Принявши песнь, как эстафету.
Ретро-поэту не во гнев,
Я разнесу её по свету,
Летучей рифмой приодев.
Лет за пятьсот а то и боле
У входа хижины своей,
В глухом заброшннном удоле
Старик плёл сеть,
а соловей
Тревожил песней от опушки
Анахорета-рыбака...
Зелёный мыс с его избушкой
Вдавался в море,
и река,
Как дева, юная резвушка,
Спешила вдаль издалека.
Лаская берег пели волны
И, выгибаясь налету,
Обороняли, точно воины,
Юдоли мирной красоту:
Волненье трав, цветов зеницы,
Прохлады сень её дубрав...
И, укрощая резвый нрав,
Сливались в чистые криницы.
Но из людей четой одною
Был населён зелёный дол:
Старик-рыбак - сам друг с женою -
И только...
Словно частокол
Вокруг теснился лес дремучий
И слухи тёмные ползли,
Что смертью лютой неминучей
Грозит он странникам земли,
Забредшим вольно ль, по-неволе
В чащобу прОклятой юдоли.
Нечисто там...
гнездятся дУхи
Страшат и губят пришлый люд,
Стволы, как вещие старухи,
К мольбам безжалостны и глухи,
Тенёта ловчие плетут..
И лишь рыбак - старик смиренный -
Нёс беспрепятственно улов
Сквозь лес тропинкой сокровенной
Средь неприветливых стволов
В далёкий город на продажу
И возвращался помолясь,
Хранимый ангельскою стражей,
Нисколько дУхов не боясь.
Полн мыслей набожных
в чащобу
Торил старик свои пути,
И лес смирял глухую злобу
И позволял ему пройти.
Латая невод в этот вечер
По-над рекой, он вздрогнул вдруг,
Заслышав громкий чуждый звук,
Раздавшийся неподалече.
То конский храп, то дробный стук,
Доспехов ратных перезвоны,
Собачий брёх, совиный гук,
Глухие сдавленные стоны.
Всё ближе...
Робость овладела,
Затмила очи старика.
Он вспомнил сон, что то и дело
Пророчил лес, плела река.
Там белый призрак великана
Вставал, кивая головой,
Грозящий плотью неживой
Из побережного тумана.
В дремучий лес глядит старик
И видит — точно...некто белый
Из чащи будто бы возник.
По-над водой неясный лик.
Зовёт, кивая то и дело.
Припомнил старец, что доселе,
Будь дома то, или в пути,
Лесные чудища не смели
Ему дорогу перейти.
Пробормотал молитву быстро он,
И осенил себя крестом,
Смиряя происки нечистого,
Что мнились рожею с хвостом,
Ему кивающей неистово.
Злой призрак пенным водопадом
Истаяв в шелесте волны,
Уж не страшил мертвящим взглядом
Сквозь саван рваной белизны.
Из леса выпрял рыцарь статный
На белогривом скакуне...
Он в наступившей тишине,
С достоинством лицеприятным
К избушке стёжкой прямиком,
Сойдя с коня пошёл пешком.
Украшен бисерной каймою
Алеет рыцарский колет.
Под золотою бахромою
Чернеет бархатный берет,
Чья тулья, перьями горя
И о величьи говоря,
Расшита бисерной тесьмою
Из бирюзы и янтаря.
Сиял под гардой многоцветной
Меч рукоятью золотой,
Лоб благородной чистотой
Пленял,
взор — ласкою приветной.
Конь белошерст и белогрив
Над изумрудной муравою
Плыл гордой грацией живою,
Лебяжьи голову склонив.
Старик, виденьем поражён,
Снял шляпу, низко поклонился...
Всё мнилось, будто это сон,
Но он хотел, чтоб сон тот длился.
Приблизившись, спросил герой:
«Смогу ли я, хозяин милый,
В гостях у вас собраться с силой
Ночной ненастною порой?»
«Прошу Вас,
гость мой благородный,
Войти сюда и сесть за стол.
Ваш верный конь чистопородный
Под сень дубрав, в зелёный дол
Сойдя, найдёт мои покосы,
Где свежесть трав, цветы и росы
Дадут усталому приют...
Еды с питьём довольно тут.
Тебе же мы охотной волей
Предложим скромный стол и кров.
Оставь коня, не медли боле,
Здесь всяк служить тебе готов».
«Благодарю тебя, хозяин,-
Ответил рыцарь,-
знаешь ты,
Что дебри дьявольских окраин
Проклятой силой нечисты.
Опричь тропинки в жуткой чаще,
Вокруг вода и нет дорог.
Не волен всяк сюда входящий
Добром оставить твой порог.
К тому же в ночь стекает вечер,
А ночью, Боже избавИ
Искать с нечистым новой встречи,
Презрев приют людской любви».
«Молчи об этом!
Всем известна
И в этом доме и окрест
Дурная слава здешних мест.
Будь гостем, рыцарь,
вот те крест -
Где двое, там троим не тесно».
В светёлке бедной близ камина,
Огнём углей озарена
Сидела в кресле у окна
Подруга старца и жена -
Его вторая половина.
Привстав, небрежно поклонилась:
«Будь нашим гостем, исполать...
Не церемонься, сделай милость»...
И в кресло плюхнулась опять.
Рыбак промолвил, скрыв улыбку:
«Невежей не сочти жену.
Моя серебряная рыбка
Чтит уваженьем старину
И тех, кто как и мы, хотя бы,
Стары, беспомощны и слАбы.
Садись к огню, не будь сердит,
Да помни: со скамейкой этой
Остерегись... второе лето
Одна нога у ней свербит.
Бокал вина возьми попутно»...
Сел рыцарь с краю на скамью,
И стало так ему приютно,
Как будто впрямь в свою семью
Он воротился из похода,
Пространствовав четыре года.
С вином у жаркого камина
Простые речи потекли
О замке на краю земли,
В зелёной солнечной долине,
Где Гульбранд властвовал один -
Его законный господин
Правонаследно испокон...
Рингштеттеном зовётся он.
И нет прекраснее вокруг
Владений этих...
Чуждый звук
Раздался вдруг, среди беседы:
Толь плеска волн, толь непоседы
Дождя, что бьётся о стекло,
Как голубиное крыло.
Старик сворчал, вздымая брови.
Как глядь, водою кто-то внови
Стекло оконца окатил...
Фон Гульбранд речи прекратил.
Рыбак, откашлявшись повинно,
Сказал в окно:
«Стыдись, Ундина,
Ты видишь, гость в избе у нас,
Угомонись на миг единый,
Оставь забавы хоть на час».
При этом, слышимый для всех,
Из-за окна негромкий смех
Пронёсся лёгкою волной
И стих у двери за стеной.
«Нам не взыщи, просил смиренно
Старик,- поверь, ещё не то
Ты здесь увидишь, но зато
И развлечёшься непременно.
Ундина это, дочка наша,
Ей восемнадцать скоро лет.
Шалунья, спасу с нею нет,
Но нет милей её и краше.
Сердечком чище родника
Нам старость грустную лелеет:
То приласкает, пожалеет,
То глянет, будто, свысока».
«Тебе легко,-жена перечит,-
Ты пропадаешь день деньской,
А как приходишь на покой,
Милы тебе Ундины речи.
Я ж с нею с глазу, да на глаз
Весь гольный день, а то и ночи...
Признаться, приустала очень
Я от Ундининых проказ».
«Да полно,- старец ей в ответ,-
Я в море маюсь сорок лет.
Оно то ломит мне плотину,
То в сети гонит грязь и тину,
Ячейки рвёт... Я всё чиню,
Кляну его сто раз на дню,
А всё любовь к нему храню.
Ты, мать, ворчишь и причитаешь,
В грехах Ундиночку виня,
Но без неё тебе и дня
Не выжить...
вдруг и заскучаешь.
Вернётся — льдинкой у огня
Под взглядом доченьки растаешь.
Не так ли?»
«Верно. Что таиться?
Ей — непоседе — всё простится
За сердце полное добра...
Однако, звать её пора.
Ундина-а!»
Двери приоткрыв,
Вся - вихрь, вся ветреный порыв
Впорхнула девушка... она,
Улыбкою озарена,
В цветах, что полем нарвала,
Была воздушна и светла..
«Вы звали?
Где наш гость, отец»?
«Да оглянись ты, наконец.
Вон странник - рыцарь у огня.
Из леса на исходе дня
Он вышел, ангелом храним...
Будь поприветливее с ним».
Глаза, как звёзды золотые,
Поплыли к рыцарю... она
Была ничуть не смущена.
Смешинки тронули черты ей.
Небесная голубизна
Очей девичьих, как волна,
Коснулась юноши,
а он
Прервать боялся дивный сон,
Глазами пил её красу,
Забыв про ужасы в лесу.
Ундина длительно смотрела,
Чуть пУрпур губок приоткрыв,
И перлы зубок обнажив,
И вдруг пичужкой юркой, смелой
К нему порхнула, наклоня
Свой стан,
как будто бы, дразня:
«А ну, дружок, поймай меня!»
Играя цепью золотою -
Подвеской древнего меча,
Пленяя дерзостью простою,
Коснулась пальчиком плеча:
«Какой судьбою, гость прекрасный,
Мой рыцарь, ты попал сюда?
Какая странная нужда
Вела дорогою опасной
Через дремучий страшный бор,
Непроходимый с давних пор?
Как ты, не ведая пути,
Сумел тропинку к нам найти?» -
Спросила...
Губы приоткрыть
он не успел,
как бабка прыть
Явила, голос подала,
Привстав из кресла у стола:
«Ундина,
Бог тебя прости,
Немедля речи прекрати!
Оставь вопросы до утра,
Уж поздно, гостю спать пора...
Чай утомлён... угомонись,
Поди к окну, шитьём займись».
Но, гневно глянув на неё,
Шалунья, взяв своё шитьё,
Присела к Гульбранду опять...
«Вот здесь я стану вышивать»!
Старик продолжить разговор
Хотел, но вновь, наперекор
Его желанью,
голосок
Ундины — резок и высок
Прервал их речь:
«Молю, ответь,
Как смог ты в чаще уцелеть?
Что делал там? Где прежде жил?
Кого любил, чему тужил?»
Напоминанье о былых
Событьях гибельных и злых,
Что с ним случились в тех местах,
Смутили рыцаря.
Не страх,
Но оторопь взяла его...
Ещё не зная отчего,
Он вздрогнул, глядя на окно,
И онемел...
кругом черно,
К стеклу же чей-то белый лик
Глазами мёртвыми приник.
Старик лампаду засветил,
Окно и дверь перекрестил
И молвил:
«Рыцарь мой, смири
Свои желанья...
не кори
Меня за страх, но прекрати
Свои рассказы до рассвета.
Ундину с миром отпусти
До бликов солнечного света
В ладонях утренней зари».
«Ну, нет! - воскликнула Ундина,-
Во имя Бога — властелина
нас грешных,
Гостя прерывать
Не смей! Такому не бывать!
Теперь же, нынче, здесь, сейчас
Подарит рыцарь свой рассказ!»
И ножкой топнула она...
И так на вид была грозна,
Но и мила, и презабавна,
Что старец и его жена
Её запальчивость сполна,
Простили...
Рыцарь — и подавно.
Но чтоб вот так - ногой стучать!...
И вот рыбак,
для воспитанья
Покорности и почитанья,
Стал дочку грозно поучать...
И пришепётывая глухо,
Супругу вторила старуха.
«А, коли так, тогда прощайте!
Воспитывайте, поучайте
Друг друга... только без меня!
Я от сегодняшнего дня
Вам не родня!
Коль нет вам мочи
Послушать рыцаря, что хочет
И может правду мне открыть,
Прощайте!
Так тому и быть!»
Шагнула к двери и пропала,
Как будто в доме не бывала.