так по нему судьба пройдется
В ноябре резко похолодало и всем тюремным сидельцам стало совсем тоскливо жить на белом свете. Земляная тюрьма - не самое лучшее место для служилого человека. Солома на подстилках мокрая, татары воняют, жрать нечего, и холод, холод. Так думал Андрюшка Денисов, сын Протасов. От холода он страдал, пожалуй, больше других потому, что был родом из южных земель, да и родители в свое время не скупились на тепло в доме.
Земляная тюрьма, именно в такой сидел наш герой, считалась жесткой в отличие от наземной и она сохранялась в городе до конца XVII столетия. Для ее строительства брали сруб, обычно осиновый - он не гнил, выкапывали квадратную яму и опускали его туда. Засыпали и утрамбовывали, а сверху клали лаги. В середине прорезали окно, на него ставили решетку и вешали громадный замок. Внутри находились параша, подобие нар, а чаще просто бросали соломки на пол. Денег на содержание арестованных не выдавали. Вместе сидели воры, убийцы, разбойники, нетчики-должники, а то и просто посаженные на два-три дня за хулиганство. Различий в нациях и полах не делали - все были перемешаны. Даже родовитость не освобождала от сидения в тюрьме.
Кормились заключенные тем, что насобирают в качестве милостыни посаженные по легким делам - их отпускали на день бродить по городу в поисках пищи. Приходили родственники арестованных и все, что они приносили и добывали, делилось поровну. В смысле общения никаких запретов не было. Страшно было зимой, многие умирали от холода. Есть свидетельства того, что некоторые воеводы использовали арестованных женщин для любовных утех сыновей и себя.
За время сидения в тюрьме Андрюшка многое передумал, вспоминал пьянки-гулянки, но чаще всего виделись ему весна и лето. В один из дней неожиданно всплыло в памяти вербное воскресенье, а с ним и драка у осколянина Лучки Путыча. «Сколько мы тогда гуляли, ели и пили, сейчас бы тот стол, было бы, чем согреться», - подумалось ему, но память снова вернула к событиям того дня.
В тот день мужики действительно крепко перепили на радостях и, как водится, что-то не поделили. Сначала вроде рассуждали о жизни, бабах, детях. Потом перешли на политику, кто в лес, кто по дрова, и заспорили. Больше всех разорялся станичный атаман Сысой Рощупкин и вторил ему ямщик Муравейка Кузнец. Вообще-то он был Иваном Муравьевым, но этого почти никто не помнил. Слово за слово и началась драка пьяная и разудалая. В самый разгар ее Сысойка возьми да ляпни, что «здрав был государь Дмитрий Иванович!» К чему ляпнул и сам не знал. С тех пор прошел не один месяц, большую часть которых провел Андрюшка в тюрьме за мелкое воровство, вместо кисета срезал пустой кошель у товарища, все по пьяни, но сысойкины слова не забылись.
Спустя некоторое время Андрюшка неожиданно для себя сделал следующий шаг. Случайно заметил проходившего мимо тюрьмы пятидесятника Фадея Захарова, и как будто черт толкнул его в бок, крикнул страшное «Слово и дело», и ... закрутилось колесо правосудия. одинаково страшное для того, кто говорил и для того, на кого доносили. Его тут же притащили в пыточную и уж чего-чего, а тепла ему хватило на всю оставшуюся жизнь. Били, жгли, поднимали на дыбе (было и в Осколе такое нехитрое устройство, развязывающее языки самым крепким мужикам), чтобы узнать правду ли он говорит о Сысое Рощупкине. Только убедившись, что он ничего нового не добавляет к сказанному вначале, оставили в покое. После следствия воевода Данила Моисеевич Яблочков написал челобитную государю, и 13 мая 1628 года указом царя было велено провести сыск про Ивана Муравьева со всеми людьми. Прежде всего «расспросили» Сысоя Рощупкина. Тот признался, что «когда выпьет, то с ума сбродит и не помнит, что говорил».
22 августа воевода собрал всех людей и опросил их по очереди. Те подтвердили, что Сысой действительно «с ума сбродит, за речку мечется, в лес бегает и платье с себя дерет». Данила Моисеевич уже не раз встречал таких «питухов», не умеющих владеть собой, не знающих меры за столом. Но дело осложнялось не только пьянкой и дракой, огласку оно получило больше с политической стороны и его нельзя было утаить. Самым распространенным преступлением против государственной власти являлись «непристойные речи» или «непригожие слова», неудачные шутки и брань в адрес государя. К преступлениям относились и похвала в адрес государственных преступников, оговорка или ошибка в произношении полного царского титула. Чаще всего это происходило случайно в застольной беседе, по пьянке или в драке. Наказания за них были суровыми: битье кнутом, батогами, заключение в тюрьму, урезание языка (чтоб не трепал чего не попадя), ссылка и смертная казнь. В то время опьянение считалось смягчающим вину обстоятельством, но от наказания не освобождало. Более того, был на эту тему указ государя, запрещающий какие бы то ни было упоминания о тушинском воре, дабы не давать повода для самовольства. Народ, оказывается, до сих пор помнил разгульное время и надежды, пришедшие с обещаниями нового царя.
А Сысойка Рощупкин в то время сидел в земляной тюрьме, поменявшись местами с Андрюшкой Денисовым. Порыв последнего в защиту государя не прошел не замеченным. И хотя, окликая Фадея Захарова, он не знал, что за тем последуют пытки и бесконечные расспросы, даже в самых смелых мечтах не мог представить, что наградой ему будет свобода. Такое случалось редко и, видимо, под настроение воевода решил таким образом отметить Андрюшкин патриотизм. Что касается последнего, он стал с тех пор добропорядочным человеком и даже не раз отличался в стычках с татарами.
Сысойка же, за многие годы жизни, впервые оторванный от бесконечных попоек, приходил в себя, постепенно осознавая случившееся. Было обидно, что какой-то нелепый случай вывел его из привычного состояния. Предавшись размышлениям, он, как и Андрюшка, сидя на его месте, вспоминал былое. Татарские набеги, гибель друзей, веселые застолья. Прогуливаясь по уголкам памяти, дошел до времен Дмитрия Ивановича и представил, как было бы хорошо, будь тот на троне. Еще помнились недолгие вольные деньки, когда воеводы дрожали при упоминании имени нового царя. Крестьяне надеялись на долгожданную свободу и всеми помыслами были на стороне Дмитрия. Не мудрено было, что осколяне, почти не раздумывая, перешли на сторону мятежников, благо пример тому был, их опередил Путивль.
Эта история не имеет конца лишь потому, что неизвестна дальнейшая судьба станичного атамана. Может ему помогли старые заслуги и при этом учли, что он «с ума сбродит»... А может, сгноили в тюрьме в назидание другим. Но его пример не был единичным. Народ помнил время правления тушинского вора и рассказы о нем долго гуляли по Руси.
Имена и события подлинные.