12+
Очнулся я на широкой роскошной кровати, стоящей посреди большой светлой комнаты.
– Больница, – понял я.
Закрыл глаза, сладко понежился, представив себя в волнах теплого моря, и снова вернулся в реальный мир.
РАЗНОРАБОЧИЙ ВЕТЕРИНАР
– Хорошо олигархов лечат, – подумалось мне, когда обвел глазами больничную палату.
Господи, как в ней всё, с моей точки зрения, точки зрения нищего, идеально устроено. На прикроватном столике справа ноутбук и маленький телевизор. На столике слева – кофеварка, чайные чашки, вазы с печеньем и фруктами. Слева же, в пределах вытянутой руки, – вращающийся книжный стеллаж. Подборка чтива на любой вкус – от фантастики и женских романов до исторических и философских трактатов. Над входными дверями, прямо напротив глаз, висит экран большого телевизора. На мне самом шикарная просторная пижама.
Я, к собственному удивлению, хорошо себя чувствовал. Легкость в теле необыкновенная – так бы и взмыл в воздух, мурлыкая веселую песню.
Странно. После такой аварии, в которую угодил, должен бы скрюченным лежать и стонать без перерывов от боли. Может, врачи наркотиками накачали? Я ощупал свои телеса – ни бинтов, ни гипса. Ну что тут скажешь? Словно, в рубашке родился. Совсем не похоже на меня, патологически невезучего.
Палата мне, простому кандидату ветеринарных наук и разнорабочему хлебозавода одновременно, досталась, конечно, не по чину. Видимо, при погрузке в «скорую», когда лежал в беспамятстве, с одним из властелинов современной России, хозяином «Хаммера», перепутали.
– Надо бы червячка заморить, пока ошибка не вскрылась – родилась неглупая мысль. – Олигарх не обеднеет, а я на обеде сэкономлю, когда из больницы вытурят.
Торопливо, за годы нищенства научился не упускать случая задарма пожрать, схватил со стола печенье, персик покрупнее, ткнул кнопку «Включение» на кофеварке.
Процесс наполнения желудка не мешал воспоминаниям о недавно минувшем…
– Пока молодой – шевелись, зарабатывай, – философствовал шофер рейсовой «Газели». – Квартиру и машину купить; детям дать образование – всё это в молодости надо успеть, пока ноги носят.
Мне выпало место в кабине микроавтобуса, поэтому волей-неволей обязан был выслушивать разглагольствования водителя. Меня внутренне передергивало. Находиться рядом с говоруном предстояло десять долгих часов. Если не перестанет трепаться, от него устанешь больше, чем от дороги.
Ехал я в Усть-Ишимский район, самый северный район Омской области. А конечная точка моего маршрута – село Еловое. Еловое – центральная усадьба кооператива «Борец», которым руководит мой однокашник по Сибирской животноводческой академии Колька Пынтин. Веселый по натуре и внешне бесшабашный мужик, он как-то сумел, редкостная картина для сегодняшних дней, сохранить бывший советский колхоз практически без потерь. Как ему это удалось, сколько нервов стоило и стоит, знаю, наверное, один я. Он жалуется только мне. Не боится передачи по испорченному телефону, а сплетен в деревне все боятся. Живу в Омске, в Еловое не чаще двух-трех раз за год наведываюсь. Короче говоря, я для Кольки – надежная подушка психологической безопасности.
Несмотря на миниатюрность полей среди влажных густых лесов, на лоскутность сенокосов по берегам Иртыша, на вороватость местных мужиков, Колька, или Николай Владимирович для подчиненных, держит хозяйство на плаву. Собственно, оно держится на нем, на его сильном характере и добром лукавстве. Все у него складывается, если не хорошо, то терпимо. Одна беда – актиномикоз. Есть такая грибковая болезнь скота. От нее у животных под кожей большие плотные шишки образуются.
Я ездил в «Борец» оперировать заболевших коров и бычков. Актиномикоз для человека безопасен, а запускать всё равно нельзя. Шишки прорываются заразным гноем, отравляя внешнюю среду миллионами возбудителей. Без моего умения орудовать скальпелем кооперативу приходилось бы ежегодно двадцать-тридцать процентов дойного стада отправлять на мясокомбинат.
Избавиться от актиномикоза вроде бы легко: удали разом все шишки, и будет тебе счастье. Но сколько ни следи, пару-тройку зловредных опухолей всё равно пропустишь.
Помогал я Кольке бороться с заразой не за красивые глазки, хоть и друзья, а за конкретную, согласно официальному договору, сумму. Брал гроши. Высоко задирать цены стесняюсь. А толку? В мои низкие расценки в Еловом никто из работяг не верил. По селу ходили упорные слухи, что на самом деле Николай платит мне в долларах, отмывая незаконные доходы с левой продажи скота, сена, зерна, красного леса и еще там чего-то. Я тайком якобы купил ему квартиру с бассейном, причем прямо в центре города. По кабакам десятки тыщ за вечер просаживаем, как Колька на какое-нибудь совещание или за запчастями для деревенской техники в Омск выберется. Деньги-то – дармовые, ворованные – торопимся тратить. Рано или поздно всё равно попадемся. Известное дело: сколь веревочка не вейся, а конец будет.
В Еловое я привык ездить рейсовым автобусом. Сиденья в салоне тесновато стоят, не без того, а сидеть все же удобнее, чем в "Газели". Спинки откидываются, ноги есть куда протянуть. Не тряско: подремать можно, книжку почитать.
В маршрутку я сел по той причине, что запланировали мы с Колькой ночную рыбалку. Решили с удочками на берегу озера посидеть, костерок запалить, ну и пару сетёнок в воду забросить – для гарантированного улова. Потреплемся всласть без постороннего уха. Ко сну клонить начнет – в палатки заберёмся. Из-за планов рыбки половить, будь они неладны, сел я на маршрутку. Она, по сравнению с автобусом, более скоростной транспорт. На пару часов раньше в Усть-Ишим приходит.
Потому и вынужден был водилу слушать. А он говорил без умолку.
– Я могу по двое суток не спать. Четыре ходки подряд по маршруту делаю. Кофе покрепче хватанешь – и прешь.
В Саргатке, решил я, сойду. Пусть мне за полста пять перевалило, а на белый свет смотреть не надоело. Но Саргатку, райцентр в сотне километров от Омска, «Газель» проскочила.
В кабине припекало. Июль. Солнце рано встает. Водила замолчал и начал клевать носом. Включил радио. Громкая музыка из динамиков борьбе со сном помогала мало. А стрелка спидометра, между тем, уперлась в цифру 120.
Вот промелькнул указатель «Ингалы». Ингалы – наша областная шашлычная столица. В метрах двухстах, за пологим изгибом трассы, я заметил «Хаммер». Машина стояла у дымящегося мангала. Под ложечкой засосало. Утром в спешке не позавтракал. Неплохо бы вкусить мясца с дымком. Водителю маршрутки, видимо, тоже захотелось полакомиться шашлыками. Он свою машину, срезав поворот, направил к мангалу, не снижая скорости. Я взглянул на парня. Его голова с закрытыми глазами плавно покачивалась на крепкой мускулистой шее. Внутреннее время, как положено для таких ситуаций, замедлилось. Я надавил на дверную ручку, резко толкнул дверцу наружу и бросился в образовавшуюся щель. Дальше – темнота.
Но для меня, раз лежу здесь живым и здоровым, всё закончилось благополучно. Впрочем, выпрыгнув из кабины, я, похоже, все-таки пролетел по инерции несколько метров. Ударился головой о борт «Хаммера» или мангал. Оттого не помню подробностей. События последних пяти секунд перед травмой, как вычитал в одной умной книжке, мозг записывать не успевает.
Меня в бессознательном состоянии, спутав с хозяином дорогой машины, привезли в эту роскошь. Интересно, я лежу в палате Большереченской районной больницы или какой-нибудь из городских в Омске? Или в Новосибирске? В Новосибирске, считается, палаты для богатых выделяются пошикарнее. Они туда со всего Зауралья попасть стремятся. Врачи опять же получше. «Культурно-экономический центр Сибири», а ни как-нибудь еще.
МЕДСЕСТРИЧКА КАТЕНЬКА
Открылась дверь. В палату вошла девулька в белом халатике. Ножки – просто загляденье: нижние пуговицы на и без того коротком, всё показывающем, халатике застегнуты не были. А вот верхние пуговички застегнуты были, но в петельках, под напором бюста держались с трудом. Груди небольшие, средних размеров, но, сразу видно, тугие. Под их давлением рисунок бюстгальтера на ткани халата прорисовывался яснее некуда. Что ж, так и должны одеваться медсестры для палат с владельцами «Хамеров».
– Давление бы измерить, – промурлыкала девушка, осторожно извлекая из моей руки чашку с кофе. – Устраивайтесь, пожалуйста, поудобнее.
– Сестричка, а как вас зовут? – спросил я, упершись, полусидя, спиной в подушки.
– Екатерина.
– Катенька, мне телевизор включать можно, – задал я глупый вопрос. Понятно, что можно, раз тот стоит на прикроватном столике. Но контакт как-то завязывать надо. Не на здоровье же жаловаться такой красотуле.
– Вам здесь можно все, – многообещающе ответила медсестра, усевшись на постель рядом со мной.
Низко наклонясь, стала закреплять на левой руке манжетку для измерения кровяного давления. Ее ноги с круглыми коленками прямо лезли в мои глаза. Ох уж эти круглые коленки! Скольких мужиков они свели с ума! Во мне тоже всё и сразу всколыхнулось. Моя правая рука заскользила по бедру ближайшей ко мне девичьей ножки, а левая обхватила талию Екатерины. Долгий опыт мужика в разводе приучил меня следовать простому житейскому правилу. Если у тебя сегодня под рукой оказались красивые женские ноги, то все остальное надо отложить на завтра.
Я, мягко перекатив девушку через себя, сразу же принялся расстегивать пуговицы на её униформе. Наблюдательность меня не подвела. Грудь оказалась тугой.
– Больной, а вы не похожи на больного, – тихонечко засмеялась Катерина.
Господи, сколько неги, сколько зовуще интимного плескалось в ласковом звоне её голоса!
И тут – ни раньше ни позже – раздался строгий мужской голос:
– Екатерина, лечебные процедуры продолжишь позже, а сейчас проводи Александра Ивановича в мой кабинет.
Давно со мной не случалось такого (двойного!) облома. От девушки, с которой всё уже было на мази, оторвали, и назвали мое настоящее имя. Ошибка вскрылась. Я из олигархов снова перехожу в разряд подсобных рабочих. И все же нет худа без добра: печеньем и фруктами побаловался, пару чашек ароматного кофе успел выпить.
Я оторвал глаза от уже наполовину раздетой Екатерины, поднял голову вверх. Над входной дверью светился телеэкран. В нем виднелся представительный мужчина лет сорока-сорока пяти.
– Господин Абрамов, – обратил он ко мне свой взгляд. – Приношу искренние извинения, но дело прежде всего.
Экран погас. Екатерина без тени смущения сползла с кровати, начала приводить себя в порядок. Застегнув пуговицы халата, отправилась к встроенному в стену шкафу у окна. Из его нутра достала новые джинсовые брюки и рубашку, черные носки. Выдвинув нижний ящик, вынула кроссовки из синей замши. Прямо волшебство какое-то – всё, как люблю.
– А, может, минут на двадцать задержимся? – спросил я, не торопясь одеваться. Знал, что бесполезно спрашиваю – не олигарх я больше, но шанс требовалось использовать до конца. Чтобы потом не было мучительно больно из-за глупо упущенной возможности.
– Нельзя, – с сожалением в голосе отозвалась девушка. – У нас тут наказания шибко строгие. – И, чуток помолчав, грустно добавила, – мне тоже жалко расставаться с вами.
– Что ж во мне такого особенного, что такой красавице жалко со мной расставаться?
– Пузатенький вы, глазки добренькие. Опять же в возрасте. Всё с умом, всё с расстановкой, без спешки. Я б на свою судьбу у вас на плече поплакалась. Мне ж тут за сто лет никто доброго слова не скажет. Только и слышу: «Раздевайся», «Ложись», «Не трещи как сорока, дай отдохнуть». Это разве жизнь!
– Катенька, я обязательно вернусь. Честное пионерское, – дал я самую верную клятву своего детства. – Ты, Солнышко, на моем плече поревешь сколько захочешь. Не без перерывов, конечно.
– Было бы чудно. Только в чудеса я не верю.
Девушка повела меня по коридору со странными табличками на дверях: «Чистилище», «Рай», «Ад». Интересно, у кого из местного начальства такой своеобразный юмор?
– Вам сюда, – Катюшка кивнула на дверь с табличкой «Люцифер».
СЛАБОСТИ БОГА
Стандартный кабинет. За столом мужчина, которого я только что видел на телеэкране в палате.
– Как вам у нас – на том свете? – спросил хозяин кабинета.
– Вы о чем? – вопросом на вопрос ответил я.
– Объясняю: вчера днем вы погибли в автокатастрофе у села Ингалы Большереченского района Омской области. Ваше тело лежит в морге районной больницы.
– А тут перед вами призрак, – съязвил я.
– Нет, не призрак. Обычный усопший. Вернее, его душа – квинтэссенция всей духовной и телесной натуры человека. Сейчас решается судьба всей вашей дальнейшей, так называемой «загробной», жизни. Вечной!
– Доказательств не вижу.
– Это просто.
Мужчина взял со стола пульт и, не глядя, направил его за спину. Над его головой вспыхнул экран. Сюжет крутился без звука. Мчащаяся на огромной скорости маршрутка, указатель «Ингалы», мангал, люди рядом, выскакивающий из дверей «Хаммера» мужик (везет все-таки богатеям), удар машины о машину, летящие брызги стеклянных осколков. Полицейская машина, «скорая помощь», вот на носилках мое тело, себя узнаю не по лицу, оно разбито вдребезги, а по джинсовому костюму. Крупным планом камера показывает мой вывернутый бумажник, валяющийся на траве. Он больнее всего ударил по нервам. Мне так трудно достаются деньги, что даже сейчас, когда они мне больше не нужны, все равно до смерти, хоть я уже мертвый, жаль, что их, мои кровные, забрал кто-то чужой, а не родные дети.
– Если вы настоящий Люцифер, – бросил я собеседнику, – то накажите того, кто опустошил мое портмоне. Это будет лучшим доказательством.
– Да раз плюнуть.
Экран переключился на другую программу. Знакомый уже мне «Хаммер» стоит рядом с какой-то многоэтажкой. Из подъезда выходит высокий мужчина. Его правая нога вдруг заскользила по жирному пятну от брошенного кем-то мороженного. Мужчина, не сумев восстановить равновесие, падает затылком на бордюр. И остается лежать неподвижно.
– Он умер? – вырвалось у меня.
– Не знаю, – беспечно отозвался Люцифер. – Список сегодня прибывших покажет.
– А того ли наказание постигло?– произнес я с сомнением, – мне как-то не верится, что богатый человек, человек купивший «Хаммер», позарится на чей-то тощий кошелек.
– Он нет, не позарится, а его телохранитель – да, – развеял мои сомнения Люцифер.
– Слишком уж жестокое наказание, – не успокаиваюсь я. – У меня там денег было с гулькин нос.
– Вам не угодишь, – улыбнулся Люцифер. – То наказания для подлеца просите, то его реализацией недовольны. Я не Господь Бог, который месяцами мается: наказать – не наказать, а вдруг человек исправится? У меня всё просто. Накосячил? Получи. Действовать надо, а не дурью мучиться.
– Не боитесь вот так, пренебрежительно, отзываться о самом сильном существе во Вселенной?
– Не боюсь. Его время кончилось.
– Бог вечен.
– Бог, тут вы правы, – вечен. Он не никогда не умрет. Его нельзя убить. Зато лишить силы можно.
– Сейчас еще скажете, что именно вы это сделали? – не поверил я.
– Зачем тратить слова, если есть доказательства, – бросил мой собеседник. – Давайте погуляем несколько минут, а то засиделись.
Мы вышли из кабинета, дошли до двери с табличкой «Чистилище».
– Вон он, ваш кумир и идеал, – открыв дверь, указал Люцифер на полупрозрачный кокон.
Мужчина с рыжеватой бородой и застывшей на лице доброй улыбкой неподвижно стоял в дальнем от нас углу комнаты . Складывалось ощущение, что его закутали в полиэтилен. По поверхности материи струилась легкая разноцветная дымка.
– Силовое поле, – с гордостью пояснил Люцифер. – Слишком уж Господь уповал на свою мощь. Доверчив был без меры, спину не прикрывал. Забыл, что, захватив врасплох, любого силача победить можно.
Вернулись в кабинет. Я потрясенно молчал. Люцифер неспешно попивал чай из тонкого стакана в подстаканнике. Дар речи ко мне вернулся минут через десять. Не раньше.
– А что сталось с Раем?
– Он мне, к сожалению, недоступен, – не стал скрывать Люцифер. – Рай для чужих закрыт надежнее любого сейфа.
– Следовательно, теперь все умершие попадают в Ад? – на всякий случай уточнил я само собой разумеющееся.
– Куда же еще, если Рай закрыт изнутри.
Ситуация складывалась скверная. Мы все в руках Дьявола. «Как же сообщить на землю? – пульсирующей болью забилась в мозгах мысль. – Пусть там каждый тянет свою волынку подольше». Как ни плохо на земле, в руках Дьявола – хуже.
– Нас всех ждет сковорода или какие-то еще предусмотрены пытки?
– У нас теперь все по-другому, – потеплел тоном Люцифер. – Теперь любой, кто прибывает в загробный мир, самостоятельно выбирает, где ему проводить бессмертную жизнь: на сковороде или в обычных условиях, вполне сравнимых с земными.
– Как я догадываюсь, выбор зависит от каких-то условий.
– Ну да, – охотно откликнулся Люцифер. – Условие, кстати, всего одно. Надо отречься от Бога.
– Религиозность человека – штука тонкая. Она или присуща человеку, или нет, – принялся я объяснять Люциферу. – Правда, принять ее можно, внушив себе или только окружающим, что веришь в бога. Но избежать веры, отказаться от нее, если она заложена на подсознательном уровне, а число таких людей составляет 10-15 процентов, невозможно. Я раз сто пробовал – напрасные хлопоты.
– Трудно с вами, с учеными, разговаривать, – усмехнулся Люцифер, – чуть допустишь промашку в точности изложения – в ответ целая лекция. От веры в Господа нашего никто и не требует отречения, – теперь уже он, Люцифер, принялся объяснять мне, – требуется отречься от самого Бога. Как дети отрекаются от родителей. Никто же из них не утверждает, что родители, раз он, их ребенок, отрекся от них, больше не существуют. Вспомните время репрессий в России. Сыну или дочери врага народа достаточно было на собрании произнести стандартную фразу: «Я отрекаюсь от отца». Мелочь, а избежать тюрьмы позволяла. Мне ни разу не приходилось слышать, чтобы кто-то осуждал молодых людей. Время было такое. Да что я вам рассказываю, от вас же тоже дети отреклись. Правда, не из-за репрессий, а из-за бытовых благ.
ГРУСТНАЯ БИОГРАФИЯ НАИВНОГО ИСУСИКА
Люцифер, не знаю, специально уж или нет, наступил на самую больную мою мозоль. Дело в том, что я бесплоден. Но, как и многие из собратьев по несчастью, до поры до времени не догадывался о своем изъяне. Как ты догадаешься, если у вас с женой родилось трое детей. Как ты догадаешься, если жена, отправляясь на очередной аборт, пару недель до операции костерит тебя последними словами, а потом столько же и то же выслушиваешь после её возвращения из больницы.
Истина открылась случайно. Мы с супругой подали на развод. Я собрался высудить хотя бы комнатку из нашей общей четырехкомнатной квартиры. А квартира вдруг оказалась приватизированной на жену и детей, меня в списке владельцев жилплощади странным образом не оказалось. Дети на суде подтвердили, что я сам отказался от права собственности. Доказать я ничего не смог. Уже готовясь к отъезду из дома, услышал разговор дочери с подругой по телефону. Редкое везение, когда закон подлости принимает твою сторону.
– Жалко отца, чего уж скрывать, – приглушенно говорила дочь в трубку, не догадываясь, что я стою за дверью в соседней комнате. – Но мы-то, его дети по паспорту, знаем, что настоящий отец – не ветеринар какой-то, а полковник полиции. Они с матерью снюхались, когда тот еще участковым служил. Наш родной отец, тот который по паспорту, и мама год после свадьбы прожили, а мама все не беременела. Потом вдруг мы, две дочери-погодки, появились. Потом Серега. Папа не хотел останавливаться, пока сын не родится. Будь отец кровным, мы бы, сама понимаешь, с ним, я сейчас про квартиру говорю, так не поступили. Тут же сам виноват. Лох. Никто ж из нас на него не походил. Врач, хоть и ветеринарный, должен был догадаться, что дело не чисто.
Я взглянул на Люцифера: торжествует от гримасы боли на моем лице или нет. Люцифер оставался спокойным.
– За что же вы меня так – наотмашь? – обратился я к нему.
– У меня и в мыслях не было вас обидеть. Просто стараюсь показать, как Бог, имея все возможности помочь, пальцем для вас не шевельнул. Для него вас, искренне верующего, превратить в нормального мужчину – было легче легкого. Он же на вас наплевал. И не раз. Вспомните другой сюжет из вашей биографии – как вас с работы выкидывали.
Моё лицо снова скукожилось от боли.
Ректоратом Сибирской животноводческой академии, где я трудился доцентом, было принято решение о сокращении штатов. Никто особо не паниковал – мероприятие растягивалось на полгода. И в первую очередь зачистке подлежали самые древние из пенсионеров. А я вообще ни о каких неприятных для себя коллизиях не размышлял. У меня докторская набиралась в окончательном варианте. К предзащите готовился. Опять же друзья-товарищи кругом. Ректор – симпатичный мужик, с которым мы при случае беседовали о физиологии творчества, декан – друг, завкафедрой – приятель.
С момента развода прошло уже с десяток лет. Я давно успокоился. С помощью родителей наскреб деньжат на полугнилую хибару на окраине Омска. Дом подремонтировал, баню поставил. Жизнь наладилась. Чувство свободы рождало фантастические силы. Через мою постель иной раз за неделю проходило по две-три новые искательницы приключений; семимильными шагами двинулась вперед наука. Съездил Москву на повышение квалификации, освоил там методику работы на новейшем электронном микроскопе. Такой же в академии стоял без дела. Заявок на исследования никто не подавал. Возвратившись из столицы, я оказался чуть ли не единственным охотником работать на суперсовременном аппарате. Почти всё, что с его помощью находил в морфологии пресноводных сибирских рыб, было впервые открытым. Везло и в другом. Четыре патента на изобретение получил. Фамилия стала на слуху. Таких не сокращают.
А Олег, друг, декан, я, между прочим, вел за него агитацию перед выборами в деканат, неожиданно какую-то, по-бабски слюнтявую, заботу обо мне проявил.
– Отдохнуть бы тебе, Саня. Жалобы от студентов идут. Темы занятий объясняешь хуже аспиранта-первогодка. Ректор крови требует, но я уж, поверь мне, я ведь твой друг, хоть на полставки, но уговорю тебя оставить.
Я от разговора отмахнулся. Какие полставки? Я без пяти минут доктор наук.
Потом вдруг завкафедрой претензии предъявил:
– Саша, скромно ведешь предметы. Очень скромно. У тебя нагрузка, как сказал бы мой тезка Владимир Ленин, архинизкая.
– Володя, – по-свойски отвечал я ему, – мы ж нагрузку на пару с тобой рассчитывали. Ты же сам предложил дать Евсееву побольше часов по разным предметам. Парень молодой, ума и знаний набираться надо, чтобы через год мог любого преподавателя подменить. Мало ли что: заболеет кто, или в командировку уедет. А мой недобор процентов на двадцать никак не скажется. Всем известно: защита диссертации на носу.
– Знаю, ты мужик порядочный, врать не станешь. Не зря же тебя студенты Иисусом Христом прозвали. Только убей, если помню такой разговор.
– Вова, не микшируй. Моя кличка между студентами «Исусик». И поделом. Ни одну студентку перед сессией через постель не протащил, оценки на экзаменах не за деньги, а по знаниям ставлю. На лекциях о нравственности люблю порассуждать. Но это к слову. Что же касается нагрузки. Проблема решается легко: добавь.
– Это ж такая мудотень – планы переделывать, с учебной частью согласовывать. Ладно, забудь, проехали.
Я и этот тревожный звонок близко к сердцу не принял. Владимир мой должник по гроб жизни. Одно время в водку ударился. Я его прикрывал. Тайком пьяного в стельку из вузовского корпуса выводил, подменял на лекциях, искал приличную больницу для лечения от алкоголизма, в пациенты оформил под чужой фамилией. Пока он от пристрастия к спиртному лечился, я слухи распускал, что человек на Черном море бока поджаривает.
Друзья мою заботу о них отплачивали. Я пользовался такой свободой, какой не имел ни один преподаватель академии.
Жил припеваючи. Казалось, удача никогда не иссякнет, а птица счастья навсегда прописалась на моем правом плече.
Как-то утром забежал в деканат, Олег говорит:
– Если б ты знал, как всё против тебя оборачивается. Там, – Олег ткнул пальцем в потолок, – тебя чуть ли не по статье увольнять собираются.
Я психанул:
– Давай бумагу, хоть сейчас заявление «по собственному» напишу.
– Шура, зачем заявление? Сокращение у нас идет. Если всё миром решать, так еще три оклада, как возмещение потерь, получишь. Отдохнешь. И поверь мне, как первая свободная ставка на факультете появится – я тебя вызвоню.
Ноги меня еще до кафедры не донесли, а весь факультет уже знал: Александр Иванович совершил мужской поступок. Сам предложил себя сократить, мол, мужик – место найдёт.
Я нашел место через год. Разнорабочим в частной пекарне. Первый месяц мне аванс под зарплату бракованным хлебом выдавали. Я и тому был рад. Оголодал.
Мои воспоминания прервал голос Люцифера:
– Хотите взглянуть, как ваши приятели отпраздновали ваше сокращение?
– Хочу. Коли выпал день сюрпризов, то к чему его прерывать.
Люцифер опять нажал на кнопку пульта.
На экране высветился знакомый кабинет заведующего кафедрой. Моей бывшей кафедры. Вокруг стола с бутылкой коньяка и бутербродами сидели ректор, декан и завкафедрой.
– Гладко все получилось, – рассудительный баритон ректора ровным журчанием растекался по кабинету. – Исусика без скандалов и судебных тяжб убрали. Правильный он мужик, конечно. Честный, верный, мягкий. С таким бы в разведку – лучше напарника не найти. Но ведь не для нашего времени он, не для нашего. Рядом с ним, кто вроде бы сама доброта, как на пороховой бочке. Вот возьмет, думаешь, да из-за своих высоких принципов напишет заявление куда надо о подношениях преподавателям. А кто без греха? Вуз от позора, хоть десять рекламных полос в газетах купи, не отмоешь.
– Это вы правильно, Сергей Семенович, заметили, – угодливо поддакнул завкафедрой, разливая коньяк по бокалам. – Все мы хотим быть белыми и пушистыми. Жизнь не позволяет. Шурка – он какой-то юродивый.
– А, может, просто уродливый, – в рифму пошутил декан.
– Я скажу еще точнее: он уродливый юродивый, – подытожил ректор. – Да, коллеги, пока рюмочки не опрокинули, я, чтобы не забыть, должен вам сообщить пренеприятнейшее известие. Через неделю комиссия из министерства нагрянет. Плохо встретим, придется уже не исусиков каких-нибудь, а нормальных людей сокращать. Так что нужно толику денежек собрать и толковых студенток найти. А доверить такое щекотливое дело я могу только вам: опытным сотрудникам и одновременно моим друзьям. Ну, а теперь,– поднял бокал ректор, – как говорится, дай бог не последнюю.
Увиденное меня поразило. Надо же, сам ректор моего характера боялся. А уж кажется, кто больше меня перед ним на цыпочках танцевал.
– Вижу по вашему лицу, вы сейчас снова о наказании для обидчиков думаете, – высказал свою догадку Люцифер.
– Да, – соврал я, потому что ни о чем таком не думал.
И ДЬЯВОЛ НЕ БЕЗ СЛАБОСТЕЙ
Собственно, я не соврал, я согласился. Не умею идти наперекор. Даже в городские автобусы вхожу последним. Чтобы дорогу никому не заслонять. Но меня удивило, что Люцифер не знал, о чем размышляю. Мне казалось, он должен уметь читать мысли. Оказывается, нет. Мой ум, ум ученого, эту особенность взял на заметку. По привычке выделять необычное.
– Я всё к тому веду, – продолжил разговор Люцифер, – если надо кого из ваших академических обидчиков наказать, так только намекните. В момент любого уделаю.
– О них позже подумаю. Сейчас же меня вот что занимает: зачем вы со мной столько времени возитесь? Проблема-то решается за минуту. Вопрос - ответ. Согласен я от Бога отречься – в ряды адских трудящихся направьте. Не согласен – на сковороду посадите.
– В том-то вся и закавыка. За последние восемь лет, с тех пор, как Господь наш обмишулился, все поступающие к нам – кто раньше, кто позже – соглашались отречься от Бога. Садиться голым задом на постоянно раскаленную сковородку пока охотников не находилось. Мы уже все цеха по поджарке позакрывали. А вы человек особенный, с вами, как со всеми, нельзя.
Мне стало приятно. Дьявол, и тот меня выделяет.
– И в чём моя особенность? – спросил я с тайной надеждой на комплимент.
– В психопатичности, – огорошили ответом меня. – Никогда не предугадаешь, что выкинете. Вдруг не отречетесь от Бога. Надо будет заново, ради вас одного, уголь к печкам завозить, чертей в три смены ставить. Но хуже всего другое. Ад, как и Рай, держится не на физической энергии, а на энергии душ, мыслей и помыслов обитателей. Вы один не согласитесь – уже ущерб для местной экосистемы. Один непокорный из миллиардов – мелочь. Но та мелочь, которую лучше бы не иметь.
– Я сам извелся, не понимая, почему вы мне контрольный вопрос не задаете. Вы не уверены в нужном ответе?
– Да, – просто признался Дьявол. – А давайте-ка, – предложил он, – осмотрим мои адские владения. Чтобы у вас сложилось не предвзятое мнение. Вертолет ждет на крыше.
Мы неслись над мегаполисом, состоящим из огромных жилых массивов. Друг от друга они отделялись широкими лесополосами. Панорама города смотрелась красиво.
– Что у вас там? – указал я рукой на внушительный бетонный корпус.
Дьявол послушно заложил вираж. Через полминуты мы уже приземлились около серого длинного здания. Вошли внутрь. Все стало ясно без слов. Печи, сковороды – и гулкая тишина. Ни одной живой души.
– Неужели вы захотите, чтоб вот это всё опять заработало? Чтобы снова тут несчастные на вопли исходили? – обратился ко мне Люцифер.
Я не нашелся с ответом.
Потом мы снова летели над Адом. Мне на глаза попалось скопление из часовенок с православными крестами.
– Вон туда, к церквушкам, – кивнул я головой.
Наш вертолет приземлился в странном микрорайоне. Он состоял из сельских домиков на три-четыре комнатки каждый. В ограде обязательно находилась часовенка. Вокруг каждого дома расстилалось по полтора-два гектара ухоженной земли.
Мы вышли из машины. Навстречу, мелко семеня ногами, бежал сутулый мужчина в рясе.
– Все ли у вас хорошо, батюшка? – приветливо спросил Люцифер.
– Спасибо, господин, – низко кланяясь, отвечал мужчина. – Дожди вовремя, землица плодородная. Урожаи хорошие. Есть что продать и что для себя оставить. Особая вам благодарность, от всего сердца, за православную программу по телевизору – душой с матушкой отдыхаем.
– А за Господа вашего, Иисуса Христа, все еще молитесь?
– Да, господин, молимся.
– Зачем?
– Верим, что наши молитвы помогут ему вернуться на свой небесный трон.
– Не боитесь, что он, вернувшись на свой небесный трон, покарает вас за предательство?
– Нет, господин, не боимся. Человек слаб, а Господь милостив. Опять же, какое это предательство, мы ж от веры в него не отказались. Мы даже здесь, в Аду, проповедуем слово евангельское. Непосильные вечные муки за Господа нашего, врать не стану, не приняли, но и от веры в него не отреклись.
Снова салон вертолета. Люцифер обращается ко мне с улыбкой:
– Вот видите, полнейшая идиллия. Человек и от своих взглядов не отрекся и раскаленной сковороды избежал.
– Но ваши помощники-управленцы, как предполагаю, – сплошь закоренелые уголовники.
– В большинстве своем - да, - не стал запираться Люцифер. - Они занимают должности второго, после тех, кого вы называете чертями, уровня местного руководства. Братья по натуре. Любы они мне.
– Господин Люцифер, тогда тем более не понятно, чего вы с моей персоной носитесь? Я ж не брат вам по натуре. Всеми измордованный, всеми истоптанный человечишка. Сознайтесь, не из-за одной же вновь разожженной печки под сковородой вы целый рабочий день на меня убили.
– Давайте доберемся до офиса. Не в вертолете же такие серьезные темы обсуждать, - резонно заметил Люцифер. - Подождите немного, и я вам на правду отвечу правдой.
«Значит, точно соврет», – подумалось мне.
– Конечно, моя суета вокруг вас не из-за одной разожженной печки. Тут вы правы, - уже за столом у себя в кабинете продолжил разговор Люцифер. - Желающих побросать в нее дровишки или уголек, чтобы выслужиться передо мной, найдется множество. От меня зависит, в тесном грязном бараке будет человек влачить свою вечную жизнь или наслаждаться радостями бытия в отдельном дворце при множестве слуг. Поэтому действительно дело не в печах, а в другом – не хочу появления дурного примера. Пойдет мода на мучеников – не остановишь.
– Что-то не верится в такую моду, ради которой надо вечно терпеть адскую боль.
– Разное может случиться, – пожал плечами Люцифер. – Лучше перебдеть. Вы же врач, вы же знаете главный принцип медицины: профилактика эффективнее лечения.
– Не подхожу я ни на роль героя, ни родоначальника новой моды. Доверчивый придурок.
– Я бы ваш характер определил по-другому: недалекий совестливый человек.
– Хрен редьки не слаще. Тот же придурок.
– Это у вас наследственное. При жизни вы любили хвалиться жертвенностью своего рода. Из двенадцати Абрамовых, мобилизованных из вашей деревни на фронт, домой вернулись двое. Да и с ними загадки нет: парней призвали в последние месяцы войны. А потом вам стало немного грустно, потому что узнали: Абрамовых переплюнули Репнины. У них из пятнадцати призванных на войну, домой вернулся всего один. А Репнины до сих пор единственные в деревне мужики, которые простоватее и безответнее вас, Абрамовых. «Теперь мне, – часто говорили вы студентам и знакомым, – понятно, кто войны выигрывает. Не храбрецы, а совестливые. Те, кому стыдно не первым подняться из окопа. Вроде бы как других под пули подставляют». Вот я и боюсь, что вы первым подниметесь из окопа. И что получится в результате? Вам вечная боль, нам - вечный вред.
У меня в мозгах после этой Люциферовской тирады будто легкий щелчок раздался. Вдруг всё прояснилось и стало на свои места.
– Скажите, господин Люцифер, а Репнины к вам за последние годы ни разу не поступали?
– Нет, ни разу.
– Даже не знаю, радоваться мне по этому поводу или печалиться?
– Что-то вы загадками начали говорить, – подозрительно уставился на меня Люцифер. – Я вот, смысл сказанного вами не понял.
– Да я и сам перестал себя понимать, – в очередной раз соврал я.
Наступило неловкое молчание.
– Скажите, господин Люцифер, – мне первому надоело играть в молчанку, – ответ об отречении требуется давать сразу? Или разрешается попросить время для размышления?
– Сколько вам надо?
– Если на пару с Катенькой, с медсестрой из палаты, то сутки. Будь помоложе – попросил бы больше.
– Согласен. При вечности загробной жизни двадцать четыре часа – просьба скромная. Если девушка понравится, можете взять ее с собой.
– А разводиться в Аду разрешается? – тут же озвучил я только что возникший в голове вопрос. – Трудно одну и ту же женщину, пусть она и изумительно красивая, целую вечность любить.
– Не волнуйтесь, – успокоил меня Люцифер. – У нас очень демократичные нравы.
– Вопросов больше нет? – после небольшой паузы поинтересовался Люцифер.
– Нет, – ответил я, хотя вопросы, конечно же, были.
– Тогда спешите в палату. Время пошло.
Я опрометью бросился вон из кабинета. В моей ситуации каждая минута на вес золота.
До палаты оставались считанные метры, когда прямо передо мной открылась дверь с табличкой «Чистилище». Из нее вышел Иисус и встал у меня на пути.
– Вы так торопились, что проскочили вход в Рай, – с шутливой укоризной покачал он головой. – Вам – к нам.
– Но сутки-то еще не прошли.
– Это неважно. Главное – вы твёрдо решили не отрекаться от Бога.
– А вы откуда знаете?
– Бог, в отличие от Сатаны, умеет читать в головах человеков.
А не подстава ли это Дьявола, зашевелилось во мне неверие. Не проверка ли на вшивость? Вдруг Люцифер лишь притворяется, что не умеет читать мысли, а сам, гад, ловит таким способом простофиль в силки? Настоящий-то Иисус Христос, спеленатый силовым полем, в углу Чистилища стоит, сам видел.
БОГ ТОЖЕ НЕ ВСЕГДА СПОСОБЕН ПОНЯТЬ ЧЕЛОВЕКА
Иисус, настоящий или фальшивый, я еще не разобрался, жестом пригласил зайти в «Чистилище». Угол был пуст.
– Голограмму вам Дьявол подсунул. Зря руками фигуру не потрогали.
– Хотел. Постеснялся. Интеллигентность подвела.
– Зато в другом случае она стала вашим союзником. Вы испугались, что муки совести окажутся страшнее мук от раскаленной сковороды. Выбрали путь вечной пытки. В Рай заслуженно попадаете.
– Меня не только муки совести испугали, вы не до конца меня прочли, – резко возразил я Иисусу (все мы не боимся резко говорить с добрыми). – Нас, жителей сегодняшней России, такой безделицей, как совесть, не проймешь. Мне было страшно, что за хорошее отплачу черной неблагодарностью. Когда-то я, советский комсомолец, истинно веривший в идеалы коммунизма, тайком стоял на коленях перед иконой, прося помочь удачно сдать вступительные экзамены в академию. Еще я помню, как сильно, до безумства, любил невесту, свою будущую жену, и как бессонными ночами шептал: «Боженька, на все согласен, лишь бы она вышла за меня замуж». Я молился и перед защитой кандидатской диссертации. Я умолял о помощи небес при родах у дочерей и снохи.
– Так дети же вам не родные, – перебил меня Иисус.
– В нашей деревне, – отреагировал я моментально, – принято говорить: не те родители, которые родили, а те, что вырастили. Коли дети отказались от меня, значит, сам неправильно воспитывал их. К тому же, внуки не виноваты в моих отношениях с женой и детьми. И не перебивайте меня, Господи, – попросил я. – Сейчас о другом хочу сказать. Помогали вы мне – не помогали, не знаю. Но в академию поступил, диссертацию защитил, на любимой девушке женился, детей – главным достижением своей жизни считал, и внуки во мне, откровенно нищем, души не чают. Посмотрите, какая замечательная жизнь в итоге сложилась.
– И жену простили? – с заметной ехидцей поинтересовался Господь.
– Нет, слишком любил для прощения за обман. После развода ни разу не общались. Если случайно сталкивались на улице, молча проходил мимо. Ну, да ладно, то дела давно минувших дней. Теперь просветите меня, Господи, что за маскарад вы с Люцифером передо мной разыграли?
– Видите ли, иногда мы с Дьяволом заключаем пари: найдется ли хоть один верный мне человек, если я потеряю всю свою силу, а при Дьяволе его сила сохранится полностью.
– Жестокая методика социологического исследования. Для судьбы других. Ведь те, кто поддался искушению Люцифера, навечно останутся в его власти и после окончания действия пари. Я правильно ситуацию просчитываю?
– Совершенно верно. В свое оправдание могу сказать, что инициатива всегда исходит от Дьявола. Ему постоянно кажется, что человеческий род год от года становится все хуже и хуже. Восемь лет назад мы заключили очередное пари. Если в течение десяти лет ни один человек не согласится пойти за меня, бессильного, на мучения и пытки, то Рай закрывается навсегда. В том смысле, что он остается существовать, а все пополнение с Земли пойдет в Ад.
– Мне не понятно, почему вы потакаете Дьяволу?
– Мне порой тоже кажется, что он прав, – не стал увиливать от прямого ответа Иисус.
- Вот вы меня в Рай в обход Люцифера направляете, а я сам, представ перед его очами, должен дать отказ на его предложение. Не то у него появятся основания обвинить меня и вас в сговоре.
- Не волнуйтесь, у меня такая репутация, что мне даже Дьявол на слово верит.
Я сделал пару шагов к открытой двери и вдруг, непроизвольно, хлопнул себя ладонью по лбу. Вот, балда. Маразматик свихнувшийся. Совсем память потерял.
– Господи, вы уж меня простите, но с пропиской в Раю придется повременить. К Катюшке бежать надо. Обещал ведь побыть с нею. Ждет девушка.
– Ваше свидание, – нахмурился Иисус, – не состоится. Нельзя вам с нею перед обретением Рая постельными игрищами развлекаться.
– У вас что, секс тут запрещен?
– С какой стати?
– А с какой стати вы мне идти на свидание с Екатериной не разрешаете?
– Она – самое худшее создание из всех живых существ на свете. Она ж из падших ангелов. И из них всех хуже. Она даже в Аду не ужилась. Представляете, в Аду не ужилась! Сатана в наказание за мерзость в характере определил на самую грязную и безжалостную работу: силой разврата пачкать чистые души, обрекая их на вечные мучения.
– Знаете, Господи, я как-то докатился до такой жизни, что за стоимость килограмма куриных костей и булку серого хлеба чистил уличные общественные туалеты на омских рынках. Грязнее работы, поверьте мне, еще ни боги, ни люди не придумали. Меня трудно испачкать больше, чем уже испачкан. Опять же за годы после развода у меня в постели столько разных женщин перебывало, что рядом с некоторыми из них Екатерина – чистый трепетный ангел, голимый божественный свет.
– Напрасно наговариваете на своих подруг. Нормальные бабенки. Одиночество их сильно мучило. Иной важно было хоть одну ночь себя приличной и желанной женщиной почувствовать. Чтоб снова месяцами после полученной отдушины привычную лямку тянуть.
– Катюхе тоже важно хотя бы одну ночь почувствовать себя, если не приличной женщиной, то хотя бы нормальным человеком. Чтобы потом снова два-три века свою лямку тянуть.
– Вы отдаете себе отчет, – вдруг заговорил официальным тоном Иисус, – что после свидания с нею вас могут не в Рай, а в Ад определить? На очень теплое, я бы даже сказал, чрезвычайно жаркое место.
– Ты мне, Господи, тут загадки не загадывай, – вспылил я. – Куда меня определять – ваша забота. И вы ее на меня не перекладывайте. А для себя я всё решил.
– Даже мне, судившему миллиарды человеков, – задумчиво произнес Иисус, – трудно понять, кто вы? Абсолютный глупец? Выдающийся герой? Или истинный праведник?
– Господи, да не ломайте вы голову над пустяками. Уродливый юродивый я. Определение, уж поверьте мне, точное. Его все-таки академик дал.