15. Поездка в Вену

Александр Рюсс 2
ПОЕЗДКА  В  ВЕНУ

С  пор  этих  в  замке  загостились
Любовь  и  Божья  благодать.
Ундине  в  рыцаре  открылись
И  страсть  и  доблестная  стать.

И  он,  в  жене  души  не  чая,
Витал  сознаньем  в  облаках,
Носил  Ундину  на  руках.
Умом  и  сердцем  привечая.

Она  же — праведная  словом
И  в  намерениях  чиста  -
Сама   святая  простота -
Всем  услужить  была  готова.

В  трудах  ли,  в  радостях  досуга,
В  нечаянности  добрых  слов,
В  ответной  нежности  супруга
Встречала  прежнюю  любовь.

В  Бертольде  зрилось  ни  презренье,
Ни  спесь,  глядящей  свысока,
А  благородное  смиренье
Примерной  дочки  рыбака.

Едва  о  камне  на  кринице
Ей  порывались  рассказать,
Или  Шварцтальские  границы
Владений  Струя  показать,
Бертольда  зажимала  уши,
Поспешно,  с  краскою  стыда.
Чтобы не знать, чтобы не слушать
Про  эти  страхи  никогда.

Так  не  коснулась   ни  случайно,
Ни  явно,  судя  по  всему,
Пунцовых  ушек  эта  тайна...
Но  ей она  и  ни  к  чему.

Жизнь  протекала  безмятежно
В  любви,  довольстве  и  добре,
Дарила  ласковостью  нежной,
Как  бирюза  на  серебре,
Иль золото  чистейшей  пробы
В  эмпИриях  семейных  нег...

Но  где-то  нЕтопыри  злобы
Уже  готовили  набег.

Пришла  зима...и  миновала..
Вакханкой  шествует  весна.
В  лугах,  подобьем  покрывала.
Цветами  стелется  она.

Мир  растревожился,  проснулся...
За  переходом  переход
К  гнездовьям  брошенным  вернулся
Скворцов  и  аистов  народ.

Стремленье  к  новому  воспряло
И  в  замке,  и  его  окрест...
"Охота  к перемене  мест"
Наш  треугольник  обуяла.

Гуляя  раз,  они  в  долину,
Ту,  где  Дунай  берёт  исток,
Спустились...  Дивную  картину
Могучий,  длящийся  поток
Являл...   Несли  тугие  струи
Ладьи,  байдары  и  плоты.
Зефира  вздохи  с  высоты
Ласкали,  словно  поцелуи,
Ветрила,  заводи, цветы  ...

Внизу,  со  скальной  высоты
В  кустах  дурманящей  сирени
Виднелись  абрисы  селений,
Одетых  в яблоневый  цвет.
Пурпурно-розовый  рассвет
Ваял  малиновые  тени.

С  восторгом  слушали  подруги,
Как  сталью  кованый  Дунай
Несёт  в  обетовАнный  край
Прасолов  парусные  струги
Норманов,  венгров, персиян, 
Австрийцев, швабов  и  славян,

Туда,  где  ждёт  их,  с  неизменной
Красой,  пленительная  Вена,
Где  с  неба  звёзды - огоньки
Пьют  влагу  царственной  реки.

«Как  славно  было  б  волнам  этим,
Лучащимся  в небесном  свете,
Дозволить  к  Вене  нас  нести,
Даруя  радости  пути, -
Шепнула   Берта...
                но,  спустя
Мгновенье,   скромность  обретя,
Покрылась  краскою  стыда,
Как  рябью  зеркало  прудА.
И  тем  растрогала  Ундину...

Желая  радость  принести
Бертольде,  в  помыслах  невинной,
Та  молвила:  «Господь,  прости,
Что  ты  смешалась,  право  слово?
Худого  нет  в  таком  пути.

Я  поддержать  тебя  готова
В  твоём  желании  пройти
До  славной  Вены  по  Дунаю.
Я  думаю...  Нет!  твёрдо  знаю,
Стремленье  скрасить  наш  досуг
Поддержит  друг  твой,  мой  супруг.
               
Фон  Гульбранд,  следуя  влеченью
Сердец  своих  прекрасных  дам,
Его  приветствовал,
                и  сам
Был  рад  такому  развлеченью.

В  пылу  весёлой  кутерьмы
Неразберихи  преддорожной,
Супруге  на  ухо  тревожно
Он  прошептал:
               «Забыли  мы,
Что  злобный  гений  Кюлеборн
Там  необузданно  силён».

«Пустое,- молвила  Ундина,-
Пока  я  рядом  и  любима,
Сумею  нас  оборонить
И  злого  Струя  приструнить».

Так  и  решились  их  тревоги
И,  помышляя  о  добре,
Они  доверились  дороге,
Отплыв  на  утренней  заре.

Когда  бы  знать  им — легкодумным,
Насколь  коварны  силы  зла,
Что  вьются  мОроком  бесшумным
Под  сенью  чёрного  крыла.

«Доброжелательные»  маски,
Наметив  жертву  для  игры,
Чаруют  слух  ей,  до  поры,
Блазня  мелодиями  сказки.

Как  бы  то  ни  было,  друзья,
Заботных  горестей  не  зная,
Сроднились,  как  одна  семья.
Влекла  их  пенная  струя
По  лону  синего  Дуная.

День  ото  дня   всё  шире,  краше,
Что  ближе  к  Вене,  то  полней,
Прекрасней...
Забереги,  пляжи,
Сады — пышней  и  зеленей.

Но  неожиданно  и  странно
Стал  Струй  являть  свои  черты:
То  прянет  пеной  с  высоты,
То  волны,  будто  бы  случайно,
Накренят  судно  над  водой,
Грозя  нечаянной  бедой.

Ундина,  струям  пригрозив,
Смиряла  злобу  Кюлеборна.
Он,  лютым  взором  опалив,
Сникал,  до  времени,  покорно.

Но  ненадолго...  Снова  волны
Вздымались,  полные  угроз,
Летучей  пеною  подсолены,
Терзали  снасти,  рвали  трос.

Ундина  вновь  их  унимала...
На  миг  утихнут,  и  опять
Ладью  вздымает  вал  за  валом,
За  ратью  волн,  иная  рать.

Нет  отдыхающим  покоя...
Фон  Гульбранд  букою  глядел...
«За  что.- смекает,-  мне  такое
Проклятье  выдалось  в  удел?

С  бедою,  молвить  справедливо,
Нам  не  управиться  вовек,
Пока  жена — морская  дива,
А  муж — нормальный  человек.

К  ручью,  к  реке  ли,  или  в  море
Ужель  заказаны  пути?
ПонУдил  чёрт  меня,  на  горе,
Женой  бесовку  завести!»

И  всё  косился  на  Ундину,
Проклятья  сыпал,  супил  бровь,
К  ней - беззащитной  и  невинной
Был  неоправданно  суров.

Ундина  плакала  тайком
И,  как  то  раз,  собравшись  с  силой,
Супруга  робко  попросила
Об  одолжении  таком:

«Мой  друг, супруг  мой, 
                мой  любимый,
Не  лучше  ль  обернуться  вспять?
Всесильна  дьявольская  рать
И  кажется  неодолимой
На  этих  водах.
                Воротясь
В  Рингштеттен, 
              неприступный  водам,
Мы,  под  лазурным  небосводом
Возъединимся,  не  боясь
С  природой,  зеленью,  горами...
Вновь  воссияет  в  Божьем  храме
Меж  нами  родственная  связь».

«Ну — нет! - Ответил  рыцарь  гордо,-
Презренен  мне  удел  раба!
Вся  сатанинская  гурьба
И  Струя  мерзостная  морда
Не  смеют  мне  повелевать.
Вовек  такому  не  бывать!»

И  тут  же  каждая  волна
Взметнулась  яростным  оскалом,
Грозя  ему  кровавым  жалом -
Тысячеморда  и  страшна.

Ундина  снова  усмирила
Их  гнев...
              Вконец  теряя  силы,
Супругу  молвила  едва:
«Родной,  покуда  я  жива,
Пока  хоть  капельку  любима,
Молю  тебя...   Невозбранима
Да  буду  в  помыслах  твоих...

Мой  дядя,  мстительностью  лих,
Подстерегая  миг  досады,
Миг  нелюбви  твоей  ко  мне,
Готов,  услугой  Сатане,
Разбить  священные  преграды.

Моё  достоинство  храня,
Готов  несчастную  меня
Вернуть  в  предел  моей  родни,
Туда,  где  властвуют  они.

Молю  собой  тебя,  супруг,
Мой  храбрый   рыцарь,  добрый  друг,
Меня  на  водах  не  брани».

«Будь  проклята  твоя  родня,
Что  смеет  рыцаря,  меня...»
Но  палец  ласковой  жены
Тех  уст,  что  злобой  сведены,
Коснулся,  лучшим  из  даров,
Их  богохульство  оборов.

«Не  здесь,  родной,  не  на  реке»...
Шептали  в  горестной  тоске
Её  уста...  И  он  замолк,
Припомнив  рыцарский  зарок.

Меж  тем  Бертольда,
                молчаливо
Сидевшая  окрай  бортА,
Глядела  в  воду  боязливо,
Своею  думой  занятА.

Сняв  ожерелье,  что  ей  рыцарь,
Назвав  принцессой,  подарил,
Чтоб  в  государевой  столице
О  ней  весь  двор  заговорил,
Играла,  к  волнам  приближая
Каменьев  драгоценный  ряд...
               
Смеялись  волны,  отражая
Её  блистательный  наряд.

Как  вдруг... О, Боги,  из  пучины
Взвилась  когтистая  рука
И,  мановением  рывка,
Аквамарины,  турмалины
Исчезли...  Жадная  река
Покорна  родичам  Ундины.

Бертольда - в  плач... В ответ, срываясь
То  в  хохот, 
             то  в  нахальный  свист,
Сам  Кюлеборн — лихой  солист,
Над  дамским  горем  измываясь,
То  исчезал,  то  вновь  мелькал,
Как  будто  мстителя  искал.

Тот  не  замедлил,  вызывая
На  бой  струящуюся  рать,
Готов  рубить,  колоть,  карать
Всех,  на  отличья  не  взирая.

Бертольда  тихо  подвывала
И  тем  его  подогревала.

Ундина  опустила  руку
За  борт  и,  что-то  бормоча,
Вверяла  трепетному  звуку
Пароль  сердечного  ключа.

Через  мгновение,  другое
В  руке,  под  водной  пеленой
Взорвалось  светом  дорогое
Колье,  работы  неземной.

Его  чарующее  диво
Смущало  блеском  красоты,
Влекло,  мерцая  шаловливо
Загадкой  девичьей  мечты.

«Бертольда,  бровки  распрями.
Как  утешенье  за  утрату,   
Как  извиненье  и  расплату
Колье  от  родичей  прими.

Оно  потерю  превосходит
И  красотою  и  ценой...
Прости, 
       и  в  том,  что  происходит,
Не  попрекай  меня  виной.

Но  рыцарь,  бросившись  меж  ними,
Руками  сильными  своими
Рванул  колье   
                и  в  глубину
Швырнул,  кляня  свою  жену:

«Ты  снова  с  ними  заодно?!
Будь  проклят  день,  когда  вино
Затмило  ум  мне
                и  тебя
Женою,  якобы  любя,
Назвал  я  сдуру...    Будь  же  ты,
И  Струй,  со  всей  роднёю  вкУпе,
Что  нам  грозит  из-под  плиты,
Навеки  кляты!...
                Воду  в  ступе
Супружьей   я  устал  толочь.
Прочь  с  глаз  моих!   
                Из  жизни  прочь!

Глаза  Ундины  устремились
Недвижно  к  мужу...
                из  под  век
Немые  слёзы  заструились,
Всё  ускоряя  свой  разбег.

Склонилась,  жертвою  Планиды,
Своих  губителей  крестя,
И  разрыдалась,  как  дитя,
От  незаслуженной  обиды.

«Ах,  милый  друг,  прощай  навеки.
Ты  потерял  свою  любовь.
Моря,  ручьи,  озёра,  реки
Не  возродят  былого  вновь.

Тебя  не  тронут...
                только,  милый,
Хранить  мне  верность  обещай!
На  женщин  взор  не  обращай,
Чтоб  я  навеки  укротила
В  подводье  память  недобра.
Прощай,  любимый,  мне  пора!...
О,  горе»...
              Тут  она  скользнула
За  борт  в  предел  голубизны
И  только  пеной  оплеснула,
Растаяв  тенью  тишины.

В  слезах  по  палубе  метался
Фон  Гульбранд,  бился,  звал  жену...
Покуда  мрак,  подобный  сну,
Щадя  его,  не  подобрался,
Не  пал,  сознанье  сокрушив,
Тем  от  страданья  отрешив.