Нас встретили двоюродная сестра Папы со смешным именем Лялька и ее муж Володя. Оба в почти одинаковых джинсовых шортах и в одинаковых майках. Другой одежды не наблюдалось, в то время как Папа был одет в длинные брюки и пиджак, а мама в закрытом платье. Я тоже изнемогал от жары в свое красной курточке.
Таксист разгрузил наши баулы и сумки, которые перегородили весь тротуар, и даже частично стояли в палисаднике перед домом, и укатил. Папа с Володей, обливаясь потом, втащили их в квартиру, а затем упали на диван под огромный вентилятор на ноге-стойке. Лялька притащила Маме что-то наподобие цветных мужских трусов, оказалось, что это очень модные женские шорты, а Папе предложили просто снять с себя пиджак и рубашку, и стащить с себя брюки. Ему объяснили, что от вида его трусов никто в обморок не упадет.
Начались разговоры о том о сём, кто где, да с кем, и чем занимается. А как те, а что эти, а здоровы ли, а собираются ли сюда... В общем все как обычно. Мы со Сьюшкой, задремали под эти разговоры в углу дивана, и проснулись лишь утром от дикого щебета птиц за окном. Было такое впечатление, что все птицы тут снабжены усилителями, и проводят конкурс хорового пения, причем абсолютно не слушая друг друга.
Лялька и Мама сварганили завтрак, и как раз к нему успел Лялькин сын Саша, или Алекс, как он величал себя на израильский манер. Оказалось, что именно он поведет нас смотреть свое новое место жительства. Кроме все прочего, он единственный из всех, кто знает иврит и может вести переговоры с хозяином квартиры.
***
И вот мы уже поселились. Трехкомнатная квартира №8 на втором этаже. На каждой лестничной площадке никогда не виданные нами автоматические выключатели, специально для экономии света.
Первым делом, все захотели искупаться. Папа стала искать, где находится газовая колонка, чтобы согреть воду. Тут Володя и Сашка стали смеяться. Оказалось что таковой не имеется, а вода греется солнцем. Это вот те самые бочки на крышах и темные стеклянные панели. Причем нужно быть очень осторожным, чтобы не свариться в кипятке. В ванной комнате для этого были специальные краны, в которых ручка не только открывала или закрывала воду, но и поворотом влево или вправо регулировала ее температуру.
Через пару дней, в эту квартиру перевезли все сумки и баулы, а затем и Бабушку. И тут выяснилось, что Бабушка, видимо от переезда, абсолютно потеряла ориентацию. Она поминутно спрашивала Тель-Авива ли это и который уже час. В квартире ей было жарко и она все время рвалась "на свежий воздух", не понимая, что "свежий воздух" существенно горячее, чем воздух в квартире, и что выходить на улицу ей можно только вечером, когда жара начнет спадать, а солнце не будет так слепить глаза.
Кроме того, у нее начались проблемы с желудком, а она почему-то совершенно не чувствовала их. Ее приходилось все время купать. Сама она купаться в новой для себя системе не умела. Выяснилось, что единственный кому она доверяет - это наша Младшенькая. Она нежно и терпеливо каждый раз купала Бабушку.
Папа же повел себя совершенно неправильно. Бабушка, скорее всего от стыда за себя, не желала признаваться, что она уже не управляет своим телом, а Папа показывал ей испачканные простыни и белье, и Бабушка плакала, что это не она. Неожиданно вмешалась Мама. Она наорала на Папу, обозвала его дебилом и запретила ему что-либо доказывать Бабушке. Обе девочки плакали украдкой. Им было жалко и Бабушку и Папу и Маму. И самих себя тоже.
Ведь теперь у них не было подружек, и они даже разговаривать ни с кем во дворе не могли, потому что не знали языка. Они сутками сидели в доме, а Папа чувствовал себя во всем этом виноватым.
По вечерам мы - Папа, Бабушка, Сьюша и я - выбирались из квартиры. Папа чуть ли не на руках спускал Бабушку со второго этажа, и мы медленно шли в очень зеленый сквер неподалеку, разглядывая по пути странных людей в длинных черных сюртуках, в шляпах из-под которых вились пейсы, школьников в кипах школу которых можно было узнавать по цвету их "форменных" футболок; чопорных старушек в длинных в пол платьях и в шляпках.
Бабушка оживлялась, и выглядела абсолютно адекватной. Они сидели с Папой на лавочке в сквере и вели нескончаемые беседы. Папа часто цеплялся к ней, по поводу ее членства в КПСС:
- Почему ты, зная о сталинских преступлениях, не выходила из партии, а оставалась в ней и поддерживала ее политику?
А умная наша Бабушка, спрашивала его:
- А почему ты поступал в комсомол? Почему даже после того, как чуть не попал в тюрьму за перефотографирование солженицинского "Один день Ивана Денисовича" не стал выступать со своей антипартийной позицией?
Папа пытался вывернуться от неудобных вопросов, и они с Бабушкой начинали сердиться друг на друга, и даже кричать, забыв, что находятся в общественном месте.
Мы со Сьюшей только грустно переглядывались. Нам было их обоих жаль.
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2015/12/06/1031