердит. Тяжело от всего. От какого-то ожидания. Тяжелым был каждый день, каждый час. От страшной утраты, от непонимания, от безысходности.  Ты не можешь ни спать, ни есть. По крайней мере, у меня было так.  От этого у меня начала болеть голова. Периодические приступы рёва тоже не приносили облегчения. Сердце сжалось и законсервировалось.  В потере близкого и родного человека для меня страшнее всего три момента. Первое, это когда тебе сообщают о самой потере. Второе, это когда тебе предстоит твоего любимого увидеть в гробу. И третье, это когда этот гроб начинают заколачивать. Для меня нет страшнее этих трех моментов в жизни.
30 августа, вечером нам предстояло привезти нашу квартиру в маломальский вид, поскольку похороны должны были проходить оттуда. Ее вид был ужасающим: черные прокопченные потолки и стены, залитые к тому же кровью. Все надо было  хотя бы протереть. Большую помощь в этом нам оказали люди из моей церкви. Они помогли вынести на улицу обгоревшую мебель и помыть полы и стены, вставить разбитые при тушении пожара стекла. Я чувствовала, что в то время была не в состоянии руководить всем этим уборочным процессом. И благо, что нашлись люди, которые взяли на себя эти функции.
Помню, что когда я зашла в ванную, то там сидела и плакала Танечка Махова, моя подруга из церкви. На ее долю выпала уборка в ванной. Она плакала и причитала: « Что же они тут такое делали, варвары. Ведь все, все в крови. Танюша, я замочила тюль, промыла в семи водах, а она все еще вся в крови… Что же они тут такое с ней делали?» Никто из нас тогда не был способен ответить на этот вопрос…
31 августа, в последний день лета, предстояло привезти нашу мамочку домой, в нашу некогда такую уютную и любимую квартиру. Это был по-своему страшный день. Пишу о своих личных впечатлениях и ощущениях. Тогда я очень боялась увидеть мамочку в гробу. Настолько сильно, что сбежала из дома, когда ее должны были привезти. Я была совсем еще тогда глупая. Я ушла  с подругой Юлей подальше, в другой двор, чтобы не видеть всей этой страшной разгрузки. Время шло, и надо было идти домой. Уже все из наших побывали у гроба. Кроме меня и Наташеньки. Если бы она была рядом, то, наверное, мне было бы легче. Меня предупредили, что мамочка совсем не похожа на себя. Что она вроде как и не она… Так оно и оказалось. Ее тело было настолько неузнаваемым, что при опознании родственники даже сомневались – действительно ли это она. Пришлось даже вызывать медэкспертизу, которая лишь по зубам определила, что это  и есть наша мамочка. В морге ее обработали, как могли, стараясь замазать ножевые ранения на лице, синяки и ссадины, ожоги. Как я не настраивала себя, но все равно не была готова к тому, что пришлось там увидеть. Никакого сходства с любимым и родным обликом. На лице был толстенный слой тонального крема. Ее красивый аккуратненький носик был разбит и вдавлен в лицо, губа разбита и подрезана, на подбородке зияла ножевая рана, которую так и не смог спрятать маскирующий крем. Наверное, это неправильно, что я все это описываю. Простите, что с такими жуткими подробностями. Просто она не заслуживала всего того, что судьба с ней сотворила… Она не должна была там лежать в таком виде. Она так хотела жить и растить своих внуков, радоваться каждому новому дню! Она так отчаянно нужна была нам всем, а вместо этого она лежала в неузнаваемом и совершенно чужом облике. Стараясь найти хоть что-то родное от мамочки, я подумала, что уж руки-то точно должны были остаться мамиными. Я хотя бы потрогаю ее нежные руки и поглажу их на прощание. Но, открыв покрывало, я ужаснулась еще больше. Мамочкиных рук не было. Вместо кистей были култышки, обвязанные бинтом. Тогда я подумала, что уж ноги-то, мамины ноги я точно узнаю из тысячи. Я отодвинула покрывало со ступней. Она была в плотных черных колготках. И на большом пальце ступни я увидела ту самую мамочкину косточку, которая  у нее была. Это единственное, что я признала на любимом теле.  Все остальное было неузнаваемым. Значит, это действительно была она.  Эта ночь у гроба была жуткой. О сне не могло быть и речи. На похороны даже приехал папа. Он,  который с детства боится покойников, всю ночь просидел рядом с гробом. Для него это был настоящий подвиг.  Он тоже, как и все мы, был в своем горе.
 Мы ждали нашу Наташеньку, которая должна была приехать. В то время, перед началом учебного года так было тяжело с билетами. Но она смогла добраться лишь только 1 сентября утром. Она приехала с Викулей, своей дочкой. Поезда были переполнены, и чтобы не опоздать, ей даже пришлось ехать на такси с Нижнего Тагила. Каким-то внутренним своим чутьем она тоже догадывалась, что мамина смерть была не своей. Но и подумать она не могла, что настолько страшной она была…
День мамулиных похорон был назначен на этот день, 1 сентября. Страшная ирония судьбы! В этот день мамочка обычно всегда возвращалась домой с огромными букетами цветов. Самых разных! Мы всегда расставляли их во все вазы, которые только находились в нашем доме. Мамочка очень любила цветы! Особенно розы. И в этот день у нее тоже было много цветов. Вся дорога была усыпана розами, звучал школьный звонок. Последний для нашей мамочки. Было очень много людей. Город был буквально повержен в изумление. Мамочку очень многие знали.  И многие любили и уважали.  Многие учителя города, не смотря на торжественные линейки в этот день, все же нашли возможность придти, чтобы проститься с нашей мамой. Очень многие учителя из первой школы,  в которой мамуля проработала 18 лет, тоже смогли придти.
Я помню, что на удивление был очень теплый и солнечный день, как будто сама природа пыталась согреть своим теплом наши осиротевшие сердца. Но ничто и никто не сможет заменить собой маму.
Как во сне я помню весь этот печальный день: похоронную процессию под звуки колокольчика, периодически сменяющегося оркестром; отпевание в церкви и такое ужасное для меня заколачивание гроба, означающее, что больше уже никогда-никогда  ты не сможешь увидеть и прикоснуться к тому, что так дорого твоему сердцу; жуткая тишина на кладбище, когда только и были слышны комки земли, обрушившиеся на крышку гроба, которая постепенно таяла и таяла у тебя на глазах, пряча в себе все самое бесценное.  А потом были поминки в ресторане, после которых мы невесело пошли домой. Я помню, что был уже вечер. Мы все были уставшие и измученные несколькими бессонными ночами. Другое измерение времени давало о себе знать. Моя милая Наташенька организовала нам чистые постели, и мы почти сразу легли спать.  И я даже смогла забыться и проспать всю ночь.




Грустное время с грустными заботами.

Проснувшись наутро, я отметила, что головная боль прошла. Что не говори, а сон принес хоть какое-то облегчение.  Теперь нам предстояло сделать ремонт в нашей любимой квартире. Ведь не могла же она оставаться в таком мрачном состоянии. И знаете, уже потом, когда я анализировала всю эту ситуацию, то поняла, что  пожар в квартире был для нас своего рода каким-то благословением, потому как, занимаясь ремонтом, мы были заняты делом, и мы могли на какое-то время забыться от своего горя. Эти ремонтные работы хоть как-то отвлекали нас от злой реальности.
Нам предстояло очень много работы – перестирать все шторы, одежду и постельное белье в доме, которые прокоптились от пожаров; сдать в химчистку сохранившиеся ковры и паласы, еще раз все перемыть, побелить потолки и стенки, покрасить окна, двери и полы; поменять в некоторых местах электрику, пострадавшую во время пожара. В общем, дел было невпроворот.  И опять же нам на помощь пришли люди из моей церкви, которые помогали белить и красить. Папа тоже какое-то время был там с нами, стараясь, чем только мог, помогать нам. И мы были очень благодарны ему за это.
Временами было так тяжело от всего этого закопченного ужаса.  Помню, что однажды я услышала, как Наташенька моя сильно расплакалась. Я поспешила к ней, и увидела, что она сидит на том самом месте, кто погибла наша мамочка, рядом с книжным шкафом. Сидит и горько плачет. На обуглевшем полу она увидела запекшиеся от крови и потому въевшиеся в пол мамины волосы. «Фашисты. Гады. Изверги. Бедная наша мамочка!» - рыдала она.  И таких рыданий у нас было на дне несколько.
Время шло, и день за днем наша квартира стала преображаться, все больше и больше походя на наше любимое гнездышко. Да, в ней не стало диванов и каких-то стульев, какой-то мебели. Но ведь большая часть имущества осталась, слава Богу. Правда, еще много лет после этого события оставался въевшийся в саму мебель, в многочисленные книги запах пожара. И вообще, никакая потеря имущества не могла сравниться с нашей главной потерей. Мы были бы счастливы лишиться всех земных ценностей, лишь бы только мамочка была жива! Но судьба не дала нам такого выбора, а все решила за нас…


Особый случай.
 Вопрос о том, кто же мог совершить все это зверство, больно царапал наши сердца. Ответа на него мы так и не находили. Ну не было у мамы врагов. Тем более таких злодейских.  Уголовный розыск прощупывал все варианты, какие только можно было предположить. Было установлено, что те пацаны, которые за день до трагедии залазили к нам в квартиру, никак не замешаны в этом деле. То были обыкновенные воришки, которых быстро нашли. Прорабатывались так же и другие возможные версии. Нас с Димой приглашали на  беседу в уголовный розыск, пытаясь узнать круг маминого общения. Но загадка  пока так и оставалась неразгаданной.  Не лишним будет сказать, что это незнание того, кто совершил убийство, естественно, откладывало свой отпечаток на нашу тогдашнюю жизнь. Мы понимали, что убийца, а возможно, он был и не один, а целая группа, не найден, что он сейчас спокойно разгуливает по земле, что очень вероятно, что у него проблемы с психикой, а это значит, что он в любой момент мог появиться снова. За своей следующей жертвой. Скажу честно, что было жутковато оставаться дома  без ребят. И вот, какая история  приключилась со мной и с Наташей, когда  мы остались дома одни. Братья уехали по делам.  Здесь было какое-то жуткое стечение обстоятельств. Я сидела в одной из комнат, когда ко мне пришла Наташа и сказала:
- Таня, позвонил Андрей, и сказал, чтобы мы из дома не высовывались,  никуда не ходили, никому не открывали и вообще сидели тихо.
- А что такое случилось?
- Не знаю, он ничего не объяснил, но сам был очень встревожен. Наверное, ему стало что-то известно, но он просто не стал нам говорить.
- Хорошо, будем тихонько сидеть.
- Таня, но если что, то главное – не молчать – открываем окна, если надо – выбиваем стекла, зовем людей на помощь, и если будет нужно, то выпрыгиваем из окон.
- Хорошо, но будем надеяться, что до этого не дойдет у нас.
 Немного стало не по себе от всего этого.  И мысль о том, что убийца может придти снова, стала еще более навязчивой. Я убавила громкость синтезатора до самого минимума, на котором тогда играла. Через какое-то время снова пришла Наташа.
- Танюш, там кто-то стучится.
Нам обеим стало не по себе. Мы никого не ждали. У ребят были свои ключи от дома. Кто же это может быть? Мы обе, тихонечко подкрались к двери, пытаясь понять, кто же за ней стоит.  Была тишина. Тогда я решила осторожно посмотреть в глазок, чтобы разобрать, кто же к нам все - таки пришел. И вы не поверите, но как только я приложила глаз к двери, как увидела, что прямо на меня сквозь дверь вставляется какая-то трубка, которую я приняла за дуло пистолета. Это было так реально похоже на пистолет – прямо сквозь дверь и прямо в мой глаз. В какие-то доли секунды у меня сработало чувство самосохранения, и я так ломанулась от двери, уклоняясь от выстрела, что снесла на своем пути все, что только было можно, а именно телефонную полочку со множеством предметов на ней. Полочку я снесла ничем иным, как собственным лицом. Весь удар пришелся на область под правым глазом и переносицу. За мгновение не стало  в прихожей ни нас, ни телефонной полочки. Зато все это сопровождалось таким грохотом, что теперь уж нам точно было не утаиться от убийцы.  Упавшая и разбившаяся полочка предательски нас выдала. Было трудно ее не услышать. Мы с Наташей  побежали в детскую комнату и уже начали открывать окна, чтобы, в случае чего,  звать людей на помощь. Мы были так сильно напуганы!
-  Танюша, ты вся в крови! Что там случилось? Кого ты там увидела – спросила меня Наташа.
-Я сама не поняла, что это было, но мне показалось, что мне сейчас выстрелят прямо в глаз - я увидела наставленную в меня трубку.
В дверь кто-то отчаянно колотил, да так сильно, что не было совсем желания туда идти. Мы не знали, что делать. Но что-то делать было нужно.  В окно как-то не совсем хотелось прыгать средь бела дня, надо было во всем еще раз разобраться. Выстрелов никаких вроде не было слышно, но грохот в дверь продолжался.  Мы снова подошли к двери.
- Кто там? Что вам нужно?
В ответ тишина, лишь стук в дверь.
- Кто там? – еще громче спросила я. У меня не было уже никакого желания подходить снова к глазку.
И наконец-то мы услышали ответ: «Да это я, Света! Что у вас там такое стряслось?»
- Света, это точно ты? Ты одна?
- Ну, конечно же, я одна!
Вы и представить себе не можете, как мы были рады тому, что это была всего лишь Света, Наташина подруга, которая очень нам помогала в те трудные дни. Когда мы открыли ей дверь, и она увидела мое окровавленное лицо с царапинами и вспухшим глазом, а на полу – разбросанные вещи и полочку, то ей трудно было поверить, что у нас ничего не произошло.
- Что у вас тут случилось все-таки? Что за грохот я тут услышала? Я думала, что на вас уже кто-то набросился и убивает!
 - Света, почему ты не отвечала, когда я спрашивала?
-Так как не отвечала, я только и делала, что кричала, да стучала! Так что же тут произошло?
Я поведала ей историю с дулом пистолета, который был направлен прямо в мой глаз.
- Ну надо же! – воскликнула Светлана. Так ведь это же я, когда зашла в ваш подъезд, увидела рядом с дверью выпавший глазок с трубочкой. Он, видимо, отлетел, когда кто-то уходил, хлопнув дверью. А ты, Таня,  стала смотреть в глазок как раз в то время, когда я его вставляла в дверь. Вот это стечение обстоятельств!
 - Ну да, это так было похоже на дуло пистолета! Я думала, что меня сейчас убьют. И инстинктивно отпрянула от двери и снесла полочку.
- Ну, девчонки, вы даете! Я тоже думала, что вас тут уже режут!
Вечером, когда приехали братья, они увидели меня во всей своей красе. К тому времени мой синяк под глазом засиял желтыми и синими красками,  с огромной царапиной под ним.  Так же еще две кровавые царапины были на переносице. А сам глаз изрядно припух. Андрей с серьезностью выслушал наши дневные приключения, и понял, насколько мы были напуганы ситуацией.  Было принято решение не оставлять нас дома одних. С той минуты братья дежурили по очереди, кто-то из них всегда был с нами рядом.  Оказалось, что Андрюша, когда выезжал в тот день из города, пробил колесо. Это его очень встревожило, поскольку то же самое случилось с ним, когда он в последний раз уезжал из дома перед маминой гибелью. Он принял это за недобрый знак, а потому позвонил нам домой и предупредил, чтобы были осторожными, упуская подробности. Мы же слишком серьезно подошли к его совету.
Помню, что потом, уже в этот же вечер, мы все вчетвером лежали у нас  в зале на ковре (ведь диванов у нас уже не было) и со смехом вспоминали все наши дневные похождения. Смеялись тогда до слез. Димулька, наш главный юморист, уж очень старался, чтобы нас развеселить.  Я и сейчас помню тот чудесный вечер. Помню наш смех, пусть несколько истеричный, помню ту какую-то теплую обстановку и наше родство душ. Несказанное тепло проливается в моей душе при этом воспоминании, ведь  мы все, дети  большой семьи,  были рядом. Роднее нас в те минуты никого не было.  Это общее горе еще больше объединило всех нас. Мы чувствовали любовь и заботу друг о друге, и нам так было хорошо вместе.  Мы понимали, что очень скоро должны будем снова разъехаться по своим делам взрослой жизни, и потому наслаждались этим недолгим совместным общением.




Еще один «подарок» судьбы.

Чтобы не травмировать ребенка,  дочку Наташи, которой тогда было 8 лет, мы отправили ее к родственникам в Верхотурье на то время, пока мы занимались ремонтом квартиры.  Прошло уже 2 недели с момента нашей семейной трагедии, и настало время нам разъезжаться. Первыми на очереди была Наташа с Викулей. Поскольку уже завтра у них должен был быть поезд, то Викулю привезли к нам. Квартира была уже в хорошем состоянии – светлая и чистая, но наш ребенок все равно боялся в ней находиться, особенно в темноте.  Поэтому мы всячески ее забавляли, чтобы у нее не было страха. Поскольку Андрюша вынужден был плотно заниматься своими текущими делами по работе, то основное время в качестве охранника с нами проводил Димулька. И вот надо же такому случиться, что в последний вечер, да еще именно тогда, когда с нами ночевал напуганный ребенок, с нами произошла очередная оказия.
Надо сказать, что Димулькин был хорошим охранником  и службу свою нес исправно. Уж и не знаю, как так получилось, но  именно в этот вечер он отпросился у нас на полчаса сходить по своим делам. Не предвидя ничего в этом худого, мы с  легкостью его отпустили.
И вот как дальше стали развиваться события. Буквально через пять минут после его ухода, у нас в квартире потух свет. Абсолютно. Сначала мы  не придали этому особого значения. Ну, подумаешь, света не стало! В первый раз что ли? Но все бы и ничего, но когда у  нас выключают свет в доме, то я уже точно знала,  в каких соседних домах он пропадает одновременно с нами. Но там свет был. Светофоры на перекрестке тоже работали, хотя и они были с нами в одной системе.  Это показалось мне странным. Неужели отключили только наш дом? Но каково же было мое изумление, когда я посмотрела  в глазок и увидела, что в подъезде свет был.  Мы подумали, что возможно выбило пробки в квартире. Проверили, но и они, недавно замененные, были в порядке.  Немного нами стало овладевать прежнее состояние, но самое главное было в тот момент – не дать понять ребенку, что мы боимся. Мы с Наташенькой, как только могли, делали беззаботные лица и «заговаривали» ребенку зубы. В подъезд мы уже боялись выглядывать. Нам казалось, что вокруг нас опять повсеместно расположились убийцы, которые только и делают все, чтобы выкурить нас из дома.  Мы попытались тогда позвонить по телефону соседке со второго этажа, но было такое ощущение, что и телефон отрезали. Он вел себя как-то странно. Гудки не проходили. Ну и в самом деле, что доброго мы могли подумать в тот момент, когда все обстоятельства были против нас. Нам казалось тогда, что это чей-то тонко продуманный план: дождаться, чтобы мы дома остались одни. Как только Дима вышел из дома, нас сразу же отключили от света, от цивилизации и сделали все, чтобы выкурить нас из квартиры. А как только мы высунем нос, нас тут же стук и все. Но самое главное, на тот момент мы больше всего были встревожены тем, что сейчас с нами рядом находилась маленькая  и напуганная девочка, наша Викуля.
Мы стали в очередной раз пытаться дозвониться хоть до кого-нибудь. Свершилось! Первым счастливым обладателем нашего встревоженного звонка стала все-таки соседка тетя Лена. Она обрадовала нас тем, что у нее свет есть. Мы были несказанно за нее рады! Тогда мы стали звонить в ЖКХ, пытаясь вызвать электриков. И тут нам Бог послал такую чудесную женщину. Мы описали ей  по телефону ситуацию,  и она каким-то чудом поняла, кто мы такие. О трагедии с мамой в то время буквально знал весь наш небольшой городок. И она осторожно спросила у нас: «Так вы что ли из той самой квартиры?»
- Ну да,- сказала Наташа, - и Вы понимаете, как мы боимся. Как только мы дома остались одни, у нас тут же потух свет. У всех вокруг есть, а у нас одних нет. Да еще с нами маленький ребенок, который боится темноты. Помогите нам, пожалуйста!
Добрая женщина заверила нас, что как только вернутся электрики с заказа, она сразу же пошлет  их по нашему адресу. Потом она еще раз позвонила нам, сообщив, сколько человек придет и в чем они будут одеты. Благодарю Бога за ее чуткое сердце! Ведь как-то же она прониклась нашим страхом и догадалась, что мы будем бояться теперь открыть дверь любым посторонним людям. Мало ли кто может придти к нам под видом электрика? Сам перерезал провода,  а потом под видом электрика перерезал уже не только провода, но и еще кое-что. В  общем, с фантазией у меня всегда было все в порядке.
 Помню, что в тот вечер я так молилась Богу, как, наверное, никогда в своей жизни. Я собрала в памяти все библейские обетования, которые знала о сохранности жизни. Я просила Его, чтобы Он окружил наш дом своими добрыми ангелами и разрушил все планы тьмы. И чтобы, самое главное, сохранил жизнь нашего ребенка. Молитва действительно дает мир и облегчение. На сердце тогда мне стало намного легче.  Викуля вскоре уснула, и нам стало спокойнее за нее.
 А потом пришли электрики.  Я еще не сразу их пустила, долго выспрашивая, кто они. Но нам было не до шуток, когда рядом был маленький ребенок.  Мы не собирались сдаваться просто так. Электрики сразу приступили к делу. Они очень долго разбирались в причине того, что нас обесточило. И в квартире смотрели, и в подъезде долго лазали по разным коробкам, которых  наверху  было великое множество.  И когда они нашли причину, то были очень и очень удивлены.
- Вот ведь, подумать только! Да такие штуковины перегорают раз в 50 лет! Это большая редкость,  когда именно они выходят из строя! Вот ведь, какое стечение обстоятельств у вас!
Да уж, со стечением обстоятельств у нас в последнее время было все в  полном порядке!
Когда же пришел Димулька, то увидел, что мы в его отсутствие время зря не теряли, а провели его, что называется, весело.
-Девочки, ну вас и на пять минут оставить нельзя! Обязательно у вас что-нибудь да происходит!
- Вот и правильно, нечего нас оставлять и на пять минут! – дружно отозвались мы с Наташей.







Очередной шок. Убийца найден.


Пришло время нашего расставания. Каждый из нас уезжал с тяжелыми думами. Убийца пока так и не был найден. Мы все разъехались, а «смотрителем» за домом остался Димулька.
Жизнь наша «продолжала продолжаться». Дни и недели тянулись невеселой чередой, больно царапая наши души тяжелой утратой. Октябрь пришел на смену сентябрю. И однажды как-то осенним днем  мне позвонил Дима.  Его голос был очень взволнован. Я сразу поняла, что произошло что-то важное.
- Таня, нашли убийцу мамы!
И тут он поведал мне все подробности, которые повергли меня в еще больший шок. Убийцей нашей мамочки оказался 13-летний подросток, с которым она занималась прошлым летом уроками русского языка. Дело в том, что у мамы были знакомые из Азербайджана, которые попросили ее позаниматься с детьми их друзей, которые только-только переехали в нашу страну и практически совсем не умели говорить по-русски. Мама не отказала им, и почти все лето занималась с их детьми, чтобы как-то помочь им потом в обучении в русской школе.
Уголовный розыск вышел на него не случайно. Оказывается, соседи в день трагедии видели у нашего подъезда лиц нерусской национальности. Таким образом  они попали в список подозреваемых. Сначала парень от всех обвинений категорически отказывался, но когда его привели в нашу квартиру, то его там словно «понесло», он стал геройски рассказывать о своих гнусных делах. Все его показания и рассказы были записаны на видеопленку, которую потом дали посмотреть нашим братьям, поэтому нам в подробностях стало известно, как это все происходило в тот страшный вечер.
Он пришел к нам домой в тот вечер не для того, чтобы позаниматься русским языком, а для того, чтобы убить. Это было запланированное и обдуманное убийство. Версий мотивов совершенного им преступления следователи  услышали несколько. Было похоже, что он сам так и не понимал, для чего и почему все это совершал. То он говорил, что пришел за деньгами, то потом уже утверждал, что поспорил с друзьями на пять тысяч рублей, что сможет убить человека.  Еще одна версия мотива – его заставили сделать это. Но кому была нужна наша мамочка – пенсионерка? Факт тот, что он пришел. Но не с учебниками,  а с ножом. Мамуля пригласила его войти в комнату, в которой начала готовиться к занятию. Он вошел и сразу же ткнул  ее ножом в живот. Несколько раз .  Естественно, что она не ожидала такого  резкого поворота событий. Наверняка, у нее, как и у всех нас был немой вопль к нему: «За что? Почему?»  Мамочка пыталась воззвать к его разуму, к совести, которые, похоже, были малознакомы этому человеку. Она попыталась выбежать к входной двери, но он преградил ей путь, ударив ножом в подбородок. От сильного удара у него сломалось лезвие ножа. Мамуля стала кричать и призывать на помощь. Но к великому сожалению никто из соседей ее не услышал. Она снова сделала попытки вырваться, но, истекая кровью, силы постепенно покидали ее. Тогда он ударил мамочку кулаком в лицо, и она упала. Когда же пришла в себя, то закрылась в ванной комнате. Вот почему там было так много крови! Все потому, что она провела там много времени, затыкая свои многочисленные раны находящимися там шторами и тюлевыми занавесками .   Мамочка стучала палкой по трубам в ванной, пытаясь привлечь к себе внимание соседей, но, к сожалению, они, хотя, как выяснилось потом, и слышали эти ее стуки, но никак не приняли их за воззвание к помощи умирающего человека.
Коварный убийца, поняв, что жертва теперь не в его досягаемости, пошел на хитрость. Сначала он всячески пытался выманить мамочку из ванной комнаты, говоря, что все осознал и раскаивается в своем зверстве. Он просил у нее прощения, извинялся и каялся. Потом сказал, что сожалеет о содеянном, а потому уходит из квартиры. Он специально громко хлопнул входной дверью, а сам притаился на кухне. Бедная и доверчивая наша мамочка! Наша добрая и великодушная! Она  поверила ему на свою беду и покинула свое спасительное убежище. Она какое-то время прислушивалась к тишине, а потом начала тихонечко прокрадываться к прихожей. А в это время изверг набросился на нее с табуреткой со спины, совсем с противоположной стороны. Что и говорить, но силы у них, конечно же, были не равны. Мамочка была уже вся изранена и потеряла очень много крови.
Все, что происходило тогда в тот роковой вечер, было рассказано и показано обстоятельно тем, кто совершил это убийство. Весь этот кошмар был записан на пленку, которую потом дали посмотреть Андрею и Диме. Нам  же с Наташей не  позволили посмотреть эти все кошмары. Это было действие не для слабонервных.  Даже ребята наши не могли на все это глядеть.  Убийцу так «понесло», что было видно, что он чуть ли не гордится тем, что совершил. Не было и тени какого-то сожаления или сочувствия, раскаивания. Димуля сказал, что самое обидное, что он понял из всех этих сцен насилия, было то, что у мамочки была пару раз возможность все-таки от него сбежать или привлечь к себе внимание. Один раз она была у окошка, но, видимо, не нашла чем его разбить, чтобы начать звать на помощь.  Так же она была в прихожей, и только какие-то доли секунд ей не хватило, чтобы открыть дверь и выскочить за порог. Бедная, наша нежная мамочка! Даже тут, на пороге смерти, она оставалась педагогом. Она пыталась достучаться до сердца своего губителя, задевая и пробуждая в нем хоть что-то человеческое. Но его сердце где-то уже успело огрубеть и очерстветь… Он остался глух и слеп ко всем ее воззваниям.
Я долго размышляла над тем, почему же так получилось, что наша энергичная, жизнелюбивая мамочка позволила какому-то душегубу так над собой издеваться? Ведь она не была из робкого десятка, она умела за себя постоять. Почему же так получилось, что ее смог одолеть какой-то 13-летний мальчишка? Я думаю, что этому несколько объяснений.  Да, конечно же, это случилось потому, что с самого начала  ей было нанесено несколько ножевых ранений, и на глазах ее силы таяли.  Я вспоминаю историю одного мужчины – здоровенного такого «будулая», которому тоже пришлось пережить ножевое ранение. Он рассказывал, что когда его подкололи, то он, думая, что еще полон сил, решил догнать своих обидчиков, думая, что в два счета с ними разделается. Он побежал, но успел сделать всего несколько шагов и осознал, что силы слишком быстро его покидают, так как   они утекали с кровью. В итоге он просто упал на землю, так и не догнав тех людей…
Что же говорить о нашей бедной мамочке? Она тоже уже истекала кровью и изнемогала от множества своих ран, и  ее силы тоже стремительно покидали ее.  К тому же тот подросток совсем уже не был похож на подростка. Когда я его увидела, то подумала, что ему лет 16-17. Он был очень крупного телосложения. И, не имея сострадания, ему, такому огромному, совсем не трудно было  расправиться с 61-летней пенсионеркой.
И еще, я просто уверена, что она была в шоке, и не могла поверить происходящему.  А шок, как известно, очень часто вводит людей в ступор. Она просто не верила реальности! Она не ожидала. Она, прожившая такую непростую свою жизнь, все же не была к этому готова – к такой жестокости, хладнокровию, цинизму.   Ну не хватило ей, нашей нежной и чуткой мамочке,  всей своей жизни, чтобы вместить в себя то, что люди, в которых ты вкладываешь свою душу и время, люди,  которым ты идешь навстречу и помогаешь им в их  же нужде, могут вот так, бесчеловечно, ни за что тебя начать убивать. В твоей же квартире.  Без причины.   У нее просто не состыковывалось все это в голове. Она никогда не обладала всеми этими гадкими качествами. Она смотрела на мир  через призму своих добрых глаз, а потому  и привыкла верить людям,   привыкла откликаться на их просьбы, понимать и принимать. 
Но основной причиной ее «поражения»,  большим психологическим барьером для нее было – это поднять руку  на ребенка, который, впрочем, вел с ней совсем не детские игры.  Я убеждена, что это было основным сдерживающим фактором в ее самозащите. Не могла она использовать его же методы – взять нож и размахивать им. Возможно, и скорее всего, что она как-то защищалась и не бездействовала совсем. Но не могла  ответить ему  тем же. Ведь этот парень оставался для нее в первую очередь ее учеником, а значит тем, в кого она вкладывала всю себя.  Она всегда была добросовестной. Во всем. И особенно тогда, когда дело касалось учительства. Она умела доходчиво и терпеливо объяснять, и могла это делать до тех пор, пока не увидит, что материал усвоен. И хотя в этот раз он пришел к ней не с книжками и тетрадками, а  с заранее подготовленным орудием для убийства, он не переставал оставаться для нее учеником, которого она сейчас старалась спасти от самого же себя, взывая к его совести и разуму. Пытаясь пробудить в нем хоть что-то человеческое. Даже в такой своей ужасной смерти она продолжала оставаться Педагогом  с большой буквы.  Это было ее выбором – сохранить свою порядочность и широту своей безграничной души.   Потому что не могла она иначе. Потому что не умела и не хотела быть другой. Потому и в смерти своей она осталась сама собой – благородной и великодушной. Доброй и беззащитной. Беззащитной даже тогда, когда смогла бы себя защитить и постоять за себя.  И эта ее беззащитность  тоже была ее выбором.  И доверчивость – тоже. Она привыкла доверять. А  потому и сейчас, истекая кровью, поверила своему коварному убийце, умолявшего ее о прощении, когда она сидела в ванной комнате. И в этом вся наша мамочка. «По плодам их узнаете их» - сказано в Библии.  Ее добрые и великодушные «плоды» налицо. Она и подумать не смела, что можно каяться и просить прощения без сожаления и искренности. Она никогда так не поступала. А потому и поверила, в свой роковой раз. Так что это ее так называемое «поражение» оказалось величайшей из всех побед, когда- либо одержанных ею: не ответить злом на зло. Сохранить в себе благородство и не потерять человечности в таких бесчеловечных обстоятельствах. Но слишком велика оказалась цена этой победы…
В конце концов, после многих таких попыток спастись и повлиять на разум своего убийцы, мамочка, истекающая кровью, упала в зале возле шкафа. А он, чтобы замести  следы своего преступления, решил поджечь квартиру. Он взял, стоявшие у нас на стенке духи, одеколоны и дезодоранты и стал ими обрызгивать предметы вокруг, чтобы лучше горели. Таким образом, он прошелся по комнатам, везде  разводя огонь. Квартира начала разгораться. Но даже и тут он совсем не торопился уходить. Такое ощущение, что он смаковал и наслаждался тем, что в ней происходило.  Он зашел в нашу детскую комнату и увидел там компьютер. Включил его и попытался, видимо, на нем поиграть. Я прихожу в исступление при этой ужасной картине!  Только представьте себе: разгорающаяся в пожаре квартира с умирающей в ней женщиной, а вы включаете компьютер, чтобы поиграть на нем!  Я не вмещаю это в себя! Когда же он через некоторое время решил обойти квартиру еще раз, чтобы проверить, как она горит, то увидел в зале еще живую нашу мамочку. Она лежала все на том же месте, возле шкафа, пытаясь затушить ладошкой огонь рядом с собой. Вот почему ее ручки были такими обгоревшими. Ее кисти очень пострадали, потому что она,  истекающая кровью, израненная и избитая, из последних своих сил пыталась сохранить свое гнездышко от пожара. Гнездышко, в котором вырастила своих детей, и в котором было столько счастливых дней в ее и нашей жизни…  И сейчас она хлопала голыми руками по полу, по коврам, чтобы остановить пламя.
 «Ах ты, су…, ты еще живая?!» - завопил нелюдь на нее.  И начал добивать ее тем, что попалось ему под руку – креслом, палкой, ногой. После этого шансов выжить уже больше не осталось…
Жизнь самой лучшей для нас мамочки Земли оборвалась. Оборвалась тогда, когда она так еще хотела жить; когда она по-прежнему строила планы на будущее; когда она по-прежнему мечтала о многом. Кто-то взял и перечеркнул эти все ее планы. Ворвался  злым вихрем в ее и нашу жизнь и все разрушил. Решил по-своему – жестоко и несправедливо. Решил за всех нас.
Он побрызгал снова ее всем, что было, и снова поджег.  И, убедившись, что пламя набирает силу, спокойно покинул квартиру.  Чтобы продолжать  жить своей жизнью.
Не хочу, и не буду разводить философию по поводу того, как «Земля носит таких людей». Бог всем нам судья. Эта книга не о нем, а о нашей чудесной мамочке.



 

Сериалы из снов.

Вы когда-нибудь рыдали во сне, да так горько и безутешно, что просыпались от своих собственных всхлипов? Вы просыпаетесь весь в слезах и понимаете, что это был только сон.  И вас постигает либо чувство облегчения, либо разочарование – все зависит от того, что же вам  там приснилось.  После маминой утраты со мной подобное происходило несколько раз. И, конечно же, причиной всех этих слез была мамочка. Вы не поверите, но на протяжении нескольких лет у меня не было ни одной ночи, чтобы она мне  не приснилась. Каждую ночь я ложилась спать  и я знала, что эта ночь мне принесет встречу с той, по которой так скучает и так томится моя душа.  Ведь в них мамуля чаще всего была живая. Впрочем, сны были очень  разные по своему содержанию. И отношение мое к ним тоже было разное. Иногда я прямо хотела и ждала ночных сновидений. Иногда они меня будоражили так сильно, что я боялась уснуть. Практически все  они, до единого, были настолько яркими и правдоподобными, что, проснувшись, я часто плакала от их реальности.   В некоторых из них мамуля появлялась эпизодически, в некоторых  подразумевалось, что она где-то рядом, и я прямо чувствовала это всеми фибрами своей души, хотя  ее не видела. Эти сны, ночь за ночью складывались в свою какую-то отдельную, параллельную жизнь.  И так  получилось, что я стала видеть  не просто несвязанные друг с другом сны, а  объединенные одной единой нитью «ночные сериалы», как я их тогда стала называть. Каждый предыдущий сон по сюжету был связан с последующим. И, конечно же, весь сюжет крутился вокруг трагедии с мамочкой.   То я ее отчаянно искала ( и этих снов было больше всего),  то я  ее вроде бы видела, но не могла на нее смотреть спокойно, так как меня переполняли радостные чувства, и я чаще всего сразу просыпалась. В каких-то снах меня переполняло такое волнение за мамочку, что мне хотелось ее защитить, уберечь от чего страшного. А от чего? Я и сама не всегда понимала.  В некоторых снах я осознавала, что мамочки уже нет в живых, в некоторых – нет.
Помню такой сон.   Ко мне подбегает Дима и говорит:
 - Таня, ты чего здесь стоишь? Там же мама пришла!!! Она тебя ищет и ждет. Мы все уже собрались вместе, нет только тебя. Пошли!
- Дима, так как же мамочка пришла, если ее нет уже?
- Да все в порядке! Пришла! Она живая на самом деле!
-Как же живая?!  Ну ты что?
-Да говорю тебе, что живая она, я сам с нею сейчас разговаривал!
 - Правда?
- Танюш, ну, конечно же, правда! С ней все в порядке! Она живая, пошли – увидишь сама!
- Димуль, нет. Это мне просто опять сон снится, что мамочка живая. А на самом деле ее уже нет…  Вот я опять проснусь сейчас и снова буду реветь, что это сон. Сон, я тебе говорю. Это сон мне снится, что мамочка живая. Мне  каждую ночь все это снится и снится, и я ничего не могу с этим поделать…
- Да какой сон?! Я тебе говорю, что она живая!
-Нет, Димуль, сон.
-Танюш, да это в прошлый раз был сон, ты права. А вот сегодня – точно тебе говорю, что не сон. Ну, вот хочешь, я тебя сейчас ущипну?! Ты же ведь знаешь, что если во сне человека ущипнуть, то он непременно проснется, если он спит.
Тут Дима берет меня за руку и начинает ее щипать.
- Ну, вот видишь, я тебя ущипнул, и ты не проснулась, значит это не сон, а все на самом деле!
- Дима, неужели это правда, что мамочка наша живая?!!!
Я помню то неописуемое чувство несказанной радости  от надежды на встречу с мамой! Тогда я в очередной раз поверила в это. Но дойти до мамочки так и не успела, потому что проснулась от переполняющих меня чувств. Проснулась и опять разрыдалась от того, что в очередной раз это оказалось всего лишь сном.
А однажды я увидела такое жуткое сновидение. Действие происходило в нашей родной квартире.  Я помню, что я находилась в кухне. Вдруг ко мне, неожиданно тогда для меня, подошла мама.
- Танюша, доченька! – приветливо и ласково заговорила она со мной.
Но в тот момент, даже во сне я четко понимала, что мамочки уже нет в живых. И та, которая сейчас ведет со мной беседы, вовсе не моя мама. Это кто-то другой, чужеродный и жуткий.
- Уходи отсюда! Ты  вовсе не мама. Моя мамочка умерла, мы ее похоронили, ее больше нет. Уходи!
- Доченька, да что с тобой такое? Ты что ли не узнаешь меня? – и «мама» пыталась меня приласкать и обнять. Но острое мое восприятие и внутреннее чутье подсказывали, что я не ошибаюсь.
- Уходи тебе говорю! Нашей мамы больше нет! – не сдавалась я.
Тогда этот некто, выдаваемый себя за мамочку, стал на меня наступать.
- Танюша, почему же ты меня не узнаешь? Это же я, твоя мама. Я живая, доченька! – говорила она, все ближе и ближе подходя ко мне.
Я понимала, что если ОНО приблизится ко мне, то со мной произойдет что-то страшное, поэтому я взяла то, что было у меня под рукой, а именно сковороду и начала отчаянно колотить по его голове.  Все было настолько реально, настолько жутко! «Мама» закрыла от меня голову руками и начала причитать: «Танюша, доченька, что ты такое со мной делаешь? За что? Ты же знаешь, что моя голова и без того всегда болит!  Что же с тобой такое? Остановись!». Но я продолжала отчаянно колотить, вопя, что было сил: «Ты не мама! Ты –сатана! Во имя Иисуса Христа уйди отсюда!» И как только я произнесла эти слова, как только я упомянула имя Иисуса, лицо «мамы» стало на глазах меняться. За какие-то секунды не осталось ничего схожего с таким родным ее обликом. Передо мной стояло жуткое существо с ужасным, зловещим, полным ненависти взглядом. Оно было готово испепелить меня, если бы только могло. Из его пасти вырывались какие-то жуткие фразы: «Да, я не мама! Не мама!»  Голос был грубым, шипящим.
- Тебе говорю, - продолжала я молиться, - во имя Иисуса Христа и его крови, пролитой не напрасно, уходи отсюда и больше никогда не приходи!
Помню, что я побежала от этого чудовища в другую комнату, моля Бога о спасении. Но за мной уже никто не гнался. И я опять проснулась. Ощущение жуткости не оставляло меня очень долго. Я боялась заснуть и молила Бога о  том, чтобы такие кошмары мне больше никогда не снились. И Господь услышал меня. Никогда больше мамочка не снилась мне таким вот образом.
Вообще, надо сказать, что первые 2-3 года мама снилась мне ежедневно, а вернее, если можно так сказать, еженочно, независимо от того, хотела я этого или нет. Как я уже говорила, были такие сны, которые хотелось смотреть и не просыпаться, потому что в них мамочка была по-прежнему живая. А были такие сновидения, как, например, тот, что описала чуть выше, от которых было жутко и страшно. Но это было, скорее исключение. В основном были сны-сериалы, к которым я уже настолько привыкла, что и не представляла ночи без них. Я ложилась спать и наверняка знала, что будет продолжение. И  мое подсознание   продолжало выдавать мне то,  о чем  и я продолжала думать в минуты бодрствования – о любимой мамочке. 
Спустя 2-3 года я стала замечать, что сновидения о маме перестали носить «сериальный» характер, и мое подсознание стало брать редкие выходные дни. Потом эти «выходные» стали появляться все чаще и чаще. Но во снах я так же продолжала отчаянно искать мамочку, а когда видела ее живой, начинала рыдать. Иногда мое сердце охватывала такая тоска, что я сама себе спрашивала – откуда она, почему мне так тоскливо и грустно, когда мамочка моя вот здесь, рядом. И только, проснувшись, я понимала настоящую причину этой тоски: ведь мамочка оставалась живой только в моих снах, а не наяву.  Очень часто в своих этих сновидениях я признавалась мамуле в своей любви к ней и говорила, что нам ее очень-очень не хватает. И очень часто я искала ее, но она от меня неумолимо ускользала.
Время шло, и мои ночные свидания и поиски с мамулей становились все реже. Это меня даже стало как-то пугать. Я боялась, что она совсем перестанет мне сниться, и что у меня не станет этих встреч с ней. И я стала просить Бога, чтобы она продолжала мне сниться. И Господь всегда мне отвечал.  Я не злоупотребляла этими просьбами и не просила этих снов ежедневно. Но по моей мольбе Господь дарил мне эти встречи с мамочкой, видя, как я тоскую по ней.
Один из своих таких «вымоленных» снов я даже записала, поэтому он наиболее ярко и полно сохранился в моей памяти и сегодня. Эта запись была сделана мной 14.11.2005 года. Привожу ее в том виде, в каком она была записана тогда.
Вчера на ночь попросила Господа, чтобы мне приснилась мамочка. Я так по ней соскучилась. Так хотелось ее увидеть… И в итоге я в рыданиях проснулась в пять часов утра. Сон был такой яркий, такой реальный. После него я еще долго лежала и плакала, приходя в себя. Сон был непродолжительным, но настолько эффектным, что не могла я уже находиться в сонном состоянии. Стресс, переживаемый мною в нем, и чувства были настолько сильными и реальными, что пробудили меня, рыдающую прямо во сне. Вот этот сон:
Как будто бы была зима. Какая-то широкая улица большого незнакомого города. Я выскакиваю из дома, так как там мне было сообщено, что была мама, но она только что ушла, не дождавшись меня. Услышав это, я выбежала прямо в халатике на зимние и заснеженные улицы в ее поисках. И где-то вдали вижу, как она бежит от меня. Именно от меня. Она была в своем сером демисезонном пальто с норкой и в той самой норковой шапочке, в том самом любимом мною комплекте. Энергичная и изящная, моя нежная мамочка! Когда она увидела, что я ее догоняю, она не остановилась, но продолжала от меня убегать, оглядываясь назад, и что-то мне впопыхах крича. Я изо всей силы звала ее: «Мамочка, любименькая, подожди меня! Стой, мамочка!»
Мне было наплевать на то, что я в халате, что на меня смотрят прохожие, что на дворе зима. Я ничего не чувствовала – ни холода, ни неудобства, ни стыда. У меня было лишь одно непреодолимое желание – догнать мамочку, и оно захватывало всю мою сущность.  Я бежала и думала: «Нет, мамочка обязательно остановится. Она же видит, что я в одном халатике, она сжалится надо мной, ведь она моя мамочка, не может она не пожалеть меня!» Но она продолжала бежать. И было видно, что и она не хочет убегать. Я понимала во сне, что она вынужденно бежит от меня, против своего желания и воли. Все ее материнское естество противилось этому, но она почему-то не должна была встретиться со мною. И она продолжала бежать. Ей так трудно было делать это. Нет, не физически тяжело, а именно психологически, душевно – было видно, как мучительно ей было делать это – убегать от меня – плачущей и зовущей ее. Она не хотела, но продолжала  бежать от меня, не останавливаясь,  и все время, оглядываясь назад. И мы обе это понимали. Вся ее материнская душа противилась тому, что она не должна останавливаться. Почему-то она не должна была со мной встретиться.  Я не знала, почему. Но я ее отчаянно догоняла. Я звала ее и бежала. По дороге она обронила (или бросила специально?) свою ту норковую шапочку и еще шарфик – такой мягкий и нежный, беленький. Я по инерции пробежала мимо этих вещей, но потом остановилась и вернулась за ними. Они были такими дорогими моему сердцу! Не могла я оставить их на сером и грязном снегу. И уже с шапкой и шарфиком в руках я вновь принялась догонять мою нежную. Она была уже совсем рядом, всего в нескольких шагах. Я бежала и, рыдая, молила ее: «Мамочка, ну стой же, миленькая…»
И уже, когда я почти настигла ее, она, наконец, сдалась. Не выдержало ее нежное и чуткое материнское сердце такой боли, таких мук, такого крика моей души. Она остановилась, и я буквально ворвалась в ее объятия, плача и причитая: «Мамочка, я так соскучилась по тебе…  Мне так тебя не хватает»…
Я с ненасытимой жадностью целовала и целовала ее. И мне было так хорошо в ее драгоценных объятиях!  Мамочка тоже плакала, и тоже говорила: «Доченька, я так тоже по тебе соскучилась, мне так тоже сильно тебя не хватает!» И потом она стала мне что-то говорить. Она успела сказать мне всего 2 или 3 фразы, но от переполняющих меня чувств я проснулась…
Я  проснулась  от собственных всхлипов и содроганий всего моего тела. Проснулась и начала еще больше рыдать. Тогда я еще помнила эти ее слова, но потом забыла. Первое мое чувство от пробуждения – ужасная досада, что это всего-навсего сон. Досада от того, что я так быстро проснулась, не дослушала мамочку до конца, не досмотрела всего сна, не нацеловалась и не «наобнималась» с нею. Вот только мгновение назад она была в моих объятиях, и тут все растаяло с моим пробуждением…
Для себя я назвала этот сон как «Душевное расставание». Это было мое прощание с той, которую так сильно любила моя душа и по кому я так сильно скучала. В этом сне Господь дал мне с ней попрощаться, обняться. До этого все сны носили совершенно другой характер. Этим сном я как бы отпускала ее от себя. И она меня как бы благословила. Я не помню слов, которые она говорила мне в самом конце, но ощущение их какой-то важности осталось у меня до сих пор. Думаю, что если бы Богу было угодно, чтобы я их запомнила, то это непременно бы произошло. И я не делаю из этого проблемы, ведь это всего лишь сон.
Мне и сейчас продолжает сниться наша нежная мамочка. И довольно часто. Очень часто вижу ее в нашем родном гнездышке, где прошло наше детство. Но сны стали уже спокойнее. Нет больше этой надрывности души. Видимо, время делает свое дело и затягивает наши раны.   И до сей поры, когда она мне снится, мною овладевает непреодолимое желание защитить ее, уберечь от  чего-то страшного, от какой-то неминуемой беды.  Я смотрю на нее и часто не осознаю, почему же в моем сердце такая тоска, когда мама вот здесь, рядом… От чего или от кого мне так хочется ее уберечь?  И лишь, проснувшись, я понимаю причину этой неуходящей тоски…




Эпилог.

Очень грустно, что не дожила наша мамочка до стольких наших радостей и побед.   После ее ухода у нее родилось столько внучат! И уже есть правнук и правнучка. Ее настоящее счастье всегда было в нас, в ее детях. А потому  и наши дети, ее внуки, были для нее продолжением этого счастья. И очень больно за наших детей, что не увидели они такой своей замечательной бабули – мудрой и доброй, со светлой и вместительной душой. Поэтому с уходом из жизни мамочки осиротели не только мы, четверо ее детей, но и шестеро внуков и двое правнуков. И всем нам всегда будет не хватать ее  материнского тепла и заботы, ее заливистого и заразительного смеха, ее советов, ее писем, на  которые она всегда находила время и силы при всей своей загруженности;  ее   полных заботы и нежности слов: «Беги, не опоздай!»  перед дорогой. Да и много еще чего. Потому как материнскую большую любовь и заботу невозможно унять или ограничить … Она безудержная, а потому неподвластная объяснению. Она сродни Божьей безусловной любви.
Да, мамочки уже нет  среди живых не этой Земле. Но она по-прежнему живет в наших сердцах, в нашей памяти. Ведь такие важные люди, как мама, не могут просто вот так взять и исчезнуть бесследно.  За свою насыщенную и непростую жизнь она успела сделать слишком много хорошего и важного, чтобы уйти бесследно. Все, что она делала для нас и ради нас, она делала, будучи движима своей безмерной любовью, чтобы потом у нас все в жизни удалось.  Именно эта любовь помогала ей просыпаться очень рано и ложиться поздно. Именно эта любовь двигала ей, когда она весь выходной день проводила на кухне, чтобы приготовить нам что-нибудь вкусное: напечь целую гору блинов или пирогов. Именно ее любовь, заложенная Самим Богом в ее сердце, помогала ей, забывая о себе, жить нашими интересами, работать в две смены, отдавать лучшее нам.  И такая самоотверженная любовь непременно находит благоволение у Неба. Потому как Божья любовь тоже является жертвенной.
И я верю, что это наше с ней земное расставание временное. Это просто очередная разлука, которую надо пережить. Я верю, что настанет час, когда Иисус Христос явится  на Землю во второй раз, чтобы пробудить своих избранных детей от сна для жизни вечной.  «Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, а смертному сему облечься в бессмертие. Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное  сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: «поглощена смерть победою». (1 Кор. 15: 51-54).  «И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти  не будет уже. Ни плача, ни вопля, ни болезни, ибо прежнее прошло». (откровение 21:4). Надеждой на это и живы.
Посвящается нашей мамочке.
Не защитила, проморгала, прозевала
Твои страданья, мамочка бесценная моя!
Прости, что рядом не было, прости, что мало
Ты видела от нас заботы и тепла.

Ты лишь для нас жила, дышала нами, мама!
Ты все дала для четверых своих детей!
Своей любовью и заботой ограждала.
Так не хватает нам тех чудных, светлых дней!

Мне не хватает ласковой улыбки,
Любимых глаз и теплых, нежных рук...
Жизнь без тебя моя подобна пытке.
Любимая, ты самый лучший друг!

Увы... Осиротели... Потеряли...
Тебя, Сокровище, прости, не сберегли...
И если б только дали шанс, то б променяли
Богатства мира все, чтобы тебя спасти.

Ты так и не успела, дорогая,
Свои желанья и мечты осуществить.
Всю жизнь нам отдала, моя родная!
И  не успела для себя пожить...

Кто так поймет меня и нежно приголубит?
Кто скажет ласково мне: "Доченька, вставай!"
Никто с такой любовью не разбудит,
Не поцелует на дорогу, не забудет
сказать приветливо: "Беги, не опоздай!"

Никто так искренне не будет волноваться
За все мои нетвердые шаги...
Когда ты, мама, рядом, чего же нам бояться?
Не страшен ни мороз, ни лютые враги!

Ты берегла наш сон, за всех переживала,
И сердце ныло часто от тревог.
Слезинки с глаз своих украдкой вытирала,
Чтобы никто из нас увидеть их не смог...

Ты сильною была и ты одна лишь знала,
Какой ценою все тебе далось.
Ты с оптимизмом все преграды устраняла,
Чтобы у нас все в жизни удалось.

Тебе не надо было славы и богатства -
Ценила ты уют и чистоту.
Нас сохранила от людского чванства,
Взрастила в нас любовь и доброту.

Тебе обязаны мы всем, что мы имеем!
Добро, что в нас - твоих трудов плоды.
И будет горько, если не сумеем
Мы сохранить в себе твои старанья и труды.

Прости, родная, что не защитили,
И не спасли тебя от гнусных планов тьмы!
Что в страшный час мы не с тобою рядом были,
От мук и пыток мы тебя не сберегли!

Мамуленька, прости, моя родная,
За то добро, что не успели подарить тебе...
Что на земле тебе не создали мы рая...
Я верю, что Господь возьмет тебя к Себе!

Надеюсь я, что встретимся мы снова
В Небесной Родине, куда попасть стремлюсь.
Увижу там тебя, увижу Бога,
И с жадной радостью к твоей груди прижмусь!