Солнце косыми лучами ложилось на столешницы, на плиту, на кухонные шкафчики.
Занавески, когда-то желтые с цветочками, теперь приобрели серый оттенок и напоминали, что их давно пора бы постирать.
«Сегодня же я этим и займусь, – подумала Оля. – Гостей стыдно пригласить!»
Встать в воскресенье, немного опоздав за рассветом, в воскресенье, когда можно счастливо выспаться? Оля каждую неделю с нетерпением ждала этого утра. А потому, что времени хватало переделать кипу дел! И, главное – не торопясь!
Она проснулась, улыбаясь наступающему дню. Еще с час лежала, нежилась, потягивалась под одеялом. Растягивала в голове ленивые, а оттого приятные, мысли о том, чем займется сегодня.
Наконец Оля заключительно зевнула, заключительно потянулась и выбралась из постели. И отправилась на кухню, где теперь на сковороде румянились оладьи. Радио играло что-то энергичное, Оля пританцовывала, держа в одной руке чашку с чаем, в другой лопатку.
Как и всегда – оладушки выходили великолепно. Олина кулинарная гордость! На столе стояла открытая банка малинового варенья. Оля была в предвкушении. Лакомства – они где-то рядом с радостью, а утро надо начинать с полностью хорошим настроением.
Еще лучше было бы, если бы ее жених сидел здесь же на кухне в ожидании завтрака, но жених вернется только к вечеру с суток. Не привыкать, да и вечер не так далеко, как кажется, если смотреть на медленное выходное утро. Оля отвернулась от окна и сняла с плиты сковородку.
Неожиданно, а оттого с ужасным грохотом, на квартиру обрушился дверной звонок. Только она залила тарелку вареньем, как выяснилось, что в одиночестве ей этот день не начинать.
«Воскресенье, девять утра, – подумала Оля. – Ну я ненормальная. Но кто еще?»
С сожалением встав, бросив ревностный взгляд на стол, она поплелась открывать.
– Кто там?
– Это я.
И не тихий, и не громкий, не скрипучий, не звонкий – этот голос звучал никак. Как-будто пустой, ненаполненный биением сердца. И притом известный, такой, который суждено услышать. Не сейчас, так потом. Неизвестно когда. Оля знала об этом голосе всю свою жизнь, но не понимала этого раньше, ни разу не думала о нем. А теперь, услышав, спокойно открыла дверь.
– Смерть?
В черной, местами дырявой, со свисающими с нее хлопьями пыли, мантии на пороге стояла Она. Косы не было. Пустые глазницы черепа, обтянутого тонкой полупрозрачной кожей, иссохшей так, что она не закрывала зубы, смотрели сквозь спадающие жидкие пряди белых волос на девушку.
– Здравствуй, – сказала Смерть.
Оля почувствовала прохладу, такую, какая исходит от сырой земли. А еще ей стало грустно, как бывает, когда заканчивается что-то хорошее и интересное.
– Я тебя не ждала.
– Никто меня не ждет.
В тишине Оля смотрела на Смерть, Смерть смотрела на Олю.
– Не приглашай меня. Меня нельзя приглашать. Отойди, – Смерть махнула страшной белой рукой.
Оля посторонилась, пропуская визитершу в коридор, и заперла за ней дверь. Та же застыла, вперив пустоту в девушку. Не зная, что делать, Оля, неверно шагая и опасливо озираясь, пошла на кухню. Странное дело – завтрак стал выглядеть еще желанней.
Смерть шла следом, разглядывая стену, увешанную картинками.
Оля села за стол. Смерть села напротив.
– Мы торопимся?
– Нет, – помедлив, ответила Смерть. – Ешь.
Оля схватила вилку, отправила в рот оладушку, и тут только до нее дошло. Она прожевала и очень аккуратно проглотила.
– Я должна подавиться от жадности? – спросила она.
– Нет, – посмеялась Смерть, настолько безрадостно, насколько могла смеяться лишь Смерть – несколько последних дохов, с которыми из тела уходит жизнь. – Будь спокойна. Ешь.
– А, может… ты тоже будешь?
– Нет. То, что ты назовешь приятными ощущениями, мне недоступно. Я не чувствую вкус.
– Мгм, – неопределенно промычала Оля. – Фигово тебе, наверное, живется.
– Я – Смерть.
– Ах, да, извини.
Оля взялась за, похоже, последний завтрак. Смерть за это время, пока Оля ела, не издала ни звука. Продолжила она молча сидеть, и когда Оля поднялась от тарелки.
– Смотришь, будто чего-то ждешь.
Смерть, не поворачивая головы, вытянула руку, и коготь ее могильного пальца стукнулся о стекло фоторамки, стоящей посреди стола.
– Твой муж?
– Еще нет.
Точно! Ее жених!
– И уже нет, – обреченно исправилась Оля.
– Реакции.
– Ждешь?
Смерть кивнула.
– Никто не реагирует сразу. До тебя я была у человека – он долго молчал, думал. Затем посмотрел на меня с некоторым апломбом, как одобряя неплохо сыгранную партию, встретил меня как соперника в давней игре.
– Как это возможно?
– Он был их тех, кого я про себя называю «исключительными». – Смерть сложила руки на животе. – Такие выбирают себе идею и всю жизнь с ней же, с жизнью, и борются. А когда я прихожу, они восстают, возомнив нас равными. Но. Не важно. Ты не такая, живешь нормальной жизнью. Какова будет твоя реакция?
Смерть, ничего не говоря, встала и вышла с кухни. Послышались звуки выдвигаемых ящиков стола в комнате. Вернулась она со стопкой фотоальбомов в руках. Положила их на стол, села, взяла верхний и открыла наугад.
– Это мои детские фотографии.
– Знаю.
Смерть указала на одну из карточек. На ней улыбалась довольная Оля, лет шести, рядом с ней стоял ее дедушка. Тот день, многолетней давности, в памяти Оли звонко хохотал, пах сахарной ватой и был бесконечно длинным. Первый поход в парк аттракционов.
– С ним я знакома, – сказала Смерть.
Да, дедушка давно умер.
Первый альбом, открываясь в разных местах, вызывал множество воспоминаний. Радостных, уютных, далеких и теплых. За ним пошел второй, третий альбомы.
Оля не знала, как себя вести, чувствовала себя неловко, не знала, куда себя деть. Поэтому просто молча наблюдала.
Смерть взяла следующий альбом. Оля откинулась на спинку стула и обратила внимание на грязно-желтое пятно слева, замеченное краем глаза. Вдруг Оля разозлилась! Она вскочила, вырвала у Смерти из рук альбом и с силой его схлопнула.
– Ты слишком бесцеремонна!
Смерть уставилась на Олю.
– Ну говори, если есть что сказать.
– Ты заявилась ни с того ни с сего! – закричала Оля. – Занавески не стираны! Жених придет – еды нет, я – труп. Как же так?
– Реакция. Ты меня отрицаешь. Неплохо. Что дальше?
– А что дальше?
– «Исключительный» с вызовом вопил, чтобы я забрала его сейчас же, да с треском, чтоб красиво, как поверженного в неравной схватке. Что попросишь ты?
– Я могу что-то попросить?
– Да.
Оля задумалась на секунду. Села обратно на стул.
– Небольшую отсрочку? Мне бы попрощаться да повидать, кого давно не видела.
Смерть рассмеялась уничтожающим жизнь смехом.
– Неплохо, – протянула она.
– Так и что же?
– Конечно, нет. Я не исполняю просьб.
Оля снова ощутила сырость земли.
– Зачем же спрашивать? – обронила она, только теперь осознавая всю осязаемость Смерти перед собой. Она заплакала.
Смерть промолчала.
Оля долго плакала, уронив голову на руки. Она думала обо всем: о мечтах – сбывшихся и нет, о друзьях, о женихе, о любимых книгах и фильмах. Оля отчаянно пыталась попрощаться. Но попрощаться с жизнью было нелегко.
Смерть ждала.
Наконец Оля взяла себя в руки, подняла голову.
– Так что? – спросила она.
– Все.
Смерть встала, протянула руку. Оля взялась за белые пальцы. От холодного касания этой руки ее передернуло. Она тоже встала, подчиняясь воли Смерти, и приготовилась, правда, сама не знала, к чему.
Но ничего не происходило. Смерть замерла.
– Почему ты молчишь?
– Я должна что-то говорить?
– Последняя сигарета?
Оля недоверчиво посмотрела на Смерть.
– Но я не курю.
Смерть наклонила голову сначала направо, потом налево, затем отпустила Олю, медленно убрала руку. Взмахнула черным рукавом, и из ничего в ее руке образовался мятый лист бумаги.
– Проклятый новострой, – Смерть отняла взгляд пустых глазниц от листка.
– Что?
– Ты не куришь.
– Нет.
– Это не ты. Столько людей в одном месте. Легко заблудиться, – скорее обращаясь к себе, сказала Смерть.
– Что?
– Ты можешь курить хоть до скончания века, ты тут ни при чем.
– Я не курю!
– Значит, не кури. А я вынуждена извиниться.
– Я не умру?
– Не сегодня.
Смерть повернулась и пошла в коридор. Не вполне опомнившаяся Оля пошла за ней.
– До свидания, – обернувшись в дверях, веско сказала Смерть и вышла вон.
Оля заперла дверь и так и осталась стоять в темном коридоре, проигрывая произошедшее в голове.
– Ничего себе, – только и выдохнула Оля, проведя ладонью по лбу.
Оля недоуменно разглядывала пустую тарелку – никак не могла вспомнить, когда успела все съесть.
– Ладно. Бывает. Не проснулась еще, – бодрясь, сказала она и посмотрела на занавеску. – Ну все, пора тебя наконец выстирать.