До и после смерти друга.
1.
Изрядно выпили…
Сколько я проспал? Смотрю на часы. Всего-то? Меньше часа?
Лежу на диване, не открывая глаз. Вовсю работает «подхалим» – маленький вентилятор, который Лёша заботливо устроил на журнальном столике. Июльский вечер. Жара не спадает, хотя не такая душная, как днём.
Не открывая глаз, вслушиваюсь в тихий голос Лёши Клюева.
Он рассказывает о своей службе в Чехословакии, о том, как жена его там блаженствовала, каждый раз уезжала в Союз, нагруженная богемским хрусталём, приоделась сама и не забыла про сына Женьку… а вот в Среднюю Азию не поехала, не те условия… словом, не оправдывает термина «боевая подруга»…
Разговорился мой молчун.
Вино меня сморило, а Лёха – он силён. Да и подготовка у него – диверсанта… ему бы в десантуре, в глубинной фронтовой… и как это его занесло в радиоразведку?
Комбриг Гадалов пристроил его ко мне в ЛИР (лабораторию исследования радиоизлучений) на капитанскую должность. Мне Виктор Алексеевич тогда сказал: «Станислав, ненадолго, потерпи». Конечно, у Клюева его военное образование – не для ЛИР.
Он оказался исполнительным и сметливым офицером, меня устраивал. Были кадры и похуже. ЛИР – не добывающее подразделение, за работу которого Москва гладит по головке. ЛИР – это на перспективу, вот такую – смутную и далёкую от конкретного задания полка, из которого год тому назад слепили бригаду.
И с дальнейшим продвижением у нас трудно. Мы ждали, что придут штаты на бригаду, – такие как в ГДР, Грузии, Одессе, или в Ленинграде, но кадровики ГРУ поскупились: моя должность так и осталась майорской, а Лёшина, соответственно – капитанской.
Сейчас вот (опять Гадалов!) Лёхе подфартило: начальник разведки КТУРКВО послал на него представление на должность заместителя начальника разведки дивизии в Кушку. Конечно, Кушка – не Ташкент, но всё же – майорская должность… Правда, Москва может и отказать. Но если даст «добро», то к Новому 1980-му году будет и приказ.
На титульной странице повести «Ошибка Святого Петра» я поместил эпиграф:
«Посвящаю моему другу майору Алексею Клюеву, сложившему голову в бою под Кандагаром в мае 1980 года».
Мария, моя жена и семнадцатилетняя дочь Юля внимают Лёше.
Теперь Лёша рассказывает про визит в больницу, про то, как Ромка острит, или конфликтует с другим мальчиком, соседом по палате. Мой сон совсем убежал, и я присоединяюсь к компании.
Сын Рома, для которого Лёха – кумир, сейчас в больнице после инфаркта, и его двенадцатилетие мы вот так отмечаем без него. И Юля, и Мария, и я ездим к нему, но последний автобус вынуждает нас к семи часам вечера возвращаться в часть. Только Лёша каждый вечер на попутных машинах, а то и пешком, бывает у Ромы, на руках выносит его со второго этажа больницы на улицу, где они час-полтора дышат вечерним воздухом Ташкента…
Сейчас за окном подходит к концу 2015 год. Всё больше лет отдаляют нас от того времени. В июле 1979 года, отмечая день рождения сына, мы конечно, не загадывали на будущее через тридцать пять с лишком лет. Но если бы нам кто-то предрёк, что всего через десять месяцев Лёша погибнет на юге Афганистана, мы бы посмотрели на него, как на идиота…
Я не знаю о дальнейшей судьбе его жены и сына Женьки. В эти дни Жене где-то под пятьдесят, и слишком мала вероятность, что он прочтёт мои записки и поссорится с матерью. И всё же это постоянно останавливало мою руку: написать о Лёше и не написать о его семейной трагедии, это как?
А сейчас я думаю; вот, больше меня знал о Лёше мой сын, и теперь его тоже не стало; дочь и жена? они погружены в работу, они не напишут; а я отметил своё 80-летие, и если буду дальше оттягивать, то о Лёхе не напишет уже никто, и не состоится ещё один пазл в трагической панораме той Афганской эпопеи…
А потом… может быть, кто-то имеет право на жестокую правду, а кто-то на хоть какое возмездие за свою жестокость.
Но рука моя опять повисает над клавиатурой: а сам Лёша, если бы я его сегодня спросил, что бы он посоветовал? И опять – нет ответа!
Продолжение http://www.proza.ru/2015/12/06/1627