Игорь Павлович Власов – мой отец. К сожалению, в свое время я, как большинство из нас, по молодости не очень интересовался биографией своих родителей. Поэтому сейчас трудно всесторонне и подробно рассказать о жизни отца.
Отец родился в Варшаве 9 сентября 1908 года. Он был старшим ребенком в семье Павла Никитовича Власова и Софьи Ивановны Дубовинской-Власовой. Место рождения отца, возможно, определилось тем, что в это время Павел Никитович, будучи офицером, служил в этих краях, а может быть тем, что Софья Ивановна была родом из-под Варшавы и приехала сюда рожать. Родился отец, когда бабушке было 32 года.
В 1912 году семья отца жила в Тамбове. Здесь родилась сестра отца Ия. Сохранились детские тамбовские фотографии отца. С лета 1914 года по 1915 год семья жила в Кальсберге, куда бабушка приехала рожать Олега.
В 1915 году, в связи с наступлением немцев, семья была эвакуирована в Костромскую губернию, в Макарьев, где она жила до 1921 года, пережив страшные годы Гражданской войны. Здесь прошло осознанное детство отца.
Отец часто вспоминал, реку Унжу, различные приключения на ней. Рассказывал, как он рыбачил на Унже, как спас тонувшего младшего брата, вытащив его из воды.
В Макрьеве отец пошел в школу. У него в памяти сохранились впечатления об уроках по закону божьему, проходившим в церкви. Мальчиком отец был без «комплексов». Во время урока он успевал повторять за батюшкой молитвы и украдкой раздавать затрещины своим соседям. Батюшка, увидев это безобразие, не выдержал, взял проказника за ухо, отвел за царские врата и поставил на колени у лампадки. Несчастному ребёнку со временем стало скучно. Он стал подкладывать в лампадку ладан. Ему, стоящему на коленях, не было видно, что над царскими вратами поднялась настоящая дымовая завеса. Досталась отцу от батюшки ещё и затрещина.
Отцу, как старшему ребенку, пришлось помогать матери и по дому, и в воспитании младших сестры и брата. В эти годы отец возле матери прошел большую жизненную школу по кулинарии. В мою бытность отец умел хорошо стряпать достаточно сложные блюда. Эта любовь к кулинарному делу передалась с генами моей сестре, мне и моим сыновьям.
Война, революция, Гражданская война, разруха, нищета закалили отца, сделали его самостоятельным, находчивым, решительным и, даже, отчаянным.
Семья отца, прибыв в Минск в конце 1921 года, получила достаточно большую трёхкомнатную государственную квартиру в деревянном доме на улице Суражской, 10, недалеко от железнодорожного вокзала. Отец продолжал учебу в школе и помогал семье. После школы он с саночками бегал на вокзал, чтобы подвезти кому-нибудь вещи. Рядом были сажалки (пруды), где он ловил бучами карасей.
В 1923-1924 годах начался НЭП. К этому времени отец, получив 7-ми классное образование, начал работать у сальника. Так назывались торговцы, которые покупали в деревнях живых свиней, резали их, разделывали туши и продавали свинину. Работая у сальника, отец получил школу по резке и разделке свиней.
В мою бытность, после войны, отец, будучи уже на одной ноге, мастерски резал, а вернее колол швайкой свиней прямо в сердце. (швайка – колющий инструмент с наконечником пики; производное от немецкого – «свинья»). Интересна была последовательность дальнейшей ответственной работы над тушей. Вначале паяльной лампой тщательно опаливалась с туши шерсть. После этого туша укрывалась тряпками, смоченными в кипяток, для отпаривания. Затем с туши соскабливалась копоть и она мылась до идеальной белизны. Ловко отец и разделывал тушу. Был он специалистом по этому делу на всю округу. Мне всякий раз приходилось ему помогать. И я тоже немножко поднаторел в этом деле. Спустя 40 лет, в 1993 году, мне пришлось самому разделывать поросёнка, который был куплен живьём и зарезан по случаю подготовки к свадьбе сына Сергея.
Где и кем ещё работал отец до войны – мне известно мало. Когда мы с ним ходили в цирк, то он говорил, что работал в цирке осветителем. По его рассказам можно также судить, что он работал электриком, лазил по столбам. С электричеством, на бытовом уровне он был на «ты». Рассказывал, как сильно бьёт напряжение в 380 вольт. Отец работал так же на стройках Минска. Он с большим понятием рассказывал, что такое «коза», как с её помощь он носил за спиной по десятку кирпичей.
В начале тридцатых годов отец служил в армии. Это были 1931-1933 годы, так как отец говорил, что голодомор, который устроила советская власть в эти годы, он пережил, будучи в армии. В армии он одно время был поваром. Служил он под Минском.
В 1934 году отца с братом Олегом и матерью арестовали. Обвинили в шпионаже в пользу Польши. В тюрьме отец провёл полгода. Отцу относительно повезло. Время своего заключения он провёл на кухне, в качестве того же повара. Следствие над шпионами шло долго и вяло. «Шпионы» сами ни в чём не сознавались, а у сталинских опричников фактов и доказательств их шпионской деятельности не было. Вина подследственных была в том, что их родственники жили в Польше. Подследственных постепенно выпустили на свободу.
От тюрьмы, о работе наших «славных» органов у отца остались неизгладимые впечатления, которыми он делился с нами. Рассказывал, как с помощью голода заставляли нэпманов-евреев, отдавать на стройки социализма золото, накопленное ими в годы НЭПа.
Для этого устраивался небольшой спектакль. Накануне обеда подследственного вызывали на допрос. Он утверждал, что у него ничего нет. Проходил обед, и подследственного отпускали в камеру. Перед ужином всё повторялось. На завтра – то же самое. Наконец, подследственный не выдерживал пытку голодом и, наконец, вспоминал, что у него действительно есть немного золота. У него узнавали: сколько и где спрятано золото. Здесь же следователь сравнивал заявленное со своими записями и утверждал, что это не всё. Предлагал подследственному пойти в камеру и подумать ещё. Когда бухгалтерия сходилась, бедного нэпмана отпускали на волю.
Вскоре после освобождения отец женился на маме, Бушило Ольге Михайловне. Это произошло 20 июля 1935 года. Мама оставалась на своей фамилии. Сватом родителей и свидетелем в ЗАГСе был старший товарищ отца по работе Станислав Гринкевич. Он жил по соседству с мамой и знал её как миловидную, хорошую, порядочную девушку.
Станислав Гринкевич работал с отцом в конторе механизации и проката Белстройпромтреста, где отец был старшим механизатором. Они работали на строительстве Дома правительства, Оперного театра, а перед самой войной на строительстве авиационного завода (после войны на его месте, кажется, построен тракторный завод).
Через год совместной жизни 29 июня 1936 года родилась моя сестра Римма. Вначале родители жили в доме на улице Суражской, 10. В 1936 году в квартире проживало восемь человек. Бабушка Софья Ивановна со своей сестрой Еленой Ивановной занимала 18м2 комнату, тетя Ия с дядей Колей жили в 34м2 комнате, молодожёны папа с мамой и родившаяся сестра Римма занимали 16м2 комнату, 22-летний брат отца Олег занимал 9м2 комнату. Вся семья жила дружно.
Приготовлением еды занималась бабушка. На обеды сбрасывались все вместе. Бабушка каждый день рассчитывала, сколько можно потратить денег на еду, и в соответствии с этим составляла меню.
Не смотря, в целом, на нормальную обстановку в такой большой семье, вскоре, по ряду причин (наличие рядом бывшей папиной пассии, частые визиты в дом и неблаговидное поведение маминой сестры Лиды) в семье начались разногласия. В результате мама с сестрой Риммой ушла к себе домой на Сторожёвку на Сморговский тракт. Вскоре к маме пришёл и папа. Сердобольная тёща, моя бабушка по маминой линии, Бушило Мария Федоровна, предложила зятю переделать пристроенное к дому нежилое помещение в жилое.
Отец, у которого руки росли из нужного места, сделал это. В результате у родителей появилась комната 14м2, кухня 9м2 с русской печью, сени 6м2 и веранда 5м2.
Здесь, на Сторожёвке, на северной окраине Минска, на Сморговском тракте с 1939 года стала жить наша семья. В 1948 году, после смерти бабушки Марии Фёдоровны, жилплощадь увеличилась на одну комнату в 14м2. В этом доме в 1940 году родился я. Из этого дома, от которого остались самые тёплые воспоминания, я в 1958 году навсегда ушёл служить в Советскую армию.
22 июня 1941 года отец был вызван на строящийся им авиационный завод. В течение несколько дней он круглосуточно был задействован в ликвидации авиационного завода. При бомбёжках Минска немцы в первую очередь уничтожили военкоматы и другие органы власти. В результате отец, как и большинство минчан, не был мобилизован в армию. Тем более, что на седьмой день войны, 28 июня, преодолев более трёхсот километров, немцы практически без боя заняли столицу БССР Минск.
Так началась трёхлетняя оккупация. Немцы всех мужчин призывного возраста согнали в фильтрационные лагеря. Далее родственники задержанных шли в эти лагеря, доказывали своё родственное отношение к ним и забирали своих несчастных мужчин домой. Вскоре, таким образом мама привела домой отца. Немцы это делали для того, чтобы выявить переодетых красноармейцев.
Впоследствии, всякий раз, когда я заполнял многочисленные анкеты, мне приходилось объяснять, чем отец занимался в оккупированном немцами Минске. Отец говорил, что он был зарегистрирован в конторе по уборке города. На работу отец не ходил, а платил деньги тому, кто за него работал.
Как же мы три года жили в оккупированном Минске? Ведь немцы ничего не давали, а только брали, порой и мародерствовали. Но это было в начале, когда через город проходила действующая армия. Солдаты заходили во двор, в дом и забирали всё съестное. Со временем, после установления своей власти, немцы разрешали пользоваться огородом, на котором родители выращивали картофель и разные овощи. Одновременно родители занялись доступной коммерцией. В еврейском гетто они меняли еду на всякие тряпки. Эти тряпки неслись в Радошковичи, где менялись на продукты.
Одной из статей дохода был самогон. Немцы, также как и Советы, гнать его запрещали. Но отец рисковал, так как на базаре самогон шёл как валюта. Не смотря на всю эту коммерцию, жили мы впроголодь. Основным блюдом была «подколотка». Это суп из воды и картофеля, «подколоченный» ложкой муки. Как бы то ни было, но мы выжили.
То, что фронт приближается к Минску, во-первых, показывало поведение немцев. Они стали сгонять жителей на строительство противотанковых рвов, траншей, блиндажей вокруг Минска. Противотанковый ров был в километре от нашего дома, траншея проходила в 50-ти метрах от него.
Во-вторых, наша авиация стала регулярно бомбить Минск. От этих бомбёжек страдало в основном мирное население. Одна из бомб упала в 100 метрах от нашего дома. Погибло 4 соседа, из одной семьи. У нас взрывной волной выбило стёкла.
Отец, опасаясь попасть под огонь, закопал в огороде наш небогатый скарб и хотел вести семью в Радошковичи. Но события развивались так стремительно, что семья никуда не успела уйти. Минск был освобожден нашей армией 3 июля 1944 года, практически без боя. Немцы или не успели занять построенную линию обороны, или исполнили приказ, вступившего в должность нового командующего Группой армий «Центр», который из Лиды приказал, «Минск не защищать». Это спасло нашу семью и тысячи других семей.
Восьмого июля отец вместе с другими мужчинами нашей улицы был мобилизован в Красную Армию.
Папа, как работник, был на хорошем счету. На следующий день после призыва и ухода его в армию, домой приходил представитель из его конторы. Он сказал, что отец имеет бронь и должен явиться на работу. Дело случая. Может быть, у отца и у нас сложилась бы судьба иначе, если бы отец не ушёл на фронт. Но и так нам с сестрой нельзя жаловаться на свою судьбу.
Как я впоследствии уточнил, служил отец красноармейцем в 426 стрелковом полку, 88 стрелковой дивизии, 31 Армии, 3 Белорусского фронта.
Спустя 16 дней после призыва отец, пройдя с боями 300 километров, был тяжело ранен на участке фронта между Друскининкай (Литва) и Копцово (Польша).
Боевой путь отца в составе 88 стрелковой дивизии 31 Армии был не долгим, но стремительным. Его можно проследить по книге «Дорогами испытаний и побед. Боевой путь 31-й армии», Н.М. Афанасьев, Н. К. Глазунов, П.А. Казанский, Н.А. Фиронов.
М. «Военное издательство», 1986г.
( В книге имеется карта боевых действий 31А с 5 по 29 июля 1944г. 88 сд прошла черед г. Радунь (50 км северо-западнее г. Лида) и вышла на г. Друскининкай (Литва). Далее г. Копцово (Польша).
Наступление было стремительным:
13 июля фронт был у ж/д Гродно – Вильнюс,
14-15 июля – у г. Друскининкай на р. Неман,
16-17 июля – значительно западнее г. Друскининкай,
28-29 июля 88 сд была у г. Копцово.
К рубежу г. Копцово немцы пришли в себя и начали оказывать организованное сопротивление, осуществлять яростные контратаки. Они хотели уничтожить плацдарм Красной Армии на левом берегу р. Неман.
Об этих днях в книге пишется: «Особенно кровопролитные бои разгорелись в полосе боевых действий 113 корпуса ген. Н.Н. Олешева. Корпус 17 июля нанес упреждающий удар. Одновременно 71 ск ударил по левому флангу группировки противника силами 88 сд полковника Ф.Т. Ковтуна, южнее Бартошуны 331-й дивизии ген. П.Ф. Берестова на Думблянце и Копцово.
С каждым днем накал боев нарастал. Только 29 июля войска 31А смогли на правом фланге сломить сопротивление врага. (Левый фланг 31А находился у Гродно). До 28 июля части армии отбивали вражеские контратаки»).
В одном из описанных выше боев отец был ранен. Это случилось 24 июля на участке между г. Друскининкай и г. Копцово. В воспоминаниях же отец говорил, что он был ранен под г. Сувалки. Но, судя по приведённой в книге карте, Сувалки несколько дальше и севернее г. Копцово. И в том направлении наступала другая армия.
Отец был ранен в ногу. Ему раздробило берцовую кость. Только несколько дней спустя отца привезли в Вильнюс, в госпиталь. Там рану обработали и отправили отца в Ульяновск. В поезде у него началась гангрена. В результате в госпитале в Ульяновске ему была ампутирована правая нога. Рана не заживала. Началась целая череда операций.
С 10 октября отец проходил реабилитацию в Новосибирском госпитале. Здесь ему еще раз отрезали ногу. На этот раз так, что впоследствии он не мог пользоваться протезом.
Отец любил рассказывать о Сибири. Молочницы в Сибири держат в бидонах с молоком лягушек, которые почему-то препятствуют скисанию молока. По приезду на рынок молочница достаёт из бидона лягушку, а затем начинает продавать молоко. Это никого не смущало.
16 декабря 1944г. отец был выписан из госпиталя и направлен домой. Везли их эшелоном до Москвы. Кормили плохо. По дороге они вынуждены были менять свои скудные солдатские пожитки на еду. В результате в Москве отец вышел на построение в кальсонах и пилотке. Естественно, его заново обмундировали и отправили домой. В Минск отец возвращался не эшелоном, а самостоятельно. Вернулся он домой в конце декабря 1944 года.
Сразу же по возвращении домой у отца возник вопрос о хлебе насущном. Нужно сказать, что отец не растерялся, не смалодушничал, как многие другие фронтовики, оказавшиеся в его положении. Голова, руки, деловая хватка, оптимизм, ответственность были при нём. Он сразу же нашёл себе место под солнцем.
Довоенный друг, жестянщик Миша Каплан научил отца нехитрому жестяному делу. В результате отец начал делать из жести отстойники для молока, керосиновые лампы, воронки, тёрки и многое другое. Всё это пользовалось большим спросом в возрождающихся от войны деревнях. В магазинах, особенно деревенских, ничего этого не было. Свои поделки отец вывозил на продажу в деревни Западной Белоруссии. Там люди жили богаче, так как колхозы появились там не сразу. А если они и создавались, то не так жестоко, как в 30-е годы. Отстойники для молока продавались за хорошие деньги. В результате жили мы, по сравнению с другими, безбедно.
Отец в своей коммерции проявлял находчивость, изобретательность. Ассортимент его постоянно расширялся. Трудился он практически без отдыха. Два раза, а то и три раза в неделю, он ездил на базары: в Молодечно, в Радошковичи, в Раков, в Рубежевичи, в Койдоново, в Ивенец, в Столбцы, в Мир, в Красное и другие места. В остальные дни он доставал материал и мастерил свои изделия. Маме и нам, детям, приходилось активно ему помогать. Этой коммерцией отец продолжал заниматься до конца пятидесятых годов, когда, наконец, государство пришло в себя и экономически вытеснило отца с рынка.
К этому времени выросли и мы, дети. Сестра Римма, окончив десятилетку, в 1955 году стала работать, а в 1957 году она вышла замуж. В 1957 году и я, окончив школу, пошёл работать. А в 1958 году я ушёл в армию учиться на офицера и перестал быть нахлебником для родителей. К этому времени также несколько увеличилась и пенсия отца по инвалидности.
Отца как инвалида ежегодно вызывали на комиссию по инвалидности. Бессовестно, без всякой логики ему определяли, то третью, то вторую группу. По третей группе отец получал 250 рублей. (Это 10 бутылок водки, или 20 килограммов мяса, или 150 килограммов хлеба). По второй группе пенсия была 350 рублей. Позже она увеличилась до 650 рублей. (После хрущевской денежной реформы в 1960 года – 65 рублей). Правда, в эти годы начали расти цены на мясо, на масло, на ту же водку и хлеб. Но всё равно, родители как-то умудрялись сводить концы с концами. Тем более, что в эти годы для участников войны и ветеранов были значительные льготы.
В шестидесятые годы отец более или мене стал жить в своё удовольствие. Занялся рыбалкой. От собеса в 1961 году он получил мотоколяску и стал осторожно ездить по городу по своим надобностям. В 1964 году родительский дом был снесён. В замену родителям предоставили однокомнатную квартиру. Отцу недалеко от дома сделали гараж. Вскоре собес дал отцу машину марки «Запорожец» с ручным управлением. По тем временам это была настоящая роскошь. Хотя отец успешно прошёл курс обучения и сдал на права, но ездить на «Запорожце» он боялся. Машина стала семейной. Водителями были я и Риммин муж Николай.
В 1966 – 1971 годах я со своей семьёй жил в Минске, так как поступил учиться в МВИЗРУ. С отцом мы часто ездили в Радошковичи к тёте Вере, на рыбалку, за грибами, в пионерские лагеря к отцовским внукам, Ольге и Серёже, на озеро Нарочь, где ежегодно отдыхала Римма с семьёй. За год мы наезжали не менее 10000 километров. Благо, что бензин был практически бесплатным: 5 коп за литр А-66 и 7 коп – А-72.
Отец с нами, детьми, был достаточно строг, не сюсюкал. Если было за что, то и наказывал. Но всегда он был заботливым, относился к нам с уважением и доверием. Не притеснял он нас какими-то ограничениями. Приучил быть самостоятельными, работать по дому. Нам доверялись деньги, мы ходили по магазинам, знали на всё цены. Участвовали мы и в приготовлении обедов. Работали
Отец получил небольшое образование, всего семь классов, но всю свою жизнь занимался самообразованием. Он мог разобраться в любом механизме. Вся улица к нему ходила за советом или с просьбой оформить какую-либо бумагу. Он много читал. Хорошо знал русскую и зарубежную литературу. Постоянно на столе у него была книга из библиотеки. Ежедневно, особенно по вечерам, перед сном, он, сидя за столом, её читал. Если книга была интересной, то он её читал вслух. Её слушали и мы, и особенно мама, которая плохо читала. В доме отец создал небольшую библиотеку. Он с большим понятием подбирал подписные издания. Это были Пушкин, Лермонтов, Чехов, Толстой, Островский. Многие из этих изданий сохранились у нас с сестрой до сих пор. Они положили начало нашим личным библиотекам.
Отец постоянно покупал или выписывал газеты и журналы, в том числе детские. Одной из моих обязанностей было то, что по пути из школы я должен был заходить в киоск и выкупать, отложенные для отца газеты и журналы, в том числе: « Америку», «Огонёк», «Крокодил», «Мурзилку».
Отец прививал мне технические знания. В бытность керосиновой лампы из батареек и лампочек, которые мне покупались, я мастерил электрическое освещение над своей кроватью. Благодаря ему, с детских лет я легко различал железо, медь, латунь, олово, свинец, алюминий. С шести лет отец дарил мне велосипеды. Когда мне исполнилось 13 лет, то мне был подарен взрослый велосипед. Он приучил меня заботиться о нём самому. Я его и чистил, и смазывал, и ремонтировал. При этом велосипед служил не только для катания, но главным образом для дела: поездки за покупками, на рыбалку, на нём я ездил в школу, которая находилась в двух километрах от дома. Позже я на нём ездил на завод, где работал после школы.
Особенно проявилась заботливость отца, когда в январе 1950 года очень серьёзно заболела сестра Римма. У неё обнаружился туберкулёзный менингит. В СССР эту болезнь с помощь американцев (они поставляли стрептомицин) только начали лечить. Методика лечения только отрабатывалась. Мама лежала с тяжело больной сестрой в больнице. Отец же крутился как белка в колесе. И на базары он ездил, и по магазинам бегал, и меня кормил.
Дома он готовил что-нибудь вкусненькое и на своей одной ноге на костылях, буквально бежал в больницу, чтобы покормить маму и угостить чем-нибудь особенным сестру. Сестра, несколько оправившись от болезни (пролежала она в больнице 9 месяцев), начала собирать фантики от конфет. Отец старался всякий раз найти в магазине новый сорт конфет с красивым фантиком. К концу болезни у сестры был целый альбом с наклеенными фантиками.
Когда же сестре понадобился для лечения дополнительный стрептомицин, то отец проявил находчивость, использовал все свои знакомства, в общем, разбился в доску, и достал 30 грамм лекарства по сумасшедшей для того времени и нашего материального положения цене – 300 рублей за грамм. Стрептомицин можно было купить только у евреев, которым из США приходили посылки. Нужно было найти этих евреев и заработать необходимые деньги. И всё это он сделал.
Отец всегда защищал нас, своих детей. В детстве я был физически слабым. Однако, не боялся уличных хулиганов. Все они знали, что у меня есть смелый, решительный отец и что он не даст меня в обиду. Когда у десятилетней сестры стащили хлебные карточки, то отец в течение дня провёл частное расследование, воры были вычислены, разысканы, а карточки возвращены. У меня, птицелова, трижды воровали из сада клетку-западню с чижом или щеглом. И всякий раз отец смело шёл в логово воров, и всё возвращалось на место.
Защищал отец и сестру. Не смотря на перенесённую тяжёлую болезнь, ответственная и старательная сестра старалась хорошо учиться. Не в ладу была она с физикой. Её материал она заучивала наизусть. Иезуиту, учителю по физике, как сейчас помню, по фамилии Лашкевич, доставляло удовольствие издеваться над сестрою у доски. Он, не смотря на её дословный пересказ урока, показывал ей непонимание предмета и с большим удовольствием, ставил ей двойку. Сестре, потратившей на заучивание урока всю ночь, было обидно. С ней случалась истерика, она здесь же убегала домой. Отец, обеспокоенный психикой недавно тяжело переболевшей сестры, здесь же бежал в школу к «законнику педагогу». Скорее всего, простой на дипломатию отец вспоминал в сердцах мать «законника» и ставил его на место.
Позже отец также защищал и своих внуков. Однажды сосед Пашка, готовя брагу для самогонки, нечаянно ошпарил ноги любимой внучки Ольги. Отец бросился на бедного, виноватого Пашку как разъярённый зверь. Затем отец всё лето возил Ольгу к знахарке для лечения. Следы от ожога сохранились у Ольги до сих пор.
Отец с мамой всегда доверяли нам с сестрой в выборе друзей и были гостеприимны. Например, сестра часто приводила в дом своих подруг одноклассниц, которые жили у нас неделями, как члены семьи. Я тоже приводил в дом своих друзей, иногда их, живущих значительно беднее нас, я подкармливал. Никогда родители не спрашивали меня кто они, не наставляли, что с кем-то не нужно дружить.
В старших классах сестре разрешалось устраивать дома вечеринки. Собиралось 5-6 её подруг и столько же одногодок ребят. В складчину организовывалось небольшое застолье, играл проигрыватель, все танцевали. Родители на это время уходили к кому-нибудь в гости, чтобы не смущать молодёжь. Всё было чинно и достойно. Я всегда принимал участие в этих вечеринках. С участницами и участниками этих вечеринок и сестра, и я до сих пор поддерживаем дружественные контакты.
Большой жизненный опыт отца, его эрудиция, полученная из книг, делали отца интересным собеседником. Поэтому часто в нашем небольшом, гостеприимном доме были посиделки. Приходили друзья, соседи. Нам детям, в век отсутствия телевидения, были интересны их рассказы о дореволюционном и довоенном прошлом, о войне, о жизни. Бедность была страшная, некоторые заходили, чтобы одновременно на халяву выкурить самокрутку. У отца всегда стояла на столе открытая табакерка с махоркой.
Отец любил животных. Всегда у нас было две собаки: одна сторожевая на цепи, а вторая экзотическая для души. В доме обязательно была кошка, которая ловила мышей и крыс. Не смотря на своё увечье, отец с удовольствием трудился в огороде и саду.
Кроме того, отец держал голубей. Ими он увлекался ещё до войны, поэтому знал в них толк. На птичий рынок мы ходили вместе с ним. У него здесь было много ещё довоенных знакомых и друзей. Отец очень тщательно выбирал голубей и покупал только породистых, стоящих, по тем меркам, большие деньги. Его любимой пословицей было: «Мы не настолько богаты, чтобы покупать дешёвые вещи».
На рынке я увидел певчих птиц и вскоре стал птицеловом. В доме у нас одновременно могло содержаться до десятка птиц. Это были чижи, щеглы, чечётки, зеленушки, снегири, свиристели, синицы и даже дубоносы. Отец научил меня делать для них клетки. Сейчас удивляешься, как это родители терпели меня с такой стаей птиц. В комнатах от них был постоянный мусор. Одно время мы завели с отцом и кроликов. За ними ухаживать мне приходилось самому.
В 1958 году я поступил учиться в военное училище на офицера. Мы с отцом регулярно переписывались. Он приезжал ко мне в училище в Даугавпилс. В эти годы у меня появилась девушка. Отец одобрил мой выбор. И поэтому, когда я, по окончании училища, в 21-летнем возрасте решил жениться на своей Ларисе, с его стороны было только одобрение.
Особая страница в жизни отца – рождение внучки Ольги. В это время родители вместе с семьёй Риммы жили в нашем старом доме. Римма с Николаем были очень заняты работой и учёбой. Не было лучшей няньки, чем отец. Между ним и маленькой Ольгой возникли взаимная привязанность и большая любовь. Прошло много лет, но до сих пор Ольга помнит дедушкину заботу и любовь.
В 1963 году, когда я служил и жил с семьёй (Лариса, сын Серёжа и я) в Лиде, вдруг заболела и легла в госпиталь Лариса. На помощь ко мне приехал отец. Приезжал он ко мне в гости в 1964 году под Гродно, где я в это время служил и где он 21 год тому назад воевал и потерял ногу.
С 1966 года по 1971 год я учился в МВИЗРУ. К счастью мы жили рядом, имели телефоны. Отец был на пенсии. Это позволяло нам постоянно общаться. У родителей часто с большим удовольствием гостили наши дети: Ольга и Сергей. Здесь мы часто собирались всей нашей семьёй.
С отцом ездили на рыбалку, в том числе и с ночевкой, в Радошковичи, на озеро Нарочь, в пионерские лагеря к внукам.
Гараж отца был рядом с его домом. Он проводил в нём время, постоянно что-то мастерил. До сих пор стоит на даче, как память о нём, его незатейливая тумбочка под телевизор. Некоторые его слесарные инструменты (ножницы по металлу, молоточки, пробойники, дрель) достались мне. Когда беру их в руки – вспоминаю отца.
В гаражном кооперативе у отца было много друзей, которые относились к нему с большим уважением. Это облегчало эксплуатацию нашего «Запорожца». В любой момент можно было получить квалифицированную консультацию или помощь.
Ничего не предвещало беды. Вдруг родители затеяли делать профилактический ремонт квартиры. В заключение ремонта отец покрыл пол польским лаком, который издавал сильный неприятный запах. Мама предложила отцу идти ночевать к сестре. Отец практически никогда серьёзно не болел, к своему здоровью относился ухарски, поэтому идти к сестре категорически отказался.
Вскоре у отца заболело горло. Его положили вначале в обычную больницу, а затем онкологическую. Во время взятия материала для анализа на онкологию отец потерял голос. Анализ был положительный. Отца выписали из больницы. Мы продолжали с ним общаться, ездили с ним по-прежнему в Радошковичи, на рыбалку.
Вдруг, в начале лета, отец заболел – подозрение на пневмонию. У отца долго держалась небольшая температура. Отец перед сном пошёл в туалет покурить, вдруг он закашлялся, изо рта пошла кровь, он успел позвать маму, чтобы она дала ему кальций. Мама не успела подать отцу лекарство, как у него изо рта хлынула кровь.
В ночь на 21 июня 1970 года отца не стало. Ему было 61 год.
Отец старался внушить нам с сестрой уважение к нашей фамилии, гордость за те дела, которые сделал Александр Никитович Власов для Белоруссии, его народа.