Волчья падь. В старые времена, это была одна из непроходимых, удалённых от жилых мест, таёжных глухоманей. Огромный, тянущийся несколько километров овраг, упрятанный в непролазных дебрях вековой тайги. По-видимому, испокон веков, находили здесь приют грозные хищники, чьё имя носило это беспокойное место.
С Волчьей падью, было связано много жутких историй. О том, как исчезали здесь бесследно, заплутавшие путники. Но всё это было давно. За годы Советской власти многое изменилось.
Буквально в двух километрах отсюда, был проложен газопровод, ещё дальше новый населённый пункт. А у самой, некогда грозной Волчьей пади, возникла база отдыха. Внушительное двух этажное здание, прекрасно отделанное снаружи и внутри. С бассейном, сауной и прочими атрибутами отдыха.
Сразу уточним, здесь отдыхала элита химкомбината. Что касается названия, хотя хищники давно покинули эти места, прежнее название осталось. И те, кто собирался посетить это укромное местечко, говорили друг другу: «Ну, что, встретимся у Волчьей пади?».
Этим летом, где-то в половине июля, здесь произошло одно событие, которое будет иметь прямое отношение к дальнейшему рассказу.
Как только стемнело, из базы отдыха выехал «Джип», и быстро набрав скорость, помчался вглубь тайги. «Джип» мчался быстро и уверенно. Те, кто в нём находился, прекрасно знали эти места. Остановились они у оврага. Там внизу, на большой глубине, заваленной валежником, было некогда само логово Волчьей пади.
Из машины вышли двое молодчиков, крепкого сложения. Они неторопливо подошли к багажнику и открыв его, извлекли оттуда неподвижное тело, укутанное брезентом.
- Готов? – спросил один.
- Ещё бы, - ответил другой.
Они подтащили его к краю обрыва. Одновременный резкий рывок и не подающее признаков жизни тело исчезло в непроглядной глубине оврага.
Эти двое не проявляли, каких либо признаков суеты, спокойно выкурив по сигарете. Когда шум двигателей умолк, на это место из-за деревьев вышел человек. В наступивших сумерках, невозможно было рассмотреть его внешность. Угадывалась высокая, массивная фигура. Он подошёл к самому краю обрыва и став на четвереньки, прислушался. Слушал он долго и терпеливо, и кажется был вознаграждён за своё упорство. Там внизу, с непроницаемой глубины, раздался стон. Тогда незнакомец, трижды перекрестившись, начал осторожно спускаться вниз.
* * * * * *
После этого случая прошло два года. Сейчас в тайге хозяйствовал январь. Стояли сильные морозы. Редко кто, в это время посещал тайгу. Но ничто не останавливало завсегдатаев базы отдыха у Вол-чьей пади. В определённые дни, мощной техникой обновлялась до-рога, затем на более лёгком транспорте, приезжала публика. Вни-мательный наблюдатель, заметил бы, приезжали сюда одни и те же лица. Но оставим пока всё это в покое.
Совсем недалеко отсюда, на противоположной стороне гигант-ского оврага, стояло ещё одно строение, надёжно сокрытое от люд-ских глаз, среди неприступных скал и дремучей тайги.
Это была рубленая избушка. Она необычайно гармонировала с суровым окружающим пейзажем. В сенях, подвешенные к потолку, висело множество засушенных пучков трав, всевозможных кореньев, ягод.
Внутри избушки было тепло. Стоявшая посредине, аккуратно сложенная русская печка, была жарко натоплена. В одном из углов избы на крепко сколоченном стуле сидел пожилой мужчина, с вну-шительной бородой, и не менее внушительной растительностью на голове. Во всей его фигуре чувствовалась незаурядная сила. Он внимательно наблюдал за другим мужчиной, который лёжа спиной на полу, выжимал двумя руками, тяжёлый округлый камень, какими изобиловала здешняя местность.
- Всё, дядь Вань, больше не могу.
- А ты убеждай себя что можешь.
Упражнения с камнем возобновились. При последнем движении, этот подневольный гимнаст издал лёгкий стон.
- Ну довольно.
Тот кто упражнялся с камнем, поднялся на ноги. Это был мужчина лет тридцати, худощавый, бледный, волосы русые, лицо, по-видимому, когда-то было красивым, но его портили множество грубых шрамов.
- Переходи к верёвке.
Несмотря на испарину в лице и усталость, тот повиновался.
Занятия с верёвкой, заключались в поочерёдном напряжении мышц, позы были не подвижны, мышцы были напряжены максимально. Лицо дяди Вани выражало полное удовлетворение.
Внезапно у порога раздались какие-то звуки. Дверь открылась, и в избушку вбежал пёс, сразу внеся с собой невероятное оживление.
Это был крупный экземпляр кавказкой овчарки, у него было мощное сложение, густая длинная шерсть, прекрасного серого цвета, только вокруг пасти и глаз были тёмные оттенки.
- Ну что, Буран, нагулялся?
Пёс присел на передние лапы и оглушительно залаял, потом начал стремительно носиться по избе, явно не зная, куда применить свою энергию. Несмотря на свой грозный вид у него был какой-то младенчески невинный взгляд и это придавало ему особое очарование.
В порыве нежности, Сашка, так дядя Ваня называл второго оби-тателя этого жилища, чмокнул пса прямо во влажный нос, это вызвало очередную бурю собачьих восторгов.
Дядя Ваня прекратил все эти нежности коротким словом: «место!». Буран повиновался, улёгшись неподалёку от входа. Но это вовсе не означало, что он оставался безучастным к тому что начало происходить.
Хозяин избушки снял со стены, висевший на гвозде самодельный лук и пачку связанных стрел. И лук и стрелы были сделаны прими-тивно, по-видимому, не претендуя на то, что бы называться оружием. Усевшись на прежнее место, дядя Ваня жестом приказал Сашке, стать на противоположном конце избы.
Стрелы начали вылетать быстро и неожиданно. Уклониться от стрелы было пол задачи, нужно было ещё поймать её рукой. С пер-вой задачей Сашка справлялся легко. Со второй, только наполовину. Кажется трудней всего, в этой ситуации, было Бурану. Чтобы уси-деть на месте, среди бури этих стремительных движений, ему нужны были самые героические усилия. Но зато он с избытком компенсиро-вал это громким лаем, или повизгиванием.
Хозяин повесил лук на стену, не выразив по поводу этого этапа тренировок ни порицания, ни одобрения.
Минут несколько он сидел неподвижно, уставившись в пол, предо-ваясь каким-то мыслям. Сашка приходил в себя, расхаживая по избе.
Внезапно дядя Ваня, поднял голову и сделал движения рукой, по-видимому означающее, продолжай.
После этого, Сашка, подойдя к бревенчатой стене, начал наносить по ней удары руками и ногами, с различных позиций, то уклоняясь, то отскакивая, как бы уходя от невидимого противника. Натиск этот был довольно внушительным, удары казалось потрясают все стены.
Буран, несмотря на происходящий шум, кажется успокоился. Он дремал, положив голову на передние лапы. Наверное, он привык к подобным сценам.
Вскоре эти необычные занятия были окончены. За окном избушки наступали сумерки. Дядя Ваня встал и направился к одному из деревянных топчанов. Несмотря на массивность, двигался он удивительно легко, более того в этих движениях угадывалась какая-то звериная грация. Улёгшись на топчан, он сказал:
- Протопи-ка ещё разок.
В открытой дверце печи заполыхал огонь, отбрасывая причудливо меняющиеся блики по всей избушке. Буран открыл глаза и начал следить за этой завораживающей игрой пламени.
- Поразительный ты человек, дядь Вань, сколько живу у тебя, и ты ни разу не спросил, кто я, откуда, и что со мной случилось.
- Ничего нового, я бы не услышал, только то, что зло свирепст-вует вокруг, а ты одна из его жертв.
- Интересная мысль, только эта жертва принесла тебе уйму хлопот, по сути дела, ты дал мне вторую жизнь.
- Я исполнил христианский долг и не говори больше об этом.
- Послушай, дядя Ваня, рассказал бы ты о себе. Кто ты, почему живёшь один, посреди тайги, почему избегаешь людей?
Долго не отвечал дядя Ваня, Сашка уж было подумал, не уснул ли он. За окошками стояла полная темень. В печи потрескивали дрова, отблески огня всё так же неустанно вспыхивали, отсвечивая внутренность избы.
* * * * * *
- Ты знаешь, болтовни я не люблю. Но желание исповедаться, давно жило во мне. Пусть кто-то оценит мою прожитую жизнь. Что –то одобрит, или осудит. Не хотелось бы бесследно исчезнуть из этой бесконечной суеты. Моя жизнь, каким то странным образом была всегда связана с одной мерзкой тварью. Жизнь сталкивала нас время от времени, и каждый раз эти встречи приносили несчастья, если не мне, то окружающим меня людям. С Федькой я был знаком с детства, родом с одной деревни. Ещё смолоду у него была кличка «демократ». Как то он похозяйничал в помещичьих погребах. За это его выпороли. С тех пор Федька всем рассказывал, как он за демократию пострадал, с кровососом помещиком в классовую борьбу вступил.
Семья у него была весёлая. Папаша пьяным в пруду утонул, мама-ша с проезжим купцом укатила, ни слуху, ни духу. С тех пор он на-чал жить один, в свои шестнадцать лет.
Односельчане пахали землю, сеяли хлеб, а Федька был занят бо-лее серьёзным делом. О жизни размышлял. Была у него на дедовской усадьбе раскидистая груша, любил он в её тени, понежиться на тю-фяке, пофилософствовать, литературку всякую почитывать.
Тень от груши перемещается, а вслед за нею и Федька с тюфяком. И так до вечера. Такие умные, невиданные словечки в его речи появились, эксплуататоры, пролетария. А свои ночные похождения, в результате которых у него в обилии появлялось всякое кушанье, он называл экспроприацией.
Мы были уже парнями и жили по соседству. И он часто учил меня уму- разуму, называя беспросветной темнотой. Нет, что там гово-рить, рядом с ним я чувствовал себя дураком. Я приходил домой усталый от крестьянского труда, а Федька под грушей, светлая голова, одет по-господски, уверенный, всезнающий. Но несмотря на это ему приходилось делать в своей жизни ошибки. По крайней мере он сам так называл некоторые свои поступки. Ошибкой было то, что он служил в приказчиках у того самого помещика, который приказал его выпороть. Ошибкой было принадлежность к партии эсеров. Сле-дующей оплошностью было вступление в партию большевиков. Впоследствии колебания на этот счёт, тоже были названы ошибкой.
Но главное для него, было во время осознать свои промахи, иск-ренне и глубоко. Но всё это было потом.
К восемнадцати годам, он был красивым, рослым парнягой, с бо-льшими чёрными волосами. В лице его было что-то цыганское. Если прибавить ко всему этому начитанность и приобщение к философ-ско-революционному творчеству, то легко представить, личностью он был впечатляющей. К нему часто наведывались незнакомые муж-чины, сразу было видно, что они тоже не из простых.
К тому времени, стали пошаливать у нас в окрестности. То мужиков, удачно распродавшихся на базаре, ограбят, то дом какого-либо богатея очистят.
И хотя разбойники прибегали ко всякому маскараду, прошёл слух что в одном из них Федьку узнали. Но это был слух, не более.
Ну да бог с ними, этими грабителями. Вскоре стали происходить более жуткие вещи. Начали пропадать девки, притом самые приго-жие. Сначала одна, через неделю другая. Можно только представить, какая это была беда. Всех охватил ужас. Принимались меры предос-торожности. Все эти события и меня начисто лишили покоя. В сосед-ней деревне жила моя невеста, Василиса. Недаром мою зазнобушку Василисой звали. Что бы посмотреть на её красоту, из других дере-вень люди приезжали. Я сумел завоевать её сердце и ходил всегда как ошалелый от счастья. Родители с обеих сторон, благословили наши встречи.
В тот день меня послали помочь моему будущему тестю, стоговать сено. Я был что называется на седьмом небе от счастья. Силы у меня было более чем достаточно. Я подымал на вилах такие охапки сена, что все только ахали. Но я был на вершине блаженства вовсе не от этого. Рядом со мною трудилась моя ненаглядная. Бесконечно мы встречались взглядами, я слышал её горячее дыхание, чувствовал умопомрачительное прикосновение её плеча. Выше этого счастья, смертному не дано.
Внезапно я обнаружил, что её нет рядом. Когда я обеспокоено, спросил, где она, мне ответили, что она пошла к роднику за свежей водой. Ни сказав, ни слова, я бросился вниз. Родник был в овраге. Это был крутой спуск, с петляющей между деревьями тропинкой и за каждым поворотом, я с нетерпением ожидал её появления. Напрасно её не было даже возле родника. Всё потемнело в моих глазах. Я выкрикнул, что было мочи её имя. Слабый крик неподалеку был мне ответом. Затем я услышал конский топот, и фигура всадника дважды промелькнула между деревьями. Мозг мой работал чётко, я знал эти места с детских лет. Дорога по которой ускакал похититель, выгибалась подковой и у меня был шанс броситься на перерез, сквозь чащу. Я мчался как бешеный вепрь, ломая на своём пути мелкие деревья и кустарник. И весь смысл моей дальнейшей жизни заключался лишь в одном, успеть. Кажется это было невероятно, но я успел. У меня даже оказалось в запасе несколько секунд. Дорога с обеих сторон была стиснута огромными деревьями, и мне слышан был только конский топот, совсем рядом. И когда передо мной стремительно возникла фигура всадника, со своей добычей. Я бросился на них с такой силой, что все, в том числе и конь, свалились наземь, послышалось пронзительное, испуганное ржание.
Слава богу, Василиса, упала удачно и уже стояла на ногах, руки у неё были связаны за спиной. Навсегда запомнил её непередаваемо счастливый взгляд, влажные любящие глаза. Удивительно, но в этот миг я забыл о похитителе. Она напомнила о нём тревожным вык-риком. Резко повернувшись, я успел уйти от удара кинжалом, на-правленным мне в спину. Я ничуть не удивился, узнав Федьку. Все разбойничьи промыслы в нашем уезде, я давно связывал с его именем. Конечно он был лихой и здоровый малый. Но я превос-ходил его не только физической силой, но и владением русского рукопашного боя, который буквально культивировался в нашем роду. Мой дед служил у самого Суворова. Он получил от меня несколько точных ударов и упал бездыханным. После чего мы возвращались рука об руку той же дорогой, а за нами на поводу шёл конь, на котором лежал связанный Федька. Когда мы вошли в деревню, уже смеркалось, но все люди были на ногах. Нас сразу окружили. Раздались проклятия и угрозы, родственники пропавшей девки, стащили Федьку с коня и стали месить его. Я отвернулся от этого зрелища. Удивительно, но мне стало жаль его. А между тем, на Федьке, уже не было живого места. Он был весь окровавлен и молча извивался под ударами. Внезапно, его всего передёрнуло, и он издал жуткий, наводящий невольный страх, крик. Это был даже не крик, а мерзкий звериный вой. Все непроизвольно отступили. Было уже темно, лицо его было окровавлено и расплывчато, а открытая глотка издавала всё тот же, уже затихающий с хрипами вой, затем он рухнул на спину. Все разошлись под воздействием страха и омерзения.
Утром на этом месте Федьки не оказалось. Больше никто о нём ничего не слышал до определённого времени.
* * * * * *
Объявился он в наших краях в момент коллективизации, большим человеком, секретарём райкома. Наши крестьяне, в силу своей классовой незрелости, не в состоянии были осилить такое мудрёное выражение, секретарь райкома. Называли проще и привычнее, уез-дный старшина. Когда товарищи в кожанках, выбивали из односель-чан, по его приказу, припрятанные продукты, для полной победы мировой революции, то все понимали разницу между тем Федькой, обиравшим сельские погреба и Федькой новоявленным. Несомненно, он вырос за эти годы. Раздумья на тюфяке сделали его государственным человеком. Память о нём навсегда осталась в тех краях.
А пока речь вот о чём. Снова пошли разговоры о том, что начали пропадать красивые девки или молодые женщины. Ты наверное, догадываешься, я снова невольно связал всё это с Федькой.
Раскулачиванием в нашей деревне руководил он сам. Они зашли ко мне во двор. Федька сделал вид что не знает меня.
- Скажи, у тебя лошадь есть?
- Есть.
- И корова?
- И корова.
- И ещё два бычка?
- Есть, и что из этого?
- Что же ты не понимаешь, какая от этого угроза мировой революции?
- Не понимаю.
- Партия сделает всё, что бы такие как ты, осознали свою подрывную деятельность.
Из дедовских домов нас вышибали весело и задорно, под громкое пение рыцарями революции, бессмертного гимна: «Это есть наш последний и решительный бой». Происходила великая ломка старого мира, как сообщил Федька. В действительности же, воцарился беспредел. Тёмные силы выползли из всех щелей. Пришёл их час.
Но если бы только этим окончилась для меня коллективизация. Находясь у меня во дворе, Федька заметил Василису, стоявшую с детьми. Она была тогда в полном расцвете и всё это было невозможно скрыть под простой одеждой. Я видел он бросил на неё несколько коротких взглядов, но я понимал что они означают. Нечего и говорить, что я был охвачен тревогой. Мы были полностью во власти этого оборотня. И я до сих пор кляну себя, что у меня не хватило мужества, взять семью и уйти под покровом ночи, куда глаза глядят, только бы подальше. Среди ночи меня поднял на ноги, чей то стук в окно. Мужской голос выкрикнул:
- Поспеши, твоя сестра помирает.
Сестра жила на другом конце деревни и действительно была тяжело больна. Я поспешил к ней. Меня сбило с толку то, что Федька с подручными уехал в район. Придя к сестре, я узнал, что ей стало лучше и она крепко уснула. А за мной никто не посылал. Когда я прибежал домой, то обнаружил то, чего в ужасе ожидал. Василисы не было. Испуганные дети сообщили, что её увезли незнакомые мужчины. Дорога в район была одна. Мне пришлось не спросясь одолжить на колхозной конюшне самого резвого жеребца и нужно отдать ему должное, я летел как на крыльях. Стояла полная темень, я скакал рядом с лесом. Внезапно из темноты раздались выстрелы. Я мигом соскочил с коня и прошмыгнул за деревья, начал бежать по направлению к бандитам, стараясь делать это неслышно. Мне помо-гал ветер, шумевший листвой. Раздались ещё два выстрела. Жеребец ещё какое-то время по инерции скакал по направлению к ним. Ещё несколько мгновений и они уже рядом.
- На лошади его нет, грохнули видать.
Затем послышался отчаянный голос Василисы, произносивший моё имя. Я набросился на них из темноты и мои кулаки не знали пощады. Это была телега, запряжённая парой лошадей и в ней трое бандитов. Двое уже лежало неподвижно, а третьего я схватил за глотку так, что под рукой что-то хрустнуло. Затем, отпустив, я спросил у него с бешенством.
- Куда вы её везли, отвечай, сволочь.
Он прохрипел в ужасе:
- К Федьке.
Я ударил его и он упал в темноту. Мы отошли на полусотню шагов, Василиса не переставала дрожать. Я говорил её самые ласковые слова, какие только знал. Она успокаивалась. Мне никак не удавалось подманить жеребца, на котором я прискакал, наконец, это удалось. Я взобрался на него и, наклонившись, начал поднимать Василису, чтобы посадить впереди себя. В это время оттуда раздался выстрел. Каким он был слепым или таким точным. Я почувствовал, как вздрогнуло и обмякло в моих руках тело жены. Я попросту прикрылся ею. Наклонись я секундой позже пуля попала бы в меня. Она только успела выдохнуть:
- Ваничка любимый, что же это,- затем затихла.
Я обезумел, сотрясал её тело, громко называл её имя, но она больше не откликнулась. Я богохульствовал, я проклинал небо. Но моя любимая ушла от меня навсегда. Я остался жить только благо-даря тому, что вспомнил о наших сыновьях её кровинушках. Но боже, как долго она являлась ко мне каждую ночь, такая живая, такая прекрасная, когда я просыпался и ощущал жуткую реальность, начинал выть и биться головой о стену, снова и снова проходя все круги ада.
Дядя Ваня замолчал, и Сашка долго не смел, нарушить эту тишину, поражённый всем услышанным. - Ну, а что же Федьку, нашёл ты потом, дядь Вань? - Да, в тот же день, как похоронил жену. Не стану вдаваться в подробности, как обезоружил охрану. Федьку я нашёл в избе, он спал на кровати, от него разило спиртным. Я сбросил его на пол пинком.
- А это ты? Пришёл всё таки?
Нервы всегда у него были крепкие.
- Я приговорил тебя к смерти, и как видишь я здесь.
Он дёрнулся к рядом стоящему столику. Я перехватил его руку. Там лежал заряженный револьвер.
- Это очень упрощает дело, а то я просто не знал, как тебя прикончить
- Да у нас я вижу просто обмен любезностями.
Меня совсем не радовало его самообладание.
- Если хочешь, называй это любезностью, - сказал я, опуская револьвер.
- Да о такой смерти может только мечтать мужчина.
- Ты прав, такая смерть, действительно только для мужчин, но не для такой мерзости как ты.
Посреди избы стоял круглый деревянный столб, подпиравший потолок. Я накрепко привязал к нему Федьку. Он сразу не понял, что я затеял. На окне, в бидоне, стоял керосин. Я начал поливать из него всё вокруг.
- Никогда не думал, Ванька, что ты способен на такое зверство.
- Ну какое же это зверство, просто я тороплюсь оказать тебе услугу, отправить туда, где тебя ждут, не дождутся.
Уже издалека я наблюдал, как полыхает вся изба, далеко отбрасывая отблески пламени. С Федькой было покончено. Но радости я от этого не ощущал. Слишком поздно это свершилось.
* * * * * *
На следующий день, всех раскулаченных отправили в Сибирь. Так я оказался вместе с сыновьями в этих краях.
Ну, а следующая наша встреча произошла на фронте.
- С кем произошла встреча? Неужели?
- Ты не ошибся, с Федькой, ничего сверхъестественного, но об этом позже. Во общем, я был рядовым, а он батальонным комиссаром. Не стареющий, энергичный, с пламенными призывами. Он всегда делал вид, что не узнаёт меня. В последнем бою, не громко будет сказано, нас плохо обученных, голодных, почти безоружных, одна винтовка на троих, разбили в пух и прах. Оглохший и одуревший от взрывов, я попал в плен, забыв о последнем Федькином приказе, последнюю пулю, пустить в себя. Но меня не так потрясло, что я в плену оказался, как то, что в этом плену, я Федьку увидел, грязного, небритого, в солдатском обмундировании. И что ты думаешь, он делал? Стоял возле огромного котла и разливал баланду по мискам пленных. То бишь, снова на руководящей должности. Я подошёл и спросил:
- Что же ты Федька, последнюю пулю в себя не пустил?
- Слушай, Ванька, ты единственный кто меня здесь знает, не выдавай, что я комиссар. Ведь ты не опустишься до грязного преда- тельства. Сейчас не до личных обид. Решаются глобальные проблемы. И разве ты не советский человек? Тебе одному доверю важную государственную тайну. Заслали меня сюда, со специальным заданием. Неужели сам не догадался?
- Конечно догадался, Федя. Ты один, в окружении многочислен-ных врагов, вот этим черпаком будешь наносить смертельные уда-ры по загнивающему капитализму.
- Умный ты, сволочь, да что толку, жить всё равно не умеешь.
- Так как ты умеешь, лучше в петлю головой, расскажи лучше, как жив остался?
- А всё просто, бабёнка со мной одна была, как ты шум в коридоре поднял, она шмыгнула под кровать. А дальше я думал только о том, чтобы она не завизжала от страха.
- Чем же могла помочь тебе бабёнка? Огонь вспыхнул, двери были заперты?
- Видишь ли, прежде чем избрать себе жилище, я пересмотрел не одну избу. В этой избёнке был подвал, а из него выход прямо наружу.
Во- общем, он сделал быструю карьеру от простого надсмотрщика до оберкапо. Он водил нас на работы драл глотку, награждал зуботы-чинами. Меня, разумеется, не трогал. Своё поведение объяснял так: «Ты думаешь, кого наказываю, контру недобитую, ещё в двадцатом, у меня на них чутьё было».
* * * * * *
Я никак не мог мириться с тем положением, в котором оказался. Любой ценой я должен был оказаться на свободе. Скажу не бахвалясь, природа наделила меня кое-какими способностями. Тогда в лагере, я решил для себя одну сверх задачу. Проявляя чудеса изоб-ретательности и хладнокровия, я сумел проникать в один из продовольственных складов. Конечно, это была игра со смертью. Но ещё хуже смерти было ничего не предпринимать. Продовольст-венный склад, быстро поставил на ноги меня и тех, кому я доверял. Вне всяких сомнений, долго продолжаться это не могло. Но здесь произошло одно событие. Немцы устроили какое-то торжество. Кроме лагерного гарнизона, была приглашена ещё какая-то воинская часть. Комендант лагеря произнёс зажигательную речь. Кажется фашисты праздновали какую-то победу на фронте. Главным сюрпризом для солдат, было соревнование армейских спортсменов. Был апрель, солнце пригревало как летом, и это было бесценным подарком для заключённых, потому что холод был одним из наших злейших врагов.
Солдатня восторженно ревела, приветствуя соревнования боксёров, нас же волновала лишь одна мысль, погонят ли сегодня на работу. Но всё таки я обратил внимание на последний поединок тяжеловесов. Когда рыжий верзила, нокаутировав в первом же раунде своего соперника, начал самодовольно похаживать по рингу и подзадоривать солдат, не желает кто с ним сразиться. Почему-то сразу напомнив мне Лермонтовского Кирибеевича. Было много шуток, но смелых не находилось. Тогда комендант, обратился к своему гарнизону, заявил, если кто-нибудь из его подчинённых решится выйти на ринг, то независимо от того победит он, или нет, такого смельчака, ждёт отпуск домой.
Толпа застыла в ожидании, но напрасно, никто не бросил вызов рыжему верзиле.
Наверное, редко кто поражал толпу, как я в тот миг. Я поднял руку и громко выкрикнул:
- Я побью его!
Все застыли поражённые. Я был удивительно дерзок и хладнок-ровен в тот миг. Русская удаль, воспетая неоднократно, она бурлила во мне, самая бесшабашная, не знающая пределов.
Меня подвели к коменданту и окружающим его офицерам. Комен-дант был высоким, худым, с пронзительными, немигающими глаза-ми. Всю его внешность, отличала стерильная чистота, и омерзение ко всему нечистому, в том числе и к заключённым.
Он заговорил со мной через переводчика.
- Почему ты решил, что моё предложение относится к тебе?
- Разве я не отношусь к вашим подчинённым?
Мой ответ вызвал смех. Скривил губы и комендант
- Что же ты надеешься победить его?
- Я об этом не думал, просто я решил отстоять вашу репутацию.
- И конечно же заработать отпуск.
Последнее замечания коменданта вызвало взрыв хохота. Он принял меня за помешанного и решил устроить балаган, клоунаду, развлеченье для солдатни.
- Ты выйдешь на ринг, - сказал комендант, - но если потерпишь поражение тебя расстреляют.
Таким образом в глазах толпы я уже был смертником.
То что я вышел на ринг в одежде заключённого, только усилило смех окружающих. Я как мог, подыгрывал толпе два раунда, делая смешные нелепые движения, неуклюже падая и подымаясь, только мой противник сразу ощутил, что здесь дело нечисто. Потому что за всей этой нелепой клоунадой была скрыта искусная защита и моя завидная реакция. Он до конца не понимал что это означает и был явно растерян.
Третий раунд начался с нетерпеливых воплей, смысл которых мне не нужно было переводить. Все они требовали меня прикончить. Рыжий потерял самообладание. Он обрушился на меня. Ну что же пора, восторженный гул солдатни, насмешливые лица офицеров. Неожиданный мощный удар моей левой в солнечное сплетение противника. Он вздрогнул и согнулся, потеряв всякий контроль. И тут же мой безжалостный боковой по челюсти. Он свалился колодой. Стало невероятно тихо.
Я видел множество устремлённых на меня глаз. Заключённые, куда девались их забитые, жалкие выражения лиц, я видел слёзы восторга в их глазах. Я сумел им напомнить что такое русский дух, как Русью пахнет. Я отыскал глазами Федьку, он смотрел на меня с ненавистью, впервые так откровенно. И я проник в его мысли, это была зависть. Ему, такому, изощрённому, убедившему себя что он сверхчеловек, никогда не подняться до таких высот. Когда целая толпа в едином порыве боготворит тебя. Да ради этого, не страшно было умереть!
Меня подвели к коменданту. Он долго смотрел на меня, прон-зительно, не мигая, не выдавая каких либо эмоций. Затем что-то произнёс по-немецки. Переводчик сообщил мне нечто, совершенно неожиданное:
- Господин комендант говорит, что ты уникальный русский Ванька и что ты будешь служить великой Германии.
После чего меня отвели в отдельную комнату, где я провёл двое суток. Там была нормальная постель, отличная еда. Я ни от чего этого не отказывался. Как это происходило в некоторых дешёвых литературных произведениях. Когда в подобных ситуациях, положи - тельные герои, плевали в лицо фашистам, предпочитая в место еды, пулю или виселицу. Нужно было накапливать силы и выжидать.
* * * * * *
На третий день ко мне прибыл один тип. Сразу было видно, что он не из простых. Штатский костюм, спортивная фигура, короткая причёска, властные манеры. Он хорошо говорил по-русски, но чувствовалось, как старательно выговаривал слова. Это был человек дела.
- Ты хочешь служить Германии?
- Хорошему хозяину, почему не послужить?
- Что означает для тебя хорошему?
- Вкусная еда и хорошая плата.
- Это у тебя будет в избытке, но сначала я сам должен убе-диться, чего ты стоишь.
- Это справедливо.
- Ты сможешь вывести из строя двух здоровых мужчин, если они нападут на тебя одновременно?
- Смогу, - ответил я не задумываясь.
В его глазах я увидел, недоверие.
- А троих?
- Давай троих.
- Может четверых? – это была откровенная издёвка.
- Давай четверых, - сказал я ему презрительно.
Он стремительно встал.
- Пойдём со мной.
Мы пришли в небольшое помещение, где стояли спортивные снаряды.
- Подожди меня здесь.
Через несколько минут он вошёл с четырьмя рослыми эсэсовцами, принадлежавшими к лагерной охране.
- Ну что, ты готов? – спросил этот тип в штатском, испытующе глядя мне в глаза.
- Готов, - ответил я совершенно хладнокровно.
Где ему было знать, что я легко могу вынести любые удары, что мои молниеносные, разящие движения, отработаны до автоматизма. И, наконец, ничто в мире не может противостоять русскому рукопаш-ному бою. Я стал у стенки, те четверо набросились на меня. Краем глаза я видел как вошёл комендант. Но меня это уже не интересовало. Ближайшему из своих противников, я нанёс великолепный удар в корпус. Такими ударами я переламывал толстые жерди в лесу. Издав утробный звук, тот отлетел на несколько метров, сразу же сбив с ног ещё одного из них. Следующий, получив жесточайший удар в голову упал за мертво. Увернувшись от удара последнего, используя инерцию его тела, я легко поднял под собой эту дубину и жестоко ударил об пол. Трое лежали как брёвна, четвёртый, который был сбит с ног своим товарищем, был невредимым, но я не прочёл в его глазах желания продолжить схватку.
Впервые в своей жизни, я ощутил гордость за то, чем владею и это было не зазорно. Ведь это был поединок со смертельным врагом моего народа. Они были повержены мною. В ту минуту я снова вспо-мнил Лермонтова: «Что мог я быть в краю отцов, не из последних удальцов».
- Поразительно, - вымолвил наконец мой новоявленный опекун, - Я профессионал, но ничего подобного не видел.
Комендант не мог скрыть своей ненависти, уверен, в тот момент, он с наслаждением разрядил бы в меня пистолет. Но этот в штатс-ком, имел по-видимому над ним какую-то власть. Скорее всего, это был представитель армейской разведки.
- Ты поедешь со мной, и уверяю тебя, такой талант, будет оценён по достоинству.
- Если не секрет, чем я буду заниматься?
- Разве ты не догадываешься, обучать других своему ремеслу.
- Могу я надеяться на то, что стану богатым человеком?
- Просто глупо в этом сомневаться, у тебя будет роскошный дом, и много много денег.
У меня мелькнула шальная мысль.
- Я поеду с вами в любую минуту, но вы должны исполнить одну мою просьбу.
- А в чём дело?
- У меня здесь, среди заключённых земляк. Он также искусно владеет моим ремеслом. Я был бы просто счастлив, поехать к вам, вместе с ним.
- Если это действительно так, кто же откажется от двойной удачи.
Я ещё сам не знал, что из этого выйдет, но я никак не мог потерять из виду Федьку.
- Как его фамилия?
Я сказал. Комендант начал что то недовольно говорить этому господину, видимо не желая расставаться с таким ценным кадром, как Федька. Но это только прибавило шансов к репутации моего славного земляка.
Через пол часа привели Федьку. Во время работы его неосторожно пришибло бревном, и он сильно хромал. Именно это обстоятельство придало мне уверенности в осуществлении моего плана. И вот он, которого трудно было чем то удивить, изумился, увидев меня в то
ком окружении.
Я первым обратился к нему, рискуя быть невежливым к своим высоким покровителям.
- Федя, моё умение драться, привлекло внимание этого важного господина, и он готов взять меня к себе на службу. Но я был бы последней свиньёй, позабыв о своём земляке. Тем более что в владении рукопашным боем, ты мне не уступаешь.
Этот хлюст, явно был растерян. Слишком это было неожиданно для него. Но одно он явно понимал, возражать мне не нужно.
- Земеля, - сказал он, ласково глядя на меня.
- Кстати, господин, извините как вас?
- Кофлер.
- Очень приятно господин Кофлер. Я надеюсь, вы не станете испытывать моего друга, так же как меня. Видите, как неудачно он повредил ногу, и разумеется, сейчас не в форме. Но уверяю вас, я не мало от него получил разящих ударов.
После всего этого, господин Кофлер сказал:
- Не скрою сегодня у меня очень удачный день.
* * * * * *
Мы ехали по трассе. Это была опасная горная дорога. Вокруг были невысокие горы, покрытые дремучими лесами. До нас доходил слух, что здесь действовали польские партизаны. Впереди ехал грузовик с солдатами, мы следом на легковой машине. Я сидел рядом с шофё-ром, сзади Федька с Кофлером. Этот господин время от времени задавал нам вопросы мы отвечали.
Я внимательно следил за дорогой, и у меня рождалась уверенность в том, что не все находящиеся со мной пассажиры, доедут до места назначения. А между тем, дорога представляла из себя сплошные спуски и подъёмы. Мчавшийся впереди грузовик, преодолев подъём, скрылся из виду. Мы начали повторять его манёвр, стремительно начав опускаться вниз, слева от нас зияла глубокая пропасть. Вот она решительная минута. Повернувшись вполоборота к Кофлеру, я спросил:
- А что, господин Кофлер, есть ли в этих местах партизаны?
- Есть, - ответил он с улыбкой, - но вам нечего бояться, с этого момента вы находитесь под защитой великой германской армии.
- Большое вам спасибо, - ответил я и в тот же миг, схватив руль автомобиля, резко повернул его влево. Никто не успел что либо сообразить, всех с огромной силой прижало к правому борту. Я был готов к этому, в одно мгновение, открыв дверцу и оттолкнувшись как можно сильнее выпрыгнул наружу. Для меня это тоже был смертельный риск, но расчёт был точен. Лежа на дороге, я слышал, как гремел автомобиль, кувыркаясь в пропасти. Я не стал любоваться этим обворожительным зрелищем, нужно было срочно уносить ноги.
Мне удалось добраться до польских партизан, хотя сказать польских, было чисто символически. Там можно было встретить кого угодно. Там я понял, что все люди на земле, способны объединиться, но для этого, к сожалению, нужна какая то общая беда.
Командиром был пожилой, худой, с виду слабый мужчина, физи-чески может быть. Но он обладал огромным моральным воздейст-вием на окружающих. Проникать в самые глубины чужой души, было его даром. Он выслушал мою историю.
- Все новички, проходят у нас испытания.
Он оставил меня ненадолго, затем, вернувшись, сказал, пойдём. Он и ещё двое, отвели меня недалеко от лагеря. То что я увидел, поразило меня. К дереву была привязана девушка, очень красивая. Роскошные чёрные волосы, свисали ниже плеч. При нашем появлении она повернула голову, и я увидел, жгучий взгляд её колдовских глаз. В них были ненависть и страх.
- Это провокатор, - сказал командир, - по её вине сейчас пытают в гестапо наших товарищей. Мы приговорили её к смерти. Ты исполнишь приговор.
Мне протянули пистолет. Все взгляды были обращены на меня, в том числе и той, что была обречена.
- Я не пройду ваше испытание, командир. Мне никогда не освоить роль палача.
К моему удивлению, я увидел, как поменялись взгляды окружающих, а на лице «жертвы», появилась улыбка.
- Я следил за каждым движением твоей души, - сказал коман-дир, - ты наш человек.
В один миг девушка была развязана, она была в прекрасном настроении, её любопытный взгляд, был обращён на меня. Подойдя, она протянула мне руку и назвала своё имя.
- Мария.
Тогда я понял, что стал жертвой розыгрыша. Но психологический расчёт был точен. Провокатор, или просто морально нечистый человек, с готовностью бы выстрелил, хотя пистолет был заряжен холостыми патронами.
После этого, было проверено место падения машины. Её изуро-дованные останки лежали на дне пропасти. Тел обнаружено не было.
Зачем фашистам понадобился труп Федьки, думал я. И это породило во мне сомнения. Неужели снова жив? Я уже убеждался не раз, он обладал какой то дьявольской изворотливостью.
Что касается моей партизанщины, я не стану распространяться. Скажу только, совесть моя чиста, перед теми, кого я там знал, и фамилии своей не посрамил.
Думаю там и сейчас память обо мне жива. Но одно печальное воспоминания я вынес оттуда, одну боль, это Мария.
Несмотря на то, что я был вдвое старше её, горячо полюбила она меня. Это была огненная, пугающая, меня страсть. Думаю, такой она была потому, что не знала отклика с моей стороны. Я был верен той, чьи косточки, по-видимому, уже исчезли в земле. И отец мой и дед были однолюбы. Сколько было этих горячих объяснений с её сторо-ны, они были наполнены болью и уязвлённой гордостью. Она убеждала, что моё поведение без нравственно и даже греховно. Ведь я наношу раны её бессмертной душе. Польский я выучил быстро и прекрасно понимал её. От отчаяния она перестала собой дорожить. Во время боевых действий её поведение, граничило с безумием. Однажды вернувшись в лагерь, я узнал что Мария смертельно ранена.
Когда я прибежал и склонился над ней, то по её вспыхнувшим глазам понял, эти последние минуты, ей помогала жить, надежда увидеть меня в последнюю минуту.
- Иван, любимый мой.
Её прекрасные глаза неотрывно смотрели на меня, и я видел, как в них угасала жизнь. Затем её губы что-то невнятно зашептали. Склонившись над ней, я разобрал.
- Поцелуй меня, Иванку.
Не выполнить её просьбы, было бы смертельным грехом. Я прильнул к её пылающим губам, почувствовав, как через этот поцелуй в меня вливается какая-то огненная, обжигающая струя. Это была могучая, трепетная волна любви. Когда я поднял глаза, лицо её уже застыло, а в широко открытых глазах, было выражения счастья и покоя.
Я плакал над ней так же горячо и неистово, как над Василисой, и чувство вины в её смерти, живо во мне и сейчас.
* * * * * *
- Ну что, Сашка, не заснул ещё?
- Что ты, дядь Вань, ты не знаешь, как я буду гордиться тем, что ты доверил мне свою боль душевную, а подвиги твои, пусть о них народ сложит былины.
- Ну, ты заворотил. Да, ладно, слушай дальше. Когда советские войска заняли Польшу, я конечно бросился к своим. Меня направи-ли в особый отдел, а там, мою дальнейшую судьбу, определили чёт-ко. Как добровольно сдавшийся в плен, я получил в награду Сибирский лагерь. Ну в лагере была такая ситуация.
Блатные были там господами. Они жрали и пили вволю, они вставляли мозги всяким умникам, не желавшим смирно стоять в своём стойле. Они были недремлющим оком революции. Это было одно из славных её завоеваний.
Блатные какое-то время приглядывались ко мне. Что-то такое они узрели во мне, унюхали. Ну в общем всё до первого случая.
Как то на работе, один урка, который был в роли надсмотрщика, начал измываться над одним арестантом. Я не выдержал, слегка погладил его. Отлежался он и побежал жаловаться. Конвоиры, подло улыбаясь, сказали:
- Заказывай себе гроб, дядя.
Вечером, блатные приказали мне явиться в один из бараков. Гото-вилась расправа надо мной. Вся эта грязь сидела за столом. Рядом я увидел того, за кого нынче заступился. Его трусило от страха. Самый блатной сказал:
- Слышь, дядя, ты нас очень здорово удивил. А может ты просто чокнутый, а к нам направили на лечение?
Все захихикали.
- Ну-ка проверим.
Он подошёл к не перестающему дрожать арестанту и вынув нож, начал делать у него перед глазами опасные движения.
- Перестань, - сказал я ему.
- Ну вот, видите, я не ошибся, он чокнутый, - произнёс главарь, обращаясь к почтенной публике.
Все радостно заржали, предвкушая развлечение. И они не ошиблись. Я развлекал их, как мог, обрушившись на них ураганом. Тяжёлый дубовый стол, оказался игрушкой в моих руках. Уйти от меня было не возможно. Я настигал их повсюду. Тем более, что перед ожидаемой потехой они хорошо заперли дверь. В общем наломал я дров. Некоторые из них, успокоились навсегда. Если бы не смягчающие обстоятельство, то, что я оборонялся, шлёпнули бы меня. Ну а так, пустячок, кругленький срок добавили.
Но власть блатных в лагере окончилась. Вокруг меня сплотились все, более или менее нормальные люди. И мы стояли определённой силой, с которой было вынуждено считаться лагерное начальство. То ли еду нормальную потребовать, то ли спецовку во время. Всё это у нас получалось. Скажу не хвастая, я вырастил вокруг себя таких людей и достиг такого влияния, что мы, при желании, свободно могли разоружить охрану и уйти на все четыре стороны. Но это было не для меня. Роль беглого каторжника меня не устраивала. Я покорился судьбе. Ещё в лагере я узнал, посылая письма домой, что обое мои сыновья погибли на фронте, совсем пацанами. А всех моих родственников разметала война. Никого не нашёл. Одно утешение меня ожидало. Свобода. Какая она?
Вышел я во времена, процветающего социализма, или как их потом назвали, застойных времён.
Я поселился в одной деревне и хотя был уже на пенсии, активно участвовал в колхозной жизни, не знал куда энергию девать. Осо-бенно я любил колхозное собрание. Когда я поднимался на трибуну, все замирали в предвкушении раз разящейся грозы.
Я спрашивал у колхозного руководства, оперируя самыми точными данными. Почему у них зарплата в десять раз выше, чем у рядового колхозника. Кто так решил? Это и есть одно из славных завоеваний социализма. Почему не срабатывает, один из главных его принципов, кто не работает, тот не ест. А в колхозной конторе устрашающее количество трутней. И вся их энергия направлена лишь на одно. Обобрать как можно эффективнее простого труженика. Куда исчезли деньги, отпущенные на постройку детского садика, покупку спортивного инвентаря и так далее.
А что же молчите вы, обращался я к колхозникам. Вы могли бы переизбрать новое руководство. Это вы должны контролировать их работу, зарплату. Призвать к ответу за хамство и воровство. Как это случилось, что превратились в тупую, безропотную скотину. Но тщетны были мои призывы. Смельчаков не находилось. И тогда я понял, что основная потребность обывателя, это постоянное желание унизиться перед кем ни будь. Ощущение того, что кто-то крепко держит его за шиворот, придаёт ему уверенность в завтрашнем дне. В конце концов, я устал от этого и подумал, кто я такой, что пытаюсь опрокинуть этот установившийся и ставший, по-видимому, естественным ход вещей. Довольно забавлять толпу. Как только началась перестройка, я ушёл в тайгу и построил эту избушку.
- Почему время не властно над тобой, дядь Вань, тебе много, много лет, а ты в расцвете сил?
- Есть у меня несколько секретов, всё это ты прочтёшь в моей рукописи.
- Ну а что же Федька, ты слышал о нём что-нибудь?
- Не только слышал. Иногда я появлялся в районном центре, кое-что подкупить. Однажды я увидел портрет со знакомой физиономией, это был Федька. Он предлагал свою кандидатуру в депутаты верховного совета. Ты, конечно, догадываешься, мне очень сильно захотелось его увидеть. Но попасть к нему было непросто. Пришлось записаться на приём. Прихожу в назначенное время, секретарь заявляет:
- Он в кабинете, но у него важное совещание, до конца дня. Вы же знаете, сколько сейчас у народа кричащих проблем. Они там сейчас распределяют продовольствие, пришедшее из-за рубежа.
А в это время дверь кабинета открывается, выходит один мужичёк и падает за мертво. Ну думаю, действительно это не легко, кричащие народные проблемы решать. Подхожу к нему, а он мертвецки пьян. Отстраняю секретаршу, врываюсь в кабинет. Одна пьянь за столом, а вокруг жратва и выпивка заморская.
Долго смотрел на меня Федька.
- Силён же ты, брат, - наконец вымолвил Федька, - не думал увидеть.
Он прекрасно выглядел, но ему видимо помогал в этом сам дьявол.
- Ну что ты Федя, распределил жратву заморскую, накормил голодающий люд?
- Они не голодающие, они бездельники и забастовщики.
- Опомнись, ты же тоже, когда то участвовал в забастовках.
- Время вносит свои коррективы и умчавшуюся воду не вернуть в спять.
- Оставим это, долг я тебе пришёл отдать. За смерть Василисы, ты ещё не расплатился.
На улице стоял мороз, а окно кабинета было открыто настежь. Всей этой сволочи жарко стало. Я схватил Федьку за шиворот так, что глаза у него на лоб полезли и подойдя к окну, вышвырнул на улицу, с четвёртого этажа. Затем выглянул в низ.
- О проклятье!
Что такое? По-видимому, перед этим, снегоочиститель наворочал под окном целую кучу рыхлого снега. Федька упал в самую верши-ну. Он зарылся с головой, и я видел только болтающиеся его ноги.
С этой секунды, я почувствовал полнейшее безразличие к дальнейшей судьбе этого оборотня. Больше я не покидал тайги. Устав от жизни, я обратился к богу, собственной душе.
- И как фамилия этого человека?
- Юшкевич.
- Директор химкомбината?
- Ты знаешь его?
- Ты никогда не спрашивал у меня ни о чём. Этот человек, не только, твой злой гений, но и мой тоже.
- Вряд ли ты меня удивил, недаром я тебя возле Федькиной дачи подобрал.
* * * * * *
Мой рассказ будет короче твоего, дядя Ваня.
В детстве я был способным мальчиком. Отлично учился, ходил в музыкальную школу. Вот за себя постоять никогда не мог. В старших классах, восхищаясь моими успехами, мне пророчили большое будущее. Да, я был самым преуспевающим студентом в институте. Вот на это и клюнула Ирина, моя однокурсница. Внеш-ность у неё была высший класс. Кроме этого властный характер и острый язык. Скажу откровенно, я не просто потерял голову, я бредил нею. Она знала это и выбрала меня. Ирина не скрывала своей программы. Её любовь, я должен был завоевать удачной карьерой.
После института, я пошёл работать на комбинат. И через год стал главным инженером. Юшкевич тоже выбрал меня, как и Ирина. Я великолепно знал производство и внёс несколько крупных деловых предложений. Он был обворожителен со мной, но его улыбка никак не увязывалась со стальным блеском его глаз. Разговаривая с собе-седникам, он всегда, казалось, отсутствовал, находясь под властью каких-то могучих и тёмных страстей.
И так, он обласкал меня. Я получил высокую должность и прекрасную квартиру. Мы поженились с Ириной и были на вершине счастья. Только каждый по своему. Я был наивен как младенец. Мне казалось, что небосклон всегда будет голубым. Как то мне удалось выяснить, что я неосмотрительно поставил подпись под несколькими документами. И стал участником одной грандиозной махинации. Это было ужасно для меня. Я бросился к Юшкевичу, но никак не мог застать его. Я рассказал всё Ирине, но она отреагировала совершенно для меня неожиданно.
- Сказочная удача идёт тебе в руки. Всё это закономерно. Мы подключены к законам и принципам властьимуших. Ты находишься под покровительством могущественного человека. Он поднял тебя на такую высоту, что всякие страхи просто смешны и нелепы.
Когда же я продолжал упорствовать, она просто осатанела, осыпав меня проклятиями. После этого Ирина ушла и не ночевала дома. Не было её и на другой день.
Юшкевича я нашёл на базе отдыха у Волчьей пади. Но не просто было увидеть моего шефа. Меня встретили рослые молодчики с бульдожьими физиономиями. Их имена соответствовали манере их поведения, примитивно вульгарной, Жоржик и Сержик. В скоре меня впустили в особняк. То зрелище, которое я увидел, сразило меня. Несколько полуголых девиц, обилие еды и выпивки. Но самое чудовищное было то, что Ирина, в одной ночной сорочке, с распу-щенными волосами, в туфлях на высоких каблуках, сидела на коле-нях у Юшкевича. Обняв его одной рукой за шею, а другой, держа бо-кал с вином. Это была настолько невероятно, что я будто проглотил язык от неожиданности.
- Ты что-то хотел нам сообщить? – ледяным тоном произнёс шеф.
То что Ирина сидела у него на коленях, по-видимому, не имело значения.
- Я пришёл для того, что бы потребовать объяснений, потому что не желаю участвовать в этих играх.
- Поздно, милый мой, твои подписи уже сработали. И вот результат. Он вывалил на стол кучу банкнотов. Здесь и твоя доля. Забирай, хоть сейчас. Разве я не всегда ценил твой талант?
- Талант должен оплачиваться, но не таким способом.
- Что же ты намерен предпринять?
- Обратиться куда следует.
Все засмеялись, в том числе и Ирина. Она была пьяна и с презрением смотрела на меня.
- Ну, например?
- К областному прокурору.
- Он один из моих друзей. Кого ты ещё назовёшь? Ты бессилен, мой юный друг и увязнешь, как муха в паутине. Мне жаль терять тебя, ты дьявольски талантлив. Ах если бы не эти твои поиски правды.
Так рассуждал он отеческим тоном, держа на коленях и лаская рукой мою жену. Я вспыхнул и произнёс:
- Какая же ты грязная и мерзкая скотина.
Он бешено топнул ногой и крикнул: «Эй, вы, там!» В ту же секунду влетели Сержик и Жоржик. По его знаку они стали месить меня. Делали они это профессионально и с должной энергией. Наконец шеф сжалился над ними и разрешил отдохнуть.
Я попытался встать и не мог, кровь заливала мне глаза, тело горело от побоев. Кругом были жестокие любопытные лица.
Я остановил взгляд на Ирине, но она была спокойна, потому что сделала уже свой новый выбор.
- Если бы я знал раньше, что ты просто грязная, блудливая сука.
Это взорвало её. Она избивала меня своими тонкими каблуками, всё время, стараясь попасть в лицо.
Я потерял сознание и больше уже ничего не помню. Очнулся только в твоей избушке.
- Есть люди, которым, как бы на роду написано, испить всю чашу страданий, так и мы, Гусаровы.
Дядя Ваня вздрогнул при последних словах, пристально разгля-дывая собеседника, как бы впервые увидев его.
- Мой прадед ушёл на фронт и пропал без вести. На деда пришла похоронка. Мой отец погиб в автомобильной катастрофе, как ви-дишь, и меня судьба не обошла своим вниманием.
- Ты знаешь, как звали твоего деда?
- Григорий.
- А названия деревни помнишь, откуда отец твой и дед?
- Помню, село Кедровое, но почему тебя это заинтересовало?
- Потому что, Григорий Гусаров, мой родной сын. О Господи, значит, ты не до конца проклял мою жизнь и в конце моих дней послал такую дивную награду.
Дядя Ваня горячо обнял, ошеломлённого Сашку.
- Эта линия лба, рисунок рта и носа. О святые силы, я узнаю в них Василису.
Сашка не узнавал сурового и молчаливого дядю Ваню.
- А ты не ошибаешься?
- Молчи, дурачок.
Излишне говорить, что эти два человеческих существа, чьи жизни были полны лишений, так остро нуждались в том горячем тепле, которым заискрились их души.
* * * * * *
Неделю спустя, на дачу у Волчьей пади поступил новый кочегар. С кочегарами была просто беда. Никто не хотел так далеко добираться.
Новый кочегар был высокий, худой, сутулистый, говорил хриплым голосом, был молчалив. Лицо было заросшие небольшой бородкой. Документов при нём не было. Он сообщил, что уехал из соседнего города, жена изменила, возврата назад ему нет. Документы ему вышлют. Его оформили временно. Жил он прямо в котельной, дело своё знал хорошо.
Спустя несколько дней после его поступления, съехались на дачу её завсегдатаи.
Приехало шестеро мужчин и столько же женщин, если не считать Жоржика с Сержиком. Которые тенью следовали за своим шефом. Рядом с Юшкевичем, шла Ирина. Это был полдень.
Весёлая трапеза длилась допоздна, после чего выяснилось, что почти все её участники были в полном отрубе. Ни на кого не обращая внимания, Юшкевич поднялся из-за стола и приказал подготовить парную, которая была одной из его слабостей. Ирине он приказал ждать, в известной ей комнате.
По дороге в парную, ему попался кочегар.
- Ну как живёшь, братец?
- А ничего, спасибо, что пристроили.
- Ну-ну, давай, старайся, я старательных люблю. Глядишь и вознагражу.
- Никогда не забуду доброты вашей.
- Да ты хотя бы побрился, непорядок это братец, непорядок.
- Будет исполнено
- А что голос у тебя такой хриплый?
- Хроническая ангина.
- Ну ничего, пойди наверх, там есть выпить и закусить, подлечись немного.
- Большое вам спасибо.
Юшкевич прошёл в парную, у входа остались Жоржик и Сержик.
- Подмываться, шеф пошёл, - хихикнул один.
- Да, уж такого жеребца поискать, - заметил другой.
- Любопытно сколько ему лет?
- Его года, ему не помеха.
- Бедная Ирка, - продолжил Жоржик в том же тоне.
- Ещё не известно, кто бедный. Ну и стерва, муженька пожалуй, забыла?
- Того слюнтяя?
- Ну да.
В этот момент появился кочегар.
- Ты смотри, этот хмырь побрился.
Сержик повернул голову.
- Что за чёрт?
- Что такое?
- Тебе не кажется, что это он и есть?
- Кто?
- Иркин бывший муженёк.
- Не кажется, это точно он.
Кочегар подошёл в плотную.
- О чём спорим, ребятушки?
- Ты смотри гад, и голосок у него прорезался.
- Выжить то он выжил, да видать крыша у него поехала, раз он снова к нам в лапы подвалил.
- Сейчас она у вас поедет.
Жоржик чуть не упал со смеху.
- Ну что ты, не видишь, что он несёт, ну уморил, ну забавный.
Кочегар прервал эти излияния великолепным ударом ногой в голову. Жоржик упал замертво.
- Вот видишь, у него уже поехала крыша, далеко, далеко.
- Ну ты, сволочь.
Сержик обрушил на кочегара шквал ударов. Тот легко уклонялся.
- Ничего не понимаю, - произнёс он тяжело дыша, - ты где этому научился, на том свете?
- Не переживай, ты тоже научишься.
Теперь кочегар нанёс несколько молниеносных ударов, от двух, трёх Сержик смог увернуться, отдать ему должное, от остальных не получилось. Пропустив два мощных удара в живот и в голову, Сержик грохнулся о стену, затем, обмякнув, упал рядом с другом.
Юшкевич только что спустился с верхней полки и весь розовый, тяжело дыша, вышел в предбанник. Достал из холодильника бутылку пива и вылив её в большой бокал, начал пить медленными глотками.
Внезапно открылась дверь, и вошёл кочегар.
- Что такое? - резко спросил Юшкевич.
- Я только хотел доложить, что выполнил ваше пожелание, насчёт побриться.
Голос у кочегара был уже вовсе не хриплый, а на лице ироническая улыбка.
- Вот оно что, живой значит.
- Что-то я не вижу изъявлений восторга по поводу нашей
встречи.
- Ну довольно болтовни. Эй, вы там, быстро сюда.
- Только труба Господня сможет поднять их.
Юшкевич пронзительно окинул Сашку взглядом.
- То-то я вижу, ты стал совсем другой. Повстречал своего родственничка?
- Ты очень догадлив, но я явился не для того, что бы удивлять тебя. Я пришёл отдать тебе долг, за всех Гусаровых.
- Ну что же, вперёд, только кишка тонка у тебя. Ты не сможешь прикончить, спокойно стоящего перед тобой человека. Проломить ему череп, выпустить кровь. Что же ты стоишь как пень?
- Твоё хитроумие на этот раз бессильно. Я действительно не могу прикончить тебя таким способом. Я просто загоню тебя пинками снова в парилку. Закрою наглухо дверь и на всю открою пар. Что скажешь, ты всегда ценил мои предложения.
- Чем же ты лучше меня, если прибегаешь к такому зверству?
- Думаю что это не зверство, это неотвратимый гнев божий.
- Ты подумал, с чем останешься ты, ходячий труп, от которого все будут шарахаться. Заключи снова союз со мной и тебя ждёт сказочное будущее.
- Ты ничему не сможешь больше меня научить, оборотень. Разве что, как менять бесконечно свои принципы и убеждения.
- Прекрати свои глупые блеяния, мои принципы, это я сам, моя воля, мои желания. А все эти плакаты и лозунги, для безликой толпы, которая усердно копошится в навозе.
- Ну кажется, довольно, вперёд, в парную, поблаженствуй последний раз и вспомни какую-нибудь молитву.
- Не стоит, у меня свой идол, которому я следовал усердно.
- Так иди же к нему, быстро!
- Я вижу ты неумолим и покоряюсь. Но исполни последнюю просьбу обречённого.
- Какую?
- Там в пиджаке пистолет, разреши мне умереть таким способом.
Сашка задумался на секунду.
- Повернись ко мне спиной, бери свой пиджак.
Юшкевич медленно достаёт пистолет, бросает пиджак, подносит руку к виску. Затем, резко развернувшись, пытается выстрелить в Сашку. Тот опередил его, врезав ребром ладони по шее. Пистолет выпал.
- Я знал, что ты это сделаешь. И всё таки даю ещё одну возмож-ность. Не унижай себя, будь мужчиной. Твой смертный час пришёл.
И снова пистолет у виска, короткий звериный крик, выстрел. Юшкевич грузно падает, кровь забила струёй.
После рассказа дяди Вани, Юшкевич казался ему злым, несок-рушимым демоном, сказочным змеем, у которого снова и снова вырастают поверженные головы. Да нет, на этот раз, всё кончено.
* * * * * *
Ирина сидела в комнате, перед зеркалом, расчёсывала волосы, внимательно разглядывая себя. Позади раздались лёгкие шаги.
- Ты уже пришёл? – спокойно спросила она.
Ответа не последовало. Внезапно она увидела в зеркале, позади себя ужасное зрелище. Мужчина с окровавленным лицом и одеждой. Дикий ужас захлестнул её. Она издала жуткий вопль. Она узнала этот призрак. Он не раз виделся ей во сне. Сейчас он надвигался на неё, смотрел невидящим взглядом куда-то мимо неё и произносил глухим голосом:
- Тоскливо одному мне там, тоскливо. Со мной, прошу я, разде-лить ледяное ложе.
Страх захлёстывал её как налетающий смерч. Она носилась по комнате, но он уверенно отрезал путь к двери вытянув вперёд руки
- О как тоскливо мне, тоскливо, - повторял он.
Спотыкнувшись, она упала, и обессилев, застыла на полу, лицом вниз, покорясь своей участи. Когда она услышала на своей шее ледяные пальцы, она дико встрепенулась и издав отчаянный крик, затихла.
Сашка вышел, снял с себя весь маскарад, вымыл лицо и руки, это была красная гуашь и, приведя себя в порядок, снова зашёл к Ирине. Увидя её неподвижной, в неестественной позе, ужаснулся. Неужели. Нет это не обморок. Он внимательно осмотрел её. Она была мертва.
Невероятно. Он разыграл одну из самых дешёвых сцен, подобие которых он видел в американских фильмах ужасов. И вот результат. Слишком тяжёлый камень будет теперь у него на душе.
Он опустился вниз. Жоржик и Сержик, они были живы, но в таком состоянии. Когда то в детстве он видел одну жуткую сцену, и она навсегда отложилась в его памяти. По улицам отстреливали бродя-чих собак, а одного щенка, что бы не тратить заряды, взяли за задние лапы и ударили об землю.
Увлекаемый, каким-то любопытством, он заглянул, в большой, обитый, металлической сеткой ящик. Ему сразу бросился в глаза тот щенок, он уже ожил, но в его слезящихся глазах, была смертельная тоска. Это зрелище чудовищно потрясло его и очень долго он видел всё это перед глазами.
Вот такое выражение в глазах, он видел сейчас у этих двоих. Они ожидали завершения расправы. Он прошёл дальше, Юшкевич лежал в такой же позе. Ну всё, прочь от сюда.
Он завершил то, зачем явился сюда. Остальное рассудит бог.
* * * * * *
Подходя к избушке, он услышал вой Бурана. Смертельная собачья тоска чувствовалась в этом завывании.
Охваченный тревогой, Сашка бросился к двери. Дядя Ваня лежал на топчане. Руки сложены на груди, во всей его позе неподвижность и покой. Буран, жалобно скуля, бросался, то к лежащему, то к Сашке. Но тот неотрывно смотрел на лежащего. Тая надежду, прильнул к груди, прислушался напрасно, всё кончено. Этот здоровый цвет ли-ца, на котором, казалось, трепетала мысль. Это могучее тело, которое совсем недавно казалось несокрушимым. Всё это, только усиливало отчаянье.
Внезапно он увидел записку, и сразу бросился к ней. Вот что там было написано:
«Ты ушёл неожиданно, не предупредив меня. Но я знаю, куда и зачем ты направился. Сожалею, что зародил, в твоей душе опасное зерно, мщение. Мне не хотелось, что бы ты повторил мою судьбу, а прожил обычной человеческой жизнью. Буду молиться за тебя в том мире, куда ухожу. Мой час настал. Ты переживёшь это событие по мужски. Разве я не заслужил покоя? Ты похоронишь меня, в извест-ной тебе пещере, а вход в неё, заложишь камнем, присыплешь землёй. Пусть зарастёт всё это мхом и травой. Но это не значит что мы расстанемся. Ты же знаешь, всегда незримо я буду с тобой. Будь благословён и рука Господня да пребудет над тобой.»
Сашка выполнил завещание покойного в точности.
А на другой день, к нему пришли люди в милицейской форме.
- Здесь неподалёку, произошло тяжкое преступление. У вас нет каких-либо сведений на этот счёт?
- Не имею представления, о чём идёт речь.
- А вы сами кто? У вас имеются при себе документы?
- Нет.
- Тогда вам придётся пройти с нами.
Так Гусаров младший вступил в очередную фазу своего земного бытия.
А у заложенного входа в пещеру лежал Буран. Он отказался от еды. По-видимому, в его собачьем сознании существовало нечто такое, что неизмеримо дороже сытой пищи. Это тепло и верность человеческих рук, которые он потерял навсегда.
На одном из камней, которыми был заложен вход, было нацарапано куском известняка.
Зло низвергнуло тебя,
В вертеп жестокий,
Земного ада муки ты, пройдя,
Предстал перед Творцом.
И что же?
Мужество твоё,
Добро души и волю,
Воспел небесный хор.
Вскоре эта надпись, была смыта ближайшим дождём.
Написать автору:rusalka198409@rambler.ru