Betula szaferi 30

Михаил Садыков
Глава тридцатая
Захария


Тот майский вечер выдался серым и дождливым. День казался бы обычным, серым и унылым. Если бы не этот звонок.


-Да! Кто это? – Захария свел брови вместе. К нему зашел вечно поглощенный своими размышлениями пан Цимисский. Пан Цимисский отвечал за финансы. И сейчас он снова приволок целую кучу бумаг, которые надо было аккуратно подписывать. И этот звонок был совсем некстати. Но что-то толкнуло «Геббельса» продолжить разговор.

- День добжый! Это пан Вхрличка. Из госпиталя Святого Марка. Вы проходили у нас обследование. И… и… я прошу простить меня. На самом деле, я не занимаюсь вами непосредственно. Я врач, нейрофизиолог.

- Хотите исповедоваться? – Захария знал, что о нем ходит добрая слава.

/Так и знал, что будет такой ответ. – подумал пан Вхрличка/

- Э… нет. Я не о том. Мне хотелось бы поговорить с Вами с глазу на глаз. По поводу результатов ваших анализов.

- У меня неизлечимая болезнь? – спокойно, и даже кротко спросил священник.

/Я бы тоже так решил. – снова подумал пан Вхрличка/

- Нет-нет! Что вы! Но, всё же, я очень просил бы вас приехать, и поговорить со мной. В любое время, когда будет угодно. Меня зовут Вацлав. Вацлав Вхрличка. Кабинет двадцать два. Впрочем, э-э-э… Я могу сам приехать к вам. Только я, кхм, я не знаю, куда. Видите ли, я не могу назвать себя католиком, и даже верующим. Э-э-э… Мои исследования… Они представляют чисто научный интерес, и если бы я смог просить пройти дополнительные исследования, то наука, и я были бы Вам очень признательны. Но я даже не знаю, э…. э… я ни разу не был в костеле. Даже не знаю, как добраться…

- Сын мой! Святая Церковь с оглядкой относится к неуемной пытливости человеческого ума, и не все научные разработки она поддерживает.

/Нет! Только не это! Служители культа как всегда со своей моралью! – вновь подумал пан Вхрличка, а вслух сказал:/

- Что Вы! Если Вы приедете, или я приеду… Э… если мы с Вами встретимся, я вам всё объясню, и вы согласитесь, я вас уверяю! Я медик, медицина призвана помогать людям… Э… и если вы имеете в виду… Э… это не военные разработки, уверяю вас!

/Долго молчит, о чем-то еще думает! Ох уж эти мне святоши! – подумал пан врач/

Потом они договорились встретиться в костеле, и «Геббельсу» пришлось обрисовывать маршрут. Захария долго объяснял человеку на другом конце провода, как добраться до храма. У его собеседника сломался навигатор, и для того это оказалось жуткой катастрофой. Человек явно страдал топографическим кретинизмом. Но Захария ничего не сказал об этом, Захария думал о другом. Всей свой душой священник вдруг почувствовал, что это именно то, чего он ждал много лет.

Много лет Захария пытался разрешить загадку своего дара. Разрешить, чтобы усилить и укрепить. Распространить влияние Церкви Господней на всех людей. И сейчас, Захария чувствовал это, этот час настал. Через час с лишним, что понадобилось доктору преодолеть менее тридцати километров, в большие дубовые двери костела постучали.

/Латунь? Нет, не  латунь. – потрогав скрепы, зачет-то подумал пан врач./

«Геббельс» встретил пана врача на пороге. К священнику опять пришел пан финансист, и они снова уточняли статьи расходов. Захария снял очки,  протер их, и вперил пристальный взгляд в вошедшего.

/А, вот ты какой, пан Захария, вспомнил, видел я тебя в клинике! – снова подумал пан врач./

Доктор оказался высоким молодым человеком, гибким и жилистым, с чередой мелких зубов за губами, и длинными, узловатыми пальцами на руках. На вид ему было лет тридцать.

- По последнему пункту, давайте остановимся на двадцати. Можете идти. До завтра. Храни Вас Господь! – «Геббельс» осенил крестным знаменьем пана финансиста, который в очередной раз заглянул к Захарии.

/Как у них тут скверно с организацией труда. Рабочий день кончился, а они всё никак не разойдутся.  – подумал пан врач/

«Геббельс» внимательно осмотрел пана врача, вспомнил, что уже видел его в больнице. Тогда тот был в белом халате с красной нашивкой на рукаве, Сейчас же пан врач был одет, как горнорудный рабочий перед сменой. На голове пана врача красовалась нелепая фуражка, покатые плечи укрывала непритязательная куртка неопределенного цвета.

/Совсем не стремится к внешнему шику. По виду – совсем не поляк, да и по фамилии – скорее чех» -  констатировал Захария./

В ответ на приветствие, Захария кротко поклонился, и протянутая ладонь осталась в воздухе. Мужчина смущенно закашлялся, и убрал руку в карман, но из кармана тут же вынул, быстро отерев ладонь о ткань серых брюк.

Мгновение ушло на удивленное разглядывание великолепного убранства костела, потом вошедший смущенно покашлял.

/Неужели натуральный мрамор? И лампы накаливания, еще эдисоновские! Расточительство какое! – оглядев убранство, заключил пан врач./

Захария отрешенно смотрел на вошедшего, никак не реагируя на явно затянувшуюся паузу. Сторонний наблюдатель, скорее всего, решил бы, что священнослужитель про себя читает молитву. Отрешенное лицо его расправилось. Привычная подслеповатость исчезла, покрытые мелкими стрелками морщин, веки расправились. Поблекшие глаза постепенно налились бирюзой, и стали глубоки и темны.

- Бог вИдзи! Вшчестко видзи!

«Геббельс» не молился. Он двигал маленький бледный огонек в груди собеседника вправо. Едва заметный, скудный и тошнотворный, как светящаяся на болоте гнилушка, огонек некоторое время сопротивлялся, затем радостно моргнул, и, подрагивая, медленно двинулся к правому карману куртки с нелепой треугольной эмблемой. Через минуту, мокнущая гнилушка обратилась радостным светлячком. Огонек стал виден ясно, будто чья-то рука протерла запотевшее стекло. Это было добрым знаком. Захария знал это из богатого опыта. Пан врач теперь гарантированно подчинен его святой воле.

- Бог вИдзи! Вшчестко видзи!

Вошедший расслабился, переполнявшие его мысли, вопросы и объяснения, куда-то исчезли. Смущение сменилось трепетом. «Геббельс» препроводил его к себе, и принялся выуживать из слова, словно сачком. Первые часы после воздействия, Захария об этом знал, человек не может переварить новую свою ипостась, и пребывает в смятении. Поэтому епископ был терпелив и спокоен.

- Не знаете, с чего начать, сын мой, начинайте с главного! – епископская шапочка качнулась в сторону.

/Господи, как ярок свет! – подумал пан врач./

- Мне, гм… мне э.. тридцать э… тридцать девять лет… - молодой человек едва подбирал слова. – И ничего еще не… не сделано…

/Боже! Что со мной? – подумал пан врач./

- Сын мой! – мягкая улыбка осветила лицо епископа, когда он, невесомо завис над сидевшим на стуле посетителем, и слегка дотронулся до макушки доктора. – Говорите.

«Яволь!» - одними губами ответил доктор.

Доктор вздрогнул от неожиданности, вскинув брови вверх. Мгновение спустя, лицо его озарилось лучезарной детской улыбкой. Застрявший было первый звук, вырвался из его горла.

- Святой Отец! Мне тридцать девять, и ничего, ничего не сделано для истории. Я избрал себе трудную тему. До меня не проводились серьезные исследования, и материал крайне скуден. Я долго работал один. И, наконец, мне повезло.

- Продолжайте, сын мой! – Захария не подталкивал доктора, лишь одобряюще кивнул. Доктор прижал кулак к подбородку, и, словно решившись на что-то важное, продолжил.

- Всё началось с того, что ко мне на стол попались работы Гришанина и Задкова, это русские ученые из Международного лазерного центра в Москве. Работы по фотоиндуцированной хиральности молекул перекиси водорода. И с тех пор я заболел этой темой. Точнее, ее применимостью к телам биологическим. Но у меня совершенно не было фактического материала, с которым можно работать…

- Слушаю…

- Я потратил на поиски двенадцать лет. И вот, наконец, судьба и…

- … Господь Бог?

- … да, пусть и бог, хотя я в него не… э… Простите, эээ. Святой…. отец…

/Какая теплота и понимание от него исходит!/

- Бог вИдзи! Вшчестко видзи!  Ничего-ничего, продолжайте.

- Пожалуй, я начну с науки.

- Извольте.

- Одной из самых интригующих загадок Природы является хиральная чистота биологического мира. – Доктор поднял на собеседника глаза, его глаза сияли. И продолжил, - Природа с завидным постоянством выбирает левозакрученные спиралевидные молекулы ДНК, и правозакрученные молекулы сахаров, хотя энергетически, и те, и другие, равнозначны. Задача изучения хиральной чистоты биологического мира в частности, и хиральности молекул в принципе, является крайне перспективным направлением современной физики, биологии, и медицины. Понятно, о чем я говорю?

- Не совсем. – честно признался Захария.

/Надо представить чисто геометрически, и тогда… Я верю! Тогда всё будет Ему понятно!/

Доктор вытащил из кармана блокнот, и принялся в нем что-то быстро чертить. На бумаге появилась двойная змейка.

- Это – двойная спираль ДНК. Так она изображается в школьных учебниках. Э-э-э... С точки зрения пространственной геометрии, всё намного сложнее, но в данном приближении верно. Как видите, она похожа на шуруп. Или на винт. Как вы, святой отец, верно, знаете, существует правосторонняя резьба, и левосторонняя резьба.

Так вот! Подавляющее большинство спиралей ДНК левосторонние. Так называемые Эль-молекулы. Но! В редчайших случаях наблюдается зеркальное изменение. Так называемая инверсия. В пространственно-геометрическом смысле это явление в природе наблюдается часто, и является свидетельством эволюционного перехода, скачка. Например, все насекомые имеют твердую хитиновую оболочку снаружи организма, так называемый, экзоскелет. Но возникновение класса позвоночных, или, как мы говорим, хордовых, как раз и ознаменовалось инверсивным изменением, превращением экзоскелета в эндоскелет, скелет внутренний. Святой отец! В вашем конкретном случае, ваш организм крайне необычен!

- А! Вы о том, что у меня сердце справа! – вскинул брови Захария, и предвкушающее предвкушающе улыбнулся, он знал, что будет и продолжение.

/О, боже! Я вижу! Этот человек меня действительно понимает! Я это чувствую, пусть пока не понимает всего, но он именно то, что мне нужно! – подумал пан врач./

- Святой отец! У вас уникальный организм! У Вас не только феномен «Корпус Инверзус», но и правозакрученные молекулы ДНК в клетках эритроцитов, красных кровяных телец, как говорят в народе. Святой отец! Вы – второй человек, о котором я совершенно точно знаю, что у него это уникальное сочетание.

- И кто же первый?

/Да! Есть в нем что-то божественное! Не такое, как в других! Настоящее. Не напускное. Среди священников много шарлатанов, но ведь должны быть и другие. Я всегда это знал. Как мой отец, настоящий коммунист. Абсолютно честный человек, бессребреник. И этот такой же. Я это чувствую! – снова подумал пан врач./

Пауза затягивалась.

- Аристотель Сократ Онассис. – выдавил пан врач.

- Онассис? Я знаю это имя. Человек, которого Господь щедро наделил талантом, но он потратил его на ложные цели. – грустно ответил «Геббельс».

/Господи! Зачем я здесь? Из-за Онассиса? Господи, при чем тут Онассис? Я искал то, что придаст моему существованию смысл. – подумал пан врач./

- Так что же Онассис, сын мой?

Доктор чуть замялся, потом нехотя, как о забытом сновидении произнес:

- У Онассиса было такое же сочетание. Зеркально перевернутые внутренние органы и инвертированные молекулы  в крови. И еще… миопатия… но это не главное... – Последнее слово пан врач произнес смущенно и медленно. Как профессор гинекологии, случайно попавший на конференцию астрофизиков. – я хотел выяснить взаимосвязь…

Потом они говорили. Говорили о чем угодно, только не о закрученных молекулах. Пан врач рассказал об отце, погибшем в шахте, когда ему было восемь, о том, как трудно давалась ему учеба в медицинской академии. О том, как его бросила невеста. И много еще чего, чего.

А епископ Захария рассказывал о Господе, о вере, об истине, о мудрости, о долготерпении Господа, о Его Любви.

/Здесь всё, всё настоящее! Здесь нет пластмассы. Даже дерево, мрамор, латунь, медь и золото – всё настоящее. И люди настоящие, не такие, как в моем мире! Они не отбывают рабочий день от звонка до звонка. Это истинное служение. Служение истине и добру!/

С этих пор у пана врача появилась вторая работа. Даже нет, не так, у пана врача появилась цель.

Пан врач даже не помнил, чем именно он занимался у Его Святейшества. Пан епископ оставлял у себя все его записи. И это было так естественно, ведь человечество следует ограждать от преждевременных знаний. Пан врач, как человек пунктуальный, вел дневник, но время, проводимое им в стенах храма, отмечалось в дневнике одним только словом. «Служение». Это слово он старательно выводил каждую среду и пятницу.

Долгие годы нужды, когда на его плечах оказалась больная мать, приучили пана врача к бережливости. Но через три месяца Господь вознаградил его за труды. В середине ноября его нашел представитель «Эдмон Бланше и сыновья». Высокий француз, высохший и желтый, с длинным горбатым носом, в безупречной синем костюме и серо-голубом галстуке, зашел в его кабинет.

Француз разложил перед опешившим паном врачом целый веер документов, из которых вытекало, что умерший в Ницце мсье БутонА, завещал небольшое шато в окрестностях Тулузы, целый ряд ценных бумаг и акций, а также четыреста восемьдесят шесть тысяч евро на счетах, Зденеку Вхрличке, уроженцу Остравы. А в случае смерти оного – наследникам упомянутого пана в равных долях.


Это было похоже на ошибку, но вечно нахмуренный нотариус ответил, что его агентство слишком дорожит своей репутацией, чтобы совершать такие ошибки. Он положил перед опешившим паном врачом дневниковые записи и старые фотографии, на которых пан врач узнал своего отца. Еще молодого, в обнимку с кудрявым молодым человеком со шрамом на левой скуле.

Нотариус рассказал историю о двух молодых людях. Об отце пана врача и мсье Бутона, тогда еще просто Якубе Гораке. О том, что пан Зденек спас пана Якуба. Спас ценою карьеры, свободы и, в конце концов, жизни. Пан Якуб сбежал во Францию, а отца исключили из партии, впаяли два года условно. И его путь лежал только в забой, из которого живым отец уже не вышел.

Теперь, когда пан Зденек и его супруга скончались, и других наследников не имелось, получалось, что единственным наследником должен стать пан врач. Пан врач не стал противиться Воле Господа, и принял наследство, обещав половину отдать на дело Святой Римской Церкви.

Через три месяца, уплатив Пятой Республике все налоги, и немалые комиссионные мсье Бланше, пан врач получил всё, что ему причиталось, и половину действительно отписал Церкви. Неожиданно свалившееся богатство не испортило пана врача, но, напротив, сделало его еще более рьяным в вопросах веры. Он полностью переключился на Служение.

Семейное счастье, к вящей радости епископа, тоже не обошло пана врача стороной. Скромная и нежная прихожанка, восемнадцати юных лет, приглянулась пану врачу, и, ответив ему взаимностью, согласилась стать его супругой.

Уже был назначен день свадьбы, когда пан врач на своей Шкода Фабиа (он так и остался очень скромен) попал в аварию. Пан врач остался жив, и даже вполне здоров. Он отделался лишь ушибами и сотрясением мозга. Через три дня, он вышел из больницы. Но вышел другим человеком. Он, наконец, вспомнил, чем занимался у пана епископа.

Обладая чудовищной магнетической силой, пан епископ вознамерился усилить свой дар. И поручил пану врачу возглавить разработку прибора, усиливающего это воздействие. И, самое главное, способного передавать силу внушения на расстояние.

И это пану врачу почти удалось. Когда пан врач, уединившись, принялся листать свои деловые записи в специально созданной для него лаборатории, волосы зашевелились у него на голове.


А потом пан врач исчез. Через семь дней его труп нашли в местном парке, присыпанный землей. Безутешная невеста исчезла. По слухам – постриглась в монахини. На похоронах пан «Геббельс» произнес блистательную речь о справедливости, воздаянии, долге христианина, царстве Господа, и всепрощении. Особо расстроенным пан «Геббельс» не выглядел, он уже знал направление работы по прибору. 

Продолжение: http://www.proza.ru/2016/01/04/943