Простите, женщины, за ложь, «втереть» хотелось, что хорош, что мол, умен и деловит, что романтичен, домовит. Что образован как Эвклид, и обеспечен как семит, что от бандитов защитит, и если надо – рассмешит.
И так вошел я в эту роль, что сам забыл, кто я такой, что плутоват и скуповат, что в гневе я, как супостат, ленив, брезглив и нелюдим и далеко не херувим.
Я так естественно играл, что удавалось скрыть обман. Они ж, святые существа, поверив в силу колдовства, готовы были все отдать, чтоб только парою мне стать. Играл неделю или две, потом, прислушавшись судьбе, я маску добродетели срывал и пред очами представал, как тот бесхитростный король, который гол был, как сокол.
Простите, женщины, за ложь, иллюзии рассеялись как дождь, за брошенное в дверь «прощай», в ответ на резкое «не провожай».
Но лишь однажды, в роль войдя, был сам обманут как дитя, и как я маску не срывал, финальный марш уж прозвучал.
С тех пор забыл я роль плейбоя, милей мне амплуа другое. Роль трагика сейчас мне ближе, женой в той драме я обижен.