На берегу нашего водохранилища, которое мы пафосно называем озером, есть совершенно особенные качели. Двойные. Они стоят на пригорке у самого берега таким удивительным образом, что сидя на них, взлетаешь как бы в самое небо. Ууух!
- Я лечуууу! - кричит четырёхлетний Милька, - Уррра!
И болтает ножками в восторге. У Мильки белые длинные волосы, очень белые, выгорают за лето под солнцем, потому что свободолюбивый не признаёт никаких панамок. Лохмы так и развеваются в голубых небесах. Ууух!
- Я ныряюууу! - качели снижаются, как будто в самую воду. Милька очень высоко катается, ему не страшно. У него такие голубые глаза, ещё более голубые от отражающихся в них воды и ветра.
Мы приезжаем на озеро по вечерам любоваться закатом. Милька долго катается, целый час, после того, как насобирает целый пакет ракушек.
По вечерам на озере немноголюдно.
Сегодня у нас компания.
Высокий атлетичный мужчина несёт на плечах молчаливую девочку лет десяти. Вокруг него вьюнами кружат ещё два подростка, мальчик и девочка примерно такого же возраста.
- Дядя Андрей, дядя Андрей, возьми меня, меня возьми, ну возьми же! - без остановки требует смерч в красной курточке. Так и ходит ходуном, даже прядки русых цветных волос на голове живут каждая своей особенной жизнью, повинуясь мимолётным движениям хозяйки и розе ветров. "Птичка," - думаю я нежно.
Мальчишка вскакивает тощими ногами на сиденье рядом с Милькой и бешено раскачивается.
- Кыш! - говорит Андрей, снимает с плеч тихоню, грузинскую принцессу с белой кожей и упругими упрямыми завитками вокруг лба. Волосы её темны и неподвижны, словно чёрная тучка. Принцесса безмятежна, обречённо- покорна. Она просто существует в пространстве, наполняя его своим присутствием, словно лилия ярким ароматом. Андрей смотрит на неё с обожанием. Он даже дышит через раз.
Ииих! Птичка носится между двумя качелями, пытаясь привлечь внимание дяди. Проскакивает, рискуя быть сбитой стремительной железякой. Ииих!
- Ты чё! А ну, пошла! Уймись же, нелепое создание! - Андрей пьян. Принцесса мечтательно глядит в небо, покачиваясь. Ни одна черта на её личике не дрогнула. "Куколка,"- думаю я с досадой. Мне бы хотелось, чтобы птичку тоже заметили. Но вместо птички замечают меня. Мы обмениваемся несколькими фразами, ничего не значащими. Я улыбаюсь. Совершенно не боюсь пьяных. И уступать качели не собираюсь. Это наше место.
- Давай-ка, я её тоже покатаю! - Андрей рывком бросает наше сиденье. Милька дёргается. Я спокойно выравниваю ход.
- Это мальчик. Мы сами, спасибо.
- Ты неправильно сидишь, - качели резко остановлены. Милька едва не падает и начинает кривить губки. У него такие красные губки, как птичкина курточка. Он испугался.
- Ты что, отстань! - кричит Милька. Он не собирается уступать.
- Сядь наоборот, - командует Андрей.
Птичка с тощим носится по пляжу комочком наслаждающейся, страстной, жадной жизни. Курточка трепыхается, не поспевая за девчонкой. Где они взяли велосипед? Скорость растёт. Велик расхристанно то утопает в песке, то скользит по травке.
- Ничего, сядь, не бойся, - подбадриваю я Мильку. - Держись крепче.
Андрей раскачивает оба сиденья, играя мускулатурой. Милька хохочет. Принцесса бесстрастна и бела.
Бамц!
У атлета на переносице вмятина. Велосипедная команда озадаченно приближается к качелям.
- Дядя Андрей?
- Я сломал нос. Только тёте Ане не говорите.
Андрей оглядывается с беспокойством. Поодаль у озера стоят две коренастые женщины и мирно беседуют. Я представляю, какой багровой синевой нальётся переносица минут через десять. Возможно, даже "очки" под глазами появятся. Примерно там, где теперь текут слёзы. Как ему, наверное, больно. Он почти протрезвел.
Тощий оседлал велик. Птичка носится за ним, полувзлетая лёгкими прыжками. Им жаль расставаться с этим озером этим вечером.
Грузинской куколке всё равно. Она безразлично глядит вдаль. Кожа её отливает фарфором.
Милька молчит.
Небо отражается в воде, наливаясь розовым и оранжевым. Небо счастливо и прекрасно, оно слишком велико, чтобы обращать внимание на какие-то мелочи.
Спустя почти год мы снова катаемся на том же месте, катаемся вдвоём, потому что пятилетний Милька научился делать это самостоятельно. Мы хохочем, запрокидываем головы и протыкаем небо вытянутыми ногами, взлетая на опасную высоту. Дух захватывает от накатывающей невесомости, мы ахаем и гикаем. И-йих! Мы катаемся так заразительно, что к нам то и дело кто-нибудь подходит. Я, конечно, уступаю. Обычные опасливые люди, ничего примечательного, и это хорошо. Мы вежливо беседуем.
Возможно ли мне научиться утончённости, терпению, глубокой спокойной созерцательности? Мне бы хотелось, несомненно. Я вспоминаю куколку с трепетом. Её чувства непостижимы для меня, её жизнь наполнена тайной. Но я уже попыталась прожить за неё часть жизни, угадывая её судьбу и историю. Я пытаюсь проживать сотни жизней одновременно. Может, дело в ускорении?
- Мама, почему ты решила стать врачом? - Милька серьёзен.
- Мне нравятся люди. Ты, например, будущий сантехник, любишь играть с трубами, а я...- Тут я запнулась.
- Мама, нельзя играть с людьми, - Милька говорит твёрдо и убеждённо.
Я удивлена, смотрю на него пристально:
- Да? Почему?
- Ну, они же не такие, "замрившие" - Милька очень правдиво изображает покойника, приподнимая плечи и утопив подбородок в шею.
- Иногда и такие бывают.
- Всё равно.
- Ладно, я не буду. - Я вру, как все взрослые, вдохновенно и самоуверенно. Он делает вид, что поверил.
Мы ещё придём сюда не один раз.