Железная будка

Наталья Симисинова 3
  Железная   будка

…Так  получилось, что  я прикоснулась  краем  к  ее  жизни, а  так как  жизнь  всех  людей  вокруг  волновала  и  беспокоила  меня, то  какое-то  время  я  довольно  часто  думала  о  ней…
…Люда  работала  продавщицей   в  маленькой  , и  если  честно,  отвратительной (я  бы  убила  человека, придумавшего  ее  и  другого  человека-архитектора, позволившего   внедрить   эти штуки  на  улицах, и  всю  цепочку  чиновников, ставивших  свои  подписи  над  документами, давшими им  право  на  существование) темно-синей железной  будки(в  прежней  жизни  именуемой  ларьком).  Ларек- что-то  трогательное, отнюдь  не  безобразное.  Ларек  может  быть  деревянным.  Скорее  всего, деревянным.  При  слове  «ларек»  возникает  масса  ассоциаций.  Хлебный  ларек, сигаретный, квасной,  газировочный,  продающий мороженое ,даже  пивной…Ларек-  из  прежней  жизни. Прежняя жизнь  мне  мила-  скажу  сразу.  В  ларек  я  бегала  в  детстве   пить  газированную  воду с  сиропом.  Сиропов  было  несколько. Они  были  налиты  в  конусообразные  сосуды  с  краниками  внизу.  Сосуды  были  великолепны.  При  взгляде  на  них  сразу  текли  слюнки.  Малиновый, вишневый, клубничный….Они медленно  и густо  стекали  в  стакан.  Потом  разбавлялись  шипучей  газировкой.  Газировка  была холодная.   Хотелось  стать  маленькой  и  нырнуть  в  нее  с  головой-  одесский знойный  полдень  утомлял   бесконечно…
…Я отвлеклась.  Ларек  был  приятен  глазу и  не  резал  пространство.  Синяя  железная  будка  была  отвратительна  и  бросала  вызов  всему. Маленькое лицо  Люды  выглядывало  из  недр  будки  и  казалось несчастным. Я  забегала к  ней каждое  утро  за  молоком  или  кефиром, перебрасывалась   изредка  словами , из  этих  слов  составлялась  картина  ее  жизни.
…Вначале  о лице. Как  хотелось  бы  написать, что оно  было  красиво.  Но  не  получалось.  Потому  что оно  не  было  красивым.  Может  быть  когда-то,  в  дальней  жизни, оно  было  миловидным, нежным, сияющим. Иногда  я  ловила отблески  прежнего  сияния…
Несчастным-  определяющее слово. Это  было  лицо  человека, уставшего  от  жизни.  Усталость  прочитывалась  во  всем. В робкой  улыбке.  Причем, улыбке  скупой-  невозможно было  улыбаться, она  привыкла  улыбаться  скупо потому  что   зубов  осталось  мало.  Особенно  портил  впечатление  одиноко  торчащий  нижний  зуб. Я  понимала  о  Люде  многое.  Зубов  не  было,  потому  что  поставить  их  было  слишком  дорогим  удовольствием.
  Конечно,  очки  тоже  портили  лицо. Дешевые  очки в большой, не идущей  ей  совершенно  , оправе.  Скорее  всего  купленные  в  лотке  на  привозе и  выбранные методом  примеривания, а не по  рецепту  врача. Что тоже  было  не  по  карману.

   Одевалась  она тоже  ужасно.  Конечно, бедно.  Но главным  было  абсолютное  безразличие  к  тому, что  на  ней  было  надето.  Какие-то  страшненькие кофточки  или  платьица.  Ужасные  в  своей  откровенной  нищете .  Но  главное, о  чем  они  сигнализировали-  об  абсолютном  равнодушии  Люды  к  своей  внешности.
 И  это было  не  равнодушие физика-теоретика.  Умного  и  смешного  одновременно, над  которым  посмеиваются коллеги  и  студенты.   Над  просиженными  джинсами  и  разными  носками  с  дыркой  на  пятке…Посмеиваются   и  восхищаются  одновременно, зная что  он  велик  и  уникален…И  глаза  блестят, когда  спорит,  и  крошит  мел.  И  плевать  ему  на старые  джинсы , если  его  волнуют  странные  и  страшные  вопросы  о  строении мира…

…А здесь-  не  человек  практически.   Кошка-  несчастная бездомная.  Сидит  на  тротуаре  и  смотрит  на  жизнь  тоскливыми  глазами.  Вокруг  много  ног, но  все  проходят  мимо.  Есть  хочется  до  спазмов, но  никто не  останавливается. Все  заняты устройством  своей  жизни, всем  некогда.  Посидишь  так день, два, неделю.  Потом  сдохнешь  в  кустах, а  мир  и  не  заметит…
… А  ведь  была котенком. Хорошеньким.  Глазастым. С  удивлением  таращилась  на все  вокруг.  Дети  на  руках  таскали, молоко  приносили в  блюдечках.  Гладили  беспрестанно.   Кто  б  счас  погладил.  Так  надо, чтоб  подошел  и  наклонился  и  погладил.  Взял  на  руки  и  домой  забрал. Я  б  мышей  всех  переловила.  Песни  б  пела.  Об  ноги  терлась. Я б все  ему отдала.  Всю  свою  жизнь  без  остатка…

….Я  приходила  к  ней  за  ряженкой  и  понемногу  разговаривала о  житье-бытье. Я  не  представляла  ее  вне  будки.  Но  была же  какая-то  другая  жизнь, в которую  она   уходила  отсюда. Жизнь  была  скудна на  радости  и  я  это  видела. Такой  жизнью  жило  большинство  вокруг. Надо было  только  повнимательнее  присмотреться.
…Редкие  люди,  приходившие  к  будке  выглядели  счастливыми.  Ну  еще  молодые  с  маленькими  детьми- так  сяк. У  них  еще  было  много  надежд и  необходимость  вырастить  детей. Потому  деваться  им  было  некуда.  Люда  всех  знала.  Чувствовала  у  кого  какое настроение  и  сколько  денег  в кошельке.  Вот  Нина  Васильевна, восьмидесятилетняя  бабушка, у  той сегодня  только  на  пол литра  молока.  На  сметану и  творог  уже нет.  Пенсия  через  неделю. Нине  Васильевне  можно  было  дать  в  долг, она всегда  возвращала.  Но  нужно  было предложить  :  Нина  Васильевна,  если  нужно,  возьмите  творог…Сама  старушка  никогда  не  просила.  Стыдилась. Маленькая  эта  Нина  Васильевна  беспрестанно  ходила  с  палочкой  по  двору.  Как  маятник  Фуко-туда-сюда.  Маятником   ее  про  себя  называл пьяница  Сережа,  который  в  прошлой  жизни  был   инженером –судостроителем. Завод  давно  закрыли, и  Сережа  потихоньку  спился.  А  ведь  двор  еще  помнил  его молодым,  «интэресным  мужчиной», как  говорила Одесса. У  него  была  семья- молодая  жена  и двое  деток.  Мальчик  и  девочка.  Сережа  уходил  на  завод  рано  утром в  свежей  рубашке .  После  него  в  подъезде  еще  долго  пахло  настоящим мужским  одеколоном…Потом  он  потерял  работу,  долго  искал  другую, рубашки  перестали  быть  свежими. Жена  куда-то  делась.  Дети  выросли  и  исчезли…Теперь  Сережа  роется  в  мусорных  контейнерах  и  уже  не  стыдится  этого, как раньше…
 Маятник  Фуко постоянно   гуляла,  чтоб  не  сидеть  дома  в  пустой  квартире  на пятом  этаже.  У  нее  никого  не  было.  После смерти  мужа  осталась  одна.  Как  перст  .

 Мне  хотелось  обнять  их  всех.  И  Нину  Васильевну, и  Сережу,  которого  я  помнила  красивым, и  Люду, и  вечно  пьяненькую(не пьяную, а  именно  пьяненькую  Людину  подружку, неприкаянную  Светку, которая  бродила  от  дома  к  дому, чесала  язык  с  сидящими  на  скамеечке  тетками,  заходила  в  барчик,  помогала там  прибирать,  за  что ей  наливали  рюмочку  чего-нибудь  дешевенького). Потом  Светка  приходила в  будку  и  сидела  вместе  с  Людой  до  конца смены.  Так   утекала  Светкина жизнь.  Как вода  сквозь  пальцы…
   
 ….Собственно, так  утекала  жизнь  всех во  дворе. Во  всех  дворах:  больших  и  маленьких,  в  старом  , когда-то  прекрасном   центре  с Дерибасовской,Ришельевской, памятниками  графу Воронцову , с    Екатериной  на  Екатерининской  площади,    Дюком,  от  которого  раскрывалось  море- далеко  и  широко…Ух, какая  синь! Синь   манила.  Что-то  обещала.  Казалась  бесконечной.  В  бесконечности  таилось  масса  соблазнов и  видений. Глядя в даль, хотелось  жить  вечно... Раньше  в  городе  жило  много  людей  с  ветром  в  голове:  легких  и  сумбурных.  Журналистка  Лика  из  второго  корпуса,  все  время  тосковала  по  своему  двору  на  Нежинской:по  белью бесхитростно( трусики  вперемежку  с  простынями  на  всеобщее  обозрение) развешанному   поперек  двора ,   по   примусам,  выставленным  возле  лестниц  и  крылечек  на  табуретках, по  вишневому  варенью  или  борщам, варившимся  прямо  на  улице, по  соседкам, чьи  лица  врезались  в  память  навечно.  Сидят  кружочком, лузгают  семечки  и  обговаривают  всех , проходящих  по  двору.  Своих  и  чужих….Лика  помнит  то  время, когда  стояла  в  шестнадцать  лет  на  камне  в Отраде , на  пустынном  пляже,  в конце  осени, и  закусив  губу, (после  Грина) все  решалась  ступить  в  воду  и  побежать.  А  вдруг  получится? Было  притягательно и  жутко…
…Романтичные молодые  люди,  выросшие  на  Паустовском,  Катаеве и  Грине,  бродили  по  улицам  в дождь,  и  смотрели  в лужи,  в  которых  отражались  арки  и  акации, беспрестанно бормотали  стихи, ходили  в  старый  порт  провожать  корабли  и  мечтали  о  дальних  странах.  Дорога  в  дальние  страны  начиналась  прямо  здесь. Поэтому  в  городе  было много  мореходных  училищ, девочки  влюблялись  в стройных парнишек в  морских  формах…Красивые женщины ходили  встречать    своих  мужчин  из  дальних  рейсов…Мужчины  пахли  чужими  городами  и  тайнами…
…Город  был  свободен  по  своей  сути. Изо  всех  окон  доносился  Высоцкий  и Битлы… Полгорода  покупали  шмутки  на толкучке  . Шмутки  и  магнитофоны привозили  из  настоящей  Италии,  Греции,  Испании…Названия  чужих городов звучали  беспрестанно   и  манили…манили…Хорошенькие  девочки  шли  учиться  на  стюардесс и  официанток  для   Крымско-Кавказской…

…Город  был  беспечным  ,  веселым ,  немного  расхристанным, никогда  не  лез  за  словом  в  карман и  был  страшно  общительным.  Когда  приезжий  растерянно  спрашивал, как  пройти  на Дерибасовскую,  к  Дюку  или  в  порт,  вокруг  него  тотчас  формировалась  маленькая  толпа, которая  размахивая  руками ,  объясняла, потом из  толпы обязательно выделялся  кто-нибудь, бесцеремонно  брал  приезжего  за  руку  и  уводил,  объясняя, что  сам  лично  доведет  и  все  покажет. Городу  не  жалко  было  делиться  своими  богатствами  и  секретами: лестницами  и  лестничками, переулками, спусками, видом  на  море  и  на  Воронцовский  дворец, прогулками  по  Французскому  и  Приморскому…

      У Люды тоже  был  свой  двор  на  Малой  Арнаутской  с  неизбежным  тополем  в  центре.  Она выбегала  из  двора  на  легоньких  каблучках,  красные  босоножечки  радовали.  Как, впрочем,  радовало  все :цветущие  акации,   коротенькое  платьице,    собственное отражение  в  витринах  магазинов,  бескрайняя  небесная  синь, предстоящее  свидание  с  мальчиком, который  ждал  на  углу  Пушкинской  с  маленьким  нежным  букетиком  и  кулечком  с  шелковицей. Они  бежали  по  Пушкинской, изредка  быстро  целуясь  губами,  черными от  ягод , к  счастью.  Жизнь  расстилалась  мягким  и  бесконечным  ковром… Они  бежали,  почти  не  касаясь  ногами  тротуара…

  - Да. Мы  оказались  в  очень  плохой  стране,  в очень  плохое  время,-  резко  говорила  кому-то  Лика  по  мобильному, стоя  в небольшой  очереди   в  синюю  будку.-  Да, мне страшно  и  жить  не  хочется….Тем  более после  второго…Да, город  убили…Да, хочу  умереть…Да, не  работаю…Да  уже  целый  год…На  одну  пенсию...Да, народ  боится…Вчера  опять  были  аресты…Да.  И  по  телефону нельзя…Все  прослушивается…А я  им  говорю  :  ребята, как  вам  не  стыдно…у  меня  дедушка  был  чекист …и  его  фотография  в вашем  музее  на  Бебеля…Да, народ  мрет  ,  как мухи.  Нет  денег  на  лечение...Да...Да...
Потом  она  подощла  к  прилавку.
-Люда,  что  с  вами?  Как голова  кружится  ?  Пятый  день???  Срочно,  срочно  к  врачу…Это  может  быть  нарушение  мозгового  кровообращения…Нет  денег…Я  вам  могу  дать  двести  гривен…Потом  попробую  еще…И  срочно  к  невропатологу…Срочно…Берите  деньги  .  Берите.  Все, что  могу…Отдавать  не  надо…

    На  следующий  день  молочная  будка  не  работала.  Она  стояла  закрытая  и  мрачная.  За  кефиром  пришлось  идти  на  Варненскую.
Через  два  дня  пьяная  и  беззубая Светка  ходила  и  всем  рассказывала  новость, потрясшую  ее: Люда  умерла  вчера  в  больнице .  Инсульт. Слишком  поздно  ее  привезли. Новость  облетела  весь  двор и  все  соседние  дворы. А  через  пару  дней  забылась…Среди  других не  менее  неприятных  новостей :  война на  Донбассе  продолжалась, цены  на  газ  выросли  почти  вдвое, вчера  ограбили  квартиру  в  третьем  корпусе,  Владика  из  первого  забрали  в  АТО,  на  город  надвигается  несусветная  жара, да  в довершение  ко  всем  бедам,  к  Земле  приближается  комета...Которая ,  как говорят  ученые,  должна  с  нами  столкнуться… 
   -Тогда  всем  хана,- почему-то  весело  произнес  Сережа-инженер и  глаза его  блеснули  злобным  яростным огнем…
  2015г.