ПОСИДЕТЬ НА ОБЛАКЕ.
….В какой-то момент я вдруг поняла, что мои поездки в деревню – словно свидание с мамочкой. Хотя она там была всего несколько раз. В моем деревенском домике, купленном практически против ее воли. Она не понимала : зачем? Зачем мне - абсолютно городскому человеку, далекому от земли, трусихе , которая боится всякой свободно летающей , а тем более ползающей живности. Например, при виде всего-навсего толстой зеленой гусеницы, упавшей с яблони, я могу впасть в ступор, замереть и, с содроганием и безудержным любопытством наблюдать ее. Не говоря уже о ящерицах, полевых мышках , и уж тем более об ужах. Однажды, выйдя ранним утром на крыльцо, я нос к носу столкнулась с ужом. Это сейчас я понимаю, как он был красив :ярко-зеленый, как весенняя трава, он весело, не подозревая о моем существовании даже не полз, а как-то великолепно подпрыгивая на хвосте передвигался почти вертикально.( А, может, это не уж был вовсе, а что-то еще более ужасное- гадюка, например?). Я поняла , что слово ужас произошло от ужа, когда заорала страшным голосом. Не знаю, есть ли у него уши и услышал ли он меня. Но то, что он тоже испугался- я это увидела. Возможно, от меня исходили какие-то вибрации, от которых ему стало дурновато. Но скорее всего, ему тоже был противен мой вид, от которого он тотчас пришел в ужас. И , развернувшись на всех парах, как маленький и легкий катерок, он умчался прочь. Только его и видели…
..Но вернемся к главной теме- к ощущению мамочки в моем доме. Не знаю, может быть, оно вначале возникло от фотографий, которые я развесила повсюду. Старые семейные фотографии- слава Богу, что не в цифровом исполнении, и не в компьютере. А практически все- черно-белые. Я купила рамочки, отнесла их в фотоателье, их подправили, отретушировали, некоторые увеличили. И вот они висят. Еще не все, правда. Еще есть много места на стенах комнат и холла. Да, в моем деревенском доме красиво и есть даже прихожая- не прихожая. Холл- по-другому не назовешь. Комнатка, в которую выходят двери из трех комнат и веранды. Практически пустая. Но две пустые стены- теперь увешанные фотографиями. Вот- дедушка- в военной форме. Гимнастерка с петлицами. Капитан. Служил в Смерше. Я никогда не стыдилась говорить об этом. Даже когда настали гадкие времена и их всех пытались смешать с грязью. Я гордилась своим дедушкой, я с удовольствием нахожу его черты в своем племяннике- сыне моей двоюродной сестры : у Саши такой же прямой нос и такие же большие голубые , абсолютно русские глаза. Дед ведь происходил из самого сердца России- из-под Клина, под Москвой. Работал на ткацкой фабрике , а в 17, когда началась революция- с головой окунулся в нее. Дед не был революционным горлопаном: он всегда был молчуном , не умел говорить красиво. Но как он рассказывал мне, своей старшей внучке о черном коньке Воронке, о том как его ранило навылет в шею. Как хлестала кровь, как Воронок вынес его с поля боя. О Буденном рассказывал и о Ворошилове…О третьем съезде комсомола, делегатом которого он был. После речи, Ленин подошел к ним ,дед стоял перед трибуной вместе с однополчанами. «Как дела, солдат? -спросил Владимир Ильич деда. « Нормально,- ответил молодой дед и добавил ,- Мы победим!» Ленин пожал деду руку. Об этом рукопожатии дедушка помнил всю жизнь. Это была настоящая живая революция, которая, скорее всего осветила и мою жизнь. (Ведь почему-то же я , когда была классным руководителем 4-в класса для смотра строя и песни выбрала «Мы -красные кавалеристы и про нас. Былинники речистые ведут рассказ…») О смерше дед не рассказывал ничего. После войны, попав в Одессу , отказался занимать хорошую пустые квартиру- «Как я могу , туда же вернутся люди?» И нашел страшненькую - без окон, в полуподвале одну комнатку с кухонькой в Ломаном переулке. Значит, у деда моего была совесть. В этом я неоднократно убеждалась. Ведь ушел же на маленькую пенсию- почему-то не захотел оставаться в органах- а многие остались, получали большие зарплаты, а главное- льготы. А он- так и остался ни с чем. Тапочки они с бабушкой шили все последние годы. Шили , а бабка их продавала подпольно и однажды ее замели. И ненавидел, когда при нем ругали Советскую власть. До смерти остался ей верен. Ей, а не сытым и толстым начальникам… Орденами никогда не хвастался. Только после его смерти я узнала, что есть у него и орден Ленина и орден Боевого Красного Знамени….. Мой дед- это моя кровная связь с историей моей страны. И я ее никому не отдам. Как хорошо, что дед умер в 79-м не дожив до последующих лживых и абсурдных времен. То, что он не согласился бы с ними и не принял бы их- это я хорошо понимала. Смолчать мой молчаливый дед тоже бы не смог. Значит, он опять пошел бы в бой и умер бы уже ,но не от пули , а от сердечного приступа…
А рядом с дедушкиной фотографией- он с бабушкой. И я посередине, в платьице с белым воротничком. Платьица мне шила бабушка. Она все умела : варить борщи, лепить вареники, печь торты- ее всегда приглашали готовить на свадьбах и похоронах. Потому что так , как Гала никто не сварит борщ! А еще она могла сварганить себе босоножки( это было лет в 17), благо, отец ее, то есть мой прадедушка был сапожником. Сварганить- другого слова не найти : из обрезков кожи, дерева. Обуть их и пойти на зависть сестрам прогуляться. «Рыжик,»-так звали ее в детстве,- «и я такие же хочу!». А еще , попав с малыми детьми в эвакуацию, она тут же устроилась поварихой в энкэвэдомскую столовую. И каждый вечер несла через весь ночной город большой бидон каши , или борща, чтоб накормить всю квартиру эвакуированных…
…А когда я была совсем маленькой- год-полтора, она сшила мне замечательное пальтишко из теплых , с начесом , благородного серого цвета, немецких кальсон из посылки. Вот я красуюсь в нем на руках у бабули…В самом деле, хорошо смотрелось пальтишко с капюшоном! Даже отлично!
А вот они- две мои бабушечки- родная и двоюродная, баба Галя и баба Дора. В модных маленьких шляпочках на лоб. Я любила их по-разному, моих бабушек. Одну за одно, другую- за другое. Бездетная баба Дора всю свою любовь отдала нам- вначале детям, а потом внукам своей сестры….А еще у нее был хороший голос и две бандуры хранились на чердаке долгинцевского дома. Как часто мне снится дорога от вокзала в Долгинцево на улицу Коммунарную 116. Баба Дора, научила меня петь «Дивлюсь я на небо, тай думку гадаю…» Но больше всего мне нравилась «Ой, пид вишнею, та пид черешнею стояв старый з молодою як киз (?) з ягодою…»
А вот мои родители - моя мамочка , хорошенькая, улыбчивая , с ямочками на щеках и отец- в морском кителе и с чубом. Опять же- я посередине.
Ну а рядом- мой дядька Арнольд (дед назвал в честь немецкого друга), только что приземлился, парашют рядом . Моя сестра Ира и ее дети. Мои дети. И так вся стена- сверху- донизу. Какая прелесть! Я не могу представить эту стену в своей тесной городской квартире. А здесь можно подойти к любой фотографии, подойти близко и разглядывать ее, затаив дыхание. Как разглядывают любимые картины в музее.
Убеждена- у каждого в доме должна быть такая стенка. В обязательном порядке. Неплохо было бы еще и генеалогическое древо описать. Вот я, например, знаю только прадеда -сапожника Якова. А что до него было- темный мрак. Черная бездна вневременья.
…Но ведь вовсе не об этом я хотела писать. А попытаться понять и объяснить, почему домик мой стал восприниматься мною как родовое гнездо? Домик, в котором дедушка с бабушкой не были никогда, а мамочка- всего-то два раза и то с осуждением?
Но почему в качестве некой спасительной ниши, я выбрала этот старенький немецкой еще постройки домик в сорока километрах от Одессы. Почему, когда мне плохо или когда хорошо , я стремлюсь туда. Иногда, чтобы просто поваляться на диване в большой комнате с камином. Поваляться, посмотреть в окошки, в которых как на картинах, то лето зелеными ветками бьется, то дождь течет крохотными ручейками по стеклам , то вдруг все окрасится красным и желтым и пронзительная звонкость встанет в воздухе- и орехи падают и стучат о крышу и лист прижмется к стеклу и просится погреться, то вдруг светло станет в комнатах, белым-бело от снега , а в камине бухают и потрескивают дровишки и из его пасти так и полыхает жаром, так и полыхает…И уютно засыпать под этот жар…
Не знаю, но почему-то так получилось, что неинтересна мне стала городская жизнь. Нет, до каких-то пределов :работа, друзья, обязательные встречи, посещение театров…Но думать и сидеть в одиночестве хочется только здесь…
А мы здесь сорок лет устраивались. Пока привыкли. Пока научились. Пока нашли себя, пока вспомнили кто есть кто….Пока своих собрали…Да это и не обязательно. Ну раз в два года залетишь к кому-нибудь из бывших родственников. Из мужей, сыновей, дочек…Но так все заняты. Бывает, примчишься,- ан и нет никого. Ладошкой отметишься- здесь все так- ладошку приставил, по ней сразу видно- кто побывал ! И дальше, дальше. Столько успеть хочется, столько освоить новых знаний и новых миров! И уже научилась долетать черт знает до каких пределов…А тут у нас с Доркой и с Нилочкой - еще хобби странное такое появилось. Главное, что мы никак не можем определить его истоки. Атавистическое что-то. Как аппендикс когда-то у людей. Как остатки хвоста. Как воспоминания о какой-то другой жизни где-то в других местах и о снах, которые там снились. Когда по ночам лежа в каких-то кроватях(слово-то смешное и дурацкое) с закрытыми глазами лежали и что-то в голову приходило откуда-то несуразное. Ну, например, о том, что летаешь. А ничего несуразного в этом нет. Летать- проще простого. Все летают и всегда летали….С начала времен. Вот не уметь летать- это большая странность. Дорка сказала, что ей показалось, что когда-то не умела летать. И еще она сказала, что где-то там, на третьей от большого желтого Светила планете кто-то есть, от кого постоянно сигналы идут. Ну вот мы и решили. Слетать , посмотреть. Слетали, посмотрели. Смешная жизнь. Глупая какая-то. Всего боятся. Жизни боятся. Какой-то там смерти боятся. Болезней боятся. Мрут , как мухи. Вся планета дурно пахнет : страхом, бензином, ядовитыми испарениями, дурными мыслями. …Но мы вдруг домик нашли. Просто притянуло. Маленький домик в зеленой траве. Почти красиво. Плюс деревья цвели бело-розовым цветом и пахло приятно. Домик был пуст и мы его весь облетели снаружи и изнутри. А там на стенах в рамочка- все наши физиономии. Так странно. И Степика я увидела и что-то такое вспомнилось , сладкое до слез. И Арнуську с парашютом, и Нилочка себя увидела с какой-то девочкой на руках и во сне тут же вспомнила, что это -доченька ее была. И мы с Дорой в каких-то смешнючих шляпках. И Ируську вдруг увидели и вспомнили…И еще много незнакомых детских мордашек….Мы бродили по комнатам, натыкаясь на альбомы и книги и что-то такое припоминали , будто бы сон снился нам троим одновременно…
….И теперь мы с Нилочкой и Доркой полетаем- полетаем в наших необозримых пространствах, а потом вдруг переглянемся , да как припустимся на эту третью от желтого Светила планеточку махонькую. И прямиком к тому домику. Только не вниз. А так, посидим на первом попавшемся влажном, тугом и пушистом одновременно облачке. Небольшом, чтоб горизонт не заслонял. И направим его мысленными усилиями туда, пониже и поближе к земле… И свесив ноги, будем тамошнюю жизнь рассматривать ...
Весна продолжается , и яблони цветут(это мы уже вспомнили), и собака бегает и иногда на нас хитро посматривает, но молчит, только обрубком хвоста помахивает…
И Ирка выходит и начинает, сидя на садовом пластмассовом стуле курить (и когда только успела научиться), и Наташа на качели садится и раскачивается- вверх, вниз…
И разговаривают они о чем-то…Но нам неинтересны их разговоры…Нам интересно вглядываться в глаза и в лица…И вспоминать, вспоминать, вспоминать…
…. И вдруг я говорю :»Дорка, ты дыви,»- и показываю рукой вниз. А там две наши внучки, обе- великовозрастные бабенции- 62 и 56 лет, соорудили костерок в саду (ну прям, как мы раньше. )Обложили огонь кирпичами ,поставили на кирпичи большущую сковородку и жарят пирожки. Пирожки, как мы делали- огромадные. Один пирожок , как большая селедка. На сковородке только два и умещаются. Тесто –простейшее, мы его с Доркой сто лет назад придумали. На воде, чуть-чуть простокваши, соды. Их даже в войну пекли, пока мука была. А не в войну- внутрь- резанные яблочки с вишнями , да присыпать хорошо сахаром. Сахар внутри от жара становится сиропом. Пирожище этот ешь и сироп течет по подбородку, только успевай слизывать. Все дети любили . И дети , и внуки , и правнуки. Мы не успели рецепт этот передать девчонкам. Но вот поди ж ты, сами додумались…
… Мы сидим, свесив ноги ,и слюни у нас тоже начинают течь. «Полетим, понюхаем хотя бы,»- говорю я Доре . И мы летим вниз , чтоб вдохнуть пирожковый дух….
Май 2012