Маленькая детективная история

Инна Гавриченкова
          Зазвонил телефон. Сергей Ильич поднял трубку и услышал знакомый голос казначейши садоводческого товарищества. Голос звучал неестественно мягко и успокаивающе:
     -     У нас в товариществе неприятность. В ваш дом залезли воры. Их спугнула ваша соседка. Она видела двоих парней, которые тащили какие-то картинки.
           Так как последние слова были произнесены с удивлением и вопросительной интонацией, Сергей Ильич решил пояснить:
     -     Наверное, это были мои этюды. Когда-то я занимался живописью и законченные этюды прибивал гвоздями к стенам дачи.
           «Зачем я это говорю?» - подумал Сергей Ильич и замолчал, а казначейша продолжила разговор:
     -    Приезжайте, Сергей Ильич! Соседи заходили в ваш дом, и у них сложилось впечатление, что воры что-то там искали.
     -    Что можно искать на даче ранней весной?  Золото, конечно! Деньги! - с насмешкой ответил садовод.
     -     Да, конечно! Как будто может найтись хоть один человек, который будет хранить ценности на даче! - подхватила казначейша.
           Нельзя сказать, что Сергей Ильич был очень расстроен сообщением. Конечно, было неприятно. Но за многие годы существования дачи она подвергалась ограблению несколько раз, и это событие стало уже привычным. Однако никто никогда не покушался на этюды, развешанные по стенам. Их просто не замечали. Сергей Ильич почувствовал даже какое-то удовлетворение и несколько развеселился: подумать только, кто-то украл его работы, как будто это были полотна известного художника! Пожалуй, этим можно было гордиться!
           Сначала ему не было жалко потери. Это были этюды, сделанные в далёкой молодости, когда он только начинал заниматься живописью. Все более поздние работы, действительно представлявшие ценность, были им вывезены с дачи уже давно. Сергей Ильич не был художником - профессионалом, хотя очень любил рисовать с детства и, пока рос и взрослел, занимался в разных изостудиях. Однажды, работая акварелью, он долго трудился над натюрмортом с яблоком на переднем плане. И вдруг наступил такой момент, когда он увидел, что яблоко оторвалось от фона и повисло в пространстве: ему, наконец-то, удалось передать объёмность изображаемого! Это было так изумительно! Тогда он решил, что станет художником.
           Но жизнь распорядилась по-своему. Он сделался химиком, а занятия живописью - это дело осталось для души, для отдыха. Причём он никогда не продавал своих картин: ему жаль было с ними расставаться. Иногда дарил, очень редко. В живописи ему был интересен процесс, поиски наилучшего композиционного решения и верного цвета. К своей работе он относился, как к чуду: на полотне рождался по его желанию новый мир, такой же прекрасный, как натура, но вместе с тем совершенно другой и существующий независимо от действительности  - новая реальность. А когда работа завершалась, и Сергей Ильич чувствовал, что в ней ничего уже не надо менять или исправлять: все мазки легли точно, красиво и на нужные места - он испытывал такой душевный подъём и радость от сделанного, что все жизненные проблемы и тяготы уходили на второй план и забывались.
          Так продолжалось до тех пор, пока несколько лет тому назад не умерла его жена. Почему-то пропало желание заниматься живописью. Появились другие интересы, больше внимания  стал уделять садоводству. Основная же работа всегда требовала большого количества времени и усилий.
          На следующее утро после разговора с казначейшей Сергей Ильич уже стоял на крыльце своего старого дачного дома. Дверной замок  был выломан. Кто-то из соседей заколотил дверь доской. Когда хозяин вошёл в дом, его взору предстала довольно странная картина. Всё кругом было опутано скотчем: клейкая лента опоясывала печную трубу, захватывала стол, тянулась к бельевой верёвке, несколько раз её обвивала, шла вдоль перил лестницы, ведущей на мансарду. На столе стояла керосиновая лампа, а рядом - алюминиевая кастрюля, наполненная чем-то сгоревшим и пахнувшим тройным одеколоном. Было ясно, что воры приходили в тёмное время суток. Электричество то ли не смогли включить, то ли побоялись. Старая керосиновая лампа давно была без керосина, поэтому сделали из кастрюли светильник. Но зачем скотч?!
          Стараясь не прикасаться к липкой ленте, озадаченный хозяин поднялся по лестнице наверх. Тут ему предстала картина полного разгрома: кушетка со сломанной ножкой была перевёрнута; ящики, в которые он не заглядывал так давно, что забыл, что в них лежит, были раскрыты; большой гардероб, стоявший в углу и закрывавший дверь в кладовку - отодвинут. Из кладовки исчезли набор посуды и комплект инструментов. Однако бронзовый, потемневший от старости самовар, который Сергей Ильич любил использовать в натюрмортах, стоял на своём месте, что  порадовало художника. И здесь повсюду был скотч. Но теперь Сергей Ильич понял его назначение, когда увидел опутанную им груду вещей, лежащих в центре комнаты: очевидно, воры, не спеша, тщательно и последовательно просматривали вещи и участки помещения, а чтобы не запутаться, обматывали скотчем уже изученное.
          Наибольшее же изумление вызывал вид старого кресла: ситцевый чехол с него был содран, а сиденье вспорото; из проделанной дыры торчала тонкая солома, служившая для набивки. Воры явно занимались поиском клада! Видимо, эти плохо образованные люди не знали, что клады делались в начале двадцатого века - в бурные годы революции. Дача же была построена в период всеобщего равенства в бедности -  в шестидесятые годы, о чем можно было догадаться по её внешнему виду.
          Сергей Ильич посмотрел на стены, ранее густо покрытые картинами. Теперь же они были голые и своей пустотой вызывали тоску. «Да, воры поработали основательно! - подумал художник. - Надо было хорошо потрудиться, чтобы вытащить из стен все гвозди, которыми были приколочены этюды!»
          Спустившись вниз, Сергей Ильич обнаружил около входной двери аккуратно сложенную пачку своих работ, приготовленную к выносу. Если раньше он не ощущал большой горечи от потери своих старых этюдов, то теперь он вдруг почувствовал  радость, что не всё было украдено. Он с интересом просмотрел пачку. Это были не лучшие его этюды. Но по мере просмотра в памяти воскресали другие, теперь уже утраченные работы. Им когда-то были отданы его время и частица  души. Пока  живописные работы были с ним и в любой момент он мог посмотреть на них, он их не ценил высоко. Однако теперь, когда они исчезли, он всё более сожалел о потере.
          «Ах, как хороши были ромашки! - восклицал он мысленно. - Как они великолепно выглядели на зелёном светящемся фоне! Такой эффект, несомненно, дал копаловый лак, который позже исчез из продажи. Да и картон был особенный, в меру пористый. А лесная поляна! - продолжал он вспоминать. -  Тогда мне превосходно удалось передать солнце, свежесть утра, изящность молодых чёрных липовых стволов, окружавших поляну! Поляна была покрыта лесными орхидеями - белыми фиалками, и помню, я ощущал их тонкий аромат, когда писал этот этюд. Да, но зачем они забрали этюд кирпичного дома?! Он может быть важен только для меня! Мне тогда удалось найти правильное соотношение между светло-карминовым цветом стены и холодными тонами ствола тополя, ушедшего в тень. Получилось так живо!»
           Тут мысли художника несколько сменили своё направление: «Зачем, вообще, им понадобились мои этюды? - задумался он. - Ведь, чтобы их продать, нужно надеть на них рамы! А это и хлопотно, и затратно! Повесить их у себя дома - побоятся: сразу будет видно, что ворованные. По всей вероятности, здесь сработал общечеловеческий инстинкт: красивую вещь надо быстро прибрать к своим рукам! А разбираться будем потом. Получается, что, скорее всего, воры постараются избавиться от неудобной добычи. Эх, знать бы, где они её выкинут!»
          Прошло несколько дней. Сергею Ильичу нужно было уплатить членские взносы, для чего он пришёл к казначейше. Оформляя документы, казначейша, между прочим, сообщила:
     -    На днях я видела Елену Николаевну. Вы её знаете? Её дом на углу около колонки. Она мне назвала ваши имя, отчество и фамилию и спросила, известно ли мне, кто этот человек. Оказалось, что она нашла в лесу в канаве картины, написанные маслом. Там были пейзажи и цветы. Она была в полном изумлении и восторге. Ей очень понравились работы, поэтому она принесла их домой, отмыла от грязи и просушила. На одной из картин она обнаружила вашу подпись. Ещё она сказала, что собирается купить рамки и повесить эти картины у себя дома на стенах. Я дала ей ваш телефон.
          Сергей Ильич ожидал звонка пару недель. Рассудив, что вряд ли он чего-то дождётся, он решил выкупить свой работы: для него они были памятью об ушедшей молодости. Он сам позвонил Елене Николаевне. Номером её телефона он предусмотрительно обзавёлся у казначейши.
          Елена Николаевна выразила большую радость, узнав, кто ей звонит:
     -    Я никак не могла собраться связаться с вами, - оживлённо щебетала она. - Как хорошо, что вы позвонили сами! А то я уже стала плохо себя чувствовать из-за того, что у меня лежат чужие вещи!
          На вопрос  художника, что она хочет получить в обмен за этюды и за свои труды по их спасению, женщина уверенно ответила:
     -    Мне от вас ничего не надо! Я так рада, что вы позвонили и я могу теперь отдать вам ваши картины!
          Когда на другой день Сергей Ильич принёс домой возвращённые ему этюды и просмотрел их, он понял, что Елена Николаевна присвоила себе пять лучших его работ, ромашки, в том числе. Отсутствовала та работа, на которой была его авторская подпись, зато на двух других его фамилию с ошибками написала незнакомая рука. Ясно было, что Елене Николаевне очень не хотелось расставаться с понравившимися ей картинами, но при этом она желала выглядеть честным человеком. Потому, оставив себе этюд с подписью художника, она сама подписала два других этюда, чтобы было видно, откуда она узнала  об авторе, и чтобы скрыть при этом факт своего жульничества.
          У Сергея Ильича появилось неприятное ощущение, что его ограбили второй раз. И, тем не менее, он, конечно, был рад, что хоть что-то удалось вернуть.
          Жизнь продолжалась. В одно прекрасное солнечное утро художник достал с чердака свой старый этюдник, стёр с него слой пыли, раскрыл и поставил перед собой чистый холст. Он чувствовал прилив сил и желание снова заняться живописью. Появилась и росла вера в свои возможности. Знакомый запах красок и льняного масла возбуждал воображение. Чистота холста взывала к рукам, перебиравшим кисти. Мысленно он погружался в другой мир, который вскоре должен был возникнуть на его картине – завораживающий мир красоты и гармонии.

   2015