Дневник смутного времени. Кострома. 1990-1991 г

Елена Шестакова
Дневник «смутного времени»
(записки провинциалки)
Кострома 1990-1991 г.г.
Часть 1. Виват, демократия!
Часть 2. Августовская революция.

                ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Представляю на суд читателей дневники, написанные мною 20 лет тому назад, не столько для себя, сколько «для истории». События, изложенные в них, вполне достоверны, что и подтверждается приложением  нескольких статей из местной прессы того времени. Являясь участницей демократического движения в Костроме начала 90-х годов прошлого века, я посчитала важным, чтобы записки, которые я вела тогда довольно подробно, пролили свет на некоторые малоизвестные страницы истории нашего города. Сейчас мои политические взгляды во многом изменились – время внесло свои коррективы (конечно же, не о такой жизни мы мечтали). Однако, интересно вспомнить, как демократы первой волны оценивали происходящие события именно в то время, каковы были их воззрения и видение исторических перспектив.
Перед вами дневник-хроника. Я описывала то, что происходило со мной, моими знакомыми и друзьями, излагала события, в которых принимала участие, личные впечатления от увиденного или услышанного.
Если сравнивать приведённые здесь тексты с тем, что было написано мною от руки в нескольких общих тетрадках, то можно заметить, что данный материал отредактирован и немного сокращён. Кроме того, введён небольшой блок воспоминаний о детских и юношеских годах. 
Для меня демократическое движение начиналось, как захватывающая игра по  преодолению собственных страхов во имя борьбы за свободу, ради выхода России в цивилизованный мир. Постепенно всё это превращалось в очень серьёзное дело, не лишённое трагизма и противоречий. Пусть те, кто ругает демократов первой волны, поймут, что мы не думали о личной выгоде, о меркантильных интересах, а мечтали лишь о лучшем будущем для России. И пусть на деле всё получилось не совсем так, как мечталось, пусть слишком много разочарований ожидало нас впереди, но мы были искренни в своём стремлении изменить мир к лучшему.

               
                ЧАСТЬ 1

              ВИВАТ, ДЕМОКРАТИЯ!
 
               
1 МАЯ 1990 г.

Ну кто бы мог подумать несколько лет тому назад, что я пойду по Советской улице в Первомай с трёхцветным российским флагом и самодельным плакатом: «Здания райкомов КПСС – детям!». Фантастика! Но слишком многое случилось за эти годы.
На митинге у памятника Ивану Сусанину, в предвечерний холод апреля, лидер костромского «Народного фронта» Леонид Юрьевич Орлов объявил, что Фронт пойдёт на демонстрацию отдельной колонной со своими лозунгами и транспарантами. Я тут же решила: иду, и ринулась домой шить трёхцветный флажок из капроновых лент и писать свой давно задуманный лозунг.
Первомайским утром шагала по несолнечной улице к месту сбора демонстрантов и впервые за многие годы не пела про себя бравурный марш «Утро красит нежным светом…». В голове вертелись жутковатые строчки Галича: «Можешь выйти на площадь? Смеешь выйти на площадь в тот назначенный час?».
Я удивилась, как мало стояло народу около универмага «Кострома» в ожидании начала «демократического» шествия. Кажется, человек 30-40, не больше. В основном – мужчины. Зато у них были знамёна! Бело-сине-красные! Нарядные, трепещущие на ветру и заметные издалека. Я подошла к демонстрантам, вклинилась в самую гущу и почувствовала, что оказалась среди своих единомышленников. Ощущался какой-то особый дух товарищества и сплочённости, хотя многие были незнакомы друг с другом. И здесь, среди своих, можно было доставать из мешка флажок из разноцветных лент. Здесь поймут и оценят смелость.
Леонид Орлов тем временем взял мегафон и заговорил. Моментально весь «Народный фронт» сгруппировался вокруг него плотной толпой (а к тому времени нас уже было около сотни или больше). Орлов проинформировал о том, что костромской «Народный фронт» местные чинуши не желают регистрировать и ссылаются при этом на закон аж от 1932 года.
После этого мы быстренько построились в колонну и двинулись к Советской улице. Я во все глаза высматривала наших девчонок, которые обещали меня поддержать, но даже «известного борца» – моей подруги Любы Сычёвой – не видно было в рядах. Именно поэтому я пока не доставала свой плакат: мы должны были нести его вместе.
А транспарантов в нашей толпе колыхалось целое море. Острые, боевые, ничего не боящиеся лозунги, по которым не прошлась рука цензуры. И это было здорово! Много резкого написано было в адрес партократии. Но я запомнила только один плакат: «Аппаратчики, вы рады: вам повысили оклады».
Прежде, чем выйти на Советскую, наша колонна прорепетировала, как мы будем скандировать у трибуны: «Ре-ги-стра-ци-ю! Ре-ги-стра-ци-ю!». Мощный хор получился.
Тут я подумала, что всё-таки моё поколение, в основном, – коллективисты. И это прекрасно, как бы кто ни убеждал меня в обратном. И лидеры «Народного фронта» – братья Орловы – тоже коллективисты. Они мои ровесники. Наше детство проходило под одним солнечным небом хрущёвской «оттепели», у  туристских костров, с песнями под гитару. Именно мои ровесники  встают сейчас в ряды борцов за демократию, потому что мы – «непуганое» поколение: сталинские репрессии не зацепили нас.
Колонна «Народного фронта» вышла на главную улицу. Впереди плыли и колыхались трёхцветные российские знамёна. Шли мы в быстром темпе, энергично. Я помахивала флажком и думала, что перед трибуной всё-таки достану свой плакат. Вдруг меня кто-то тронул за плечо. Это была без вести пропавшая Люба Сычёва – мой бессменный товарищ по митингам и разным политическим похождениям.
- Однако, вы, девушка, опаздываете, – сказала я ей в качестве приветствия.
- Я не виновата, - затараторила Люба, - колонна слишком быстро снялась с места.
- Ладно, - откликнулась я, - давай разворачивать плакат.
Я достала из своей сумки трубочку, раскатала её, и наш плакат призвал большими разноцветными буквами отдать здания райкомов КПСС детям (подразумевалось, что под кружки, секции, детские театры, изостудии и прочее).
- Вот правильно написали, - очень одобрительно сказала нам молодая женщина, держащая за ручку маленькую девочку. И мы с Любой возгордились: простой народ нас понимает!
Но народ говорил и другое:
- Какие-то они все мрачные идут, - сказал парень лет двадцати пяти своему приятелю.
- Наверное, боятся, что их поколотят.
- Ну да… Их же много…
Надо сказать, что мы вовсе не мрачные были, просто вся «крамольная» колонна шла в большом возбуждении -  таком, когда и азарт, и веселье, и чувство опасности будоражит нервы. Здорово вообще-то было! Мне нравились и эти флаги, и этот марш, и горящие глаза, и лица, освещённые первым лучом свободы, ещё робким, но оттого особенно желанным. Мы шли бросить вызов партийным чинам  на трибуне и рассказать языком плаката всё, что мы о них  думаем.
А колонна наша росла. К ней присоединялись люди. Парни из «Народного фронта» махали им, звали в свои ряды. Впереди колонны шёл Леонид Орлов с мегафоном и говорил тем, кто во множестве стоял на тротуарах, что мы – молодая организация «Народный фронт», что мы – за демократию, против тоталитарного режима.
А возгласы из толпы были разные. Кто-то приветствовал нас, а кто-то ругал.
Но вот и Советская площадь. Милиционер косится на нас суровым, неодобрительным взглядом, но молчит: шествие санкционировано. Трибуна приближается. Оттуда несутся приветствия и поздравления «советскому народу», звучит музыка оркестра, - но это пока ещё не нам. Как встретят нас?
И вот наши знамёна вплывают на площадь. Захлёбывается и вдруг  замолкает оркестр. Ни единого слова не слышно с трибуны, и ощущение такое, будто все, стоящие там, находятся в глубоком шоке, потрясении. Тишина. Молчание. И только наши каблуки стучат по асфальту, чётко, ритмично, решительно. Это идут люди, которые больше не хотят склонять голову перед самодовольными чинами на трибунах. И знамёна наши не красные – протест, и лозунги, от руки писанные – протест, и даже наши с Любой  улыбки – это тоже протест (потому что все прочие колонны, как говорят, шли со злыми лицами, с опущенными вниз шарами и цветами, а наши ребята улыбались от ощущения своего единства и смелости: вышли на площадь всё-таки!).
Сколько бы длилась эта пауза – неизвестно, если бы вдруг наш демократический депутат – Васильев – не вздумал помахать нам рукой, поприветствовать «Народный фронт». Это, как будто, явилось сигналом. Грянул оркестр новый марш. И кто-то на трибуне начал звонким первомайским голосом поздравлять с праздником «всех советских людей» и «нашу замечательную молодёжь». В это время Леонид Орлов подал сигнал, и вся колонна дружно начала скандировать: «Ре-ги-стра-ци-ю! Ре-ги-стра-ци-ю!». Звучало отлично! Народ, что стоял поближе к трибуне, обрадовано замахал нам и захлопал. Это было приятно. А ещё нас с Любой в упор фотографировал какой-то корреспондент. Мы не прятались. Не боимся попасть на газетные страницы, уж раз мы в открытую вышли на площадь под бело-сине-красными флагами.
После трибуны напряжение спало, и Народный фронт уже не столь стройными рядами двинулся на свой митинг к  дворцу культуры «Текстильщик».

20 МАЯ 1990 г.

Сегодня я решила посчитать, что именно успела сделать для демократического движения за пару-тройку месяцев:
- Попросила напечатать в газете «Молодой ленинец» песню Игоря Талькова  «Россия» («Листая старую тетрадь расстрелянного генерала…»), и её опубликовали.
- Ходила на три митинга «Народного фронта».
- Написала письмо в газету «Северная правда» против разгромных статей в адрес «Народного фронта». Но его не опубликовали.
- Вместе с Любой Сычёвой собрала 70 подписей против строительства Буйской атомной электростанции.
- Мы отнесли эти подписи в «Народный фронт» и лично познакомились с лидером НФ Леонидом Орловым.
- Сочинили листовки против АЭС и расклеили их (13 штук) по городу.
- Я присутствовала на общегородском митинге против Буйской АЭС, поставила свою и мамину подписи в листе протеста, отдала рубль в фонд помощи жертвам Чернобыля.
- Участвовала в первомайской демонстрации в рядах «Народного фронта».
Кое-что есть. Нельзя сказать, что я тихонько сижу и бездействую.
Когда в марте этого года шли на самый первый митинг Народного фронта -  я, Люба и мой муж Саня Шестаков, -  я немножко боялась: а вдруг там оголтелые экстремисты начнут кричать какие-нибудь безобразия. Но всё оказалось вполне прилично и на уровне. В зале д/к «Текстильщик» очень симпатичный, высокий, стройный мужчина лет 35, с  аккуратной чёрной бородой, в костюме и галстуке, рассказывал про задачи демократического движения  и про забытые российские флаги – трёхцветный и Андреевский. Когда ругали партийную элиту, народ в зале немножко потопал ногами и посвистел. А потом публика чинно отправилась записываться в «Народный фронт». Мы с Любой чуть-чуть потолклись около столов, но записываться не стали, а муж с недовольным видом ждал нас у дверей. Этим дело и кончилось.
Короче, мы решили быть вольными пташками, но при этом действовать активно.
Особенно понравилось мне наше с Любой апрельское  похождение к Орлову на аудиенцию – в детскую музыкальную школу № 1, где он работал директором. Сами мы трудимся в областной детской библиотеке им. А. П. Гайдара, и до музыкальной школы нам идти всего-то два квартала. Мы чинно вошли в один из красивых домов господ Третьяковых на углу улиц Симановского и Пятницкой, где, как мы думали, и обитает лидер «Народного фронта». Нас встретила парадная лестница с узорчатыми перилами и гулкие коридоры, наполненные нарядными девушками, весёлыми и деловыми. Но у кого бы ни спрашивали мы про Орлова, все только плечами пожимали и руками разводили. Тогда мы спустились вниз по узорной лестнице, и Люба таинственным шёпотом начала расспрашивать вахтёршу о том, где тут у них «Народный фронт» обитает? Старушка хлопала глазами и ничего не понимала. Зато она просветила нас по поводу того, что это вовсе не музыкальная школа, а музыкальное училище. Школа – рядышком.
Мы вошли во второй дом господ Третьяковых с чёрного хода. И контраст был разительным. Здесь шёл ремонт. Пахло краской. Везде стояли бочки с белилами. Какими-то немыслимыми закоулками, через узкие дверцы мы пробрались, наконец, на второй этаж. По дороге шутили:
- Вот это, действительно, идеальное местечко для «Народного фронта»: никто не найдёт.
Здесь нам сразу же показали, где искать директора Орлова. Встретил он нас любезно, пригласил сесть. И мы выложили ему два наших  листа с подписями против АЭС. Но особой радости он не выразил, сказал без энтузиазма, что подписи, мол, особого значения не имеют. И впечатление от его персоны сразу оказалось малость подпорченным. Затем Орлов выступил перед нами с красноречивым теоретическим сообщением  о Буйской атомной электростанции. Мне понравилось. А Люба позднее сказала, что это он перед нами рисовался.
Орлов спросил нас также, не хотим ли мы присоединиться к забастовке против АЭС? Мы неопределённо хмыкнули и пожали плечами. А я задала встречный вопрос: много ли предприятий и организаций собирается участвовать в этой забастовке? Теперь пришла очередь Орлова неопределённо хмыкать и бормотать что-то про несколько музыкальных школ-участников. В общем, мы поняли, что только он бастовать и собирается.
Ещё Люба спросила, а что же нам конкретно делать на пользу Отечества? Ответ Орлова показался мне странным, потому что лидер демократов  посоветовал нам постепенно внедрять в мозги читателей идею о вредности АЭС, пропагандировать материалы и публикации на эту тему. Но с нашими-то читателями-детьми, которые интересуются лишь фантастикой да сказками, это абсолютно невозможно.
Прохладно распрощавшись с Орловым, мы покинули помещение. Записываться в «Народный фронт» нас никто не пригласил. Люба с грустью сказала:
- Знаешь, в чём его основная ошибка?
- В чём?
- Он нам не обрадовался. А ведь мы-то и есть народ. И мы пришли к нему в «Народный фронт»…
Словом, Люба считает, что Орлов, как лидер, всё-таки недостаточно энергичен,  способен более на красивые речи, чем на реальные дела и поступки. А потому нам следует действовать самостоятельно.
Люба ругала Орлова искренне, а мне всё-таки он понравился: интеллигентный, доброжелательный и вообще – герой! А герои мне всегда нравились. Это хорошее  впечатление закрепилось на вечернем «чернобыльском» митинге и потом, на первомайской демонстрации, когда Леонид Орлов  с рупором, во главе колонны, шёл и говорил всем, что мы – за демократию, против тоталитарного режима. Большое мужество надо иметь, чтобы вот так идти впереди и ничего не бояться. Далеко не каждый на такое способен.
Когда после праздников директор нашей детской библиотеки А.М. сказала мне, что Орлов – карьерист и рвётся к власти, я ответила так:
- Если ему удастся довести до конца развернувшееся движение против АЭС, то хотя бы только за это ему огромное-преогромное спасибо.
И директор не смогла возразить мне.

28 МАЯ 1990 г.

Я решила описать в дневнике ещё одно наше с Любой политическое похождение,  хотя оно больше похоже на детскую игру, чем на подходящее времяпрепровождение для двух дам, которым уже за тридцать...
Итак, когда нас не пригласили записаться в «Народный фронт» и намекнули, что никакой помощи от нас не требуется, мы с Любой очень обиделись и решили всё равно что-нибудь делать для общей пользы. Близился канун мрачной годовщины Чернобыля, и к этому дню мы собрались выпустить листовки против строительства Буйской АЭС. Я написала лирически-эмоциональную часть листовки, а Люба подобрала сугубо научные факты. В конце мы призвали народ требовать референдума и выходить на митинг 26 апреля.
Размножали листовки от руки, фломастерами. Получилось неплохо, ярко – целых 13 штук. И вот вечером с субботы на воскресенье мы договорились встретиться на центральной площади, в просторечии именуемой «Сковородкой», и начинать расклейку по столбам вдоль Советской улицы.
Встретились мы с Любой, как заядлые заговорщики, и сразу же  заоглядывались по сторонам и захихикали. Словом, вели себя абсолютно неестественно. Приклеить листовку на Сковородке не было никакой возможности: на ближней остановке стояла толпа народу.
 - Пойдём, пришлёпнем на базарные ворота, - предложила Люба.- Там обязательно днём прочитают.
И мы быстрым шагом двинулись к рынку. Гулко звучали наши шаги на пустынной мостовой. Но железные ворота уснувшего тёмного рынка не были приспособлены для  того, чтобы на них держались листовки, и мы отправились дальше.
- Вон остановка пригородных автобусов, - кивнула Люба. – Давай?
- Но там мальчишки играют, сорвут ещё… 
И мы опять прошли мимо.
На центральной остановке у рынка  – тоже толпа, и фонари сияют, как на праздник.
- Эх, Люба, - говорю я. – Мы ходим кругами, и всё без толку. Видать, страшновато, всё-таки?
- Ничего, - отвечает Люба, - вон там, у гауптвахты, темно, нет никого, и столб подходящий. Пошли!
Вот на этом-то пустынном в вечерний час месте, в центре города, мы и повесили нашу первую листовку. Суетились, торопились, а потом, когда от столба отошли, начали хохотать, как ненормальные.
- Люба, мы привлекаем к себе слишком много внимания, - заметила я.
- Подпольщики так делать не должны, - ответствовала Люба.
Я предложила повесить листовку прямо на здание «Народного фронта», то бишь -  музыкальной школы №1, чтобы утереть нос Орлову. И мы в весёлом расположении духа двинулись по улице Симановского. Я шла и думала, что прав, наверное, мой муж Саня, говоря, что мы занимаемся детсадовскими играми младшего возраста. А спрашивается, «Союз потомков российского дворянства», созданный в Москве, не игра? Или монархисты, щеголяющие в форме офицеров царской армии и именующие себя не иначе, как «поручик» или «корнет» – это не игра, в наше-то смутное время? Дорвались до свободы! И у нас игра, конечно, только всё-таки с пользой. Кто-то прочитает наши листовки и, может быть, впервые задумается об этой опасной АЭС и о референдуме. Так что игра стоит свеч.
Между прочим, в том, что меня тянет именно к героическим играм, виноваты, наверное, комсомол и пионерия. Они десятилетиями воспитывали нас на красивых  патриотических  лозунгах  типа: «В жизни всегда есть место подвигу» или «Ещё и на наше время хватит свинца, романтики и стихов». Вот вам и результаты. Кое-кто принялся воплощать героические лозунги в жизнь, ибо вдруг появилась такая возможность (в отличие от скучных времён застоя).
Жаль, но на здание «Народного фронта» листовку прилепить нам тоже не удалось: двери были железные, клей не удержал бы листка.
Тогда в быстром темпе мы вернулись на Сковородку и сунули одну листовку за стекло стенда «Гласность». После этого страх куда-то пропал, и мы пошагали вдоль улицы Советской, весело беседуя, смеясь и оклеивая все попадающиеся нам столбы на остановках. Пускай смотрят, читают, просвещаются.
Около универмага “Кострома” мы только успели приклеить своё воззвание, как к нему подошла большая толпа молодёжи. Начали читать. А мы с Любой удалялись, не оглядываясь, но очень гордясь своими деяниями.
У гостиницы нам навстречу попался  развесёлый мужик и с распростёртыми объятиями закричал:
- Девушки, вы не торопитесь?
- Торопимся! – хором гаркнули мы с Любой, да так воинственно, что мужичок моментально стушевался и сник.
Вот так мы благополучно добрались до самого вокзала, приклеили здесь последнюю листовку и распрощались. В двенадцатом часу ночи я  возвращалась домой. Страшновато было, но приятно оттого, что задуманное – выполнено. Дома муж приветствовал меня фразой:
- Смотрите-ка, вернулась! Не арестовали!
- Между прочим, мы делали полезное дело, - сказала я нравоучительно. – Мог бы нас сопровождать в качестве охраны.
- Ну, вот ещё. Что я, дурной, что ли?
На том беседа и закончилась.

29 МАЯ 1990 г.

Мы с Любой Сычёвой в большом унынии: прозевали митинг «Народного фронта» под названием “Россия  вспрянет ото сна”, который проходил вчера на набережной реки Волги. Я увидела объявление на столбе только сегодня, когда вела моего четырёхлетнего сыночка Шурика в детскую поликлинику. Вернувшись домой, сразу же позвонила Любе на работу и начала горько жаловаться на то, что отстала от политической жизни. Люба тоже была не в курсе: она провела оба выходных в саду. Тогда я предложила ей всё-таки вступить в «Народный фронт». А то мы так и останемся на обочине, в стороне от главных дел и событий. Увидим листовочку – придём на митинг, а не увидим -  так тю-тю, как вчера получилось. А уж своих-то участников демократического движения «Народный фронт», наверняка, оповещает. Люба замямлила в ответ, что она не очень-то разделяет позицию «Народного фронта» и связывать себя какими-то обязательствами не хочет. Вот листовки расклеивать, это да…
- И вообще, чем мы там будем заниматься? – спросила она.
- Может, у них газета есть. Мы могли бы в ней сотрудничать.
- Но я ведь не пишу... (Врёт!)
Короче, мы договорились до того, что после летнего отпуска она отведёт меня  в «Народный фронт», но сама записываться не будет, потому что «ей там не обрадовались». А я подумала: «А почему, собственно, нам должны были любезно предлагать записаться в «Народный фронт»? В такие организации не приглашают, в них вступают сознательно, без чьей-либо указки, да ещё, возможно, с испытательным сроком».
Кстати, в “Северной правде” за 27 мая появилась очень интересная статья об истории возникновения костромского «Народного фронта» и о братьях Орловых. Стоит, пожалуй, её вырезать и положить в дневник в качестве исторического документа.

ПРИЛОЖЕНИЕ
Отрывок из корреспонденции Л. Кириленко «Как трещат наши кости...» («Северная правда», 1990, 27 мая).

Настало время, когда уже не скажешь, что движения Народный фронт в Костроме не существует. Сторонники “НФ” меня поправят, а возможно, обидятся, т.к. уверены, что время это настало намного раньше. Противники “НФ” меня тоже поправят и, возможно, одёрнут, т.к. знают: Костромской народный фронт официально не зарегистрирован. А раз официально не зарегистрирован  -  значит, и не существует. Для газеты, журналиста, который в ней работает, существует другой критерий: общественное мнение, почта. Мы получили десятки писем от людей, согласных с действиями “НФ”, и от людей, активно осуждающих эти действия. А теперь давайте подумаем над таким вопросом: разве можно соглашаться или не соглашаться, спорить или ругаться с тем, чего нет? Осуждать или приветствовать то, чего нет? К слову сказать, такого потока читательских размышлений ещё не вызывали действия ни одной официально утверждённой организации нашей области.
Ещё один вопрос: как назвать тех, с кем я буду сейчас беседовать, - лидерами “НФ”? Может быть, называть их просто “братья Орловы”? Но в таком случае, почему я решила взять у них интервью? А ведь меня интересует, как им, тем, которых “якобы нет”, удалось собрать на экологический митинг во много раз больше народу, чем тем людям, которые официально работают лидерами? И что главное: этот и многие другие вопросы интересуют не только меня, но и многих других костромичей. Например, Г. Туманин, член КПСС, прямо спрашивает в своём письме: “Организаторы митинга, кто они? Что они сделали в своей жизни для области, для города Костромы? Чего они хотят?”

- Итак, Леонид Юрьевич, Михаил Юрьевич, ответьте, пожалуйста, на этот вопрос. Кто вы?

Л.Ю. Орлов: Родился в 1955 году,  закончил Ленинградский институт культуры, работаю директором Костромской детской музыкальной школы №1, женат, имею двоих детей 7 и 11 лет.

М.Ю. Орлов: Родился в 1953 году, закончил консерваторию в Петрозаводске, работаю директором Костромской музыкальной школы №4, женат, у меня трое детей от 8 до 3 лет.

- Поймите товарища Туманина и ещё многих, которые думают так же. У нас вплоть до нынешнего времени лидеров назначали сверху. А вас никто лидерами не назначал, не утверждал. Самозванцы, выходит?

М.Ю.:  Не надо называть нас лидерами. Зачем? Нас выбрали членами координационного совета на собрании Костромского “НФ”. Не для званий мы туда пришли, не для лидерства как такового.

- Почему вы решили вступить в Народный фронт, как это случилось?

М.Ю.:  Была какая-то смутная потребность принять участие в демократическом движении. Эта  потребность не сразу оформилась в желание, в действие. Полтора года назад мы узнали, что на стадионе “Спартак” проводится митинг Народного фронта. Пришли человек 10, митинг не состоялся. Было очень обидно. К этому времени мы серьёзно задумывались над тем, что в области может быть построена АЭС, и никто этому не воспротивится, руководители области, как всегда, на приказ строить АЭС “возьмут под козырёк”.
Никто, кроме населения области, народа, этому не сможет противостоять. В брежневские времена была провозглашена активная жизненная позиция каждого. Тогда это было смешно, потому что все видели разницу между тем, что говорилось, и тем, что делалось. Сегодня у активной жизненной позиции всё-таки появился смысл.
У меня трое детей. Мне в любом случае придётся отвечать перед ними. Просто жить и смотреть, как будут строить АЭС, как из школ уходят учителя-мужчины, как более престижным стало быть продавцом, чем музыкантом, учителем, врачом, учёным? Во всём мире педагог – это мужская профессия. Но у нас эта профессия не кормит человека. А если уж мужик в библиотеке – значит, он немного болен. Почти так же смотрят и на учителя.

Л.Ю.: В начале февраля мы увидели объявление на столбах, что Народный фронт проводит собрание. И пошли. Пришло около 100 человек. Уровень собрания был настолько низок, что можно было говорить о серьёзной дискредитации народного движения. Люди уходили, не получив ответа, в чём цели движения. Мы выступили, и решением собрания были введены в координационный совет.

- В чём же цели?

Л.Ю.: Программной задачей Костромского народного фронта является всемерное содействие гражданам г. Костромы в реализации ими всей полноты социально-политических и иных прав и свобод, провозглашённых в Конституциях и законодательных актах СССР и РСФСР, в международных правовых и гуманитарных актах, к которым присоединился СССР, в документах ООН и иных международных организаций, работающих с участием СССР, на основе приоритета общечеловеческих ценностей над классовыми, групповыми и иными, на основе приоритета интересов личности над интересами государства.

- У многих наших читателей ваша программа заранее (ведь они её не читали) не вызывает доверия. Мне показалось, вы лично, с вашим музыкальным образованием, не вызываете доверия. М. Фёдоров, ветеран войны и труда, член КПСС с 1942 года, пишет: “Для рывка вперёд нужна комплексная программа экономического, политического, социального, экологического и культурного развития. А что может предложить директор музыкальной школы Л.Ю. Орлов? Он совершенно несведущ в этих вопросах”.

Л.Ю.: Что могу. Мы понимаем скромность нашего вклада в демократическое движение. Но если, допустим, и в Поназыреве, и в Вохме будут люди, готовые вносить свой посильный вклад в развитии демократии в обществе, то разве это хуже, чем ничего?

- Леонид Юрьевич, давайте извиним некоторую запальчивость ветерану и то, что он, не зная, в чём вы сведущи, а в чём несведущи, твёрдо заявляет, что вы совершенно несведущи ни в чём. Давайте его поймём. Он удивился, неужели в области нет никого, кто бы разбирался в экономике и политике лучше, чем вы? Дело в том, что так думает не только М. Фёдоров. Вот и Л. Меренков как бы  продолжает эту мысль: “Истинный труженик, советский гражданин… если он думает и молчит, то это вовсе не значит, что ему нечего сказать”.

Л.Ю.: Конечно же, есть и в Костроме, и в области люди, которые разбираются во всём лучше, чем мы. Но что же делать, если они пока молчат? Я согласен, что им есть, что сказать. Но я не согласен, что истинный труженик и гражданин это тот, кто думает и молчит. Домолчались уже…
- Почему молчат?

Л.Ю.: Мне кажется, что позиция костромской интеллигенции выжидательная. Демократия – это хорошо. Это всем ясно. Но пусть там, в Москве, решают, а мы – за! А может быть, это – нежелание усложнять свою жизнь, тем более, что с высоких трибун нам уже заявили о том, что перестройка всё равно необратима? Я считаю, что перестройка как раз обратима. Она очень просто может вновь обратиться в диктатуру, что считаю однозначно недопустимым.

- Как я поняла, вы не считаете себя  ни экономистами, ни политиками. Но уж поскольку с этими вопросами вам приходится сталкиваться, скажите, что для вас безоговорочно?

Л.Ю.: Правовое государство, многопартийность, верховенство закона, многоукладность экономики с равенством всех форм собственности. На сегодня нет примеров благополучия страны при господстве  одной формы собственности.

- У Гюго в романе “Человек, который смеётся” есть место, где описывается группа людей; компрачикосы – так их звали. Они выращивали людей в специальных кувшинах. Засовывали их туда детьми, и люди росли, принимая нужную компрачикосам форму. Страшна фантазия писателя. Но если подумать, что случилось с нами всеми? Разве нам с детства не придавали нужную форму, не телам, а душам? Эти “кувшины” запретов, безгласности, антидемократии сформировали в нас слепую веру, чинопочитание, грубость, непрофессионализм и прочее, и прочее. Сейчас многие “кувшины” разбиты, мы вылезли из них и стоим, вроде свободны, но ведь уже сформированные. И как трещат наши кости, распрямляясь, как больно!

М.Ю.: Да, это так. Только хочу добавить, что кости трещат не у всех, больно не всем. Многие и не хотят распрямляться, им так удобнее.

- Леонид Юрьевич, 4 марта, в день выборов, я видела, что вы дежурили  на участке. От Народного фронта?

Л.Ю.: Нет. Мы работали на выборах как группа граждан. У нас нет прав дежурить там от Народного фронта. Вот одна из причин, по которой Костромской народный фронт хочет существовать не только де-факто, но и де-юре. Кроме того, мы могли бы иметь свою комнатушку, а не использовать музыкальную школу №1, за что нас осуждают,  да и сами мы ощущаем некоторую неловкость. Мы могли бы иметь счёт в банке, на законных основаниях взаимодействовать с другими организациями, планировать свои мероприятия.

- Многие наши читатели поддерживают вас в этом. Вот, например, Р. Голованов. Он пишет: «Думаю, что непризнание фактического существования в Костроме Народного фронта породит только сплетни и нарушение законности». А о фактическом влиянии «НФ» на события он же говорит так: «Думается, само проведение внеочередного пленума обкома КПСС – это остроугольное явление для Костромы под влиянием митингов 17 и 18 февраля». И ещё о таком влиянии. А. Жуков, член КПСС с 1942 года: «Только на митинге общественным контролёром С.К. Сорокиной были обнародованы  факты злоупотребления служебным положением областных партийных руководителей». Кроме этого, я знаю, как повлияли ваши протесты против АЭС. И всё-таки скажите, разве «митинговая демократия»  вас устраивает?

М.Ю.: Больше никакой нет! Это пока единственная форма борьбы, пусть она несовершенна. Конечно, несовершенна…  Но результаты-то есть!

Л.Ю.: В конце января на областном совещании работников культуры я зачитал письмо о передаче верующим Богоявленского монастыря. Е.А. Ермаков, работник обкома КПСС, сказал, что это экстремистское требование, что в монастыре должен быть концертный зал.  14 февраля в газете «Северная правда» появляется подборка писем, в том числе и наше письмо. Уже идёт подготовка к митингу, формируется общественное мнение  -  и под его давлением власти вынуждены согласиться с «экстремистским» решением. Сколько времени мы будем пользоваться митинговой демократией? Думаю, что столько, сколько нужно.  Пока не появятся законы.

- Так что всё-таки с регистрацией Костромского народного фронта?

Л.Ю.: В облисполком мы представили программу и устав. Оттуда – ничего. А из горисполкома получили ответ, отсылающий к положению о добровольных обществах, утверждённому в 1932 году.

- Вы усложнили себе личную жизнь?

М.Ю.:  Я не представляю себе спокойной жизни, пока демократизация не перейдёт в демократию. У нас семьи, живём, как все, от зарплаты до зарплаты, но тратим личное время и силы на движение «Народный фронт». Возможно, с точки зрения многих людей, нам лучше бы постараться заработать лишний рубль для семьи, а не тратить время на политику. Возможно. Года два назад я тоже так думал.

- Понимают ли вас жёны?

М.Ю.: Понимают. Они всегда знают, где мы, что делаем и для чего. Маленькая кухня – наш дискуссионный клуб, поэтому я знаю, что и Наташа, и Оля серьёзно относятся к нашим делам.

                Вела беседу  Л. Кириленко.
               
12 ИЮНЯ 1990 г.

Летом я решила основательно отдохнуть от политики. Мы всем семейством отправились по путёвке на турбазу Лунёво. Живём в большом корпусе со всеми удобствами, с балконом на Волгу. Красота! Всё нравится. Мы с Шуриками берём в прокат лодку и уплываем далеко-далеко, за Волгу, туда, где раскинулись удивительной красоты заливчики, а по берегам  высятся ели и сосны. Иногда я беру в прокат велосипед и уезжаю кататься по окрестностям турбазы. Муж Саня каждый вечер ходит на спортплощадку играть в волейбол. А маленький Шурик любит пешие прогулки вместе со мной. Но особенно интересной мне показалась автобусная  экскурсия в действующий женский Толгский монастырь близ Ярославля. Её мне хочется описать подробнее.
В нашей жизни, как известно, многое меняется в связи с Перестройкой. Государство начало  возвращать православной церкви ранее отобранные у неё монастыри, которые использовались как склады, клубы или учебные заведения. И в этих прежних, иногда сильно разрушенных  монастырях  теперь появляются монахи! Это кажется мне очень удивительным. И вот, чтобы посмотреть на один из возрождённых монастырей своими глазами, я и отправилась на экскурсию.
Когда наш автобус подъезжал к Толгскому монастырю, мы вдруг увидели в окно стадо коров с необычной пастушкой рядом. Она сидела на пеньке с кнутиком в руках и задумчиво поглядывала на коровок. Одета была во всё чёрное: чёрный платок на голове – до глаз, чёрная ряса – до пят.
- Вот вам первая монашенка, - прокомментировала экскурсовод. – Она выполняет своё послушание – пасёт коров. В монастыре хорошее стадо.
Подъехали к мощным каменным стенам обители и вышли из автобуса. Нас сразу же предупредили: монахинь не фотографировать, ни о чём не расспрашивать, в упор не разглядывать (хотя они для всех  являются диковинкой). Затем экскурсовод рассказала, что монахини, в основном, молодые. Средний возраст – 29 лет, а самой молоденькой монашке – 18. Почти все они с высшим образованием, при этом – женщины глубоко верующие. После окончательного восстановления монастыря  хотят устроить здесь богадельню для престарелых священнослужителей, больницу и церковно-приходскую школу.
Когда мы пошли к воротам, они вдруг открылись, и на дорогу выкатилась шикарная чёрная “чайка”.
- Матушка-настоятельница поехала, - пояснила экскурсовод.
“Да, нынче не девятнадцатый век, даже в монастыре цивилизация, - подумала я. – Неплохо так монашествовать”.
Когда наша группа вошла на территорию обители, первое, что бросилось в глаза – это разруха, которая долго-долго ещё будет оставаться досадным  хаосом и убожеством. Чтобы увидеть здесь красоту, нужно приезжать сюда, наверное, лет через 5-6.
Сейчас на реставрации крепостных стен трудилось очень много народу. Экскурсовод пояснила, что это – наёмные рабочие-строители, а также энтузиасты, которые приехали сюда поработать бесплатно на восстановлении русской святыни. Среди них – группа молодёжи из ФРГ. Ребята работают отлично и тоже абсолютно бесплатно.
От ворот мы двинулись по зелёному полю, а лучше сказать – участку, где росли деревья, кусты, протекала речка, а через неё был перекинут красивый мостик. Но основное пространство занимали грядки. У каждой грядочки был воткнут колышек с рисунком: морковка, картошка, капуста, репа и т.д. На каждой грядке работало по монахине в чёрных одеждах. Они неторопливо, но неустанно что-то пропалывали, рыхлили, поливали. Огород у них был на славу. Невдалеке стоял маленький новейший трактор. На нём, как пояснила экскурсовод, тоже работали монахини. Многие из них имели водительские права. “Не скучно живут”, - подумала я.
Мимо хорошо отреставрированных покоев матушки-настоятельницы мы прошли во двор перед главным храмом. Храм был уже действующий и имел необычную удлинённую форму, оканчивающуюся церковкой, уходящей ввысь. Из него то и дело выходили экскурсионные группы. Видно, монастырь гостеприимно открывал двери всем желающим. Когда подошла наша очередь, и мы вошли внутрь, наша экскурсовод тихонько сказала:
- В церковной лавочке вы можете купить свечки. Я вам покажу, куда их ставить. Налево – за здравие, направо – за упокой. А в коробочке на окне оставляют записки, кого помянуть. 
Мы с великим энтузиазмом ринулись к церковной лавочке (раньше ведь всё это запрещено было), стали занимать очередь за свечками и прочей церковной атрибутикой. Я решила купить две свечи, крестик и значок с надписью «Толгский монастырь». Крестик со значком монашка завернула мне очень культурно в бумажку. Одну тоненькую свечку я поставила за упокой тётушки Шуры. А вторую – за здравие маменьки. Первый раз в своей жизни. Вот как времена меняются.
В главное помещение церкви нас не пустили. Мы заглянули только в странно-белую, нарядную и праздничную залу, скользнули взглядом по двум смиренным чёрным фигуркам, обметающим пыль, чистящим позолоченную утварь, - и двинулись на улицу. Нескольких наших женщин пришлось основательно подождать: оказывается, они повстречали батюшку, и он излагал им какие-то божественные истины. Жаль, что я не слышала их разговор. Интересно же: о чём может говорить настоящий батюшка?
Затем наша группа осмотрела  очень красивую часовню, которая была здесь поставлена в далёкие времена в память о монахах, не пожелавших открыть ворота польским панам во время смуты на Руси и жестоко поплатившихся за это. Все они были убиты.
Мы двинулись дальше по монастырскому двору. Я немного приотстала от группы и купила в ларьке маленькую иконку Христа Спасителя. Пусть будет талисманчик.
Следующий храм лежал в руинах. Оказывается, здесь была исправительная колония, и в этом храме для заключённых крутили кино. Какие-то балки отбрасывали на экран тень. Их подпилили, и храм рухнул. Вот оно – варварство, невежество и вандализм уходящей эпохи.
А за руинами раскинулись «райские кущи» – монастырский сад с вековыми кедрами. Но увы, этот зелёный рай не предназначался для нас, простых экскурсантов. В нём  иногда гуляли монахини. Сад зеленел, манил и притягивал, но простирался он за высокими каменными стенами и узорчатыми воротами, прочно закрытыми для любопытствующих. Мы потолпились у ворот, пытаясь хоть краешком глаза заглянуть в эту зелёную, солнечную «землю обетованную». Но видели лишь крохотный кусочек рая, недоступного для нас, грешных. Умеют же священнослужители сотворить вокруг себя красоту! Разрушать-то, конечно, проще...
А ещё где-то поблизости была Волга. Я подумала, что, возможно, я видела этот монастырь десять лет назад, когда проплывала  на теплоходе по Волге и тёплым летним вечером любовалась на каменные церкви-сказки по берегам реки, блестевшие куполами в лучах заходящего солнца. Тогда монастырь, наверное, как раз был колонией и казался обветшавшим, полуразрушенным, но всё равно величественным.
Экскурсия наша подходила к концу. Мы узнали от экскурсовода о некоторых подробностях жизни в монастыре. Например, о том, что и монахини, и послушницы могут выйти из стен обители, если у них появится такое желание (кто их удержит силой?), но пока случаев таких не было.
А ещё живут здесь три сестры с Украины. Как только ушли они в монахини, отец с матерью продали свой домик и тронулись за ними вслед. Купили теремок рядом с монастырём и живут здесь, у самых монастырских ворот – при дочках. Отец даже дворником устроился работать на монастырском дворе.
Встают монашенки в половине пятого утра. Долго и усердно молятся, потом работают – трудолюбиво ведут своё натуральное хозяйство. Только одна старушка в чёрной рясе не работает в монастыре – гуляет, цветочки рвёт. Старушке «послушание» не положено, а лишь отдых.
Ни у одной монашенки мы не видели глаз: ходят они, низко опустив головы, смиренные, странные для нас. Но не менее удивительно было бы увидеть, как монахиня в чёрных одеждах лихо садится в новенький оранжевый трактор и едет пахать своё поле. Такая картинка как-то не вяжется с молитвами и смирением. Однако конец двадцатого века диктует свои законы.


13 АВГУСТА 1990 г.

В прошлую субботу я побывала в информационном центре «Народного фронта». Его развернули в сквере у памятника Ивану Сусанину. Воткнули трёхцветный флаг, расставили стенды с вырезками из некоммунистических, свободных газет. А на лавочке устроили распродажу свежей прессы различных московских партий.  Хотя газеты были очень дорогие, некоторые даже по рублю, я всё-таки встала в очередь и купила себе две штуки – «Демократическую Россию» – орган печати Демократической партии России и «Свободное слово» - Демократического союза. Обе интересные. Побродила я ещё немного около информационного центра, послушала, как Леонид Орлов объяснял прохожим, что здесь вовсе не «неформалы» собрались, а вполне солидная демократическая организация новой России. Я всё это и без комментариев знала, а потому тихонько пошла домой читать крамольные газеты, а затем пропагандировать их среди коллег.

А сегодня, в понедельник, мы с верной подругой Любой Сычёвой отправились в «Дом политпроса»  на собрание, где обещалась встреча с представителями Демократической партии России (Травкина). Я тащила две огромных авоськи с едой, но это меня не смущало.
Сели мы с Любочкой с краю, чтобы удобнее было улизнуть в случае необходимости. Сделали умный вид, припасли ручки и блокнотики, правда, Люба тут же стала рисовать какие-то рожи. Да ещё мы не очень прилично хихикали, обменивались репликами, острословили. Занятно было наблюдать, как вездесущие представители «Народного фронта» перед собранием устраивают свои политические дебаты, и как деловой майор Литвинов (голосовал-то на съезде как консерватор) и тут пытается выступить со своей речью.
Аудитория подобралась подходящая. Во-первых, «знакомые всё лица»: братья Орловы и иже с ними (уже примелькавшиеся). Затем – пожилые  строгие мужчины, готовые ринуться в политические битвы. И, наконец, так называемые «политические мальчики» – ребята лет 23-26, на вид – образцово-показательные, непьющие и некурящие. Женщин было человек 6 из 200 присутствующих.
Но вот к микрофону подошёл какой-то маленький человечек со странной фамилией Биб, объявил себя председательствующим и мигом понёс какую-то околесицу. Во-первых, он заявил, что является единственным в Костроме членом ДПР. Затем поведал изумлённому залу, что партия эта «буржуазная», то есть защищает исключительно интересы буржуазии. И я мигом подумала, что в партию буржуазии с таким несимпатичным лидером  вступать не буду ни за какие коврижки. Потом мужичок сообщил, что Травкин ехать к нам отказался, заявив, что «ноги его не будет в этой богоугодной Костроме».
Двадцать минут кряду председательствующий вещал ни о чём, а когда замолчал, на трибуну с небывалым напором ринулся наш уважаемый лидер Леонид Орлов. И заговорил  чётко, ясно, конкретно.
Орлов сказал о том, что собрание это было устроено, видимо, только с одной целью:  дискредитировать новую партию – Демократическую партию России. И предыдущий оратор справился с этой задачей блестяще. Все, кто шёл сюда выбирать для себя партию, наверняка теперь от ДПР отвернутся. Ведь среди нас никакой буржуазии нет, все мы пролетарии.
Орлов пригласил всех присутствующих в следующий понедельник посетить «Народный фронт» (музыкальную школу), где и будет обсуждаться  н а с т о я щ а я  программа  ДПР. Мы с Любой решили идти, послушать.
После Орлова на трибуну рвались многие. И все обрушивались на Биба с упрёками: собрание не подготовлено, речь пустая, председатель в политике не компетентен. Кто-то из «Народного фронта»  попросил Биба показать удостоверение члена ДПР. Тот показал какую-то красную корку. Но корку обозвали «филькиной грамотой» и заявили, что никто его в члены ДПР не принимал (самозванец). Более того, Леонид Орлов спросил, почему  «Народному фронту» не дают помещения, не печатают объявления в газете, да ещё и клевещут, а для ДПР – малый зал в «Политпросе», объявление в прессе и режим полного благоприятствования? В чём дело?
Биб невразумительно мямлил, что это, мол, «по знакомству» и «бесплатно», а всем присутствующим стало казаться, что сию акцию подготовил обком КПСС с целью опорочить демократическое движение. Хороши методы, что и говорить!
Потом на трибуну вышел председатель горисполкома Борис Коробов и сообщил недовольной аудитории о том, что исполком будет регистрировать лишь те партии, которые занимаются социальными вопросами. Его «захлопали», и он обиженно ушёл на своё место. Позднее его вообще попросили удалиться из зала вместе с другими коммунистами. Но мы с Любой этого уже не видели: ушли раньше, не дослушав жарких дебатов. Мне надо было домой к 8 часам (позаниматься, наконец, домашним хозяйством и пообщаться  с мужем, ребёнком и маменькой), а Люба что-то вообще заскучала.
Зато вскоре в «Молодом ленинце» об этом нашем заседании появилось целых две статьи.

20 АВГУСТА 1990г.

Нашим молоденьким девочкам с абонемента - Лене Клочковой и Любе Угаровой - я наплела с три короба о том, что в «Народный фронт» ходят великолепные «политические мальчики», с которыми можно завести знакомство и без устали беседовать о политике. Девочки загорелись идеей и начали готовиться к посещению сей организации, причём, готовиться не столько морально, сколько вполне материально -  наряжаться, краситься, строить причёски. Словом, на месте встречи – Сковородке -  они цвели и благоухали. Люба Сычёва пришла мрачная и скучная. И, тем не менее, наша дамская компания  в приподнятом расположении духа  отправились на «явочную квартиру», то есть  в музыкальную школу №1. В захламлённом дворике всех желающих посетить собрание  поджидал Леонид Орлов. Мы великосветски улыбнулись ему и сказали: «Здрасте!» Орлов сильно удивился и спросил: «Вы к нам?» (уж больно вид-то у нас был дискотечно-бальный). Он указал нам, куда идти, и Люба  Сычёва первая ринулась по знакомым лабиринтам лестниц и закоулков, пребывающих в вечном ремонте.
- Когда директор занят политикой, ремонт может продолжаться бесконечно, - сказала она.
Лестница привела нас в какой-то вестибюль, где за столами сидели деловые женщины и регистрировали всех явившихся на собрание. Люба Сычёва мигом упорхнула в сторону от регистрационных столов, а Лена Клочкова вступила в дебаты о том, что запись в журнале может привести к тому, что по месту работы сообщат о нашей «подпольной» деятельности. Дама начала её переубеждать: мол, записи нужны для оперативной связи, на случай какой-либо политической акции «Народного фронта». Мы с Любой Угаровой ни в какую полемику не вступали, а просто записались, и всё тут. Нам вручили «мандаты» -  картонки с трёхцветным флажком (от руки нарисованным),  с порядковым номером и вписанной фамилией. Картонками этими надо было голосовать на собрании. Членам КПСС «мандаты» не полагались. А нашим девочкам-комсомолкам, подумав немного, всё же вручили.
С «мандатами» и веселейшими улыбками на лицах мы вошли в зал. И сразу же были глубоко разочарованы: народу было очень мало – не то, что в «Политпросе». Наши юные девочки сразу завяли, потому что не оказалось в зале обещанных «политических мальчиков».
Секунд за тридцать до начала собрания в дверях появился мой муж Саня Шестаков. Я замахала ему рукой: «Сюда! Сюда!». И он пробрался к нам. Сел и шепнул мне: «В кино, вообще-то, хотел идти. Да удлинённое...». Отошёл Саня от политики, отошёл. Явился сюда только для того, чтобы с маменькой моей дома не оставаться. А политическая борьба его явно не волнует.
Нам выдали также листки с повесткой дня,  и мы узнали, что всё собрание будет посвящено вопросу о вступлении в Демократическую партию России Травкина. Собрание открыл Леонид Орлов. Он ясно, чётко и доходчиво рассказал о целях и задачах новой партии. Потом все проголосовали за то, чтобы собрание считать учредительным. И начались бурные прения, в которых каждый старался выступить, по делу или не по делу. Горячо обсуждался проект заявления  Костромской организации ДПР, и наши местные политики ломали копья, в основном, по поводу фразы о борьбе с КПСС  - главная ли это задача (решили, что не главная). Знакомый демократический фотограф всё время нас «щёлкал» в моменты голосования «мандатами». Мы сидели на первом ряду, поэтому должны были получиться в лучшем виде. Правда, наши юные девочки в разгар прений тихонько поднялись со своих мест и упорхнули из зала, благо сидели с краешку. А мы мужественно решили ждать перерыва, хотя Люба Сычёва ныла, что ей тут надоело, и ни в какую партию она вступать не желает. Я же с интересом ко всему прислушивалась и присматривалась. Увидела, наконец, двух «политических мальчиков», которые выступали с речами. Беленький парень агитировал  за ДПР, чёрненький – за социал-демократов Оболенского. Зря девочки к ребятам  не пригляделись.
Наконец  полненький мужчина средних лет по фамилии Чернов (он был директором областной станции юных техников, когда я там занималась в детстве) сказал, что у женщин стали грустные глаза, а значит – пора закругляться. Обсуждение прекратилось, и был объявлен перерыв. Все присутствующие (человек 60) ринулись записываться в новую партию, а Люба и Саня не захотели, и наша троица потихоньку отправилась к дверям. Спускаясь по лестнице, я оглянулась, не идёт ли кто-нибудь за нами следом. Но нет, больше «ренегатов» не оказалось.
Мы вышли на пустынную улицу. Молча двинулись к центру. Я сказала уныло:
- Если бы  вы не смотрели на меня такими злыми глазами, я бы обязательно записалась.
- Иди, записывайся, - буркнул Саня недоброжелательно. Но я, разумеется, не пошла.
Дома мамочка, посмотрев на часы, сказала мне:
- Всё. Можешь считать, что на этом твоя политическая карьера закончена. Не буду с Шуриком сидеть! 
А Саня надулся и не разговаривал со мной четыре дня.

6 СЕНТЯБРЯ 1990 г.

Со мной сегодня любезно раскланялся  сам лидер костромских демократов Леонид Орлов! Вот до чего я, видно, намозолила всем глаза в «Народном фронте»! За версту узнают.
Я стояла на ступеньках родной библиотеки и почитывала свежий журнал «Молодой коммунист» (статью о переселении душ). Вдруг смотрю: шествует «важно в спокойствии чинном» любезный моему сердцу лидер «Народного фронта». Ну я, конечно, уставилась на него во все глаза, благо наше крыльцо было довольно далеко от тротуара. Но и Орлов внимательно посмотрел на меня и, видать, признал, потому что любезно улыбнулся  и весьма учтиво кивнул головой. Я расцвела от удовольствия  и тоже закивала. Приятно, чёрт возьми, когда демократический лидер города  тебя узнаёт и здоровается. Я возгордилась необычайно и оповестила всю библиотеку о таком триумфе. Люба Сычёва на мой рассказ отреагировала так:
- Плохи, видать, его дела, коли с тобой здоровается.
Люба у нас скептик и всё не может забыть, что «нам там не обрадовались».

29 СЕНТЯБРЯ 1990г.
ПРО ГАЗЕТУ

Я решила сделать стенгазету под названием «Вольный ветер» для информационного центра «Народного фронта». Делала её недели три. Поместила там материал на свою излюбленную тему: «Здания райкомов КПСС – детям!», а также большую статью с длинным названием: «Воспоминания о 1 Мая 1990 года – дне, проведённом в рядах костромского «Народного фронта» (с моим стихотворением, посвящённым этому событию). Был там ещё и пламенный призыв к борьбе за демократию, написанный  под оригинальной картинкой, вырезанной из журнала «Огонёк».
Газета получилась нарядная, как рождественская игрушка. Правда, насладиться её внешним видом  я совершенно не успела – хотела поскорее отнести в «Народный фронт». В субботу утром я ещё последние линеечки чертила, потом завернула газету от дождя в целлофан и поехала в центр города – якобы покупать сапоги у кооператоров. На самом  деле я без всякого толку битый час бродила по базару с одной-единственной мыслью: хватит ли у меня храбрости отдать газету господам демократам, смогу ли я  перешагнуть через эту свою так надоевшую некоммуникабельность?
Примерно в 11.45. «Народный фронт» явился к памятнику Ивану Сусанину и в темпе начал ставить свои, уже полностью подготовленные, стенды. Воткнули трёхцветное знамя у памятника. Действовали быстро и чётко, я даже оглянуться не успела, а у них уже всё было готово. И раскладные столики с газетами стояли, и народ вокруг толпился. Я тоже подошла, скромненько купила дорогущую газетку лично у Леонида Орлова, а он ещё мне сделал замечание, что газеты не на столе надо смотреть, а на стенде. Я отошла к стендам, но не читалось ничего, и глаза бы мои на эти вырезки не глядели, потому что круглая трубочка собственной газеты укоряюще выглядывала из целлофанового пакета. Я сожалела о том, что упустила время, и что надо было отдавать газету, когда зрителей тут не было, когда ещё только ставились щиты. А теперь как её отдавать? Леонид Орлов увлечённо торгует демократической прессой да ещё ведёт дебаты с народом по политическим вопросам. Эх, домой, видно, пора идти. Повешу там свою газету на стенку и буду любоваться.
Но какая-то неведомая сила снова понесла меня к столикам  со свободной прессой. Я встала недалеко от Орлова и внимательно уткнулась глазами в газеты. Женщина средних лет спрашивала лидера «Народного фронта» о том, будут ли ещё митинги. Он любезно отвечал, что на 7 ноября демократы, непременно, что-нибудь проведут, а 30 октября предполагается отметить День памяти жертв репрессий и выставить пикет у здания КГБ. Я намотала эту информацию на ус. Потом на Орлова напустился какой-то убеждённый коммунист и с пеной у рта начал ругать демократов и их дорогую вольную прессу. Ему Орлов отвечал резко и даже грубовато:
- Вот идите и читайте свою коммунистическую «Правду» за 3 копейки. И вообще коммунистов прошу отойти от стола.
Недаром, видно, наша директриса  говорила про Орлова, что он – человек с холодными, злыми глазами. Зато как тепло заулыбались эти глаза, когда я подошла и сказала, что принесла «Народному фронту» демократическую газету собственного изготовления.
- Покажите, покажите, - он заглянул в трубочку с неподдельным любопытством. – Творческую инициативу мы всегда поддерживаем. Какие проблемы вы там поднимаете?
- Разные, - ответила я кратко.
Он развязал верёвочку, развернул газету, пробежал глазами по заголовкам и по картинке с российскими флагами.
- Так, так... Хорошо! Сейчас где-нибудь повесим. Только надо, чтобы уголки газеты не закатывались.
Орлов начал искать подходящее место, а я пробормотала:
- Ой, вы знаете, мне так некогда, я уж пойду...
- Конечно, конечно, - разрешил Орлов.
И я ударилась в бегство. Но в душе моей всё пело и ликовало. Не зря трудилась и  столько свободного времени потратила. Вот сейчас, наверное, газету повесили где-нибудь на деревце, и толпа любопытствующих сгрудилась вокруг: смотрят и читают. Очень хорошо!
Дома мне, однако, не сиделось. В третьем часу дня я пошла за продуктами на базар. Любопытство, конечно же, толкнуло меня к скверу Ивана Сусанина – посмотреть хоть краешком глаза, где там висит моя газета. Но вдруг я заметила, что от сквера к рынку идёт  всё тот же Леонид Орлов. Он двигался навстречу, но, вроде бы, меня не заметил, и я резко свернула к торговым  рядам, чтобы скрыться с его глаз долой. Не охота было мне вступать в разговоры. Шагая вдоль магазинов, я неожиданно запнулась высоким  каблуком  за шнур от аппаратуры «бродячих артистов», которые пели тут. Я досадливо буркнула: «Напротягивали шнуров, ходить невозможно» и, оглянувшись, увидела вдруг Леонида Орлова совсем близко. Он мило улыбнулся  и сообщил:
- А я вас догоняю!
Орлов пошёл рядом, и вот что он мне сообщил:
- Ваша газета пользуется огромным успехом. Народ около неё толпится.
- Да? – удивилась я, хотя давно уж думала, что именно так и будет.
- Конечно. Она яркая, красивая, разноцветная. Я, правда, сам ещё не прочёл, просмотрел только. Всё времени не хватает. Но обязательно прочту. А вы ещё нам пишите и приносите. Вдруг что-то взволнует.
- Ладно.
- Вы нам разрешите вашу газету в следующую субботу ещё раз повесить?
- Конечно, конечно, пожалуйста.
Я не знала, о чём ещё говорить со столь блестящим лидером «Народного фронта», и глупо замолчала. Вот Люба Сычёва в этой ситуации развернулась бы со своими умными речами.
 На галерее рядов толпились парни – мелкие торговцы. Я начала активно пробираться сквозь их толпу, оставив Орлова немного позади. А он меня как будто бы слегка  подстраховывал или даже чуть поддерживал да ещё и комментировал  ситуацию:
- Вот эти тоже нашли себе достойное занятие – спекулируют табаком.
- Да уж, действительно. (Угораздил же меня бог уродиться такой неразговорчивой букой: не умею поддержать беседу).
Орлов же пытался продолжить разговор.
- Вы на рынок идёте? – спросил он.
- Да, - буркнула я.
- Тоже дело нужное.
У ворот рынка мы распрощались. Я, наверное, показалась ему страшной занудой. Я не хотела этого, но так вышло. А вот в моей газете занудства нет, а есть там  задор, азарт, рискованные высказывания и склонность к героико-романтическим выводам (только имеются ли для всего этого основания?).
Кроме того, после истории с газетой Леонид Орлов меня точно не забудет. Сумела-таки выделиться из толпы костромичей. К тому же, наверное, приду на пикет к зданию КГБ.
А Любочка Сычёва  политику разлюбила. Я её пригласила на пикет, а она мне ответила:
- Лена, оставь меня в покое. Пойми, я боюсь потерять работу и остаться без средств к существованию.
Ну ладно, что ж...  Мне такая мрачная перспектива тоже светит. Но никуда не денешься: по гороскопу у меня – склонность к риску и всяческим авантюрам, а по линиям руки – ослабление инстинкта самосохранения с непредсказуемыми результатами.

30 ОКТЯБРЯ 1990 г.
ДЕНЬ ПАМЯТИ ПОЛИТЗАКЛЮЧЁННЫХ

Три дня писала я плакат такого заумного содержания:
КГБ (ЧК, НКВД) + Homo sovetikus = ГУЛАГ. Зачем нам такая «госбезопасность»?
На работе девчонкам сказала:
- Если я не вернусь, то считайте меня членом ДПР. Могут замести в застенки КГБ.
Специально взяла выходной, чтобы вовремя попасть на пикет «Народного фронта». Положила в заветный мешок свой плакат, российский флажок и ручку с записной книжкой, дабы можно было черкнуть пару строк для возможного материала в газету “Костромские ведомости” (но прессы там оказалось и без меня достаточно).
Когда я подошла к помпезному зданию КГБ (с барельефами советского герба и знамён на фасаде), там уже толпились пикетчики. Развевались два бело-сине-красных знамени, и шеренга добровольцев держала длинный-предлинный лозунг, который гласил: «Только тот народ, который научится ненавидеть свою политическую полицию, свободен на веки веков –  А.И. Герцен». Несколько плакатов висело на железной ограде. Например: «Плохо спится по ночам палачам», «КГБ – самая антидемократическая сила в стране» и так далее в том же духе. Некоторые пикетчики держали свои писания в руках. Всего у ограды стояло человек 40.
Я сильно волновалась, так что даже руки дрожали и щёки горели. Думала: а вдруг и действительно начнут разгонять, бить резиновыми дубинками и хватать зачинщиков. Но пока всё было спокойно. Я нашла глазами Леонида  Орлова, утешилась, что он здесь, и начала доставать свой плакат. Трубочка нипочём не хотела разворачиваться. Тогда какой-то заботливый демократ посоветовал вывернуть лист в другую сторону и даже взялся подержать мой мешок. Я послушалась совета, и плакат развернулся, как следует. Молодая женщина тут же вызвалась держать его за другой край, и мы встали вдвоём. Дама эта была с маленьким мальчиком, чуть постарше Шурика. У него в руках был самодельный плакатик о том, что его прадед по фамилии Шумахер был расстрелян в 1937 году, а в 1988 – реабилитирован. К женщине и мальчику подлетела журналистка с микрофоном и стала брать интервью. Я молила бога, чтобы меня она обошла стороной, и бог, видать, меня услышал. Журналисты с блокнотами носились как угорелые. Переписывали тексты плакатов (в том числе и моего), чиркали что-то в блокноты. Меня в упор фотографировал какой-то шустрый репортёр. Смотрелась я неплохо: в джинсах, в «походной»  курточке да ещё с ярким плакатом.
Люди, которые шли мимо нас по тротуару, останавливались, читали тексты, вступали в беседы. Чаще – в одобрительные, иногда – в злобные. Мужчина средних лет хмуро сказал:
- Не здесь надо стоять, а у обкома -  жрать требовать, в магазинах ни черта нет!
Как будто в подтверждение его слов на другой стороне улицы стояла огромная очередь за рыбой и с усмешливым любопытством поглядывала на нас. Ну, как говорится, кому что милее. Кому -  свобода, а кому -  брюхо набить, кто желает бросить вызов КГБ, а кто – вкусно покушать рыбки сегодня вечером. Разные у нас приоритеты.
Какая-то тётка спросила меня, где я работаю, и очень удивилась, что в библиотеке. Другая дама поинтересовалась, где «Народный фронт» берёт деньги для своих мероприятий.
- Какие ещё деньги? – спросила я удивлённо. Но в это время  толстый дядечка в шляпе закричал в её поддержку:
- Сколько вам заплатили за это?!!
Дурак! Однако наши ребята сумели ему достойно ответить, и он молча ретировался.
Зато другой мужчина спросил про российский флаг, и ему всё подробно объяснили.
          Вскоре я увидела, что Леонид Орлов  меня заметил. Он улыбался  мне откуда-то издали, и я ему тоже. Он был такой красивый и высокий, выше всех, и его  было видно издали. Казалось, что он ничего не боялся. А ведь брать ответственность за такое неординарное мероприятие на себя, наверное, страшно. Однако же, сотворила я себе кумира: нравятся мне герои без страха и упрёка.
  На улице темнело, и друзья-демократы начали  раздавать всем желающим свечки: всё-таки  сегодня был День памяти политзаключённых. Только никакой печали я не чувствовала,  а было одно лишь  упоение собственной смелостью: мы ведь страх в себе сегодня  сумели преодолеть.
 На свечки, как мухи на мёд, налетели маленькие мальчишки лет 8-9. Свечки они получили, зажгли, и им популярно объяснили, какое мероприятие здесь происходит. Огоньки свечей дрожали и гасли на ветру. Пикетчики то и дело подходили друг к другу – снова зажечь их. У меня обе руки были заняты плакатом, так как дама-помощница отошла в сторону, и я только с завистью глядела на свечки в руках у других. Но тут явилась Люба Сычёва: она возвращалась с работы и не смогла пройти мимо. Любочка мой плакат одобрила и тут же отправилась  добывать огоньку. У нас тоже загорелась свечка! Так было красиво и торжественно! Поздние сумерки, знамёна и огоньки, огоньки -  трепещущее живое пламя десятков свечей. Люба подсвечивала наш плакат. Вдруг рядом со мной, с правой стороны, возник Леонид Орлов, тоже со свечкой. Он на меня поглядел своими весёлыми глазами и сообщил, что от его свечи мой плакат тоже подсвечивается. Это было очень мило с его стороны. Но я, как известно, на близком расстоянии с такими героями не общаюсь, а потому тут же завела отвлечённые разговоры с Любой Сычёвой. И Орлов переместился к следующей группе.
А прохожие всё шли и шли мимо нас, всё читали и читали наши сочинения.  Вдруг я увидела двух библиотечных дам – Нину Яковлеву и Люду Зайнакаеву. Они тоже разглядывали плакаты. Я, конечно, тут же их окликнула. Они восхитились нашим с Любой героизмом и заверили, что «они с нами».
С Любой стоять было хорошо, не одиноко, а вполне уютно. Огонёк свечи дрожал у наших ладоней, мы его берегли, прикрывали от ветра. Люба сказала, что самое лучшее в этом пикете – свечи. А самое худшее – холод. Нас уже бил озноб.
Кто-то сказал, что за оградой, кажется, стоит милиция с резиновыми дубинками. А потом мимо нас, «с работы», пошли «кэгэбэшные» чины в форме. Шли быстро, не оглядываясь, делая вид, что не замечают ни людей, ни свечи, ни знамёна, ни плакаты. Шмыг-шмыг-шмыг мимо нас. Но тут одна из женщин, видно, настоящая диссидентка, указала на одного из них и назвала по фамилии:
 - А вон идёт полковник..., который меня в психушку упрятывал. Смотрите, как испугался, что его узнали, как припустил…
Женщина закурила, её стали расспрашивать.
Я повесила свой плакат на забор и забрала у Любы свечку: мне тоже хотелось её подержать и на неё поближе посмотреть.
Люба не дождалась шести часов вечера (времени окончания пикета). Она  замёрзла и убежала домой. А я решила стоять до победного конца. Когда уже все сворачивали свои плакаты, кто-то сказал Леониду Орлову:
- Давайте  поместим их в наш музей боевой славы.
- Можно!  -  одобрительно ответил лидер демократов.
А я подумала, что, может быть, и моя красивая газета «Вольный ветер» лежит у них в «музее боевой славы», как одна из самых первых реликвий нашей костромской борьбы за свободу. Вот было бы здорово!
Когда Леонид Орлов подал команду расходиться и пригласил кандидатов в ДПР в свою музыкальную школу на собрание, я сняла мой плакатик с забора и двинулась к остановке. Оглянулась на оставшихся, и в это же самое время оглянулся Леонид Орлов. Посмотрел на меня, улыбнулся и громко сказал:
- Спасибо всем участникам пикета за то, что пришли!
Приятно было это услышать.

6 НОЯБРЯ 1990 г.

Ну что ж, вот теперь-то уж я по-настоящему прощаюсь с политикой. Будем смотреть правде в глаза. Я прочитала в «Северной правде» Открытое письмо сотрудников УКГБ, адресованное «Народному фронту», и сразу сникла, испугалась. Эта отлаженная железная махина нас раздавит, растопчет, сметёт с лица земли, да ещё и скомпрометирует в глазах людей. Надо уходить. Заниматься семьёй и своим новым садом. Постараться забыть, что моя фотография с крамольным плакатом появилась на страницах газеты «Молодой ленинец».
На днях я писала для демонстрации 7 ноября длиннейший красивый плакат: «Пусть будет день 7 ноября днём памяти о тех, кто пал “на той далёкой, на гражданской”, чья жизнь сгорела в пламени Октябрьского переворота».  Не дописала, бросила.
И всё-таки, в последний раз, я завтра пойду на манифестацию и митинг «Народного фронта» и ДПР. Хотя «Северная правда» глухо грозила репрессиями. Пойду со своим маленьким трёхцветным флажком и значком «Демократическая Россия». И всё.
Прощайте, друзья-демократы и ваш бесстрашный лидер Леонид Орлов, я отступаю и оставляю вас лицом к лицу с вездесущей тайной полицией. У меня семья, я не могу идти в этой борьбе до конца. Простите. А здорово мы тогда у КГБ стояли, со свечами, и, кажется, ничего не боялись, даже враждебной темноты, даже зловещих милицейских машин за оградой! А теперь я ухожу…

7 НОЯБРЯ 1990 г.

Под знамёнами «Народного фронта» снова собирались ребята-демократы, дабы показать своё бесстрашие. Участников альтернативного шествия, правда, было немного, зато плакаты пестрели боевые. И я пожалела, что не дописала свой длинный плакатик: он неплохо смотрелся бы, и была в нём некая высокая поэзия.
Официальных колонн было нынче до смешного мало (видно, никто идти не хотел). И ни флагов, ни цветов, ни украшений. Народ шёл на праздничную демонстрацию злой и голодный, всего скорее – под сильным давлением начальства. Не думаю, что людям  очень уж хотелось кланяться чиновникам на трибуне.
Мы стояли особняком. Наконец Леонид Орлов сказал в мегафон вступительную речь о том, что обстановка вокруг «Народного фронта» накаляется, особенно в связи с яростными атаками КГБ после знаменитого пикета 30 октября. Поэтому возможны провокации, инциденты. Просьба вести себя спокойно, выдержанно и на провокационные действия  не реагировать.  А ещё он сказал, что «Народный фронт» решил не идти мимо трибуны, а свернуть на улицу Чайковского и затем по набережной двигаться к месту своего митинга – Московской заставе. Нечего честь отдавать тем, кто стоит на трибуне.
Этим решением не все были довольны. Но позднее мне Саня объяснил, что «Народный фронт», видать, не хотел рисковать своей репутацией, потому что накануне в городе были расклеены листовки с угрозами закидать трибуну банками с краской. А вдруг, действительно, внутри нашей колонны затаились экстремисты с этими банками? Народу-то набралось около 200 человек. И одного парня  я видела с каким-то анархистским флагом: на белом полотнище череп и кости, и что-то ещё написано.
Когда мы двинулись, ко мне пристроилась незнакомая, но слишком разговорчивая дама и начала отвлекать меня болтовнёй. А я хотела сосредоточиться на шествии, на наших российских флагах, на зрителях, которых на этот раз было немного. В колонне я заметила мальчика лет 15, которого видела недавно в пикете у КГБ. На этот раз он развернул плакат на ватмане. Справа от меня шла какая-то одинокая девушка. А я махала своим нарядным флажком, и мне никого не надо было: я – «вольный демократ» и ни в каком общении не нуждаюсь.
Мы часто останавливались, чтобы не слиться с официальными колоннами. У почтамта встали надолго. И вдруг Леонид Орлов обнаружил, что за нами пристроилась какая-то колонна с множеством жёлтых шаров. Орлов с мегафоном двинулся к ним и сказал, что они отстали от своих, пусть догоняют, обходят нас. Колонна бочком-бочком нас обошла и бросилась догонять удаляющийся «хвост» Свердловского района.
Выдержав интервал, двинулись и мы.  Вдруг в первых рядах «Народного фронта» возникло какое-то напряжённое оживление, и несколько голосов азартно закричали:
- Вперёд! Вперёд! Давай вперёд!
И было какое-то минутное замешательство. Но я услышала решительный голос Леонида Орлова:
- Спокойно! Спокойно! Поворачиваем налево!
И колонна организованно повернула на улицу Чайковского. Зрители, которые толпились у перекрёстка, встретили нас овацией. И лишь когда моя шеренга дошла до поворота, я поняла, в чём причина волнений. Оказывается, нас отсекла милиция! Когда прошли официальные колонны, перед нашими знамёнами сомкнулась цепь офицеров милиции. Не пускали! Не было велено нарушать благолепие и ликование на трибунах! Вот такая демократия! Именно поэтому горячие головы из молодёжи закричали: «Вперёд! Вперёд!». И молодец Леонид Орлов, что сумел унять, остановить. А то ринулись бы грудью на милицию: свалка, скандал, шум, дубинки, арестованные, скомпрометированное демократическое движение в Костроме (после чего ему бы уже не подняться), фотографии в «Северке». Так что, правильно действовали братья Орловы и депутаты, которые шли в первой шеренге. Сумели успокоить взбудораженную молодёжь и повести её за собой.
После поворота к колонне присоединились многие зрители с перекрёстка, и человек 800 широкой толпой двинулось по улице Чайковского, к набережной, мимо удивлённых туристов из туравтобусов у Волги.
На площадке у Московской заставы друзья-демократы сдвинули вместе две скамейки, положили на них доску, и самодельная трибуна была готова. Начались речи о Дне памяти жертв Октябрьской революции.
В конце митинга я достала свой фотоаппарат и решила сделать несколько снимков – на память. Сфотографировала знамёна, плакаты, Михаила Орлова и, конечно же, Леонида Орлова в качестве основного оратора. Не знаю, видел он или нет, как я его «щёлкаю» для истории.
Когда митинг закончился, я пошла в центр –  к  остановке, а они пока остались. В центре я всё медлила, не садилась на троллейбус, потому что хотела посмотреть, куда пойдёт «Народный фронт» дальше
. На площади, тем временем, проходил праздник. Кто-то пел на сцене среди красных знамён, молодёжь плясала, и мне даже в какое-то мгновение жалко стало этого праздника – 7 Ноября – ведь раньше любили его, радовались, махали красными флажками. А теперь всё рассыпалось...
 Невольно вспомнилось детство. Мы с мамой жили тогда в самом центре города, в доме № 15 по улице Советской. Квартира была коммунальной:  двери семи  комнаток выходили в широкий общий коридор, который заканчивался огромной кухней с чуланчиками для каждой семьи, газовыми плитами и нарядными антресолями, где до революции, говорят, владелец дома – богатый  купец - размещал музыкантов во время балов. Все дети, проживающие в этой коммуналке, очень любили наблюдать из окон за праздничными демонстрациями. Мы с мамой постилали на широкий подоконник мягкий коврик, удобно устраивались на нём, я доставала кулёк с праздничными гостинцами, и представление (то бишь демонстрация) начиналось. Мы восхищались красивыми колоннами, читали кумачовые транспаранты, среди которых преобладали – «Слава КПСС!»  и «Миру - мир!», пытались рассмотреть, какая организация или предприятие идёт мимо наших окон. Нравились цветы, шары, знамёна, улыбки, песни, духовые оркестры. Особенно любили смотреть на украшенные грузовики, где, обычно, артисты или театралы-любители  представляли какую-нибудь  сцену из жизни советского народа или из советской истории. Насмотревшись вдоволь на демонстрацию, ребята из нашего коридора одевались и выбегали на улицу, чтобы присоединиться к какой-нибудь колонне. Но выход на Советскую был загорожен турникетами, а рядом стоял милиционер и никого не пропускал. Особым шиком у нас считалось подойти и скромненько встать у турникета, а потом вдруг лихо сдвинуть его и с хохотом пробежать мимо милиционера прямо в колонну. А там уж под музыку оркестра, под развевающимися флагами, гордо шагать к трибуне и кричать вместе с демонстрантами: «Ура-а! Ура-а!»
Вечером же мы, ребятня, устраивали свою демонстрацию в нашем широком общем коридоре. Был у нас самодельный красный флаг на плохо обструганной палке. Самый старший – Вова Дунаев – вставал впереди «колонны» с флагом в руке, а мы строились за ним и маршировали по коридору кругами, громко исполняя революционные песни типа «Смело, товарищи, в ногу» или «Вихри враждебные веют над нами».  Взрослым эти наши хождения и песнопения почему-то очень нравились. Я даже завела себе специальный песенник в старой амбарной книге, принесённой мамой с работы. Амбарную книгу я назвала: «Песни революции и гражданской войны». На первом листе был написан «Интернационал». Даже сейчас, много лет спустя, я могу исполнить «Интернационал» от начала и до конца – все три куплета с припевом. Откуда мы, дети, знали революционные песни, я сейчас припомнить не могу. Может, из кино (по 5-6 раз мы ходили в кинотеатр на фильмы «Сказка о Мальчише-Кибальчише» и «Неуловимые мстители»), а, может, мама и тётя Шура любили напевать эти песни.
Вспоминается такой забавный эпизод из раннего детства. Моя мама - Мария Петровна  Степанова – работала корреспондентом областной газеты «Северная правда», и я иногда приходила к ней в редакцию. Как-то летом, когда мне было четыре года, мы с мамой стояли у здания редакции, которая располагалась тогда на площади Революции близ Сковородки. К нам подошёл работник «Северной правды» Иван Гашин, посмотрел на меня, умилился (я такая красивенькая была, в нарядном сарафанчике и с белым бантиком в волосах) и сказал:
- Девочка Леночка, ты, наверно, знаешь много песенок. Спой мне, пожалуйста, какую-нибудь.
Я кивнула и заунывно-печальным голосом завела свою любимую: «Там вдали за рекой загорались огни» – про бойцов-красноармейцев из будённовских войск, которые отправились в ночную разведку, и один молодой боец погиб. Песня была длинной. Иван Гашин, кажется, уже не знал, куда деваться. Раздосадованная мама пыталась меня остановить. Но куда там! Я допела героическую песню до конца! Гашин поспешил ретироваться, а мама начала меня ругать:
- Что уж ты какую песню выбрала? Расстроила дядю! Не могла спеть «Жили у бабуси два весёлых гуся»?
Но я не понимала, чем мама не довольна. Ведь я исполнила самую прекрасную песню из всех, что знала.
А вот теперь, в начале девяностых годов, мы поём про поручика Голицына и корнета Оболенского, про казачьего есаула и про «старую тетрадь расстрелянного генерала». Надо же, как всё изменилось. Какие метаморфозы произошли в нашем сознании. Теперь у многих одна лишь свобода на уме! И жалко всех, погибших в гражданскую: и красных, и белых.
Мои воспоминания  были прерваны появлением «Народного фронта» с их  знамёнами и плакатами. Небольшой, сплочённой колонной ребята пересекли Советскую улицу и через Сковородку двинулись на проспект Мира. Куда они, интересно? Я слышала, что из музыкальной школы их попросили, и теперь они собираются по разным углам. Бедненькие. Даже знамёна, наверное, хранят в чьей-нибудь квартире. У нас всегда так: если ты плывёшь против течения, то места на берегу для тебя уже нет.
Вечером я не выполнила рекомендацию московского блока «Демократическая Россия», который призывал ровно в 21.45., то есть в момент выстрела «Авроры», зажечь в доме свечи в память о жертвах революции. Но мне не хотелось никаких свечей, никакого уныния, потому что день 7 ноября всё равно воспринимался как праздник. Другое дело, если бы «Народный фронт» назначил сбор в 21.45. в парке над Волгой, там, где стоял когда-то взорванный в 32-м году кафедральный собор, там, где на постаменте предполагаемого  памятника династии Романовых возвышается сейчас довольно бездарно выполненная скульптура Ленина с протянутой рукой. Вот здесь-то бы и собраться, и зажечь свечи – живые огоньки над Волгой! И почитать бы стихи, соответствующие случаю. Я бы прочла «Письмо к маме» Булата Окуджавы («Чуть за Красноярском – твой лесоповал. Конвоир на фронте сроду не бывал. Он тебя прикладом, он тебя пинком, чтоб тебе не думать больше ни о ком. Тулуп на нём жарок, да холоден взгляд... Прости его, мама: он не виноват, он себе на душу греха не берёт – он не за себя ведь – он за весь народ»). Или прочла бы Анатолия Жигулина, Анну Ахматову – их стихи из антисталинского цикла. Вот это было бы здорово! Свечи и стихи!


20 НОЯБРЯ 1990 г.

К Леониду Орлову на информационном центре теперь и не протолкаться. Он вечно окружён народом. Газеты он теперь не продаёт, а ведёт политические дискуссии со всеми желающими -  на самые разные темы. Интересно бывает послушать, только мне почему-то  кажется неудобным стоять там слишком долго.
А сегодня у меня чуть дыхание не перехватило, когда я увидела плакат в защиту «Народного фронта». Дело в том, что на участников пикета у КГБ 30 октября было возбуждено дело, и поэтому плакат призывал граждан собирать подписи под воззванием, смысл которого был не нов: «Руки прочь от «Народного фронта»! Я поглядела на листок с подписями: их было три. Дураков сцепиться с КГБ оказалось немного. КГБ своим противникам мстит  жестоко. Леонид Орлов был уволен с работы, штаб демократов в музыкальной школе – разгромлен, а впереди маячил суд. Я хотела подойти и спросить Орлова: дойдёт ли, действительно, дело до суда. Но он, как всегда, был в толпе народа, и я не стала соваться. Подпись свою в защиту пикетчиков я, разумеется, не поставила: смешно расписываться самой в свою поддержку. А по дороге домой думала, что же я буду говорить, если «кэгэбэшники» спросят? Скажу: «Я вышла с плакатом, потому что наивно верила в то, что у нас свобода, и можно открыто высказать своё мнение. В Москве же десятки тысяч человек пришли на Лубянку 30 октября».
 Я, наверно, слишком опрометчиво выбрала наиболее опасную и рискованную позицию в пикете. Я держала свой плакат сама, а значит, отвечала за него полностью. А некоторые демократы поступили умнее и проще: они приклеили свои воззвания на колонны забора, и получилось, что это письмена общие, и нет за них чьей-то личной ответственности, а есть коллективная. За моей спиной  красовался один из таких  «общих» плакатов, как раз самый острый – «Плохо спится по ночам палачам» (и он тоже попал на фотографию в газету). Вот и получится, что и за него, вроде бы, я отвечаю.
И всё-таки именно «дэпээровцы» отвечали за всё. Особенно - лидеры и вожаки. Леонид Орлов вообще рисковал многим: и спокойствием, и работой, и свободой. Абсолютно бесстрашный человек! У нас в библиотеке, когда я девчонкам хвасталась своей крамольной деятельностью, сказала им, вроде бы шутя, такую фразу (в высоком поэтическом «штиле»): «За честь почту по одному политическому делу с братьями Орловыми идти». А сама подумала, что Леонид Орлов уж, наверное, не станет меня подставлять. Даже в том случае, если его спросят про мою фотографию в «Молодом ленинце».
Мамочка тем временем ударилась в панику, велела мне сжечь все крамольные листовки, плакаты и прочие улики, которые при обыске меня выдадут. Я ничего не стала искать и жечь, потому что этот мой дневник и есть самая веская улика. А дневником я  слишком дорожу, чтобы его уничтожать. Затем мама разработала версию, которой я должна придерживаться. Я, мол, стояла в очереди за рыбой. Увидела пикетчиков и подошла почитать плакаты. Меня попросили подержать один из них минуты две. Так я случайно и попала на фотографию.
Я слушала мамочку, кивала, улыбалась и думала, что всё равно так никогда не скажу. А расскажу, как было на самом деле. И плевать!
На работе я безудержно острила на эту тему, говорила, что на фотографии меня всё равно никто не узнает: там мелко и туманно.
- Недаром муж мой только открыл газету, тут же сказал: «Ведь это ваш работник!» – захихикала Вера Стрельцова.
- Ничего, Вера, - ответила я солидно. – В тюрьме я займусь писательским трудом. Буду писать повесть-сказку для детей.
- Ну, прямо Астрид Линдгрен, - острила Вера.
А когда я пришла на работу с новым котелком для сада, она спросила:
- На Соловки что ли собираешься помаленьку? Там котелок как раз впору.
Девицы наши дружно захихикали.
Вот так и живу. Но почему-то всё же не верю в серьёзность каких-то репрессий против нас, будто бы всё это понарошку. Но ведь и ребята из романа Анатолия Жигулина «Чёрные камни» поначалу тоже не верили, что их могут арестовать. А кончилось всё сталинскими лагерями. Но сейчас-то ведь не 37-й год...

Приехала из командировки Люба Сычёва, я ей рассказала о сложившейся ситуации.
- Тебя ещё не замели? – спросила Люба.
- Да нет ещё, как видишь. Но если меня и заметут, ты не бойся, я тебя подставлять не буду.
- Тогда мне самой придётся за тебя вступиться.
- Да ладно тебе. Пока всё спокойно.
- Они, наверно, ударят по верхушке, по лидерам, - предположила Люба. – Им «Народный фронт» страшно надоел. А потому и начинается погром.
- Штаб в музыкальной школе разогнали, - напомнила я, - теперь остаётся убрать лидеров, и всё в порядке: тишь, гладь и божья благодать в Костроме.
Забыла я сказать Любе только о том, что братья Орловы, Осипов и Полиров могут победить на повторных выборах в горсовет 2 декабря. Или они всё-таки не успеют? КГБ их прихлопнет? А как хотелось бы их победы! С Леонидом Орловым, например, соревнуется какая-то никому не известная дама. Так что шансы на победу, по-моему, есть. Тогда бы демократы утёрли нос многим и многим  злопыхателям.

ПРИЛОЖЕНИЕ
Статья Михаила Хопрова «День памяти, но больше день протеста». («Костромские ведомости», 1990, 16 ноября).

Мы видели по телевизору, как 30 октября отмечался День политзаключённого в Москве и Ленинграде. Шествия, митинги, закладка памятных знаков. Участие народных депутатов, общественности, церкви. В Костроме всё проходило куда скромнее. Состоялось пикетирование здания КГБ, организованное координационным советом костромского Народного фронта и местной организации Демократической партии России. Очередь, стоящая за рыбой на другой стороне улицы возле магазина «Дары моря», была куда больше, чем число участников пикетирования. Сказано это никому не в упрёк: одним хотелось еды,  другим – свободы. И каждый из стоящих возле массивного забора у здания КГБ и возле старинных домов у «Даров моря» был по-своему прав, к тому же некоторые из очереди ради интереса переходили разделяющую людей дорогу, чтобы почитать лозунги и плакаты пикетчиков с выражением протеста против «КГБизации страны». Сотрудники ведомства за массивной оградой, казалось, не обращали внимания на участников пикетирования, раз-другой на окне отдёрнулась занавеска – и всего-то. Правда, по словам некоторых участников пикетирования, в левом крыле здания на всякий случай находился наряд милиции, но это ещё требуется доказать.
Отгорели свечи, разошлись люди. Через два дня на страницах «Северной правды» появилась небольшая фотоинформация об этом событии, а ещё через день – открытое письмо сотрудников УКГБ по Костромской области, где происшедшее было названо «вульгарным и безнравственным балаганом».
Организаторы пикетирования с такой оценкой, конечно, не согласились и готовят свой ответ на это открытое письмо. «Мы никого не собирали и не обязывали, ни к чему не призывали, - говорит один из организаторов пикетирования  известный в Костроме Леонид Орлов. – Для нас самих тоже было важно прийти к зданию КГБ, освободиться от страха. Хочется подчеркнуть: День политзаключённого – это не просто день памяти жертв репрессий, как говорится в письме УКГБ, а главным образом – день протеста, в том числе и против всевластия этого ведомства».
Кстати, Л. Орлов подал в суд. Нет, не на УКГБ, а на родной городской отдел культуры, заведующим которого он не так давно был. А дело в том, что приказом отдела культуры в конце октября он освобождён от должности директора музыкальной школы №1 им. Ипполитова-Иванова «за грубое нарушение трудовых обязанностей работником, несущим дисциплинарную ответственность в порядке подчинённости». Сам же Леонид, не имеющий до этого ни одного взыскания, а одни лишь благодарности, считает, что он уволен по политическим мотивам. Однако, последнее слово скажет Свердловский районный суд, дело принято к исполнению.
                Михаил Хопров.

«КВ»: Когда номер готовился к печати, стало известно, что исполком городского Совета обратился в Свердловский РОВД с просьбой возбудить дело на руководителей костромской организации ДПР за проведение несанкционированной демонстрации  возле здания УКГБ (решением пленума Верховного суда СССР пикетирование приравнивается к демонстрации). Так что Орлову, возможно, придётся участвовать сразу в двух судебных разбирательствах.

8 ДЕКАБРЯ 1990 г.

Муж Саня меня спросил: «Ну что, победил ваш Орёл?»
И я ответила: «Да, победил!»
Потому что Леонид Орлов, действительно, выиграл выборы, прошёл в горсовет и, значит, наступил на хвост своим политическим соперникам и аппаратчикам.
А я постепенно отхожу от «Народного фронта». Сегодня митинг был, а я только рядом погуляла. Я увидела объявление о митинге уже тогда, когда были куплены билеты в кино на фильм «Трудно быть богом», и Саня должен был явиться с квартиры матери прямо к кинотеатру в 12.30. А митинг начинался у памятника Ивану Сусанину в 12.00. И, конечно, я всё равно поехала в центр, хоть глазком взглянуть, хоть пять минут повертеться среди неугомонных  демократов.
Флаг развевался, стенды висели, столики с газетами стояли, как во время обычного информационного центра. Но народу собралось побольше. Ждали митинга. Я обвела взглядом все стенды и двинулась к толпе, в центре которой находились братья Орловы. Оказывается, они дискутировали с каким-то милицейским чином. Тот увещевал, чтобы шли митинговать на отведённое горисполкомом место – к Московской заставе. Братья Орловы упирались, указывая на стенд, где под заголовком: «Горисполком нарушает права человека» – красовалось штук десять официальных отписок по поводу митинга 8 декабря. Короче, я поняла, что митинг здесь, в центре города, не разрешён. Вокруг памятника группировалась милиция. Что сделают братья Орловы? Поведут народ к Волге или начнут ораторствовать здесь? И чем это может грозить?
Ровно в 12.00. друзья-демократы, как обычно, сдвинули скамеечки, и Леонид Орлов с маленьким микрофончиком уверенно поднялся на самодельную трибуну. Он начал речь с того, что сегодня мы отмечаем Международный день защиты прав человека. Что в Москве завтра тоже митинг. И в Буй они поедут на митинг. А наше сегодняшнее собрание  – не санкционировано. Но в речи своей Леонид Орлов выразил надежду, что народные депутаты от ДПР сумеют защитить митинг и всех на нём присутствующих от произвола властей.
Значит, возможен и разгон, и иные контрмеры.
На трибуну вошёл следующий оратор. А я посмотрела на часы и с тоской поняла, что мне пора ехать. Не могу представить себе, что Саня ждёт меня у кинотеатра, а меня всё нет и нет.
Я пошла от памятника. И выглядело это так, будто я, услышав об опасности и возможных столкновениях с милицией, испугалась и покидаю митинг. Оглядывалась на демократов, а всё равно уходила. И пусть даже их не разгонят, всё равно Орловым и другим активистам может грозить штраф или арест. Ой, как они рискуют! И у них нет никаких отговорок, как у меня. Они не ищут лазейки или компромисса, а идут напролом.
Я отходила и видела, как их мало остаётся, самых смелых, не побоявшихся несанкционированного выступления. Человек 150, не более. Правда, 30 октября нас было ещё меньше. Но тогда я никуда не торопилась, и меня никто не ждал, вот и отстояла пикет до конца.
Я заметила также, что на ближайшие подходы к скверу подъезжают милицейские газики, стягивают кольцо. Но подумала я и вот о чём. А не играет ли со мной злую шутку моя богатая фантазия, изощрённая на примерах детской приключенческой литературы и героических  книг типа «Грач – птица весенняя» Мстиславского – о революционных подвигах Баумана? Может, все эти страхи и опасности я сама себе напридумывала?

10 ЯНВАРЯ 1991г.

Долой политику и да здравствует Новый год! - решила я ещё в конце декабря и села писать сценарий для библиотечного новогоднего вечера. Мои труды были одобрены девушками и успешно инсценированы.
На нашей взрослой ёлке присутствовал мой Шурик-младший. Спектакль ему очень понравился, особенно инопланетяне и Баба Яга с залихватскими песнями. («Эх, перестройка – кайф для Бабушки Яги!  Эх, перестройка, помоги мне, помоги! Стану царицей среди нечисти лесной. Терем поставлю под высокою сосной»). Понравилась Шурику и «мама Лена» в роли чёрта. Песня у чёрта была ещё круче. («Эскадрон мафиози лесных, ни решёток ему, ни преград! Нам поможет во всех наших чёрных делах автомат, автомат! Всех в лесу устрашим, покорим. Выходите сюда с кошельком. Мы аллюром несёмся, милицию не признаём!»). Ребёночек мой сказочной нечисти не боялся, только всё сетовал, сидя рядом с директором:
- Ох, сломает она мой автомат! Сломает!
Новогодний спектакль был весёлым и злободневным: про экологические проблемы, разгул преступности, приватизацию, кооперативы, отсутствие продуктов в магазинах, засилье летающих тарелок и даже про Кашпировского с его лечебными сеансами. В общем, с чем только ни пришлось встретиться Деду Морозу и Снегурочке в современном сказочном лесу.
После спектакля и угощения мы с Любой поучаствовали ещё и в художественной самодеятельности: спели «Перестроечные частушки» нашего сочинения, которые я здесь, пожалуй, приведу полностью.

Мы в застое долго жили.                Коммунизма не дождались, 
Пили, ели, не тужили.                Изобилья не видать.
Перестройка хороша:                Дали дюжину талонов –
Нету кушать ни шиша!                Ах, какая благодать!

Мне милёнок в день рожденья              Пожалеем  девки, бабы.
Пачку чая подарил.                Наших бедных мужичков.
Я его не угостила:                Купим в лавке мешковины,
Талон сахарный забыл.                Понашьём им всем трусов.


Я на рынок раз ходила,                Встала я с утра пораньше
Ничего я не купила.                Сразу в пять очередей.
Огляделась не спеша:                Вот и бегаю, как маятник,
Тут не спустишь ни гроша!                Я весь рабочий день.

Говорят, подорожает                Дед Мороз, Дед Мороз,
И жильё, и детский сад.                Подари конфетку!
Буду жить тогда в пещере,                Нынче пусто в магазинах:
Как дикарь в матриархат.                Плачут мои детки.

Перестройка, перестройка,                Что сулит нам Новый год?
Я и перестроилась:                А никто не разберёт.
Шли на митинг демократы,                Может, стану я богатой,
К ним и я пристроилась.                А скорей, наоборот.

Вот такие не очень весёлые частушки получились, как, впрочем, и вся наша нынешняя жизнь, обременённая заботами о поисках хлеба насущного.

9 ФЕВРАЛЯ 1991г.

«Вновь тревожный сигнал бьёт, как выстрел, по нервам», - так поётся в песне из  повести Владислава Крапивина. И эта цитата означает, что я опять собралась откликнуться на зов «Народного фронта». Просто я увидела, что «НФ» и ДПР развесили на столбах свои листовки с призывом придти в клуб завода «Рабочий металлист» на собрание, которое может быть правомочным лишь в том случае, если туда явятся и зарегистрируются  более 300 человек. Тревога слышалась в этой листовке и призыв: «Ну, придите же, придите, кто ещё не разуверился, кто ещё может бороться. Неужели не найдётся в 280-тысячном городе 300 неравнодушных?» Как же я в этом случае могла не пойти? А вдруг им не хватило бы одного-единственного, моего голоса?
Пришла я рановато, но все знакомые «дэпээровцы» были уже там. Я зарегистрировалась по всей форме, с паспортом. Потом купила благотворительный билет – за рубль – в фонд костромского «Народного фронта», а также демократический журнал «Столица». Затем я удалилась в угол, к окну. Оттуда было удобно наблюдать за тем, как ребята-«дэпээровцы» общались между собой. Я вспомнила, что недавно видела фильм, где была сплошная чернуха, и мелькали мерзкие рожи каких-то подонков и нелюдей. А у друзей-демократов были хорошие, светлые, человеческие лица, не искажённые мелкими страстями вечной погони за жратвой, тряпками, деньгами, почётом. Что называется, «борцы без страха и упрёка, современные Дон-Кихоты» (как сказала однажды Люба Сычёва).
Сейчас любезные моему сердцу герои общались в вестибюле, а я тихонечко наблюдала за ними из-за колонны. Интересно было. Такие все оживлённые, весёлые, даже праздничные, не то, что чопорные чиновные вельможи из кулуаров КПСС. Братья Орловы были двумя центрами, к которым притягивались все. Леонид Орлов вёл дискуссии или просто прогуливался по фойе, как будто бы один, но много глаз смотрело именно на него, на лидера демдвижения Костромы.
Почему-то в этот раз Леонид Орлов обратился с трибуны к залу – «товарищи» – хотя в демократической среде это было не принято. Может, потому, что сидели в зале все свои? А вопрос обсуждался серьёзный: о требовании референдума по принятию ельцинской Конституции РСФСР. Чтобы добиться этого референдума, демократам республики надо было собрать ровно 100 000 подписей. И костромской «Народный фронт»  решил включиться в работу. Леонид Орлов призвал всех присутствующих создать несколько инициативных групп по 10 человек, которые будут зарегистрированы в горисполкоме и вполне официально начнут собирать подписи.
После вступительного слова лидера демократов начались мелкие выступления, тоже интересные. Один раз речи были прерваны счётной комиссией, которая сообщила, что на собрании зарегистрировано 306 человек. Зал дружно и радостно зааплодировал и чуть ли не закричал «ура».  Так все обрадовались, что собрание правомочно, и дело не сорвалось. Потом так же дружно зал прогонял с трибуны партаппаратчика, который пытался сказать что-то своё. При этом Леонид  Орлов очень корректно уговаривал всех быть терпимее к чужому мнению и выслушать оппонента до конца, хотя, по правде говоря, слушать его не хотелось. Но политическую этику прививать нам было нелишне.
Я с самого начала села так, чтобы хорошо видно было ораторов. Но мне не повезло, как часто и бывает. Сначала впереди сел мужик в огромной шубе и весь обзор загородил. Потом справа ко мне подсел небезызвестный «лжедемократ», которого мы с девушками давно уже окрестили дураком  за то, что он на учредительном собрании ДПР лез выступать с дурацкими речами и вопил: «Драчка нужна! Драчка!». И от этого соседа справа мне не было ни радости, ни покою. То он отвлекал моё внимание бредовыми политическими речами или пустопорожними комплиментами в мой адрес. То просил посмотреть мой журнал и листал его с комментариями. То вдруг ему вздумалось выделиться, и он прервал Орлова абсолютно дурным вопросом: виден ли его мандат, повёрнутый не красной, а белой стороной. Орлов, разумеется, проигнорировал, а зал неодобрительно покосился. Мне было так досадно сидеть рядом с этим дебилом. Я обозлилась, надулась и в упор перестала замечать соседа справа. Он это, кажется, понял и перестал приставать с разговорами. Зато, видать, решил прослыть за умного, потому что мигом настрочил заявку на выступление и отослал её в президиум. Орлов бумажку прочитал и записал соседа в список выступающих. А тот попросил у меня три листка бумаги и всё оставшееся время сочинял свою речь, ни на что больше не реагируя. Я боялась, что его вызовут, и он понесёт ахинею, но к счастью, на его выступление не хватило времени.
Наше собрание поджимал киносеанс, который должен был начаться в 18 часов. А потому, не закончив прений, Леонид Орлов перешёл к формированию инициативных групп. В первую десятку вошёл он сам и его ближайшие сподвижники. Вторая десятка сформировалась также из членов ДПР и «Народного фронта». А третью возглавил мой сосед по подъезду Лев Лучников – опальный редактор «Народной воли», а ныне – председатель Клуба избирателей. Желающих заняться сбором подписей оказалось много, так что сформировалось целых пять групп. Я сидела и горевала, что не могу войти в группу: домашние меня и так заели – за все мои митинги, пикеты и демонстрации. Саня вообще сказал однажды саркастически: «Хоть бы в тюрьму упрятали твоих демократов!» А ещё он меня назвал чистой воды экстремисткой и сообщил, что мне надо было родиться не сейчас, а в гражданскую войну, когда всё рушили, но ничего не создавали. А я подумала, что и сейчас ситуация достаточно острая.  Только мы не всё разрушить хотим, а мечтаем построить свободное общество, где нет запретов на вольномыслие (то есть взгляды и  мнения граждан могут не совпадать с генеральной линией КПСС), где промышленность, в том числе лёгкая и пищевая, работает на покупательский спрос, а не на мифический валовой  продукт, который или безобразен по качеству или его вообще днём с огнём не найдёшь (магазины-то пустые!).
Когда списки были составлены, мы проголосовали за них своими красными мандатами. И в этот момент «проснулся» мой сосед справа (видимо, дописал свою речь) и начал меня спрашивать, за что голосуем, и куда это народ записывается. Плодотворно он на собрании поприсутствовал, что и говорить.
Когда всё закончилось, я мигом постаралась «оторваться» от дурного демократа, что мне и удалось. А в фойе уже собирали первые подписи за референдум. И вдруг около столиков я увидела любимую подругу Любу Сычёву. Мы в великой радости бросились друг другу навстречу.
- Ты чего тут поделываешь? – спросила я Любу.
- То же, что и ты.
- Жалко, что мы с тобой раньше не встретились – рядом сидели бы, может, и в группу записались бы.
- Я, вообще-то, хотела позвонить тебе домой с работы, - сообщила Люба. – Но у меня номера телефона твоего не оказалось. Я и пошла к директору просить твой телефончик. Директриса опешила, глазами заморгала. – «Зачем тебе её телефон?» – кричит. – «По личному делу», - говорю. – «Шестаковой нет в городе! Она с ребёнком в санатории”, - отрезала директриса и гордо удалилась, не проронив больше ни слова.
  - Испугалась,- пояснила я. – Подумала, что мы с тобой, известные революционеры, пойдём участвовать в очередной крамоле. Но не учла, что и по одному мы пойдём (при этом знала ведь, что я из санатория  уже приехала).
Подписи свои мы с Любой поставили и выкатились на улицу в толпе «демократической общественности». А «дэпээровцы» вместе с инициативными группами остались в фойе намечать  дальнейший план действий.

7 МАРТА 1991г.

У меня началась полоса неудач. Дело в том, что на информационном центре Люба Сычёва очень ловко взяла два подписных листа в защиту Бориса Ельцина. Мы надеялись, что соберём подписи на работе и дома. Но перво-наперво отказались подписываться  мой муж Саня (бывший демократ) и маменька. А на работе нам с Любой вежливо говорили, что всей душой болеют за Ельцина, но подписи ставить не будут, потому что нужно указывать домашний адрес. А вдруг потом придут по этому адресу, да и арестуют. Словом, на двух листах у нас красовалась одна-единственная подпись. Тогда я предложила Любе пройтись по какому-нибудь рабочему району и собрать подписи прямо по месту жительства, иначе говоря – по квартирам. Любочка согласилась, и мы даже назначили место встречи в выходной день. Как вдруг попадается она мне на улице и страшным шёпотом говорит:
- Давай не пойдём. Опасно!
Я с радостью соглашаюсь и рассказываю подходящую к случаю поучительную историю. Люба мне вещает в ответ, что слышала у себя под окнами разговор двух пьяных мужиков, типа: «Скоро пойдём резать демократов! У нас уже и списки есть!». Зловещие речи, однако.
В общем, подписи собирать мы не пошли, а значит, не сбылась моя заветная мечта с гордостью принести их прямо в штаб-квартиру ДПР.

10 МАРТА 1991 г.
ВСЕРОССИЙСКАЯ МАНИФЕСТАЦИЯ В ЗАЩИТУ Б.Н. ЕЛЬЦИНА

Люба Сычёва сделала мне суровое замечание: почему я к нынешней манифестации не сделала никакого плаката. Отвечать мне было нечего. Зато сегодняшнее демократическое мероприятие оказалось замечательным! Уже около универмага стало ясно, что такого количества людей наш «Народный фронт» до сей поры не видел. Мы с Любой радостно ввинтились в толпу и достали разлюбезный наш флажок, о котором все тут же стали спрашивать: где это мы такой красивый купили. На этот раз Люба почему-то не хотела обретаться на задворках, а сама тащила меня вперёд, туда, где под знамёнами стояли братья Орловы (Люба в последнее время стала прямо-таки активной «революционеркой»).
Леонид Орлов начал что-то говорить в мегафон, но мне было плохо слышно, потому что Любаша у нас очень разговорчива. Она тараторила мне в правое ухо что-то о политике и о ленинградском телевидении, а Леонид Орлов тем временем вещал о забастовках шахтёров Кузбасса и о набирающем силу демократическом движении.
Потом Орлов сказал, что мы начинаем движение по Советской улице, по правой стороне дороги. Слева пойдёт транспорт. Колонну будет сопровождать охрана ГАИ. Где надо – перекроет движение (батюшки, какая честь!). Наши дежурные с повязками будут ограждать левый край колонны.
И мы пошли – все такие весёлые, с флагами и плакатами, под ярким мартовским солнышком! Я оглянулась на повороте. Вот это да! За нами текла нескончаемая людская река. Несколько тысяч! Для Костромы это событие! Мы с Любочкой как ни пробивались к знамёнам, оказались всё же в середине колонны. Ну, да ничего. По очереди весело помахивали своим флажком. С тротуаров на нас смотрели люди. Из окошек едва ползущих троллейбусов – тоже наблюдали. Щелкали фотоаппараты, а какой-то мужчина снимал нас на мощную кинокамеру. Весело было идти! Азартные люди – демократы!
У дома офицеров, на заборе, сидела целая команда мальчишек. Один из них, маленький и шустрый, закричал вдруг на всю улицу:
- С праздником! С праздником вас!
Все, кто слышал, засмеялись. Но ведь это и был как будто праздник!
Когда пришли на площадь Революции, то оказалось, что она мала для митинга. Нас так много собралось, что даже и Сковородка была заполнена людьми. Тысяч 6-7, а то и больше. Даже сегодняшние «Проводы русской зимы» - с дефицитной торговлей и лотереей, не смогли сорвать манифестацию. Думаю, «дэпээровцы» были довольны.
Митинг открыл Леонид Орлов, предложив всем присутствующим прослушать магнитофонную запись речи Ельцина на вчерашнем выступлении перед демократами в Москве. Интересно, кто сумел привезти запись из столицы? Может, наши народные депутаты РСФСР? Речь Ельцина была жёсткой, очень эмоциональной и боевой. Он окончательно отмежевался от Горбачёва и призывал объединяться в новую партию против засилья  КПСС. Он говорил, что не стоит больше верить обещаниям и заверениям о том, что всё наладится. Их дают сейчас в изобилии, но безосновательно, верховная власть, КПСС и КГБ. Словом, речь Ельцина была мощной, и на площади ей так аплодировали, будто бы сам оратор присутствовал здесь. Неужели проснулась сонная Кострома?
Затем говорили наши демократы  – в основном, «дэпээровцы», причём, очень хорошо и эмоционально. Особенно мне понравились речи Михаила Орлова и учителя школы № 8 Владимира Боровкова, который с большим пафосом читал свои патриотические стихи.
Тем временем над головами митингующих пролетели один за другим три самолёта, причём довольно низко. Все их заметили. Каждый комментировал, как мог, например:
- Как они нас боятся! Даже патрульные самолёты выслали, не поленились!
Люба Сычёва мешала мне слушать ораторов. А под конец потащила меня к пожарной каланче, и я пропустила целый блок выступлений. Но тащила она меня со смыслом. Ведь Леонид Орлов сказал, что хотя у ДПР и нет помещения, но они планируют расширять свои ряды (в соответствии с призывом Ельцина к демократам объединяться в партию). А потому, все, кто хотел бы стать кандидатами в ДПР, могут записаться у столика рядом с каланчой и оставить свой домашний адрес. Каждый записавшийся потом будет приглашён на собрание. Решительно настроенная Люба толкнула меня в бок и непреклонным тоном сказала: «Пошли записываться!». Я помялась и помекала немного, сообщила ей, что меня съедят дома с потрохами, и двинулась за Любочкой к столику. Желающие там уже были. Мы с Любой без дальнейших размышлений вывели свои фамилии и адреса, купили по благотворительному билету «Народного фронта» и очень довольные отошли в сторону. Но после такого события было как-то уже не до митинга, не до выступающих. Хотелось обдумать этот свой безрассудный шаг. Что же дальше будет? Чем закончится для нас этот «Ельцинский призыв»? Вступим в ДПР и, забросив дом и семью, посвятим себя политике? Свяжем себя строгой партийной дисциплиной? Но зато обретём новых друзей! Надо взвесить, что мы теряем и что приобретаем.
Вот они стоят на трибуне, мои ровесники, с трёхцветными знамёнами, летящими по ветру. Они знают, что могут всё потерять, но идут и действуют. Конечно, им легче, чем диссидентам 60-70 годов. Тех не понимал никто, тех ждали тюрьмы и лагеря, ненависть и презрение. А нынешние демократы уже в открытую поднимают народ, пусть малую его часть. Но в этом – их счастье и их громадная ответственность. Сегодня и сейчас пишется новейшая история России.
До конца митинга мы болтались позади трибуны, и я всё любовалась на наших лидеров. Потом Люба потащила меня домой, а я оглянулась и увидела, как к ребятам на трибуну полез какой-то  мужик и начал отнимать у Боровкова знамя. Но разве Боровков отдаст! Недаром же он в своей речи и стихи читал, и про Сенатскую площадь вспомнил. Все мы, видно, люди одного склада мыслей, одни и те же героические образы витают в наших головах. Короче, Боровков хорошо оттолкнул того мужика и унёс знамя.
А мы с Любой пошли по солнечной улице в очень хорошем настроении. На прощание она сказала мне:
- А ты заметила, на таком многолюдном митинге не было ни одного пьяного! Во, какие люди! Здорово, правда?

12 МАРТА 1991 г.

Шла я тихо и мирно по ледяному тротуару с работы домой, несла сумочку с едой, и вдруг... С левой стороны от меня возник лидер костромских демократов Леонид Орлов, который меня обгонял. Он поздоровался самым любезнейшим образом и одарил  меня своей сияющей улыбкой.
- Это не вы нам переслали листы с подписями за Ельцина? – спросил он.
Надо же, как хорошо он о нас с Любой думает, а мы…
- Нет, - с сожалением отвечала я. – У нас ничего не получается. Мы взяли два листа, думали, что на работе подписи соберём. А все боятся.
- Почему же боятся? – удивился Орлов.
- Да потому, что адрес нужно писать. А вдруг придут домой да и заберут…
- И когда наш русский народ перестанет бояться защитить своего же, российского лидера?
Я подумала, что ведь не все, как мы с Любой, уже начали «по капле выдавливать из себя раба». Поэтому нечего удивляться.
А потом Леонид Орлов с величайшим оживлением начал рассказывать мне про Ландсбергиса и референдум, про новый, горбачёвский проект союзного договора, опубликованный в «Советской России» и ещё про что-то политическое, очень для него важное. А я внимала его речам и удивлялась, как же хорошо разбирается он в политике. И вообще ничего не боится! Даже демократический значок у него на лацкане пальто висит, а у меня валяется в косметичке.
А тем временем мы подходили к Шуркиному детскому садику, и мне пришлось, прервав Орлова на полуслове, виновато сказать:
- А мне сюда, в садик…
И он попрощался, опять одарив меня своей необыкновенной улыбкой.
Я позвала со двора Шурика и почувствовала вдруг удовольствие оттого, что у меня тоже есть семья и ребёнок, и всё, как у людей. А не только одна политика на уме. Мой сыночек не позабыт и не позаброшен. Я часто хожу с ним гулять в парк, катаю его на каруселях. В санатории «Костромской» мы целыми днями катались на ледяных горках или на санках. А летом мы всем семейством любим кататься на велосипедах. Отец на раму своего велосипеда приделал для Шурика маленькое мягкое седло, и мы ездим на загородные прогулки. Доезжали, например, до санатория «Колос», там устраивали  привал, купались, загорали. Ребёнку очень нравилось.
Шурик растёт у нас самостоятельным и ничего не боится. Когда ему было два с половиной года, к ним в ясли нагрянула комиссия – посмотреть, как развиваются дети. Малыши спели хором несколько песен, а потом один из членов комиссии спросил:
- А ну-ка, ребята, кто из вас самый храбрый? Кто не побоится  спеть песенку один?
Дети засмущались, начали прятаться друг за друга. И тут мой Шурик выходит на середину зала и без смущения запевает песню «Я – водяной». Воспитатели рассказывали, что было очень смешно, когда он тонюсеньким голоском выводил: «Эх, жизнь моя – жестянка! Да ну её в болото!». Комиссия валялась со смеху. Шурика очень похвалили, и он, гордый, ушёл на место.
А нынешней зимой в санатории мой четырёхлетний ребёночек практиковал такое развлечение. Перед ужином в большой красивой столовой Шурик очень любил покачаться на аттракционе «Лошадка» (в фойе). У него обычно не хватало терпения дождаться, пока я неторопливо соберусь и выйду из корпуса на улицу. Он брал у меня денежку на аттракцион, одевался и убегал далеко вперёд, первым появлялся перед билетёршей и сам покупал билет на лошадку. Когда я подходила, улыбающийся Шурик уже сидел на качалке и развлекался в своё удовольствие. Смотрительница аттракционов его уже знала: он из всей малышни был наиболее самостоятельным. И ещё он никогда не капризничал в общественных местах. Так что я довольна своим ребёночком.

15 МАРТА 1991 г.
Мы с Любой получили по почте приглашение явиться на собрание ДПР. Оно должно состояться в субботу в здании  курсовой базы повышения квалификации работников культуры (где я прочитала немалое количество лекций для сельских библиотекарей). Люба не пойдёт: она удачно заболела. А я всю ночь не спала – думала, вступать или не вступать в новую партию. И  аргументы выстроились так:

ЕСЛИ ВСТУПАТЬ(какие неприятности я буду иметь):
1. Кончится моя спокойная жизнь. И встану я под неувядаемый лозунг: «Если партия скажет: надо...»  Только на сей раз не КПСС, а ДПР. Однако, свободы выбора уже не будет.
2. Если демократы проиграют, я могу потерять работу, свободу и доброе имя. Жутковато.
3. А смогу ли я стать хорошим «дэпээровцем»? Ведь работаю с утра до вечера,  да ещё семья, огород…
4. Мама и муж меня не поймут. А с кем тогда оставлять ребёнка?

ЕСЛИ НЕ ВСТУПАТЬ:

1. Всю жизнь потом буду укорять себя, что в трудный для демократии момент не         
примкнула к ДПР.
2. Никогда больше я не пообщаюсь с такими прекрасными людьми, как ребята-
демократы (и с Леонидом Орловым в том числе). А они так похожи на друзей
из моих туристических походов.               
3. Скучно и неинтересно мне будет жить. И вспомнить под старость лет не о чем
будет.               
4. Не удастся мне записать в этом дневнике больше ничего «для истории».

Аргументы из первого списка более основательны и призывают меня оставить всякие мысли о политической партии. А во втором списке одни лишь романтические  бредни – не от реальной жизни, что в моём возрасте как-то уже и странно. И что же мне выбрать тогда? Подумаю ещё одну ночь – последнюю. Время пока есть (как у студента накануне экзамена).


16 МАРТА 1991 г.
ВТОРАЯ ВОЛНА - «ЕЛЬЦИНСКИЙ ПРИЗЫВ"

Эх, и дорого же мне далось то, что я всё-таки выбрала вариант «вступать»! Целый день меня било и ломало, будто в судорогах. Эти злосчастные четыре пункта из первого списка тюкали, словно молотом по голове. По моим-то расчетам после вступления в ДПР я должна была ощущать радость и праздник. А в голове обреталась одна-единственная чёрная мысль: «Зачем я это сделала, зачем?». И только к вечеру я стала понемножку приходить в себя. Кажется, «ломка» кончалась, и радость всё-таки возникала откуда-то из подсознания, из души, если таковая есть. А значит, можно было уже анализировать ситуацию спокойно.
Накануне собрания я купила себе «демократическую» курточку – под варёнку, чтобы не идти к «дэпээровцам»  в своей «купеческой» шубе. В новой курточке я чувствовала себя прекрасно и вполне революционно. Когда ехала на курсовую базу, то немножко надеялась, что Люба выздоровеет и явится на собрание. Но надежды мои не оправдались.
В фойе курсовой базы стояли братья Орловы с компанией. Я поздоровалась и спросила, куда идти. Леонид Орлов одарил меня своей уже привычной улыбкой и указал налево, где располагался небольшой актовый зал, о котором я раньше и не подозревала. Там  сидели «новоиспечённые» кандидаты – те, кто пожелал сегодня вступить в ДПР, можно сказать – «вторая волна» или «Ельцинский призыв».
В своей речи Леонид Орлов ознакомил нас с некоторыми вопросами о задачах партии и её структуре. Он сказал, что в ДПР существует принцип свободы совести. То есть члены ДПР могут не выполнять решения партии, если им совесть не позволяет. Главное – не вредить своим. Это несколько размывает партию, зато и привлекает многих. В КПСС ведь партийное решение – закон, и подчинение ему обязательно (так называемый «демократический централизм»). Мне лично такая установка ДПР понравилась.
Затем Леонид Орлов сказал, что пришедшие сюда и решившие вступать в партию, должны подать заявление в письменной форме. Никакого кандидатского стажа не будет, потому что люди захотели вступить в ДПР в тяжёлое время, в период острейшей политической борьбы, а потому само это решение говорит о многом. Ведь никаких привилегий ДПР не даёт, а может только усложнить жизнь и в семье, и на работе, и в  плане ограничения личного свободного времени. Так что есть ещё возможность подумать. Можно походить на собрания вольным слушателем, ведь собрания эти – всегда открытые.
Тут я подумала: может, мне и дальше побыть вольным слушателем? Никакой ответственности…
Между тем, братья Орловы просвещали нас насчёт партийных взносов, а также сказали о том, что, возможно, организацию придётся разделить по районам, так как она растёт. Это мне не понравилось.
Потом Леонид Юрьевич сообщил, что у нас начинается второй виток борьбы против Буйской АЭС, которую всё ещё продолжают строить. Он попросил выступить парня-чернобыльца. Слушать его было больно и жутко. Он рассказывал, как первым эшелоном их отправили из Костромы в зону, как плохо был поставлен дозиметрический контроль, и они получили дозу радиации намного больше нормы. Говорил, как теперь они болеют и умирают, и никому до них нет дела. Женщина, сидящая рядом со мной, даже прослезилась. А Леонид Орлов тут же предложил ребятам-чернобыльцам создать свою организацию и изъявил готовность помочь им в этом.
Когда собрание закончилось, все желающие ринулись к столу писать заявления в ДПР. А я не сразу отправилась туда. Сначала надела курточку, будто собираясь уходить, постояла в задумчивости у дверей, потом потихоньку побрела к столу – посмотреть, что там делается.  Леонид Орлов тем временем собрал в кучку всех чернобыльцев и начал «создавать им организацию», что называется – делился опытом. Я взяла листочек и чьё-то заявление для образца, подумала: ну, попробую написать, ведь и порвать можно... И вывела слова, от которых уже нельзя будет потом беспечно отмахнуться: «Прошу принять меня в Костромскую организацию ДПР». Стоит ли отдавать заявление секретарю за столом? Смотрю, девушка-секретарь прямо по свеженьким заявлениям заполняет временные партбилеты ДПР. Ну что же, пускай и мне выписывает.
И вот у меня в руках простая карточка, сделанная, правда, в типографии, с зелёными буквочками ДПР и моими данными, написанными от руки. Не хватает только личной подписи и фотографии, которую надо приклеивать самим.
- Поздравляю вас, - говорит девушка-секретарь.
- Спасибо, - отвечаю я и иду к выходу с карточкой в руках.
По серой холодной улице я двигаюсь к центру. Леонид Орлов пригласил всех желающих на коммунистический митинг – в качестве оппозиции, под российскими знамёнами. Я не смотрю по сторонам, а углубляюсь в свои мысли и жду, когда же придёт ко мне радость от вступления в ДПР. Но радости нет, а есть одна лишь чёрная тревога и неприкаянность. А ведь если бы я вступала в КПСС  в прежние, благополучно-застойные годы, то уж, конечно, радовалась бы и ликовала (типа – «Коммунисты, вперёд!»).
Прогулявшись по базару в ожидании митинга, увидела вдруг, что у памятника Ивану Сусанину развеваются два наших знамени и вовсю работает информационный центр. Значит, можно направиться туда.
И вот я ввинчиваюсь в толпу оживлённых «дэпээровцев», в самый центр, и чувствую вдруг, что вот оно, главное: я теперь среди них не чужая. Я имею право здесь стоять, сколько захочу. У меня в кармане партбилет! Здорово! И могу не торопиться уйти, как раньше, и могу вступить в дискуссии. А кругом свои, ну честное слово, свои ребята! Это и есть главное! И потому стоило вступать в ДПР.
На площади заиграл военный оркестр, и коммунистический митинг начался. Наши ребята  повытащили откуда-то целый ворох плакатов самого интересного содержания и вознамерились идти на площадь. Молодой парень вынес знамя вперёд и быстро двинулся по скверу. Другие, немножко отстав, - за ним. Тут появился Михаил Орлов и закричал знаменосцу: «Аркаша! Аркаша! От своих не отрывайся!»  Но Аркаша  ничего не слышал. А Михаил Орлов всё сетовал, что парень молодой, неопытный, не отняли бы у него знамя. И мы быстро двинулись за ним. У перехода догнали. Я шла рядом со знаменем и вспоминала, как смотрела на демократов раньше, со стороны. Смотрела, смотрела, провожала глазами... А теперь вот под их знамёнами иду. Ура!
Народу на площади было мало, не то, что на митинге «Народного фронта». Мы со своими знамёнами и плакатами клином врезались в левый фланг толпы и сразу эту толпу украсили. Смешно получилось: коммунисты произносили с трибуны давно известные патриотические  речи, толпа митингующих помалкивала, не имея при этом в руках ни единого транспаранта, а наши «дэпээровцы» в задних рядах  вели свою пропаганду – знамёнами, плакатами да ещё листовками, которые раздавали всем желающим. По-моему, наша агитация шла успешнее.
Я постояла и походила в толпе полчаса, не вслушиваясь в речи ораторов. А потом сильно замёрзла, так как погода была скверная, шёл снег с дождём, а моя «демократическая» курточка  всё же не отличалась особой теплотой. И я пошла к остановке. Тут меня кто-то подхватил под руку. Это был муж Саня. Он всё-таки потихоньку ходит на митинги, хоть и без меня (речь Ельцина тоже слушал, несмотря на свой «нейтралитет»). Короче, Саня меня ухватил и потащил смотреть кино в какой-то  незнакомый видеозал. И тут опять навалилась на меня чёрная тоска, потому что начали крутить дурную, мерзкую порнуху. В зале сидели одни мужики, на экране смаковались все тонкости так называемой «любви», а я сидела злая-презлая, почти ничего не смотрела, а потихонечку ругала Саню за столь противный «культпоход» и горько укоряла себя за своё недавнее политическое безрассудство: «Ну почему же не жилось мне тихо-скромно? Зачем я вступила в ДПР? Зачем?».  В общем, грызла меня тоска смертная. Да ещё пакостный фильм раздражал всё больше и больше. Уж, конечно, братья Орловы на такие примитивные видики не ходят. В другой раз пускай Саня один развлекается, если ему охота.
А к вечеру пришло долгожданное успокоение. Тут, видимо, получилось точно так же, как в моём велосипедном походе по Карельскому перешейку. В маршрут нашего  туристического велопробега входила переправа по старому деревянному мосту через бурную речку с множеством камней. Неожиданно оказалось, что мост сломан, а переезжать на другой берег всё равно нужно -  там продолжение дороги. Мужчины помогли девушкам переправить рюкзаки и велосипеды (им приходилось идти по одной тоненькой жёрдочке бывшего моста, а велосипед вести по другой). Но даже без пожитков идти над быстрой рекой нам, девчонкам, было страшно: а вдруг потеряешь равновесие и полетишь вниз – в бурный поток? Пожалуй, костей не соберёшь. Девушки долго переминались с ноги на ногу около опасной жёрдочки, но, наконец, одна за другой, перешли этот «чёртов мост». И осталась на крутом бережку я одна-одинёшенька. -  «Лена, давай, не бойся!» – кричали мне велосипедисты с противоположного берега. А я всё смотрела на бурлящий поток внизу и не решалась ступить на мостик, и мучилась мыслью, что оказалась самой боязливой из всех туристов. Но не стоять же мне здесь целую вечность – смешно! И тогда я сказала себе: «На-пле-вать! Пускай я брякнусь в эту пропасть, но зато трусом считать себя не буду». И перешла! Легко, не глядя вниз на поток и камни. А потом я так радовалась! Вот и сегодня по поводу вступления в ДПР, вернее – по поводу тех страхов, которые  себе напридумывала, я тоже сказала: «На-пле-вать! Зато свобода и борьба! Один раз живём, в конце-то концов». Вот тогда-то и пришла, наконец, радость от совершённого поступка.

23 МАРТА 1991 г.

Наши «дэпээровцы» 28 марта поедут в Москву на митинг в защиту Ельцина -  дружной политической компанией. Всю ночь в поезде, наверное, будут толковать о политике. Везёт же людям! А я – не вольная птичка, должна дома сидеть. Ребята  собрались везти с собой свои знамёна и плакаты, а также дощечку с опознавательными знаками: «Костромская организация ДПР». Со всей этой атрибутикой они пойдут на площадь.
Значит, в следующую субботу собрание ДПР обещает быть очень интересным. Ребята будут рассказывать о своей поездке в Москву, делиться впечатлениями. Потом пройдут выборы на апрельский съезд ДПР (поедет тот, за кого проголосуют). Затем намечается совещание инициативных групп по сбору подписей за референдум по Конституции РСФСР. Вот сколько важных и интересных вопросов! Послушаем!
А ещё Леонид Орлов связался с союзом «Чернобыль», который всего два дня назад в Москве оформился как организация. И теперь Орлов даст московские координаты нашим местным чернобыльцам. Помог парням, что ни говори. Молодец. Сегодня он ждёт их к 11 часам для решения организационных вопросов.
И ещё радостная весть: наш депутат Литвинов наконец-то чётко перешёл на демократические позиции, будет стоять за Ельцина, и поэтому с ним надо более активно  сотрудничать.

27 МАРТА 1991 г.

Любочка Сычёва явилась ко мне вся в слезах. Она видела, как по мосту, в сторону Москвы, ползли БТРы с десантниками. Что же будет завтра на Манежной? Верховным Советом СССР и президентским указом запрещаются все митинги, пикеты и манифестации. При этом Моссовет и Верховный Совет РСФСР митинг 28-го разрешили. А движение «Демократическая Россия» призывает всех москвичей на Манежную площадь. Но танки и бронетранспортёры уже стянуты к Москве; десантники, гэбисты, омоновцы и милиция готовы к бою и будут стрелять, не задумываясь, если получат приказ. А ведь горячие головы из «Демократической  России» могут и под танки пойти со своими знамёнами. И что же будет тогда? Или у президента Горбачёва всё-таки хватит здравого смысла, чтобы не развязывать войну против собственного народа во имя свержения Ельцина? Сегодня ответов нет. Завтрашний день покажет.
А наши ребята-демократы поедут в самое пекло. Им надо ещё отвезти тысячи  подписей костромичей в защиту Ельцина. Пусть судьба хранит их  в этом рискованном предприятии!
Люба Сычёва послала 25 рублей в фонд бастующих шахтёров. Я на такие подвиги не способна. Вот в Москву поехала бы...

5 АПРЕЛЯ 1991 г.

Я тоже послала шахтёрам скромную денежку – 5 рублей, да ещё вместе с Любой – телеграмму в Верховный Совет РСФСР на тему: «Даёшь Президента России!». 
На собрание 30 марта мы пришли наконец-то вдвоём с Любой Сычёвой. Она всё-таки собралась вступать в ДПР. Оглядев присутствующих и Леонида Орлова за председательским столом, она с пафосом изрекла: «Белая гвардия!».  Раньше я восприняла бы это, как оскорбление, а теперь всё перевернулось, и это звучит красиво.
Леонид Орлов начал собрание с рассказа о событиях в Москве. Причём, я заметила, что характеристики происходящего у него были какие-то не совсем серьёзные, «детские», как определила их Люба. А именно, Леонид Орлов восторженно говорил, что там было «интересно»,  «здорово», «дух захватывало» – и прочие слова не из сурово-политического, а из романтико-приключенческого лексикона. Неужели его привлекает в борьбе то же, что и меня: щемящий азарт опасности и риска, необузданный ветер свободы, возможность говорить и делать то, что раньше считалось крамолой, да и сейчас грозит обернуться застенками КГБ?
Но лично мне пока не хватает «духовной близости со своими единомышленниками», о которой говорила Валерия Новодворская в одном из своих интервью. Или, как там Гоголь изрекал: «Нет уз святее товарищества». Этого я, увы, не чувствую на собраниях  «дэпээровцев». Говорильни многовато, а вот товарищества что-то не очень заметно.
В общем, лидер «белой гвардии» продолжал свой рассказ. А я сидела и записывала всё в блокнотик: собиралась сделать статейку в газету «Костромские ведомости» (всё неймётся мне с моими журналистскими замашками). И хотя материал мой не прошёл, (профессиональные журналисты опередили), я приведу из него кое-какие записи.
Итак, утром в Москве ребята-костромичи отправились к гостинице «Россия», где проживали депутаты РСФСР: надо было встретиться с депутатом от Костромы Литвиновым и передать ему около 4-х тысяч подписей, собранных в нашем городе в защиту Б.Н. Ельцина. Но не так-то просто оказалось добраться до гостиницы. Вся центральная часть Москвы, Кремль, Красная и Манежная площади были перекрыты военными машинами, стоящими порой в несколько рядов, плотно – кабина к кабине. Всё было оцеплено милицией, омоновцами, военными. Как будто вдруг оборвались мирные дни столицы, и над людьми нависла давящая, грозная опасность быть раздавленными и смятыми слепой военной силой. Но за что и почему? За реализацию права свободных граждан открыто выражать своё мнение и взгляды?
Милиция не подпускала пикетчиков к гостинице. К счастью, депутат Литвинов сам отыскал костромичей и принял у них листы с собранными подписями.
А найти делегацию от костромского отделения ДПР было легко, потому что она развернула шёлковое бело-сине-красное знамя, высоко подняла свои острые по содержанию лозунги и плакаты, держалась сплочённой, компактной группой и, видимо, смотрелась со стороны весьма эффектно и ярко. Недаром же операторы популярной телепрограммы «120 минут» сняли на плёнку именно нашу делегацию, а значит, жители Костромы утром 29 марта могли воочию увидеть знакомые лица демократов-костромичей, проводящих свою очередную акцию в самом центре столицы.
Вскоре милиция начала активно оттеснять собравшихся людей с Красной площади. При этом она вела себя отнюдь не всегда корректно. Какой-то женщине милиционер оторвал рукав пальто. Парня из Тулы с трёхцветным российским флагом силой затолкали в автобус. Попытались отнять знамя и у лидера костромской организации ДПР Леонида Орлова: порвали полотнище, сломали древко, так что ему пришлось в буквальном смысле «побороться» с власть предержащими. От ареста Орлова спас только депутатский мандат костромского городского совета народных депутатов. Да ещё несколько женщин-москвичек кольцом окружили Леонида Юрьевича, прикрывая его от милиции и скандируя: «Не трогать народного депутата!».
А вечером ребята ходили ещё на большой митинг – на площадь Маяковского. Море народу, море лозунгов, и даже таких едких, как: «Мишку – на Север, Пуго-ло – на огород!».
Как жалко, что я не смогла поехать с ними в Москву!
Когда рассказ о московских событиях  закончился, мы с Любочкой отправились к маленьким столикам, где она и занялась написанием заявления о приёме в ДПР. А я около столика просто стояла. И тут к нам подошёл Леонид Орлов. Улыбнулся своей особенной улыбкой и спросил:
- Ну что, пополняем ряды?
Я машинально ответила «да» и сразу, будто в омут головой, начала разговор о том, что волнует меня больше всего – о своей будущей статье.
- Леонид Юрьевич, - сказала я не очень решительно, - мне хотелось бы написать материал о вашей поездке в Москву для «Костромских ведомостей».
- Материал? – словно бы растерялся он. – Но мне недавно звонил Блинов и взял информацию по телефону. Сейчас он пишет об этом статью…
- А... Ну, тогда ладно... – разочарованно протянула я.
Не сбывались мои розовые грёзы о журналистской деятельности на благо ДПР. Всё меня какие-то Блиновы опережали. И, выходит, недостижимой была сочинённая мною картинка о том, как я и дружная компания  делаем вместе свою ДПР-овскую газету. Эх...!
Да ещё при разговоре с Леонидом Юрьевичем я вдруг обнаружила, что из-за воротника моей новой курточки смешно вылезает тёплый шарф. Я начала запихивать этот противный шарф на нужное место. Со стороны это выглядело, наверное, очень нелепо. Ну что ещё за неудача такая! Почему же, стоит только Леониду Орлову начать со мной разговор, тут же случаются какие-то мелкие казусы (типа шарфа) и прочая дребедень? А вот теперь ещё по закону подлости и с материалом ничего не получается! Не везёт мне с политической деятельностью в рядах ДПР!

7 АПРЕЛЯ 1991 г.
Недавно в газете «Мегаполис-экспресс» (1991, №12, 21 марта) я прочитала интервью с Валерией Новодворской – лидером «Демократического союза» и революционеркой по высшему классу (материал Андрея Николаева «Инсургент из Марьиной рощи»). Интервью читалось, как роман Войнич «Овод». И, что интересно, некоторые штрихи биографии у меня с Новодворской совпадали. Хотя масштаб личности и размах политической деятельности, конечно, были несопоставимы, но мне захотелось провести небольшое сравнение своей скромной биографии и жизни этой экстравагантной московской дамы-революционерки. Приведу некоторые цитаты из интервью. Автор статьи спрашивает Новодворскую:

 – Вы сильная женщина?
- Я – инсургент. А для повстанца пол не важен. Мы с товарищами – в одном партизанском отряде. У нас впереди – баррикады, а на войне, как на войне.
- И давно вы им стали?
- Я воспитывалась в семье среди взрослых. С семи лет практически не видела детей. Мне с ними было неинтересно. Я не разделяла ни их стремлений, ни развлечений, не находила точек соприкосновения. Хотя в игрушки я, как и многие, играла. Был такой грех. Когда стала старше, им на смену пришли деревянные шпаги и игры в мушкетёров. При этом обычно играла роль д, Артаньяна, но Миледи – никогда. Подруг у меня не было. Росла мальчиковой девочкой, и любимым моим нарядом были джинсы.
Кем хотят стать в таком возрасте обыкновенные дети? Врачами, лётчиками или учителями. Я же – пиратом. Потом, когда повзрослела, поняла, что хочу и могу быть шпионом, а точнее – разведчиком. Склонности к этому уже тогда были ярко выражены. В школе проявляла твёрдость характера, наотрез отказываясь от мытья полов и общественных поручений, не посещала субботники и политзанятия. Мне, круглой отличнице, всё позволялось. На танцы я не бегала и до сих пор не могу понять, как люди могут увлекаться такими глупостями. Зато усиленно занималась фехтованием, парашютным спортом и стрельбой”.

В моей биографии, если сравнивать с Новодворской,  что-то было очень похоже, а что-то –  абсолютно нет.
Бесспорно, я тоже была «мальчиковой девочкой». Я никогда не любила играть в куклы. В шестилетнем возрасте моими любимыми книжками были «Рассказы о Чапаеве» Кононова и «Восемь смелых будёновцев» Всеволожского. Как сейчас помню такие свои детские просьбы: «Мам, купи мне пистолетик!», «Тёть Шур, подари мне кортик морской, игрушечный!». Взрослые шли у меня на поводу. Друзей я всегда имела много, особенно – мальчишек. Коридорно-коммунальное братство учило нас быть верными в дружбе, всегда стоять за своих и помогать в трудную минуту. Вместе с друзьями-мальчишками я играла в футбол и хоккей, ходила на рыбалку, гоняла на велосипеде и запускала с крыш великолепных воздушных змеев. В восьмом классе мне вдруг взбрело в голову записаться в КЮМ –  костромской Клуб юных моряков. Я занималась там три года, с большим удовольствием постигала морскую науку, участвовала в парадах, шлюпочных походах, путешествиях по приволжским городам на тральщике № 622. Освоила учебные программы – «Юный рулевой» и «Юный штурман».
Не обошла меня стороной и игра в мушкетёров. В девятом классе я и две мои лучшие школьные подруги – Люда Пластинина и Марина Авдеева – объявили себя славными мушкетёрами – защитниками слабых и обиженных. Мне досталась роль Арамиса, что мне не очень понравилось (какой-то дамский угодник!), но девочки меня утешили, сообщив, что Арамис – душа всей компании. Мы даже давали клятву верности на высокой песчаной горе у Волги. И, надо сказать, эту клятву храним и поныне. Вскоре подруги записались в спортивную секцию фехтования и серьёзно занялись спортом. Я присоединилась к ним только на первом курсе института, когда перестала ходить в КЮМ. Занималась недолго, всего полгода (учёба мешала), но за это время  успела поучаствовать в областных соревнованиях по фехтованию, заняв место в середине турнирной таблицы.
В школе я училась хорошо, но давалось это мне с большим трудом – подводила плохая память, так что в старших классах я сидела за домашними уроками по 5-6 часов в день. Общественную работу любила, хотя организаторских способностей у меня не было. В комсомоле меня всё время выбирали ответственной за идеологический сектор класса, и я с удовольствием готовила и проводила политинформации.
 В 30-й школе я участвовала в занятиях Клуба интернациональной дружбы – вела переписку с двумя братьями из Болгарии, а также с мальчиком из Польши. Жалко, что не сохранились их письма и фотографии.
Нравились мне общешкольные партийно-комсомольские собрания, где выступали знаменитые люди, например, прославленная ткачиха Валентна Николаевна Плетнёва. В конце собрания мы обычно слушали запись Интернационала, а кто знал слова – подпевал. В моих юношеских дневниках описано несколько таких комсомольских собраний.
С большим удовольствием, всей комсомольской организацией 30-й школы, мы ездили в город Волгореченск  - строить Костромскую ГРЭС. Там передавали по цепочке кирпичи на стройку, потом варили обед на костре, пели песни под гитару, ходили играть в баскетбол с ребятами из волгореченской средней школы.
Ученики нашего класса любили стоять в почётном карауле со знамёнами у обелиска выпускникам 30 школы, погибшим в годы Великой Отечественной войны. А мемориальную стену рядом с обелиском  мы строили сами  - по кирпичику – и очень ею дорожили. Мне нравились все пионерские ритуалы: горны, барабаны, торжественные линейки. Однажды меня даже выбрали барабанщицей (я необоснованно хвасталась, что умею барабанить). Я стала ходить на репетиции, которые проводил у нас мальчик-цыган, очень строгий и принципиальный. Он сказал, что я барабаню плохо, я обиделась и больше не пришла на репетицию. Но во дворе за мной закрепилось прозвище Барабанка.
Всем нашим ребятам в пионерском возрасте доводилось собирать металлолом. Эта работа была организована в форме соревнования между пионерскими отрядами. И мы всем классом,  дружно, весело, отправлялись на поиски ржавого металла. Один раз нашли где-то остов старой машины, и всем отрядом, с восторгом и триумфом, потащили его в школу. Заняли первое место, за что и получили право поехать в Ярославль на экскурсию.
Все эти славные патриотические дела придумывала и осуществляла наш неутомимый директор-энтузиаст Галина Ивановна Неопиханова. На всю жизнь   запомнилось!
Так что, в отличие от Новодворской, мне очень нравилось участвовать в коллективной работе. Однажды я очень сильно растянула связки на ноге, две недели сидела на больничке, а когда пошла в школу, то сильно хромала. А тут вдруг случился Ленинский субботник – 22 апреля. Классная руководительница Нонна Васильевна разрешила мне на субботник не ходить – по болезни. Но куда там! Я поехала вместе со всеми на комбинат им. Ленина и участвовала в укладке кирпичей для строительства подсобного помещения. Хоть нога и болела, но я была счастлива!
А позднее, кода я уже работала в библиотеке, очень любила ездить в колхоз. Всё лето нас посылали в разные хозяйства – и на сенокос, и на прополку овощей, и на картошку, и даже на сбор ягод в Малышково. Собирать ягоды нам особенно нравилось,  потому что их можно было есть.
Бывали и смешные случаи. Однажды, в Кологривском районе, горожане ворошили сено. Вдруг на поле примчался на «газике» очень озабоченный председатель колхоза и закричал:
- Товарищи! Работайте, пожалуйста, поактивнее! Сейчас сюда приедет секретарь обкома партии с проверкой!
Мы ретиво начали махать граблями. Подъехала чёрная «Волга», из неё выбрался какой-то важный партийный чин, и наш председатель затараторил, показывая рукой в нашу сторону:
- На этом поле идёт работа по заготовке сена. Народу трудится много, сами видите.
Партийный чин одобрительно покивал и снова забрался в свою машину. Председатель что-то коротко сказал бригадиру и прыгнул в свой «газик». Через пару минут к полю подкатил расхлябанный автобус, и бригадир скомандовал нам:
- Садитесь скорее! Грабли не забудьте. Сейчас на другое поле поедем.
Автобус понёсся по какому-то бездорожью, подпрыгивая на ухабах. Только мы успели выйти и начать работу, как увидели всё ту же чёрную «Волгу» и председательский «газик», подъезжающие к нам.  Из машин вышли знакомые нам персонажи, и председатель важно сообщил обкомовскому работнику:
- Вот видите, и на этом поле у нас тоже ворошат сено. Работа кипит. Всё будет сделано в срок!
Секретарь обкома остался очень доволен масштабами сельхозработ. А мы умирали со смеху, обсуждая вопиющее очковтирательство и показуху типа «потёмкинских деревень».
Запомнился мне и ещё один колхозный эпизод совсем другого свойства. Я отдыхала в Ленинградской области на турбазе «Нахимовская». Мы готовились к двенадцатидневному велосипедному походу, совершали учебные поездки по ближним дорогам. Однажды после завтрака нашу группу велосипедистов инструктор построил «на линейку», и перед нами появился начальник турбазы. Он сказал нам такую пламенную речь:
- Товарищи туристы! Я обращаюсь к вам за помощью. Обслуживающий персонал турбазы получил разнарядку отправить сегодня в колхоз десять человек. А у нас сломался автобус, и выехать мы не можем. У вас велосипеды, вы могли бы быстро добраться до поля и поработать там до обеда. Я вас очень прошу помочь! Есть добровольцы?
И мы все, как один, шагнули из строя. Мигом сели на велосипеды и покатили на поле. Работали на прополке овощей с превеликим энтузиазмом (это вместо оплаченного отдыха на турбазе!). А вечером ходили по асфальтовым дорожкам рядом с домиками и распевали революционные песни типа «Комсомольцы-добровольцы».
Вот такое было занятное время, хоть и застой.
Но вернёмся к интервью с Валерией  Новодворской. Она рассказывает:

- Разведчицей я так и не стала, а стала инсургентом.
- Как это произошло?
- Просто поняла, что моя собственная страна не свободна. В институте иностранных языков, куда я поступила, начала сразу создавать подпольную студенческую организацию, поставив перед собой цель – свержение государственного строя. Тогда мне казалось так: надо бороться не с властью, а со всем строем. Думала, что это легко и просто. В один из дней подготовила листовки с призывами к свержению строя и вооружённому сопротивлению и разбросала их во время оперы “Октябрь” в Кремлёвском Дворце съездов. За это и схлопотала первый арест по 70-й статье.
-Родители были потрясены?
- Во всяком случае, сильно переживали. Представьте, отец – учёный, работающий в области радиоэлектроники, мать – врач, и они неожиданно узнают, что их дочь замахнулась на госсистему. Они и сейчас мне сочувствуют и переживают. Особенно, когда узнают о моих новых арестах после очередных митингов или каких-нибудь пикетов.

Конечно, мне не очень понятно, как формировались у Новодворской в советское время такие «крамольные» взгляды. Столица есть столица. И там, наверное, много было инакомыслящих, не берущих на веру призывы и лозунги коммунистической партии. У нас же, в провинции, в студенческой среде, никто из моих знакомых даже и не думал (и не сомневался) в справедливости существующего строя и линии КПСС. Смеялись только, когда на лекциях по научному коммунизму преподаватель, не скрывая некоторой издёвки, начинал перечислять все должности, почётные звания и регалии генсека Леонида Ильича  Брежнева, чего требовал и от нас на экзамене. Когда же он толковал о грядущем коммунизме, ясно было, что в построение подобного общества он не верит и относится к сей перспективе довольно цинично. Иногда в наши головы закрадывалась крамольная мысль о том, что ленинская идея «диктатуры пролетариата» в настоящее время  обернулась диктатурой партии. А почему, спрашивается? Имеет ли право партия решать за весь народ? Но эти тайные мысли никем и никогда не развивались и не обсуждались. Хотя иногда мы довольно нагло спрашивали у преподавателя, почему же в обществе развитого социализма не хватает на всех мяса, колбасы, тушёнки, сгущёнки (а в то время уже вводилась система продовольственных пайков к праздникам)? И почему  мы ездим за продуктами в Москву, так что даже загадка у костромичей появилась: «Длинное, зелёное и пахнет колбасой» – это поезд Москва-Кострома. Лектор с усмешкой отвечал, что всё это – временные трудности, и что мы, коммунисты и комсомольцы, не должны ставить во главу угла мещанские материальные потребности.
Вспоминаю, как весело и интересно конспектировала я работы Ленина. Мы, студенты, довольно быстро раскусили, что преподаватели наши конспекты не читают – им скучно. А ленинские работы длинны, и до сути не сразу доберёшься. Неужели читать всё подряд да ещё выискивать основные мысли? Я открывала работу Ленина, выписывала наобум пару предложений с первой страницы, пару - со второй и так далее. На полях, красной пастой, выводила несколько кратких цитат из учебника (основные мысли), и за полчаса конспект  статьи или даже очень большой работы был готов. Пятёрка обеспечена.
В студенческие годы читали мы и кое-какую «запрещённую» художественную литературу. Наш преподаватель отечественной литературы советского периода Борис Михайлович Козлов давал студентам-филологам свои личные экземпляры журналов «Новый мир» издания середины 60-х годов, где были напечатаны повесть Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича» и роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». В библиотеках эти произведения достать было невозможно: их попросту не издавали. Журналы выдавались каждому студенту  на один, максимум -  два дня, и я помню, как читала «Мастера и Маргариту» ночью, с замиранием сердца, с восторгом и щемящим чувством опасности подобного запретного чтения.
Вернёмся опять к интервью с Новодворской.

- У вас много друзей?
- Практически все товарищи из  Демократического союза – мои настоящие друзья. По крайней мере, большая их часть.
- А за пределами ДС?
- За пределами нашей партии – да, но не за пределами движения сопротивления. Не быть сегодня вместе с нами на линии огня в борьбе против нынешней власти – значит изменять и человеческому, и гражданскому долгу. Прежде всего, это касается мужчин.
- Что вы имеете в виду?
- То, что мужчина – это, прежде всего, воин.
- И любимый вами человек – настоящий воин?
- До 16 лет в моё время любовью не принято было заниматься.  К сожалению, мне не посчастливилось, как тургеневской Елене, встретить в юности восставшего болгарина. А позднее пришлось выбирать: или такого рода отношения, ослабляющие и унижающие человека, или революционная деятельность, которой я и отдалась целиком. Такая духовная близость со своими единомышленниками, увы, недоступна живущим мирной жизнью. Поэтому у большинства людей и не сходят с уст разговоры о сексе, как будто мы живём в государстве импотентов, не знающих, чем сегодня заняться помимо своих проблем.

Мои взгляды на дружбу практически один к одному совпадают с позициями Новодворской. Друзья – это те, с кем не побоишься пойти в разведку. А вот в любви мне повезло, пожалуй, больше, чем ей. Я  тоже искала бесстрашного «героя», а отнюдь не слащавого принца на белом коне. И в 16 лет меня осенила первая любовь к старшине отделения и командиру шлюпки в Клубе юных моряков - Н.К. Он, конечно, был потрясающим героем, но юношеская любовь обычно не длится долго. Замуж я вышла в 29 лет, и это было тоже необыкновенно романтическое приключение, о котором надо будет как-нибудь  написать мемуары. К сожалению, муж мой Саня Шестаков не увлёкся политикой, но зато не стал мешать мне включиться в борьбу на демократическом фронте.

Ещё один вопрос Валерии Новодворской звучал так:

- Но, кроме работы в Демократическом союзе, что-то ещё вы делаете, как говорят, для дома и… себя. Может быть, шьёте, вяжете?
- Не хватало, чтобы я ещё вышивала! Могу себе представить: во время несанкционированного митинга меня заталкивают в спецназовский автобус, а я достаю вышивку и начинаю в ней ковыряться. А если серьёзно, то, разумеется, я очень люблю красивые наряды и хорошую косметику. Но всё это покупает, как правило, мама. Я и готовить, кроме яичницы, ничего не умею, хотя вопрос пропитания для революционеров отнюдь не маловажен.

Вот тут я от Новодворской недалеко ушла. Не люблю и не умею хорошо готовить, шить, вязать, равнодушна к косметике и украшениям типа бус, серёжек, цепочек. Красивые наряды, правда, обожаю, но на них почти всегда не хватает денег. И, конечно же, я -  по профессии мирный детский библиотекарь -  никогда не могла бы сказать слов, прозвучавших в заключительной части интервью с Валерией Новодворской:

- Мы не собаки, мы – волки, не сковывающие своё жизненное пространство размерами конуры. Нас ждут вооружённое сопротивление и восстание, виселицы, пытки и расстрелы.  И поэтому я готовлюсь к новой схватке…


30 АПРЕЛЯ 1991 г.

Апрель стал для нас с Любой  Сычёвой традиционным месяцем расклейки листовок. Только на сей раз мы были не «вольными демократами», а представителями вполне солидной партии – ДПР.
Вчерашнее партсобрание было бурным, вернее даже – сумбурным, но интересным, живым. Братья Орловы и компания приехали из Москвы, со  съезда ДПР, и делились впечатлениями. Но так как время пользования залом ограничивалось одним часом, все очень торопились, захлёбывались и не давали друг другу поговорить всласть. А суть заключалась в том, что в московской организации ДПР произошёл раскол. Фракция Каспарова – Мурашова вышла из партии. Ушли они достойно, тогда как Травкин позволял себе грубые выпады, не хотел давать слово Гарри Каспарову. Но тут к микрофону «выскочил» (по словам очевидцев) наш Леонид Орлов и сказал пламенную речь о том, почему следует выслушать аргументы Каспарова. И только тогда Гарри дали слово. Короче, наш Леонид и тут оказался в рядах борцов за правое дело. Понятно, что он готов был пойти за фракцией Мурашова – Каспарова, так как она более революционна, радикальна и интеллектуальна.
И на нашем партсобрании с пылом, с жаром, обо всём этом было рассказано. Ребята сообщили присутствующим  и о том, что в Костроме прошёл митинг союза «Чернобыль», где было мало народу, но наши «дэпээровцы» держались «дружно в ряд», и больше всего запомнилось им из этого митинга собственное «чувство локтя». Жалко всё-таки, что я туда не ходила.
Потом нас учтиво выставили за дверь курсовой базы, где мелкие предприниматели начали крутить видики с боевиками. А мы остановились на крылечке и, уже традиционно, продолжали дебаты там. Правда, к этому времени с неба уже капал дождик. Кирилл – глава «молодёжной фракции» – поднял над головой кучу листовок, сообщил, что их целая тысяча, и ими надо оклеить родной город. Листовки звали на профсоюзный митинг 1 Мая под знамёнами ДПР и «Народного фронта». Мы с Любой взяли 50 листовок, а потом ещё 25. Решили: опыт есть, и сегодня же вечером мы займёмся расклейкой.
А Леонид Орлов тем временем стал уточнять микрорайоны. Кто в Давыдовском клеит, кто в Панове, кто в центре. Как только прозвучал Привокзальный район – мы с Любочкой тут же записались в добровольцы, на что Орлов весьма одобрительно нам покивал. После этого мы открыли зонты и бодрым шагом отправились к автобусной остановке, чтобы срочно ехать к Любе домой и варить клейстер. А потом приниматься за «партийное задание»,  для нас далеко уже не новое.
На расклейку вышли в сумерки – с пачкой листовок и ведёрком клейстера. Если в прошлом году наши листовки были для нас увлекательной и опасной игрой, то нынче это стало серьёзным и важным делом. Дождь хлестал, как из ведра. Мы ни от кого не прятались и не скрывались. Подходили к многолюдным остановкам, спокойно мазали столбы и стенки клейстером и приляпывали напечатанный на ротапринте лист. Народ подходил, читал и на нас с Любой поглядывал с интересом. А нам хоть бы что! Ведь в карманах – «дэпээровские» партбилеты. И наша акция санкционирована. Так что вполне по-деловому и без особых шуток мы густо уклеили своими листовками улицу Никитскую, вокзал, Привокзальную и Советскую до универмага. Дальше решили не ходить, потому что, как сообщила Люба, район универмага и центр взяли на себя братья Орловы.
Велико же было наше удивление, когда утром в центре листовок не оказалось. Мы даже хотели звонить Леониду Орлову по этому поводу, но часам к 12 листовки появились. И приятно было иди, натыкаться на них, и думать: «Наши ребята клеили!».


1 МАЯ 1991 г.

Дул сильный ветер, и светило солнце. Плакат свой я не стала упрятывать в сумку, а несла, свёрнутым в трубочку. Флажок всё-таки засунула в карман, от греха подальше. Плакат был нарисован красными аршинными буквами и гласил: «Ельцина – в президенты! Россию – в цивилизованный мир!»
Люба Сычёва отыскала меня в толпе и стала занимать разговорами. По времени нужно было уже строить колонну и шагать, но Леонид Орлов всё выжидал, всё надеялся, что к нашей не столь уж большой группе партийцев подойдут, наконец, и “вольные костромичи”. Но они, вероятно, сидели по своим квартирам и огородам, потому что на первомайских улицах их не было. Да и праздник не чувствовался. Город был плохо украшен: редкие флажки то там, то сям, не создавали впечатления праздничного убранства. Мимо нас проследовала какая-то жалкая кучка с красными официальными транспарантами. Это, видимо, и было всё, что осталось теперь от традиционной первомайской демонстрации. Смотрелось убого и, честное слово, грустно. И снова мне (вот консервативное мышление) стало жалко прежнего Первомая с яркими разноцветными колоннами, с шарами и цветами, с кумачовыми знамёнами, с причудливо украшенными машинами, с песнями под баян. Весёлый, весенний был праздник – 1 Мая. Не вернуть! Процесс необратим. Но я всё равно буду по-праздничному радоваться нашей маленькой «крамольной» колонне, украшенной трёхцветными российскими знамёнами и плакатами острого содержания. Мы-то пройдём по городу не из-под палки, а для себя и для тех, кто стоит на тротуарах в качестве зрителей.
Колонна двинулась без лишних разговоров. Никому ничего пояснять не надо было: встали и пошли. Ведь не в первый раз. Солнце сверкало, ветер ворошил волосы, знамёна трепетали, и нам с Любой было вполне комфортно. Леонид Орлов шёл где-то слева и нёс знамя. Мегафон, на сей раз, висел у него на груди без дела. Он им воспользовался лишь однажды, когда проходили сквозь густой кордон милиции. Вот тут Леонид и рубанул в мегафон поздравление с 1-м Мая нашим доблестным стражам порядка. Это было смешно, так что я даже фыркнула. Милиционеры никаких эмоций не выразили.
Мы подходили к площади Советской. Привычной красной трибуны с портретами партийной верхушки на прежнем  месте не было. Сцену нынче возвели у пожарной каланчи. На ней стояли большие начальники вроде Коробова и Арбузова, туда же отправился и наш Леонид Орлов, как один из ораторов.
Речи гладко катились одна за другой и, казалось, никак не задевали присутствующих. Довольно жидкая толпа мерно гудела, ходила из стороны в сторону и нисколько не утруждала себя  слушанием речей. Народ бродил и читал плакаты друг друга. Демократические лозунги были, конечно, самыми острыми. На них смотрели с явным интересом. Наш с Любой плакат очень одобрил «дэпээровец» Осокин. Сказал, что своевременно и чётко написано. Мы поблагодарили за столь лестную оценку нашего творчества. А потом к нам стали подходить люди и вести дискуссии. Умная Люба в разговоры вступала очень охотно и излагала всем желающим своё мнение о текущей политике. Я скромно помалкивала: что уж я буду демонстрировать свою недостаточную компетентность. С политическими разговорами мы, честно говоря, полностью прозевали речи Орлова и Чернова, о чём я с запозданием жалела. Митинг закончился быстро, и наши почему-то не позвали народ к Московской заставе. То ли им вчера запретили власти проводить там митинг, то ли они просто поняли, что на площади стоит «народ, да не тот», то ли побоялись сильного, холодного ветра, бушующего на Волге.
Заиграл военный оркестр, и «друзья-демократы» живенько сбились в дружную кучу под пятью своими знамёнами. Пять знамён вместе, на ветру, смотрелись очень красиво, будто хотели улететь в небо, к свободе, вольно, как птицы. Ребята ждали команды от Леонида Орлова, что делать дальше. Михаил Орлов начал бурчать, что пора относить плакаты и атрибутику на Лавровскую – в штаб-квартиру ДПР или, попросту, в квартиру Леонида Юрьевича. Сам Леонид Орлов потихонечку приговаривал что-то вроде: «Пойдёмте, погуляем, кто хочет!» Но, видать, он немножко стеснялся этих своих несерьёзных желаний погулять тесным политическим кружком. И всё-таки большинство «дэпээровцев» (причём, под знамёнами) устремилось за своим лидером в сквер Сусанина, туда, где стоял наш столик с журналами и банкой с пожертвованиями в помощь бастующим шахтёрам. Мы потолпились у столика, не зная, куда приложить свои силы. Дальше «гулять» никто не шёл. Михаил Орлов продолжал всем капать на мозги, что пора относить знамёна на Лавровскую. И Любочка поволокла меня из сквера – домой. Но я упиралась. Мне не хотелось уходить, пока ещё не разошлось большинство «дэпээровцев». Я толковала Любе: «Подожди! А может быть, они ещё что-то придумают!». Но они не придумывали. И я убрала плакат и флажок в Любину сумку. Однако, ребята всё-таки предприняли кое-что, правда, нас это, как будто, не касалось. Я увидела вдруг, что лидеры демдвижения и прочие демократы начали стройно становиться в рядочек, со знамёнами и плакатами в руках. Собрались фотографироваться. А что ж? На память – очень даже хорошо и красиво получится. И вдруг Леонид Юрьевич закричал нам с Любочкой:
- Девушки! Девушки! Идите, вставайте сюда. А то у нас получается слишком уж строгая мужская компания.
Любаша задумалась, а я радостно закивала ребятам, не трогаясь с места. Однако, Леонид  всё звал и улыбался нам:
- Ну. идите, идите!
Уж почему ему так захотелось сфотографироваться с нами? Короче, я потащила Любу, чтобы постоять в одном ряду с лидерами ДПР под трёхцветными российскими знамёнами. Но просто так фотографироваться мне было не интересно. Я мигом вытащила свой плакатик из сумки и развернула его: красивый всё-таки. Леонид Орлов, одобрительно кивая, попытался его прочитать, хотя стоял в противоположной стороне от нас. Может, он не просто любопытствовал, а боялся получиться на фоне «не того» плаката. Но текст у нас был явно «тот», и все успокоились. Фотограф начал командовать. Мы замерли. Гуляющие зеваки уставились на интересную картинку -  фотографирующихся  на  память демократов. Кто-то из посторонних тоже «чикал» нас со стороны. Здорово было со всеми вместе под этими знамёнами стоять! Но всё это длилось очень недолго. Два щелчка фотоаппарата, и «скульптурная группа» нарушилась. Знамёна и плакаты поплыли в сторону улицы Лавровской. Демократическая массовка рассыпалась, народ разлетелся в разные стороны. Мы с Любой деловым шагом пошли по Советской. Ещё более деловым шагом нас обогнали Михаил Орлов, Осипов и Полиров. Я сказала Любе иронически:
- Смотри-ка, ну и сачки! Не понесли тяжёлую атрибутику на Лавровскую к Леониду Орлову. «Многодетный отец» больше всех кричал, а сам домой - быстрее всех.
Мы с Любой посмеялись, продолжая двигаться  по Советской в очень хорошем настроении. Было странно, что не проходила здесь сегодня праздничная демонстрация, а значит, не осталось после неё на улице лопнувших шариков, потерянных цветов и веток. Улица Советская  сияла чистотой и радовалась, наверное, этой своей ухоженности в день 1 Мая. Народ забыл о празднике, а мы с Любой веселились от всей души.

11 МАЯ 1991 г.

Я тут как-то на днях посетила квартиру Леонида  Орлова по политическим, разумеется, делам. Написала статью для Информационного центра на тему: «Костромская АЭС». Красивенько оформила – печатными буковками, с большим синим заголовком на отдельных  листах. Заглавие получилось длинным, как лента. Под ним, кроме моего материала, Люба Сычёва должна была поместить ещё и свою статью. Но к назначенному часу ни Любы, ни статьи на остановке не оказалось. Я очень рассердилась, плюнула и поехала в штаб-квартиру одна. Решила, что Люба просто испугалась.
Дом на Лавровской-6, как я и предполагала, оказался всем известным зданием с зубоврачебной поликлиникой. Кажется, именно этот дом перед сдачей в эксплуатацию в начале 60-х годов дал трещину от крыши до подвала. Мы тогда бегали на него смотреть. Короче – типичная убогая «хрущёвка», сильно неприглядная с виду.
Шла по двору и думала: «Ну куда меня несёт? Это ведь даже неприлично: тащиться в дом к семейному человеку и нарушать спокойствие его жены и двоих детей». И всё-таки упорно шла, вся из себя такая революционная и деловая. При этом проигрывала варианты своей речи.
Позвонила. На пороге не появился улыбающийся Леонид Орлов, а возникла его жена – маленькая, очень приятная и миловидная женщина со щёткой в руках. Я весьма культурно и вежливо попросила её передать Леониду Юрьевичу статью с заголовком. Но не объяснила, что это -  для Информационного центра. Она так же вежливо пообещала передать. А уж как, наверное, надоели ей эти звонки, просьбы и посещения, и атрибутика, заполонившая «штаб-квартиру». Да, нелегко быть женой лидера демократов.
В субботу статья на стендах не появилась: видно, затерялась где-то в домашних интерьерах «политической квартиры». А в следующую субботу я не пошла на Информационный центр, поэтому о судьбе своего материала об АЭС  так ничего и не знаю: вывешивали его для читателей или нет? Ну, да ладно…

3 ИЮНЯ 1991 г.

От Леонида Орлова получили новое задание: провести социологический опрос и выявить, за кого народ собирается голосовать. Мы с Любой вызвались идти добровольцами. У нас в ДПР вообще силком никого и ничего делать не заставляют – всё держится на доброй воле. Только закатывай рукава и работай.
Леонид Орлов предупредил, чтобы мы добрых людей не особенно пугали. А то был, например, такой случай. Ходили наши ребята по квартирам, за что-то агитировали. За одной дверью кто-то робко спрашивает: «Кто там?» А они громовым голосом: «Костромской Народный фронт! Откройте!» За дверью сразу – в обморок.
Задание мы с Любой пошли выполнять во время обеденного перерыва – в рабочий район, к Ленинскому магазину. Люба на ведущих ролях, а я на подхвате, для страховки.
Сначала стеснялись, мямлили. А потом отработали до автоматизма форму обращения, и стало получаться у нас очень хорошо, а главное – быстро. Подходили ко всем подряд со словами:
- Мы проводим социологический опрос. Ответьте, пожалуйста, за кого вы будете голосовать на президентских выборах? 
Кто-то отвечал охотно, заинтересованно останавливался, кто-то пробегал мимо, зло роняя: «Ни за кого».  Удручающе много получалось ответов: «Не знаю, не решил». Интеллигенция чётко называла Ельцина. Рабочий народ мямлил что-то несусветное, вроде: «За себя голосовать буду». Какой-то кооператор разговаривал с нами очень игривым тоном. А молодые пацаны на остановке в упор не знали ни одного кандидата.  Попался нам и сильно важный дяденька – какая-то ведущая «шишка» на комбинате имени Ленина. Он перво-наперво поинтересовался, какую организацию мы с Любой представляем.
- ДПР! – гордо отвечали мы.
- А что это такое?
- Демократическая партия России.
«Шишка» сразу же  любезно улыбнулся и сказал:
- Я буду голосовать за Ельцина.
- Интересно, - стала размышлять Люба, когда мы отошли от мужчины, - если бы мы сообщили, что мы из обкома РКП, он назвал бы нам Рыжкова?
Короче, результаты опроса получились такими:
- примерно 50% опрошенных – за Ельцина,
- более 35% - не знают,
- остальные 15% - за всех прочих.
Вот эти-то сведения и понесли мы вечером в так называемый «штаб Ельцина»- 407-ю комнату - кабинет депутата Литвинова в райисполкоме на площади Конституции. Мой сыночек Шурик шагал с нами. Прошли по гулкой лестнице, по тёмному, пустынному коридору. Последняя дверь была открыта настежь. На ней висел портрет Ельцина. Нам нужно было сюда, но мы остановились. Я начала пихать Любу вперёд. Люба упиралась и толкала меня, бормоча: «Я очень стесняюсь». Зато наш маленький Шурик ничуть не стеснялся. Он отправился прямо к двери, вошёл в неё и сказал: «Здрасьте!». Ну, волей-неволей пришлось появляться и нам. Мы-то ожидали там увидеть депутата РСФСР Литвинова, других важных и солидных мужчин. А увидели… наших! В светлой, солнечной комнате вели оживлённый разговор Леонид Орлов, Володя Боровков, Кир и другие «знакомые всё лица».
- Ой! – сказала я. – Да здесь все свои! (а подразумевалось: «Вот радость-то!»).
И они нам обрадовались тоже! Леонид Орлов подошёл, взял наши опросные листы, начал их смотреть и выспрашивать о настроениях избирателей. Люба ему очень учёно объяснила всё о процентах и результатах. А затем мы собрались уходить. Но так здорово было в этом штабе, что даже и покидать его не хотелось. Однако оставаться тоже не было причин. Я взяла Шурика за ручку, и мы любезно распрощались с лидерами демдвижения. На улице ребёночек изрёк:
- Вот видишь, мама, сначала вы боялись, а там оказались все свои. Хорошие дяденьки.
Всё понял мой Шуричек.

5 ИЮНЯ 1991 г.

Сегодня Люба снова потащила меня в штаб для того, чтобы взять листовок и порасклеивать их в городе. Мужа и сыночка я нынче отправила к свекрови и потому была свободна, как ветер. На сей раз дверь в штаб была закрыта. Из-за неё доносился хорошо поставленный голос Леонида Орлова. Он что-то вещал.
- Люба! – сказала я испуганно. – Там заседание.
- Всё равно пошли, - тянула она меня к двери.
Я упиралась. Храброго маленького Шурика на этот раз со мной не было. Но вот Леонид Юрьевич  закончил речь, и за дверью послышался шум. Я разобрала только возгласы: “Мужики! Мужики!”
- Слышишь, Люба, там одни мужчины, им не до нас, они совещаются, - заявила я и отправилась к боковой лестнице. Сбежала на две площадки вниз. Люба угрюмо плелась за мной и что-то бубнила себе под нос. Вдруг к «штабной» двери подошёл какой-то парень,  открыл её и вошёл  в кабинет (с лестницы нам было видно). Любочка при этом успела усмотреть, что никакого совещания в штабе нет, а находится там опять куча знакомых. И мы резво побежали обратно к двери. Нас встретили очень любезно.
- Нам бы плакатиков, - сказала я бойко.
- Пожалуйста, пожалуйста, - отвечал Леонид Орлов. – Выбирайте любые. Побольше и покрасивее.
Мы набрали цветных портретов Ельцина, листовок и агиток разных мастей. А потом Люба спросила у Леонида:
 -Вы не знаете, кто клеил плакат на доске объявлений у кинотеатра «Дружба»?
- Как же не знать? Знаем, - отозвался Леонид Юрьевич весьма неопределённо. – А что такое?
- Дело в том, что вверху, над портретом Ельцина, висит афиша: «Смерть безбилетнику!». А Борис Николаевич у нас без партийного билета…
Кир и другие парни захохотали на весь штаб, следом за ними засмеялся и Леонид Орлов.
- Это Женька клеил, - потешался Кир.
- Надо исправлять, - сказал Орлов серьёзно. – Заклеить придётся афишку.
Какой-то важный мужчина, сидевший тут же, очень мрачно выслушал Любу. Он не веселился по поводу ошибки друзей-демократов. А Кир подскочил к нам довольно резво и спросил, не заклеим ли мы сами этот ляпус. Любочка замялась: ей не охота было ехать в центр города. Но за неё вступился Леонид Орлов:
- Да ну, что ты, Кир. Сами заклеим.
- Но я ведь в Давыдовский ехать собрался, - оправдывался тот и кивал на огромную сумку с колёсиками, полную плакатов и листовок.
Мы с Любочкой поторопились вежливо распрощаться с демократами и отправились на выполнение очередного практического дела.
- А вчера я тоже сюда заходила, - похвасталась Люба. – Шум и гам был, будто в Смольном в 17-м году. Литвинов крутился, формировались группы для поездки в районы с агитацией, ребята хватали листовки и убегали расклеивать...
И ещё она сказала мне:
- Ты обратила внимание? Мы ведь долго сегодня у закрытой двери стояли. Они говорили, спорили, и ни одного нецензурного слова.
- Отрадный факт, - поддакнула я. – Истинная интеллигенция не ругается матом даже в сугубо мужской компании.
На крыльце райисполкома нам встретилась моя бывшая подружка-одноклассница Марина Авдеева - она работала в этом здании каким-то инспектором по неблагополучным семьям.
- Откуда это вы? – удивилась Марина.
- Из штаба Ельцина, - откликнулась я с некоторым пафосом.
- Вы за Ельцина голосовать собираетесь?
- Конечно!
- А я за Рыжкова!
- С чем вас и поздравляем, - подвела итог Люба Сычёва.
А потом мы развешивали на улицах плакаты, причём, уже вполне профессионально. Никуда не шарахались. Беседовали с любопытными – агитировали за Ельцина. Кое-кто даже просил у нас плакатики. Мы давали им цветные – самые красивые. Уклеили Никитскую, вышли к универмагу. А там уже кто-то из наших поработал на славу: портреты висели на каждом шагу. Но многие плакаты были уже испорчены, порваны. И тогда мы стали клеить новые поверх изорванных: пусть не будет торжества у злокозненных политических оппонентов. Добрались мы и до двора Лидии Мокеевны Панфиловой. Я лично обещала ей, что повешу на дверь её подъезда портрет Бориса Ельцина. Под одобрительные взгляды старушек мы приклеили на дверь большой красивый плакат. А потом вошли в подъезд и насовали в почтовые ящики маленьких листовок-агиток. Пусть Лидия Мокеевна читает и радуется.

8 ИЮНЯ 1991 г.
Сегодня на площади состоялась встреча избирателей с доверенными лицами Ельцина по Костроме – Литвиновым, Лукашовым, Плотниковым. Хоть митинг был и не «дэпээровский», но наши ребята, разумеется, все были там, как штыки. Они за трибуной толклись. И я сразу же отправилась за трибуну. Поздоровалась и, можно сказать, растворилась в толпе демократов. Ира Шумахер, в кепке, раздавала первомайские фотки неважного качества. Меня на них не обнаружилось, хотя я усердно пыталась хоть что-то разглядеть. Тут появилась Люба Сычёва, и мне стало вообще комфортно. Мы развернули свой старый плакат про Ельцина. И сразу же, как мухи на мёд, к нам потянулись люди с комплиментами. Долго и довольно скучно беседовал с нами демократ Осокин. Потом подошёл мужчина, который оказался одним из опрашиваемых в нашем социологическом обследовании. Он поинтересовался процентным соотношением кандидатов, о чём мы ему любезно и рассказали. А потом он спросил, как вступить в нашу организацию – ДПР. Любочка не задумалась о том, что он, может быть, агент КГБ, и мигом выложила ему адрес места, где проводились наши собрания. Пишите, мол, заявление, и добро пожаловать к нам.
Народу на митинге было мало – человек 300-400. Все они плотной кучкой стояли около трибуны и слушали Литвинова и других депутатов. Наши ребята бродили за трибуной и не слушали: новенького-то не было ничего. А мы с Любой чётко стояли и держали свой красивый плакат. К нам подошёл Леонид Орлов и сообщил, что нас, увы, с площади не видно, и надо бы с плакатом продвинуться вперёд, можно даже и на трибуну. Но на трибуну взбираться мы не желали. Улыбающийся Леонид хотел ещё что-то нам сказать, но тут к нему бросился какой-то пьяный – пожимать руку – и лидер оппозиции  шарахнулся от него, как от чумы. Ненавидит пьяных.
Затем нас с Любой удостоил своим вниманием второй лидер демократов – Михаил Орлов («сноб», как прозвала его Любочка). Обычно он до такой мелкой сошки, как мы, не снисходил, а тут вдруг подошёл, встал рядом и говорит:
- У вас великолепный плакат. Умный, корректный, красиво оформленный. Ну прямо то, что надо. Молодцы.
- Спасибо, - откликнулась Любочка.
А потом, когда «элитарный» Михаил отошёл, Люба саркастически усмехнулась и сказала:
- Ты смотри, мы становимся популярными в верхах. Оба «Орла» нас удостоили чести…
- Но согласись, приятно быть хвалимыми, - задумчиво протянула я.

13 ИЮНЯ 1991 г.

Ура! Похоже, что мы победили! Ельцин станет Президентом России! Теперь-то, наконец, Россия двинется вперёд! А нам можно будет выдвигать Леонида Орлова в мэры города Костромы. Кстати, он прошёл уже в Президиум горсовета. А ведь было 19 человек на 6 мест. И наш застойно-коммунистический горсовет выбрал именно Леонида. Это значит, что он сумел-таки очаровать там более половины депутатов. Он постоянно речи умные говорил и работал, засучив рукава. Депутаты поняли, что это мужик деловой и энергичный. Так что, с победой, с победой!
Мы ходили голосовать за Ельцина втроём: я, бабушка Мария и маленький Шурик. Когда получали избирательные бюллетени, Шуричек стоял у стола с очень учёным видом, и одна из членов избирательной комиссии спросила его:
- Голосовать пришёл?
- Да, - важно отвечал ребёночек.
- А за кого?
- За Ельцина, - не задумался малюточка, но почему-то спрятался за наши спины.
- Молодец, прогрессивный, - улыбнулась член избиркома.
               
А сегодня наша консервативная директриса вдруг перекрасилась в демократа. Бегала по всей библиотеке и сообщала: «А я за Ельцина, за Ельцина, за Ельцина свой голос отдала!». Раньше она считала его своим злейшим врагом. А интересно, если Леонид Орлов станет мэром Костромы, она тоже изменит о нём своё мнение и будет всем говорить, что нет лучше, умнее и добрее человека во всём городе? Сейчас у неё по-прежнему фигурирует аргумент про его злые и холодные глаза.

14 ИЮНЯ 1991 г.

Мы с Любой договорились встретиться  у райисполкома и зайти в «штаб Ельцина» – узнать поточнее о результатах выборов. Я поджидала Любу на крыльце, но мне было как-то неуютно, и я отправилась на остановку – ждать её там. Но Любочки всё не было (это уже второй случай неточности и опоздания). Неожиданно передо мной возникли сразу оба брата Орловых – спрыгнули с какого-то троллейбуса. И оба заулыбались, остановились и чуть ли не хором начали звать меня с собой. Только вот куда, я так и не поняла.
- Пойдёмте, пойдёмте с нами. Надо узнать только, где будет. Может, в зале. Узнаем!
Я зачем-то закрыла зонтик, хотя шёл дождь, и забормотала:
- Вообще-то я Любу жду...
- Она и одна  придёт.
Я продолжала раздумывать. А они торопились. Тогда Михаил сказал:
- Ну тогда позднее подходите. Найдёте нас там.
И они широкими шагами отправились к райисполкому. Куда ж это они меня звали? На конференцию какую-нибудь по поводу выборов? Может, мне и вправду пойти туда? Но сначала я в темпе поскакала за хлебом, потом домой. Однако маменька меня на конференцию не отпустила, велела заниматься семьёй и домашним хозяйством. Я сильно расстроилась. А опоздавшая Люба мне вскоре позвонила, но тоже, разумеется, в райисполком не пошла. Вот к каким плохим последствиям приводят опоздания.

22 ИЮЛЯ 1991 г.

А всё-таки славная компания приходит к нам на собрания ДПР. Недавно Леонид Орлов явился в очень хорошем настроении. Всем парням руки жал с широчайшей улыбкой, а потом сказал:
- Не хочу я перед вами за столом сидеть, как в президиуме: недемократично.  Давайте сдвинем все стулья в кружок, и у нас получится «круглый стол». И правда, очень здорово, уютно получилось. Я сразу подумала, что это – как кружок у костра из моих давних турпоходов или как «орлятский круг», о котором рассказывала Марина Авдеева, работавшая когда-то вожатой в пионерлагере «Орлёнок» ( мне-то в «орлятском кругу»  постоять не доводилось, о чём я всегда жалела). А в этом нынешнем нашем «демократическом кругу»  все политические вопросы решались энергичней и конструктивней.
И решили мы тогда созвать областную конференцию движения «Демократическая Россия». Я и Люба  весьма энергично впутались в это дело, о чём  подробно писать не буду, но кратко сообщу. В библиотеке Крупской, в подшивках районных газет, мы искали статьи потенциальных демократов на местах. Потом рассылали в редакции письма с именными приглашениями этим авторам – приехать на конференцию в Кострому. Затем  давали «отбой» – то есть телеграммы о переносе конференции на другой срок, так как все наши поехали в Москву на собрание. В общем, ужас, сколько мы ухлопали сил, нервов и энергии на эту не состоявшуюся пока конференцию. Мы с Любой про себя ругали наших лидеров за то, что организация конференции была не продумана, и вообще мы сильно нервничали. В конце концов, Любочка позвонила на работу Михаилу Орлову, долго с ним пикировалась по поводу неудачного начала этого политического мероприятия, а в заключение выдала «комплимент»:
- Ну, вы уж только, пожалуйста, без снобизма, знаю я вас!
На что я потом долго и восхищённо смеялась. Зато мы после этой беседы, наконец, успокоились, так как Михаил дал солидные заверения в том, что дальше всё будет чётко. И Люба сказала с удовлетворением:
- Это была речь не мальчика, но мужа.
Такого комплимента  от Любы трудно было дождаться кому бы то ни было. Михаил Юрьевич, которого она не любила за слишком резкие нападки на КПСС, явно завоёвывал авторитет в её глазах.
А в «демократическом кругу» мы стояли ещё раз, на улице, когда зал наш оказался закрытым, и митинговать пришлось во дворе. Отлично было! Только вот песни, вроде бы,  не хватало. Но демократам не до песен – одна политика на уме.

23 ИЮЛЯ 1991 г.

Моя мамочка становится революционеркой не хуже Ниловны  Максима Горького. Недавно ей позвонили из Островского ( т.к. в приглашениях на конференцию я написала свой домашний телефон), поинтересовались насчёт этого мероприятия. Мама  всё очень вразумительно и солидно объяснила, сказав, что можно приезжать в Кострому и без приглашения, ведь организация растёт, ширится. Словом, не ударила в грязь лицом. Не зря, видно, она всем хвастается, что взгляды у неё демократические.

5 АВГУСТА 1991 г.

Конференция прошла очень успешно, хотя с периферии приехало мало народу – всего из 5 районов. Зато из Островского и Чухломы прибыли «мои» делегаты – люди, которым именно я посылала письма. Так что на этих делегатов – Попова и Уренёва – я смотрела, как на родных.
На конференции всё было чинно, благородно. Даже майор Шаламай из Шарьи – очень революционный и почему-то настроенный против нас мужчина  -   в конце концов утешился, поняв, что мы не «травкинцы» и действуем в русле лучших традиций движения «Демократическая Россия».
Михаил Орлов вёл конференцию отлично. Я усердно и всё подряд записывала. Рядом со мной сидел какой-то кудрявый парень без мандата и тоже записывал. Он любезно поинтересовался, из какой я газеты. Я сообщила, что сама по себе, но, может, напишу какую-нибудь информацию для печати. Сосед оказался из «Радио России». А ещё там присутствовал рыженький юноша с микрофоном. Он записывал что-то для областного радио. Так что радиожурналистов было сверх нормы, а из прессы, похоже, конкурентов у меня не просматривалось. Это хорошо для моих журналистских амбиций.
Конференция мне понравилась во всех отношениях. Делегатам от районов были розданы регистрационные документы. «Мои» Попов с Уренёвым от этих документов тоже не отказались. Молодцы! Может, создадут и у себя в районах демократические группы?
Жалко мне было только, что Леонид Орлов взял самоотвод и, таким образом, отказался войти в пятёрку сопредседателей «Дем. России». Он уступил власть Михаилу. Зачем? Он же человек, обладающий незаурядными лидерскими качествами, более гибкий в политике, способный повести за собой. Объяснил он самоотвод сильной занятостью. А мне было жалко, и я голосовала против самоотвода.
Конец конференции скомкали из-за того, что для гостей был заказан обед в ресторане «Славянский», и туда нельзя было опаздывать. После обеда намечалось закрытое заседание координационного совета областной организации движения «Демократическая Россия», и, значит, мне туда было не попасть. Я пошла домой. А ребята-демократы весело отправились в ресторан. Потом  уже нам с Любой один товарищ сообщил «военную тайну», что в ресторане были наведены прочные дружеские мосты, не обошлось и без традиционной бутылочки. Мы господ демократов не осудили: ведь они там вели себя прилично, не буянили, стёкол не били. Вот и славно.
А после конференции я дома села за стол и мигом намахала статью – шесть листочков текста под названием: «Демократы, объединяйтесь!». Свои листки понесла на другой день в красный дом на Муравьёвке – в редакцию новейшей газеты «Костромской край». Круглый весёлый редактор по фамилии Абакшин понравился мне сразу. Он меня спросил, показывая на мой «талмуд»:
- И кто же это у вас столько много сочинил?
- Это я сочинила!
Редактор моё творение прочёл, немножко подискутировал со мой на политические темы и наконец сказал:
- Оставляйте материал. Может, и напечатаем в следующую среду.
После чего я в весёлом расположении духа отправилась на работу. А вечером в таком же хорошем настроении двинулась на собрание «Демократической  России». ДПР вдруг сразу ушла куда-то в сторону. Теперь казалось, что существует одна только «Дем.  Россия». Видно, объединение с районами на всех нас сильно подействовало (я почувствовала, что не на меня одну).
На собрание Володя Ерёмин принёс отпечатанные листы с фамилиями, адресами и телефонами всех участников конференции. Мужчины обрадованно бросились к столу – расхватывать эти листочки. Я, конечно, не ринулась за ними, посчитав неудобным. Скромненько сидела на месте. И тогда Леонид Орлов собственной персоной взял один листочек, подошёл ко мне и протянул его со словами:
- Вы ведь тоже участвовали в конференции. Вам, наверное, интересно. Возьмите.
- Спасибо! – сказала я и подумала, что мне не только интересно, но ещё и очень надо иметь этот список. Чтобы проверить все фамилии, написанные в статье. Ну точно, в две фамилии закрались ошибки. Придётся звонить завтра редактору Абакшину и исправлять написанное. Как бы это поаккуратнее сказать ребятам про статью?
Вскоре представился подходящий случай. Опять заговорили о прессе: мол, надо бы написать про конференцию в газеты. И тут я нетерпеливо начала тянуть руку: «Дайте сказать!» (наконец-то, через полгода после вступления в ДПР я начала хоть что-то говорить на собраниях – у меня довольно чёткий срок адаптации к новым условиям – полгода).
Я встала и сообщила уважаемому собранию, что уже написала статью и отнесла её в газету «Костромской край». Редактор Абакшин её прочитал и обещал напечатать в следующем номере, только с сокращениями.
Пока я всё это говорила, Леонид Орлов смотрел на меня очень одобрительно и прямо-таки радостно. Потом сильно похвалил и сказал:
- У меня есть предложение. Назначить Елену Аркадьевну ответственной за пресс-центр организации. Я думаю, она справится. Наладит связи со всеми газетами, в том числе и районными.
Но тут уж я возразила не на шутку:
- Ой, нет, вы знаете, у меня не получится. Я очень необщительная. Поэтому и в журналистику не пошла.
Кто-то хихикнул. Но меня выручил Сергей Бабенко. Он сказал, что сам возьмётся за пресс-центр. Леонид, как видно, остался этим не очень доволен, зато Михаил, кажется, вполне (он меня уже успел покритиковать за то, что я не оставила у себя второго экземпляра статьи). А Леонид Юрьевич  мне сказал:
- Ну вы, Елена Аркадьевна, будете тогда первым помощником Сергея.
- Да, да, конечно, - согласилась я.
А Серёга тут же получил от руководства задание написать маленькие информации для всех районных газет, а также для «Российской газеты». Может, у нас когда-нибудь будет и своя пресса? Вот где можно был бы печататься! В своей газете!
На собрании зашла речь ещё и о том, что Михаил Орлов, оказывается, беседовал со священником Богоявленского монастыря о нашем взаимодействии. У них возникла мысль призвать народ на субботник по приведению в порядок монастыря и кафедрального собора. Михаил сказал, что «Демократическая Россия», конечно же, поможет – хотя бы лично своим трудом. А, возможно, и народ созовёт.
На мой взгляд, это было бы здорово! Придти на субботник всем «дэпээровцам» и  дружной компанией на славу поработать на благо этого красивого храма. Я бы и Шурика с собой взяла. Но нужно, чтобы братья Орловы возглавили это начинание. Без них ничего не выйдет, всё рассыплется.
Когда наше собрание закончилось, и все пошли к дверям, меня догнал лидер ДПР Леонид Орлов и спросил:
- А куда это ваша подруга пропала?
- В отпуске,  -  ответила я. – По турпутёвке уехала отдыхать – на Рижское взморье. Она Прибалтикой сильно интересуется.
Тут ввернулся в разговор Кир:
- Только там сейчас и отдыхать! При таких-то политических заварушках!
А Леонид спросил ещё:
- Когда же она появится? В середине августа или к сентябрю?
- В августе. Придёт, никуда не денется.
Надо будет Любочке сказать: «Сударыня, вами недавно очень интересовался лидер демократического движения. Не мог дождаться вашего приезда из зарубежного турне». Интересно будет поглядеть на Любину реакцию.
Когда мы сошли с крыльца, я оказалась рядом с нашими «дэпээровскими» тётями, с которыми я не очень контактирую. Шла я скромненько с краешку. Вдруг слышу, Леонид нас окликает. Они с Михаилом стоят около машины и зовут:
- Кому нужно в сторону цирка? Садитесь, подвезём.
- У них, выходит, и машина есть, - удивилась одна тётя.
А братья всё звали:
- Ну, садитесь, домчим до проспекта Мира.
Но все, видно, шли не в ту сторону или просто стеснялись навязываться в попутчики нашему демократическому начальству. Я тоже слегка покачала головой, и пошла неторопливо по проспекту Текстильщиков  к центру. Чего-чего, а дистанцию держать я всегда умею.
Шла и думала о том, что мне как-то удаётся отгородиться хрупкой стеночкой от всех современных  «мерзостей жизни». Витаю, как говорится, в облаках. Плюю на добывание благ насущных, чтобы не потерять себя, не утонуть в банальности злых очередей сегодняшнего дня. Приятно всё-таки иметь свою команду, такую, как наша ДПР, где отдыхаешь от серых и трудных будней, говоришь о дальних целях и перспективах, общаешься с хорошими людьми.
Какой-то философ делит всех людей на три категории: «космических», «нормальных» и «животных». «Космических» людей очень мало -  как правило, один человек на тысячу. Такие люди на 100% работают для блага общества. Леонид и Михаил Орловы, возможно, относятся к этой категории (хотя, всего скорее, я их просто идеализирую – так интереснее). «Нормальные» люди уже на 50% думают о себе. Так что я вполне нормальна в этом плане, как бы и куда бы ни тянулась. А «животные» люди – полные эгоисты и замкнуты на чисто биологических, порой низменных потребностях. Среди «дэпээровцев» таких нет. И с подобными особями нам лучше не встречаться. А ведь их – одна десятая часть, то есть один человек из десяти. Это, увы, очень много. Возможно, немало таких страшных людей творило революционный террор в гражданскую войну, а затем - репрессии в 37-ом. Но кто-то далеко не глупый потом догадался напустить романтического тумана на революцию и гражданскую войну, и лично я долго была в восторге от красных кавалеристов и «сабельных походов», хотя в глубине души всегда восхищалась и «господами офицерами» голубых кровей. И всегда очень остро воспринимала книги и фильмы о гражданской войне, словно не давал мне покоя этот трагический путь России, когда «пошёл брат на брата, а сын на отца». Что-то было в этом болезненно-щемящее, ведь русские убивали русских во имя абсолютно разных идей о будущем страны. И с детства врезался в память фильм Григория Чухрая «Сорок первый», где Марютка убивала своего голубоглазого поручика, потому что были они, вопреки любви, - по разные стороны баррикад.

14 АВГУСТА 1991 г.

Ура! Есть моя статья в газете «Костромской край»! Серьёзная такая, деловая, без лишних эмоций. Так что нашим ребятам должна бы понравиться. Но кое-что в статье переврали – инициалы Михаила Орлова перепутали. Экая досада. Теперь придётся с ним объясняться, что я тут ни при чём, а виноваты корректоры.
Леонид Орлов вернулся из коммерческой поездки в Польшу – в шикарном джинсовом костюме. И ходит на собрания весь из себя фирмовый. На днях он сказал, что близится праздник – 20 августа – годовщина создания ДПР в Костроме. И можно бы этот праздник отметить в своём кругу, только не в городе, а где-нибудь на природе, с костром. Посидеть, поговорить, вспомнить прожитый год, подвести своеобразные итоги. Я подумала, что очень здорово было бы провести такую «маёвку» за городом. Своим дружеским кругом! Но только, кажется мне, что это дело потухнет и пожухнет. Не соберёмся ведь. Мы к такому неформальному общению ещё не готовы. А наши лидеры – слишком занятые люди. Леонид Юрьевич с головой ушёл в дела президиума горсовета, входит в какие-то советы и фонды культуры да ещё руководит музыкальной школой. Михаил Юрьевич – тот вообще ударился в коммерцию. Такой деловой, энергичный. Из своей музыкальной школы совсем ушёл в какой-то книжный бизнес. И нас хочет посвятить в свои дела. До «маёвки» ли им?  А ведь кроме них организовать народ некому. Не дай бог, уйдут из ДПР братья Орловы, и партия рассыплется, как карточный домик.

ПРИЛОЖЕНИЕ
Статья Елены Шестаковой «Демократы собирают силы» (газета «Костромской край», 1991, 14 августа).
На одном из собраний Костромской городской организации движения «Демократическая Россия» зашла речь о том, что давно пора бы объединиться всем демократам области и создать единую организацию. Ведь костромская глубинка тоже не лыком шита, но вот беда – не находится порой связывающих нитей между демократически настроенными согражданами. Только в отдельных районных центрах, таких, как Шарья, Буй, Нерехта существуют и активно действуют структуры движения «Демократическая Россия».
И вот в начале августа было решено созвать областную учредительную конференцию. И пусть на неё съехалось не так уж много делегатов (время, наверное, слишком горячее – уборка урожая), конференция была признана правомочной и большинством голосов учредила новое политическое объединение – Костромскую областную организацию движения «Демократическая Россия».
Представители Костромы, Галича, Шарьи, Островского, Чухломы, Вохмы получили на руки регистрационные документы, присланные из Москвы, на основании которых можно теперь зарегистрировать свои городские и районные организации, получить статус юридического лица, счёт в банке, свою печать.
Была выработана и утверждена чёткая схема строения областной организации. Отныне движением «Демократическая Россия» в области будет руководить координационный совет, куда войдут: 1) совет сопредседателей, 2) по одному представителю от каждого района области, 3) освобождённый технический секретарь-координатор и 4) два члена совета представителей движения, в чьи функции входила бы связь областной организации с центром.
На альтернативной основе тайным голосованием в совет сопредседателей были избраны: М. Ю. Орлов – депутат областного Совета, член ДПР (г. Кострома), В.В. Шаламай – майор Советской Армии, член движения «Военнослужащие за демократию» (г. Шарья), А.Я. Кошель – директор малого предприятия, депутат городского Совета (г. Галич), Л.В. Агарков – председатель кооператива «Декор» (пос. Вохма), В.И. Боровков – учитель (г. Кострома).
Обсуждались и задачи областной организации движения. Важнейшей из них (на данный момент) было признано выдвижение своих представителей в качестве кандидатов на посты мэров городов и губернатора. Ведь ясно, что блестящая победа Бориса Ельцина (выдвинутого, кстати, кандидатом в президенты именно от движения «Демократическая Россия») обязательно должна быть закреплена и приходом к власти демократов на местах. Только тогда будут гарантии положительных сдвигов и в экономике, и в политике, и в социальной сфере.
Да и сам народ, зная, что демократы заняли ключевые посты в центре, начинает требовать конкретных улучшений жизни, не задумываясь о том, что на местах-то зачастую по-прежнему «царём и богом» является секретарь райкома КП РСФСР или послушные компартии Советы, исполкомы. Это ли не тормоз демократических реформ?
«Демократическая Россия», поддерживая того или иного кандидата на будущих выборах, должна убедиться, что человек этот, во-первых, разделяет основные демократические взгляды движения, а во-вторых, не является членом КП РСФСР, а значит – вольным или невольным оппонентом. Только тогда кандидат вправе рассчитывать на помощь демократического движения.
А предвыборная борьба обещает быть жаркой, трудной и политически бескомпромиссной. Следует готовиться к тому, что коммунисты, имея в своём распоряжении немалые денежные средства и мощный аппарат, сделают всё, чтобы победил кандидат от компартии.
Таких возможностей у демократов, ясно, нет. Они могут представить в предвыборной борьбе только свои программы (не подкреплённые пока никакими денежными средствами) да искреннюю веру в возрождающуюся Россию и активное желание строить жизнь по-новому.
Для разъяснения же своих взглядов и идей демократы шире должны использовать местную прессу. Особенно такие независимые газеты, как «Костромской край», «Костромские ведомости», а также районную печать. В дальнейшем, когда организация окрепнет, можно будет думать и о создании собственной демократической газеты.
На конференции было принято заявление, поддерживающее Указ Б.Н. Ельцина о прекращении деятельности партийных организаций в государственных учреждениях и на предприятиях.
Итак, демократы области наконец-то объединились, а значит, стали сильнее, сплочённее, организованнее. И уже появилась надежда, что на костромской земле процессы демократизации  станут необратимыми.
                Е. Шестакова,
                член областной организации движения
«Демократическая Россия».

                КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ





                ЧАСТЬ 2

                «АВГУСТОВСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ"

19 АВГУСТА 1991 г.
               
Это был, наверное, самый кошмарный день во всей моей жизни. Казалось, что всё пошло прахом, полетело в тартарары, обрушилось и взорвалось!
Утром я радио не слушала и телевизор не смотрела, а потому шла на работу, как ни в чём не бывало, предвкушая, что вечером отправлюсь на собрание Демократической партии России. Директриса нашей детской библиотеки стояла в коридоре вся какая-то взбудораженная. Она закричала мне:
-  Шестакова, слушала радио?
- Нет. А что такое?
- Горбачёва отстранили по состоянию здоровья! К власти пришли Янаев, Пуго, Язов, Павлов, Крючков!
Я хихикнула, так как сначала не поверила директору и спросила её нарочито громко и бодро:
- Старая гвардия приходит к власти?
- Вот именно!
А потом мы с девушками включили радио. Там передавали заявление так называемого «Государственного комитета по чрезвычайному положению», который в ночь с 18 на 19 августа захватил власть в стране. Президент Горбачёв свергнут. У руля оказались махровые реакционеры.
- Военно-фашистский переворот! – подвела я итоги.
Так сразу же и чётко я определила ситуацию. Страшнее, кажется, ничего не придумаешь. Демократов – к стенке или на Колыму. Народу заткнут рот. Но всё равно сквозь мрачную музыку и чёрные слова верилось, что вся Россия встанет на дыбы. Ведь много уже развелось у нас «странных, свободных людей», которым наплевать на колбасу, а вот свободу – подавай, и за свободу они пойдут драться насмерть. В это верилось. Однако я сразу подумала и о том, что надо бы вечером припасти пакетик с личными вещами. Чтобы, когда за мной придут, не метаться из угла в угол.
Опасность была настоящая! И страшно подумать, ведь и допросы, и тюрьма могли для нас, демократов, стать настоящими. А мы ведь об этом только в книжках читали.
В середине дня директриса подошла ко мне и сказала:
- Лен, положа руку на сердце, неужели тебе так дороги эти демократы? Сейчас самое время плюнуть и бросить всё. Всю эту политику. У тебя семья и ребёнок.
А я, со свойственной мне запальчивостью, ответила так:
- Вот сейчас-то, уважаемая А.М., я ни за что не брошу. Это будет трусостью и предательством. Трусом никогда не была! А в демократию и свободу верю!
Директор больше не приставала ко мне: поняла, что бесполезно.
Мы с Любой Сычёвой не отходили от радиоприёмника. Дикторы роковыми голосами читали постановления ГКЧП о том, что в стране объявлено чрезвычайное положение, что все республики СССР должны забыть о суверенитетах и подчиняться только ГКЧП. О том, что все политические партии и движения (кроме КПСС, конечно) отныне запрещаются. Что нельзя проводить митинги, шествия, манифестации, забастовки. Короче, весьма недвусмысленно было сказано: народ, не открывай рот, иначе – вот тебе омоновец с дубинкой и автоматом, вот тебе тюрьмы и застенки КГБ и новый 37-й год. Народу плюнули в лицо! Неужели он стерпит и это? Неужели мы покатимся назад, даже не в застой, а в сталинщину и круче – в фашизм? Жутко! Где президент Горбачёв? Где Ельцин? Неужели Ельцина арестовали? По радио ни слова. Только классическая музыка и повторяемые замогильным голосом постановления ГКЧП. Ничего не узнаешь.
Люба Сычёва была в шоке. Я, как говорят коллеги, тоже со стороны смотрелась, как дама «не в себе». В голову лезли чёрные мысли, и снова противно дрожали ноги, как прошлой осенью после 30 октября. Только теперь было страшнее, потому что силы реакции оказались у власти. Неужели не поднимется Россия?
Мы подумали, что наши ребята из Демократической партии России могли, наверное, знать, что делается в Москве. Может, они связались по своим каналам с партийцами  в центре? Мы попытались дозвониться до наших, но, увы, безуспешно. Хотели в обеденный перерыв зайти на работу к  лидеру костромского отделения ДПР Леониду Орлову и спросить, что же теперь делать, но побоялись чем-нибудь ему навредить. И продолжали оставаться в тяжком неведении, надеясь на то, что вечером на собрании демократов ситуация прояснится.
А классическая музыка всё звучала, давила на нервы и мозги, а дикторы всё вещали свою жуткую и бесконечную информацию о том, что свобода задавлена, растоптана, сметена, и Россия повергнута в прах. И одна тоска всю душу разрывала.

А вечером на крыльце курсовой базы толпились взбудораженные ребята-«дэпээровцы». Мы с Любой с места в карьер начали расспрашивать, что делается в Москве. И сразу будто камень свалился с души! Ельцин жив, свободен и забаррикадировался вместе со своей командой (Руцким, Силаевым, Хасбулатовым, Собчаком) в здании Верховного Совета РСФСР. Всем обороняющимся роздано автоматическое оружие. Здание Верховного Совета оцеплено войсками и БТР. У Белого дома в больших количествах начинает собираться народ, строит баррикады, жжёт костры. В 12 часов дня, с танка, Ельцин выступил перед народом с обращением «К гражданам России», где ГКЧП был признан неконституционным  и, более того, преступным. Ельцин призвал к неповиновению, к бессрочной политической забастовке, к восстановлению законной власти.
В течение дня здание Верховного Совета РСФСР два раза пытались взять штурмом. Но не получилось: народ стоял стеной. Оружие применено не было. Но страшное словосочетание «гражданская война» витало в воздухе. А ведь мы, демократы, так стремились избежать её. Неужели не получилось?
У нас на крыльце говорили, что уже бастуют Донбасс, Воркута и Свердловск, Череповец и Новосибирск, а республики заявляют, что никакому чрезвычайному положению они подчиняться не будут. В ответ войска Советской Армии опять захватывают в Литве и Латвии радио, телевидение и прочие узлы коммуникации. Однако прибалты полягут все до одного, но не позволят раздавить свою свободу.
Возбуждение на крыльце царило страшное, когда появился лидер движения «Демократическая Россия»  Михаил Орлов. Его встречали бурными возгласами, он начал здороваться с мужчинами за руку. И тогда Любочка Сычёва  пискнула капризным голосом:
- А с нами?
Михаил малость растерялся, так как по правилам этикета мужчина первым руку даме не подаёт. Но Люба свою руку уже протягивала. И тогда Михаил проделал очень эффектный трюк. Он Любочкину ручку, вместо того, чтобы пожать, поднёс к губам и галантнейшим образом поцеловал, сказав при этом несколько игриво: «Если вы не будете возражать». Любочка не возражала. Потом он таким же манером поцеловал руку девушке, стоящей рядом с Любой. А потом очередь дошла до меня. Я сильно стеснялась и попыталась даже спрятаться куда-то в сторонку, за Любу, но из этого ничего не получилось, и Михаил Юрьевич мне тоже руку поцеловал. А приятно всё-таки, когда лидер демдвижения удостаивает тебя такого внимания.
После этого момента, развеселившего всех, мы двинулись в зал. Леонида Юрьевича Орлова (лидера ДПР) не было, и Михаил начал собрание. Сразу же он задал самый главный вопрос: как нам быть теперь – самораспуститься, прекратить своё существование в качестве политической организации, то есть подчиниться указанию ГКЧП, или же включиться в открытую политическую борьбу? Предложено было провести голосование, так как вопрос принципиальный. И ни одной руки не поднялось на предложение «самораспуститься». Зато целый лес рук взметнулся вверх на предложение вступить в борьбу.
- Спасибо! – сказал нам Михаил. – Я знал, что у нас нет предателей, что у нас все – «рыцари без страха и упрёка».
Я, между прочим, тоже всегда подозревала, что в минуту настоящей опасности наши ребята не предадут и не отступят. А ведь все знают, что репрессии могут быть жёсткими. Москвичи уже сегодня вышли против танков, а мы что, не вышли бы, если бы потребовалось?
Тем временем народ на собрание всё прибывал и прибывал: 50, 60, 70 человек. Все «дэпээровцы» в трудный час собирались, будто по тревоге.
Михаил Орлов, видя много незнакомых лиц, вдруг взволновался по поводу возможного наличия в зале агентов КГБ и начал спрашивать у некоторых, кто они такие. Но оказалось – все члены ДПР с билетами – те самые «мёртвые души», которых мы считали выбывшими. А они в трудный момент всё-таки пришли. Михаил отослал одного товарища к дверям – на контроль – и продолжил собрание.
Тут пришёл и Леонид Юрьевич Орлов, встреченный одобрительным гулом. Он рассказал о том, что горсовет выжидает, но завтра, похоже, будет поимённое голосование, кто на чьей стороне, и тогда уж никому не отвертеться от выбора.
Леонид рассказал, что некоторые «дэпээровцы» уже в 8 утра собрались у него в музыкальной школе №1 и написали воззвание к народу о преступном военном перевороте (Леонид Юрьевич зачитал нам его: сильно звучало!). А ещё ребята приняли из Москвы телефонограмму с текстом обращения Ельцина «К гражданам России». И теперь наша задача – быстро размножить обращение и пустить в народ. О расклейке на столбах не говорилось, речь шла пока о передаче из рук в руки, о распространении в трудовых коллективах. Леонид попросил всех взять бумагу и записать обращение полностью, а ночью размножить -  хоть на машинке, хоть от руки, кто как сможет. Когда писали, дружно придвинув столики к креслам, вдруг открылась дверь и появились депутаты РСФСР Плотников и Лукашов. Но Леонид Юрьевич притушил оживление в наших рядах, сказав:
- Сначала мы должны доделать важное дело, а потом послушаем наших уважаемых народных депутатов.
Когда мы дописали обращение, Плотников пошёл выступать:
- Как я рад вас всех видеть именно здесь, а не где-либо в другом месте!
Мы  заулыбались в ответ. Нам тоже было приятно видеть народных депутатов именно здесь.
Плотников на сей раз мне очень понравился. Он предложил немедленно создать гражданский комитет по борьбе с антиконституционным переворотом. Штаб уже есть – всё в той же 407 комнате депутата РСФСР Литвинова – в райисполкоме на площади Конституции. Телефонная связь с Москвой есть. И они получили уже четыре указа Ельцина. Эти документы надо размножить и развесить по городу. Необходимо установить круглосуточное дежурство в штабе у телефона, информировать всех о событиях. Словом, молодец Плотников! В конце выступления он сказал, что наш КГБ пока выжидает. А вот костромской полк брошен на Москву. И это прискорбно. Демократам надо действовать активно, но помнить, что опасность арестов достаточно высока. Так что и к арестам надо морально готовиться. После этих слов Леонид Орлов, обведя рукой зал, заявил, что в таком обществе и смерть красна, и за решётку – не стыдно, и что там, может, и с Плотниковым встретимся. Шуточки, конечно, мрачноваты, но ещё больше сплачивают и объединяют.
С собрания пошли большой толпой. Люба с какой-то девушкой убежала печатать листовки на машинке, а мне надо было срочно домой возвращаться. Я шла и думала, что вот идут мимо прохожие и ничего-то, ничего ещё не знают. А мы уже всё знаем и решили действовать. Несколько наших ребят собрались идти в штаб – дежурить ночью, печатать листовки. И всё-таки здорово, что в этот чёрный день мы все вместе, и нас не остановила даже реальная угроза репрессий. Значит, будем бороться!

20 АВГУСТА 1991 г.

Полночи я писала листовки: печатными буквами размножала обращение Ельцина «К гражданам России». Сделала три листовки, длиной около метра каждая. Я бы и четвёртую написала, но на кухню ворвалась мамочка и пригрозила вырубить свет. Пришлось идти спать.
С утра на работе коллеги устроили стихийный митинг. Все единодушно болели за Ельцина и ругали путчистов. Одна лишь директриса страшно злилась. Она не знала, куда метнуться - к демократам или к консерваторам. Кто из них победит? Не прогадать бы! Нам с Любой сегодня было куда легче – выбор был сделан вчера.
Мы позвонили в штаб и узнали последние новости. У Белого дома собралась толпа защитников в 50-70 тысяч человек. Построены баррикады. Развеваются российские знамёна.  Шесть танков Таманской дивизии перешли на сторону Президента РСФСР. Все ждут штурма и готовы погибнуть, но не сдаться! Говорят, прощаются друг с другом. Вот это герои! Встаёт Россия, поднимается на дыбы! Не хочет в новую несвободу! А ещё на Манежной площади начался  500-тысячный митинг в поддержку Ельцина. Ура! Уже есть надежда на победу! Только бы не пролилась кровь. Только бы армия не стала стрелять в свой народ.
Тем временем мы с Любой готовились идти развешивать листовки. Средь бела дня, в условиях чрезвычайного положения, когда весь КГБ, наверное, на ногах. Так что мы знали, что могут схватить за руку и препроводить…  Наши дамы на работе читали листовки и знали, куда мы отправляемся в обеденный перерыв. Мы ведь в открытую теперь всё говорим. Как в стихе у Валерия Медведева: «Идёшь на бой, лицо открой - вот смелости начало. Своей рукой над головой я подниму забрало».
Перед уходом Лидия Мокеевна Панфилова поманила меня пальцем и сказала тихонько:
- Осторожнее вы там...
Приятно было услышать такое напутствие.
А Люда Шарова, наоборот, шумела:
- Ой, девочки, как интересно! Ну, будто в приключенческом романе про революционеров: подпольщики, листовки, опасности!
Да, действительно, очень интересно будет, если нас «гебисты» загребут. А если танки пойдут на Белый дом – вот уж кровавое кино получится. Но только не надо нам таких приключений, упаси, боже.
Когда мы с Любой шли по улице Симановского, всё время охали, как мы боимся выполнять задание «Демократической России». Наконец Любочка  сказала, что развешивать листовки она сможет только в будках телефонов-автоматов. Там и нашу крамольную деятельность никто не заметит, и людям читать будет безопаснее. Я согласилась с её доводами, но подумала, что есть в этом что-то унизительное – прятать обращение «К гражданам России» в какую-то убогую телефонную будку. Решила, что  свои две листовки (третья осталась на работе) я повешу в самом центре города, на  главных столбах. Чтобы себя уважать и не чувствовать трусливым  зайцем.
Первую листовку решили повесить в телефонной будке у главпочтамта. Забились в эту невзрачную будку, вытащили листовку, руки дрожат, пластырь для наклейки не готов. Тогда Люба начала лихорадочно мазать стеночку клеем. Кой-как прилепили листок – и в темпе прочь, подальше отсюда. Очень быстро дошли до сквера с фонтаном.
- Слушай, Люба, - сказала я решительно. – Ты как хочешь, а я сейчас спокойно сажусь на лавочку, режу пластырь, а потом, не торопясь, клею свою листовку на столбе у автобусной остановки. Идёшь со мной?
Куда Любе деваться? Согласилась. Когда резали пластырь на лавочке, я давала ценные инструкции:
- Подходим к столбу, ты клеишь пластырем верхний и нижний углы с левой стороны, а я – с правой. И сразу уходим. Пошли!
Наклеили очень быстро и чётко. Вот что значит хорошо подготовиться и не раздумывать в нерешительности.
Пластырь для следующих двух листовок мы готовили в скверике у памятника Ивану Сусанину. Правда, нам здорово мешал один пьяный мужик, который привязался с просьбой, чтобы мы  ему отстригли  немного пластыря. При этом он величал Любу «парнем». Дали ему пластыря, чтобы отвязался. И отправились на Сковородку. Люба опять пристала насчёт  телефонной будки, пришлось ещё одну её листовку повесить там. При этом руки уже дрожали меньше, хладнокровия прибавилось.
Когда переходили дорогу к остановке 102-го автобуса, увидели милицейский патруль с резиновыми дубинками. И подумалось сразу: не на нас ли эти дубинки припасены?
Вторую листовку моего изготовления я планировала прикрепить к афишной тумбе на остановке. Этот лист мы вешали чётко, почти спокойно: опыт появился. Однако, видимо, именно здесь засёк нас агент КГБ, чего мы, разумеется, не заметили. Увидели только, оглянувшись, что какой-то мужчина сразу принялся читать воззвание «К гражданам России». Я сразу же очень обрадовалась и загордилась: пусть знает, что и в нашей сонной Костроме тоже есть сопротивление, что не все равнодушны к происходящему.
Оставшиеся Любины листовки решили не вешать: они были плохо пропечатаны, да ещё под копирку, не то, что мои – яркие. Мы разошлись в разные стороны. Люба отправилась в кулинарку, а я – на базар за помидорами. Смотрела, нет ли где на столбах ещё листовок, развешенных «дэпээровцами». Не было. Неужели мы с Любой первые ринулись в это опасное предприятие?
Я гуляла по базару, отдыхала от напряжения и не знала, что за мной следует сыщик. Короче, я пришла в библиотеку и привела за собой «хвоста». Он явился минуты через три после меня. В это время на абонементе работала Вера Стрельцова. «Гебист» притворился пьяненьким простачком и начал в несколько развязной манере просить у неё журнал «Крылья Родины». Вера толковала ему, что у нас библиотека детская, и потому подшивок такого журнала нет. Тут вышла я, протянула мужчине  штук шесть других журналов, предложила присесть и посмотреть их. Он сразу осел капитально. А я тут же и без каких-либо сомнений поняла, что передо мною агент КГБ (не иначе кто-то свыше мне это подсказал). Мужчина  вроде бы и неплохо играл под пьяненького дурачка, но глаза у него были умные, трезвые и холодные. Сыщик-профессионал, который, однако, не сумел остаться инкогнито. И всё-таки сегодня я меньше боялась ареста, потому что знала: была не сдавшаяся Москва, Борис Ельцин, Белый дом и его защитники, были протестующие Ленинград, Свердловск, Воркута – и неизвестно, за кем победа – за путчистами или за нами. Так что «гебист» пока был не опасен, он просто вёл разведку.
А речи он завёл, разумеется, политические. Но как-то не по-умному (хотя, ведь играл пьяного).
- Дак что, правда, что ли, президента нашего скинули?
- Отстаёте от жизни.
- Да я слышал, да что-то недопонял.
Здесь, конечно же, шпик ожидает от меня пространных разъяснений текущей политической ситуации в духе демократических взглядов. Но я молчу.
-Эх, хитёр Горбачёв, - продолжает он, – наломал дров, и в кусты. Заболел он, видите ли. Нет, уж если довёл страну до ручки – отвечай. А то народ заставит ответить!
Здесь шпик ожидает от меня коррекции его неправильных взглядов на вещи, разъяснения положения о путче и о роли Горбачёва. Может, у «гебиста» даже и записывающее устройство есть? Но я молчу. Тут приходят читатели, и я начинаю их обслуживать по высшему классу вежливости и профессионализма. Правда, один сбой всё-таки был: я не заметила, что девочка пришла с абонемента младших школьников, и ей требуется консультация. Ведь внутреннее напряжение и насторожённое внимание в сторону шпика всё-таки отвлекали от работы. Он, наверное, заметил этот единственный сбой и понял, что я волнуюсь. Но в остальном-то я демонстрировала абсолютно ледяное спокойствие и выдержку.
Тут ребятишки-читатели пошли сплошным потоком, да ещё начали шмыгать в отдел книгохранения наши библиотекари, чтобы поглазеть на агента. Их, наверное, Верочка Стрельцова проинформировала (значит, всё-таки дурак агент, раз все его раскусили).
Когда читатели и наши девушки удалились, «гебист» снова завёл политические разговоры. Понёс какую-то околесицу. Потом сказал:
- Надо бы ведь тогда выбирать нового президента.
Не стерпело моё сердце, и я сказала ему зло:
- Вот уж об этом-то вас никто и не попросит теперь!
- Ну тогда ведь я могу и бомбу кинуть! – на весь абонемент захохотал «гебист».
И мне вдруг почему-то тоже сделалось смешно - сквозь злую-злую горечь: ведь он-то бомбу может кинуть – в каких-нибудь новых «врагов народа» – это, пожалуйста. И я зло засмеялась вместе с ним, хотя знала, что ой как зря: себя подставляю.
После этого он сразу же засобирался уходить. Сказал, видно, для порядка, чтобы правдоподобнее казалось:
- Как бы мне эти журнальчики на дом записать?
- Понимаете, у нас библиотека детская. Взрослым мы книги и журналы не выдаём.
- А моего ребёнка запишете? Правда, он ещё маленький.
- Пожалуйста, идите на младший абонемент, там его запишут, потом придёте за журналами (думаю: погляжу я, кто ты такой по паспорту). А впрочем, берите все журналы с собой и идите записывайтесь.
Вот тут он заюлил-заюлил, документы по карманам поискал и говорит:
- Извините, паспорт дома забыл. Я уж тогда в следующий раз ребёнка запишу, а сейчас в читальный зал пойду. Большое вам спасибо (ну ясно, будет ли он подставляться с паспортом).
Ушёл в читалку, сидел там около часа, листал журналы, изучал общую обстановку в библиотеке – этом гнезде демократической крамолы. Ни к кому не приставал. Может, ждал, что увидит ещё и Любу Сычёву?
А мы тем временем в коридоре обсуждали его персону. И никто не сомневался, что он из КГБ. Когда мужчина уходил, то эту нашу кучку заговорщиков в коридоре засёк. Так что не всё было в библиотеке спокойно, как это казалось с первого взгляда. Все наши болели за демократов!
Вечером после работы я, Люба Сычёва и мой маленький сынок Шурик (взятый из  детского сада) отправились в штаб противодействия ГКЧП. Шурику я сказала:
- К старым друзьям идём.
Он заулыбался, довольный:
- Опять к старым друзьям!
В штабе народу было невпроворот. Николай Полиров рассказал нам об оперативной обстановке. Все ребята-демократы, оказывается, сидели и ждали выступления по костромскому радио председателя горисполкома Бориса Коробова.  Мы решили тоже немножко послушать. Шурика я усадила на стул, велела сидеть тихо. Да он и без моих указаний умеет отлично себя вести в общественных местах.
Коробов заговорил о соблюдении спокойствия, порядка и дисциплины, будто ничего не произошло. Утешил костромичей тем, что будет больше давать водочки на талоны (только о водке сейчас и думать!). Ну чего от этих чиновников ждать-то? Им ведь всё равно, какой власти подчиняться.
Когда мне ситуация с Коробовым стала ясна, я набрала со стола всяких листовок с указами президента и шепнула Шурику:
- Пойдём тихонько.
Люба тоже вышла за нами. После того, как мы побывали в штабе, настроение сразу улучшилось: идёт нормальная, целенаправленная работа против ГКЧП. И появляется надежда, что мы всё же победим!
Из штаба мы с Шуриком пошли не домой, а к моей старой школьной подруге Люде Колесовой – поздравлять её сына Женьку с днём рождения. Несли в подарок две книжки. Оставаться в гостях мы не собирались, но так уж вышло, что у Люды в семье тоже бушевали политические страсти, и за этим шумом и гамом нас как-то незаметно усадили за стол. Людино семейство раскололось на два лагеря: Вася с Людой – демократы, а их мамы и Васин брат – офицер-афганец – консерваторы. И все судили и рядили о путче. Я вытащила было из сумки свои листовки, но Людина мама мигом заставила меня запихать их обратно: видеть не захотела сии опасные бумаги. Так и промитинговали мы весь Женькин день рожденья.
Только вернулись с Шуриком домой, как мне позвонила Марина Авдеева – ещё одна  школьная подружка. Она срочно решила стать демократом. И теперь, в тяжёлые времена, желала послужить новой России.
- Что нужно делать? – спросила Марина.
- Вешать листовки.
- Где их взять?
- В райисполкоме, в 407-м кабинете.
Я дала ей телефон и ценные инструкции, и Марина с какой-то знакомой девицей ринулись добывать листовки. Авантюризма  Марине тоже не занимать. Это, наверно, осталось в характере с тех давних лет нашей юности, когда мы ходили в секцию фехтования и играли в мушкетёров.


21 АВГУСТА 1991 г.
ВИВАТ, ПОБЕДА!

С утра радио нагнетало обстановку. Военный комендант Москвы передал информацию о «пьяных экстремистах и уголовниках, бросающих в троллейбусы бутылки с зажигательной смесью». Это, конечно же, следовало понимать так, что москвичи грудью встали на защиту Белого дома.
Но ещё по радио сказали, что погибли люди. Уже льётся кровь! Не обошлось без крови. И этого никогда не простить!
Нина Яковлева рассказала мне, что сегодня утром видела моего «хвоста» всё в том же костюмчике у здания КГБ. Он сидел вместе с важным «чином» в милицейской машине и что-то докладывал. Значит, чутьё меня не подвело.
Сегодня вышли газеты «Костромской край» и «Костромские ведомости» с указами Ельцина и его обращением «К гражданам России». Ура! Есть ещё смелые люди в костромской журналистике. Редакторы Сергей Абакшин и Дмитрий Куколевский молодцы. Рискуют ребята смертельно, но выступают на стороне российского президента.
Вдруг в 3 часа дня с сумасшедшими от радости глазами прибегает ко мне Люба Сычёва и кричит:
- Радио России заговорило! Радио России!
- Да ты что?!
И мы ну обниматься, ну целоваться! И верещать! Врубили радио на весь абонемент! А там корреспонденты захлёбываются, рассказывают стране, что путчисты сбежали в сторону Внуковского аэродрома. Студии радио и телевидения уже в руках демократов. Победа! Победа!
Я влетела в отдел хранения с этим криком: «Победа! Победа!». И выбрасывала вверх сжатый кулак, потому что хотелось выплеснуть радость и ликование. Но тут к нам ворвалась директриса и со страшной злобой вырубила радио. Тогда я  спросила её напрямик:
- Вас не радует наша победа?
Она опешила, она не слышала ещё ничего о победе демократов, но быстро оценила обстановку и начала оправдываться, что она вовсе не сторонница ГКЧП.
А радио России тем временем вещало, что 70% русских городов встали на сторону президента Ельцина (наша Кострома в том числе). Возбуждённые корреспонденты, захлёбываясь, рассказывали, как вели они трансляцию  на самодельном радиопередатчике  из Белого дома, как молодые милиционеры дежурили на крыше, ожидая десанта с вертолётов и намереваясь дорого отдать свою жизнь, какое братство и мужество царили на баррикадах, как под танками погибли трое парней, и о многом-многом другом.
И весь этот день мы с Любочкой радовались победе. Узнали к тому же, что на площади готовится митинг. Собрались идти. Но к нашему разочарованию митинг отменили. Не нужен стал, что ли? Тогда мы решили съездить в штаб, поздравить ребят. Но отправились туда не вместе: я Шурика домой повезла, а Люба пошла пешком – через площадь. Как она потом рассказала мне по телефону, там собралась кучка народу, и Михаил Орлов рассказывал всем, как он вместе с Мариной Дырнаевой ездил в Москву и двое суток находился на баррикадах у Белого дома. Молодцы ребята, герои! Успели попасть в гущу исторических событий. А мы обретались в этой богоугодной сонной Костроме и даже митинг не созвали.
Леонид Орлов все трое суток просидел в штабе, на телефоне, не спал, печатал листовки. Но вот почему он не попробовал созвать митинг 20 августа? Потому что Коробов запретил? Можно было бы и несанкционированный устроить, раз такая острая ситуация в стране.
Я отвела Шурика домой, вышла на площадь Конституции и, не обнаружив там Любы, (а этого и следовало ожидать) пошла в штаб одна. Поднимаюсь по лестнице, слышу – знакомые голоса. Ну, так и есть, наши шумят – Леонид Орлов, Володя Боровков и ещё несколько мужчин. Я поздоровалась и спросила Леонида, есть ли кто-нибудь в штабе.
- Нет, уже всё закончилось, - ответил он, и мы все вместе начали спускаться вниз по лестнице. Леонид Юрьевич начал оживлённо толковать мне о политике и всё время величал меня очень солидно - Еленой Аркадьевной. Потом сказал весело:
- Ну, всё, теперь можно арестов не бояться!
А я ответила:
- Так что, с победой!
Поздравила всё-таки лидера ДПР. Но была немножко разочарована. Я-то думала: прибегу в штаб, там будет полно народу, все весёлые, радостные, ликуют. А оказалось -  уже и нет никого, все разбежались, будто и нет никакого праздника. А ведь в Москве сегодня будет салют. Хоть нас и не было на баррикадах, но к этой победе мы тоже имеем отношение, пусть даже и небольшое. Каждый помогал борьбе, как умел.

23 АВГУСТА 1991 г.

Вчера Москва ликовала. Был грандиозный митинг Победы на новой площади – Свободной России. Мы слушали этот митинг по прямой трансляции и радовались. Революция! Памятник Дзержинскому снесли. Кругом всеобщая эйфория. Борис Ельцин издал указ о приостановлении деятельности КПСС на территории РСФСР. Михаил Горбачёв немножко опозорился на своей вчерашней пресс-конференции: что-то мямлил про социализм и про коммунистов, которые должны стать лучше. Не впечатляет. Спасли вас, дорогой, так и кланяйтесь Ельцину, благодарите, а не пытайтесь строить из себя героя-мученика.


24 АВГУСТА 1991 г.
МИТИНГ ПОБЕДИТЕЛЕЙ. НО НЕТ РАДОСТИ...

Сегодня по радио объявили о том, что путчисты готовили для демократов 250 тысяч наручников. Так что на всех нас хватило бы.
А в Костроме сегодня состоялся «Митинг победителей», организованный независимыми профсоюзами. Но его мне вспоминать не очень приятно, потому что там бушевали злые страсти. И сама-то я, поддавшись общим  эмоциям, неумеренно махала своим трёхцветным флажком и кричала направо и налево, что 20 августа мы развешивали листовки, а вот другие что делали, непонятно. Некрасиво как-то это выглядело со стороны. Не охота даже вспоминать.
Митинг открыли «шишки» нашего города. Они тоже хвастались, что герои и не признали ГКЧП. На это Люба сказала:
- К нашей победе примазываются!
Народу на площади было немного. Толпа умеренно радовалась и шумела. Почтили память погибших в Москве минутой молчанья. Говорили победные речи. А я стояла как-то безразлично, и не было в моей душе прежней радости, может, потому, что митинг был не нами организован? Около нас встал Михаил Орлов, перебросился парой фраз. Потом к нему подошёл редактор «Костромского края» Сергей Абакшин, пожал Михаилу руку, заулыбался. Меня он в упор не узнал.
На трибуне чествовали некоторых героев – Литвинова, Лукашова, военного комиссара Костромского района, единственного из военных чинов, открыто выступившего против ГКЧП. Про троих братьев Орловых Литвинов сказал очень приятную шутку: что вот, мол, в стародавние времена, при Екатерине Великой братья Орловы спасли Россию, а теперь наши костромские братья Орловы тоже Россию спасают. Площадь обрадовано засмеялась.
Потом у трибуны произошла заминка, а точнее, чуть ли не потасовка между теми же героическими братьями Орловыми. Леонид Юрьевич не пускал на трибуну азартно рвущегося туда Михаила Юрьевича, и слышен был его призыв:
- Не давайте ему слова, он скажет не то...
Это смотрелось совсем некстати. И я недоумевала: чего боится Леонид? Что у них с Михаилом за распри такие возникли?
Михаил Юрьевич всё же прорвался на трибуну, и ему предоставили слово. Он начал очень  резко, зло и непримиримо обвинять всех в трусости и бездействии, так что неудобно стало слушать. Депутата Плотникова Михаил назвал трусом за какую-то разорванную статью. А ведь Плотников приходил к нам в самый первый день путча, 19 августа, и предложил войти в комитет защиты конституционного строя. И речь у него была такая боевая и храбрая. Потом Михаил предъявил претензии редактору «Костромских ведомостей» Дмитрию Куколевскому  за то, что тот не напечатал обращение к народу «Демократической России». Но ведь Куколевский  опубликовал обращение Ельцина. Он при этом всем рисковал. А Михаил предложил ему в отставку. Несправедливо. Прав, что ли, был Леонид Юрьевич, говоря: «Не пускайте его...»?
Потом Михаил Орлов добрался и до других, стоящих на трибуне. Всем досталось: облсовету, горсовету и отдельным лицам. Зато нас (своих соратников) он величал настоящими героями,  так как мы уже в 9 утра написали обращение, а на собрании ДПР и «Дем. России» единогласно проголосовали за борьбу с ГКЧП, листовки писали и клеили. Всю эту деятельность он назвал  славными страницами в истории костромской демократии. Кто бы спорил. Но Любочка при этом сказала:
- Хвастается Миша: «Мы пахали, я и трактор». Хочется ему, наверно, рассказать, как он в Москве на баррикадах очки разбил.
Дались Любе эти баррикады.
 Михаилу Юрьевичу сильно хлопали и после его пламенных речей постановили переименовать площадь Революции в Сусанинскую, а памятник Ленину снять с пьедестала и устроить там что-нибудь вроде мемориала всем жертвам советской системы.
Когда митинг закончился, Михаил Орлов объявил о том, что сейчас колонна демократов двинется к зданию обкома партии и водрузит там российский трёхцветный флаг. А, кроме того, проверит, как выполняется указ Ельцина о приостановке деятельности РКП и опечатывании её зданий.
Колонна формировалась у края Сковородки. Николай Полиров сунул Любочке бело-сине-красное знамя (а почему не мне?). Миниатюрная Люба охнула и сказала, что оно тяжёлое. Тогда знамя забрал Володя Боровков. Если бы оно попал ко мне, я бы хоть чуть-чуть да понесла. С детства имею необъяснимую страсть к знамёнам. Только раньше они были красными...
Михаил Орлов встал во главе колонны. Я поискала глазами Леонида Юрьевича, лидера ДПР, но он спрятался где-то в середине толпы, в самой гуще «народных масс», словом, самоустранился, крепко обидевшись на братца. А зря. Потому что Михаил всё равно не смог полноценно заменить признанного лидера всех демократических шествий. Михаил повёл колонну по дороге и шёл у знамени, но он не мог создать того весёлого, приподнятого настроения, которое всегда сопутствовало нам, когда впереди колонны, с мегафоном в руках шёл Леонид Орлов и звонко рассказывал любопытным зрителям о том, что мы – демократы и боремся за свободу. Михаил же вёл нас буднично, как-то скучновато. И наша победа как будто забылась, растаяла. А Леонид Орлов смог бы создать праздник!
Прошли по Советской мрачновато, повернули на улицу Лермонтова. Народ с тротуаров смотрел с опаской – уж не громить ли обком партии движется толпа?
Но вот и оно, массивное красное здание на Муравьёвке. Оцеплено мощным кольцом милиции. Мы все, как один, посмотрели вверх, а там, на здании –  наше, трёхцветное российское знамя развевается. Кто-то уже успел водрузить.
- Ура знамени! – крикнул Михаил Юрьевич.
- Ура! Ура! Ура! – ответил народ.
И ещё:
- Рос-си-я! Сво-бо-да!
Встали полукольцом у закрытых дверей обкома. Что делать дальше? Михаил Юрьевич нашёлся: обратился к милиции с требованием пропустить народных депутатов внутрь здания с проверкой -  достаточно ли надёжно охраняются партийные документы, ведь здание всё ещё не опечатано. Милиция пропустила нескольких наших «народных избранников». Леонид Орлов не пошёл, остался на улице.
И тут случился  досадный конфликт, а может быть, провокация. Какой-то парень лет двадцати вдруг закричал нам:
- Явились! А где вы все были 19-го числа? Я вас не видел! Я, например, с друзьями-студентами был на площади! А вас никого там не видел!
Натуральная истерика. Его спросили сначала спокойно:
- А что вы делали там, на площади?
- Стояли!
Да, много пользы они принесли демократии…  Вот если бы они с трёхцветными флагами и плакатами стояли, тогда был бы виден протест.
А парень всё продолжал вопить о трусливых демократах, которые ничего не делали в дни путча. И он довёл-таки толпу до белого каления. Люди стали кричать ему оскорбления. Начиналась настоящая свара, и милиционеры стали было уже увещевать всех присутствующих. Но народ распалялся. Я тоже сильно рассердилась и крикнула, что это провокатор, а Люба Сычёва схватила за руку фотографа, который намеревался сфотографировать странного парня. И чуть ли не потасовка у них началась. Некрасиво! Какая же это победа? Низкие страсти нас обуревают, желание покрасоваться и выставить себя героями. Вот там, в Москве, на баррикадах, было истинное братство и совесть, и честь, и единство, и самые высокие человеческие чувства, и готовность жизнь отдать за свободу. А у нас как-то всё измельчало. И нет ни братства, ни радости победы. И зачем мы пришли сюда, к обкому партии? Покрасоваться?
А на парня наскакивали уже со всех сторон люди со злыми лицами. Кричали:
- Он провокатор! Он действует по заданию КПСС, провоцирует конфликт и беспорядки!
Но нашёлся кто-то умный из наших (может быть, Леонид Орлов?)  Он сложил руки рупором и крикнул:
- Отойдите от него! Оставьте вокруг него пустое пространство! Он же больной. Невменяемый. Отойдите от него все! Сделайте свободную зону!
И люди отошли. Парень остался в одиночестве. И как он ни метался, как ни кричал, больше к нему никто не подошёл. И он тихонько куда-то пропал. А ведь в чём-то он был прав. Ведь борьба с ГКЧП у нас, действительно, была не на уровне.
Наконец Михаил Орлов и  депутаты вышли из здания обкома КПСС, видимо, вполне удовлетворённые осмотром. Кто-то из толпы бросил реплику: так как деятельность компартии на территории России приостановлена, надо снять вывеску «Обком  КПСС» с «парадного подъезда». Кажется, все были согласны, но никто не решался начать это дело первым. Тогда Леонид Орлов отважился  взять ответственность на себя: Он заявил, что как депутат имеет право выполнить распоряжение президента Ельцина. И вот уже несколько сильных рук берут красную блестящую доску, отламывают её от двери, а она, разумеется, не поддаётся. Милиция безучастно наблюдает. Фотограф снимает. Я тоже быстро достаю свой плохонький фотоаппарат и начинаю щёлкать. Поднимаю аппарат высоко над головой: может, что и получится. Потом фотографирую общий вид здания с трёхцветным флагом на крыше и нашими ребятами-демократами на его фоне. Что ни говори, а это всё-таки моменты истории.
Когда вывеска была, наконец, снята, все отправились на проспект Мира, чтобы водрузить трёхцветный флаг над зданием горкома партии. Милиция уже поджидала нас там. Михаил Орлов, Николай Полиров и Володя Боровков ринулись на крышу укреплять там знамя. Уж так им этого хотелось, будто Рейхстаг брали. 
Когда снимали вывеску горкома, и я фотографировала этот момент, ко мне подкатилась кругленькая тётка и ехидно спросила:
- Для кого фотографируете? Для КГБ что ли?
- Для «Демократической России».
- В КГБ ваши труды оценят.
- Да, да, -  подхватил какой-то дядька.
Вот тут уж я взвилась и сказала им всё, что о них думаю, в частности о том, что ни разу не видела их на собраниях нашей «Демократической России». Тётя мигом стушевалась и куда-то скрылась. На том инцидент и закончился. Вывеску горкома партии  милиционеры благополучно убрали за дверь. Затем демократы решили идти в штаб к Литвинову. Два знамени поплыли с площади, и человек 15 народу зашагало рядом. А мы с Любой решили идти домой -  устали.
Дома работал телевизор, и мама смотрела прямую трансляцию с похорон троих ребят – героев обороны Белого дома в Москве. В столице всё бурлило, не то, что у нас в тихом провинциальном  городе, где большинство жителей сверхспокойны или даже равнодушны к тому, что произошло в этом августе.
Мама рассказала, что недавно из Вохмы звонил Агарков – сопредседатель нашей «Дем. России». Дозвониться до братьев Орловых он не смог, и нашёл мой телефон (наверно, запомнил мою фамилию по статье в «Костромском крае»). Но меня тоже не было дома. Тогда мамочка сказала: 
- Может, я чем могу помочь?
- А где Орловы, вы не в курсе?
- Они все были на митинге. У них митинг сегодня.
На том разговор и завершился. Молодец, мама, болеет за демократов.

26 АВГУСТА 1991 г.
РАСКОЛ В РЯДАХ

Шла я сегодня на собрание и думала: теперь, после путча, у нас в организации должны бы сложиться особые отношения  - дружбы, которая проверена страшными событиями. Как будто в горах во время лавины в одной связке... Но я ошиблась, по-детски наивно.
Михаил Орлов сразу же начал говорить злые слова. Про Литвинова, который не пошёл с нами водружать флаг. Про газеты, которые лично его, Михаила, оскорбили отказами в публикациях. Про костромское начальство, которое всё поголовно виновато… Словом, Михаил занялся «охотой на ведьм». Организация с готовностью подхватила это направление. А ведь известно, что злоба и ненависть не способствуют никаким добрым росткам и никаким конструктивным мыслям, будь то политика или реальные дела в сфере городской жизни. В общем, Михаил Юрьевич сразу взялся не строить, а рушить, не искать контактов с людьми, а отрубать всех от себя, как недостойных, не создавать чёткую и конкретную программу действий на будущее, а заниматься разбирательством, кто и как себя вёл в дни путча. 
Нам с Любой это направление сразу же не понравилось. Надо бы за конструктивную работу браться, а не так...
Лидер ДПР Леонид Орлов сидел в сторонке и молчал. Такая роль ему очень не шла. Куда подевалась вся его решимость и революционность? Потом он попросил слова. Встал и осудил поведение Михаила на последнем митинге. Сказал, что Михаил не имел права говорить от лица всей организации. Затем Леонид Юрьевич достал бумагу и зачитал своё заявление-протест, которое он завтра понесёт в редакцию «Костромских ведомостей». В заявлении он отмежевался от речи Михаила на площади. Леонид думал, что «дэпээровцы»  поддержат именно его. Но наши ребята вдруг встали на дыбы и дружно начали осуждать Леонида Орлова. Ура-революционный дух взял верх над здравым смыслом. Мне, признаться, заявление тоже не очень понравилось, но ещё больше не понравилась огульная критика всех и вся. Ну мы и отметили победу! Видно, в последний раз все мы были едины вечером 19 августа, когда сдвинули столы, дружно писали листовки и чувствовали, что всем вместе нам не страшен ГКЧП. Только бы вместе, а не поодиночке! А вот сейчас, когда в стране победа – у нас вдруг раскол. Это большое несчастье.
Кстати, на собрание приехал Агарков из Вохмы. Он сказал речь, где призывал «не раскалываться» («Ребята, давайте жить дружно!»). Сообщил нам, что Вохма переворот «проспала». Вот какое равнодушие ко всему царит в глубинке. Не заметили, и всё тут, никакого ГКЧП.
И хоть Агарков призывал нас к миру, страсти продолжали накаляться. На стороне Леонида Орлова выступил Сергей Бабенко – «начальник» нашей прессы. Другие были резко против. Мы с Любой сидели красные, как раки, и думали, чью сторону принять. Михаил – супер-революционер, давно глядит в наполеоны. Леонид – спокойный либерал, который, засучив рукава, хочет делать дело. За кем идти? Я-то бы предпочла центристскую позицию. Но, похоже, центра и компромисса в этой раскладке не будет.
Когда ребята дружно ополчились на заявление Леонида Орлова, он вспыхнул, схватил свою бумагу, «дипломат» и бросился к двери. За ним выскочили человека два. Минут через 10 встал и ушёл Сергей Бабенко.
- Давай и мы уйдём, - шептала мне Люба.
- Люб, я не могу. Как-то неудобно, хотя и очень хочется.
А Михаил Орлов думал, что за ним полная победа. Пожалел только Серёгу Бабенко. Но ведь неизвестно, что у других-то людей на уме. Может, сидят и думают так же, как мы с Любой. А, может, все действительно взбесились на революционной волне. Мне в такую организацию ходить не охота. Когда все злые, когда все расколоты, тогда и политика не в радость и не в интерес.

27 АВГУСТА 1991 г.

Раскол в организации так негативно на меня повлиял, что полночи мне снился. На работе я пошла к Любе Сычёвой в методический отдел и сказала:
- Давай позвоним Леониду и попросим его не относить заявление.
Мы начали звонить, но, увы, безуспешно. Тогда решили нанести визит в 1-ую музыкальную школу, которую он возглавляет.
У здания школы долго переминались с ноги на ногу (мы народ очень нерешительный). Наконец двинулись. Ремонт, как видно, в школе закончился, но закоулки были всё такие же страшненькие. В нижнем фойе толпилось много народу. Как мы поняли, это были родители учеников, ожидающие родительского собрания. Вахтёрша сообщила нам, что директора Леонида Юрьевича Орлова мы сможем найти во 2-м кабинете. И точно, из-за двери слышался громкий знакомый голос. Люба хотела сразу  идти в кабинет, но я остановила её: занят человек, нельзя ему мешать. А тут ещё сидящая у двери девочка сообщила нам, что в кабинете находится её мама. И тогда мы с Любой скромно сели на диванчик и решили подождать. Ждать пришлось недолго. Открылась дверь, и из малюсенького кабинетика вышла мама девочки, а следом за ней вылетел Леонид Юрьевич и хотел на больших скоростях устремиться куда-то, но тут наткнулся взглядом на нас. Он заулыбался и широким жестом пригласил нас в свой кабинетик.
- Я через минуту вернусь, - сказал он, - а вы пока в качестве информации посмотрите вот эту статью из газеты «Народная воля».
 И убежал. А мы уткнулись в статью под названием «Политическая истерика», в которой некая журналистка крыла Михаила Орлова нехорошими словами. Статья подтверждала правоту линии Леонида Орлова и осуждала «охоту на ведьм», затеянную Михаилом.
Люба сказала мне, оторвавшись от газеты:
- А ты заметила, Лен? Сегодня нам здесь по-настоящему обрадовались.
Как же Леониду Юрьевичу было не обрадоваться? Ведь что ни говори, а мы пришли к нему в тяжёлые времена, поддержать хотя бы морально. Пусть знает, что не вся организация шарахнулась от него в сторону ура-революционного экстремизма. А то он убежал вчера с собрания, и я думаю, что ему было очень тяжело. Отчасти он сам виноват...
Леонид Орлов вернулся в кабинет и очень оживлённо начал рассказывать нам о текущей политике. Но Люба сразу перешла к главному: спросила, что нам теперь делать, как же будет с ДПР?
- Я думаю, что всё постепенно уладится, - отвечал Леонид Юрьевич.- Страсти улягутся, мы найдём точки соприкосновения.
Наша умная Люба начала задавать вопрос за вопросом о перспективах конкретной, конструктивной деятельности в местных Советах. Мне показалось не совсем удобным долго обсуждать всё это в рабочее время, и я стала подавать Любе знаки о том, что пора бы и честь знать. Но Люба меня не понимала. А тут начали заходить какие-то учительницы, обращаться к Леониду Орлову, как к директору школы, и я совсем занервничала.
Наконец Люба задала вопрос, который нас очень волновал:
- Леонид Юрьевич, вы отнесли своё заявление в редакцию?
- Да, отнёс. Но так как организация меня не поддержала, я написал его только от себя лично, от своего имени.
Значит, Леонид решил идти до конца, и примирения братьев на политической арене не предвидится. Поэтому наши советы забрать заявление были бы бесполезны и, пожалуй, неэтичны. И мы от оценок воздержались. Очень любезно распрощались с Леонидом Юрьевичем, но всё-таки ушли, не представляя, что теперь будет с партией. Решили несколько собраний пропустить и считать при этом, что мы теперь состоим во фракции Леонида Орлова. Если он будет собирать свою группу, то, может, и о нас вспомнит.
Когда мы шли в библиотеку, Люба сказала мне:
- Не пойду больше к Леониду на работу.
- Почему?
- Он такой «директористый», деловой. Все его о чём-то спрашивают, всем он нужен. Среди партийцев-то он попроще, свой. А вообще, люблю людей, которые, несмотря ни на что, ломятся против течения. Он ведь пошел один против всех со своей бескомпромиссной позицией.

28 АВГУСТА 1991 г.

Сегодня в «Костромских ведомостях» появилось, во-первых, наше «демократическое» обращение, написанное 19 августа – уже как исторический документ. Во-вторых, заявление Леонида Орлова о том, что он отстраняется от позиции Михаила и  его единомышленников. И в-третьих, там были  две маленькие статьи Сергея Бабенко. В одной он критиковал речь Михаила на митинге, а в другой прославлял Марину Дырнаеву – участницу баррикадной борьбы у Белого дома в Москве.

31 АВГУСТА 1991 г.

Вчера я увидела на столбе объявление о митинге «Демократической России» под названием: «Переворот не состоялся. Что дальше?» Интересно, что же Михаил Орлов будет говорить на этом митинге? Опять выяснять, кто трус, а кто герой?
И вот сегодня я двинулась на митинг одна, без Любы. Ей уже ничего не хочется, она ушла в глухую оппозицию.
Народу на площади было мало. Наши стояли небольшими разрозненными  группками или вообще каждый сам по себе. Никакого провозглашённого Михаилом «чувства локтя» на этот раз не ощущалось. Все были какими-то насторожёнными. Я подошла к группе, в которой стояли Сергей Бабенко и Марина Дырнаева. Спросила у Бабенко, собирается ли он что-нибудь писать с митинга.
- Конечно. И не только с митинга, - похвастался Сергей. – Меня приняли корреспондентом в «Костромские ведомости». И я получил задание: писать 200 строк в день, о чём угодно. А ведь это нелегко, носиться каждый день по городу и искать материал для своих корреспонденций.
- Я думаю, что ваша статья о прошлом митинге не очень понравилась Михаилу Орлову, - заметила я.
- В среду ещё одна статья будет, та ему ещё больше не понравится.
Как я поняла из этого разговора, конфронтация в наших рядах принимает непримиримый характер. Раскол углубляется. А значит, демократическое движение в целом становится слабее и разобщённее. Плохой оборот дела.
Марина Дырнаева не стерпела критических речей Сергея Бабенко и бросилась на защиту Михаила Орлова. Она нападала на Серёгу за то, что он вместе с Леонидом противопоставляет себя всей организации. Сергей только улыбался и флегматично вёл свою линию насчёт того, что он за конструктивные действия и против «охоты на ведьм». Но Мариночка не знала ещё, что мы с Любой тоже на стороне Леонида Орлова, и, возможно, Матюхин тоже с нами, судя по его речам.
Когда митинг начался, я достала блокнотик, чтобы всё записать для будущей статьи в «Костромской край», т.к. конкурентов по перу на горизонте я не видела. Зато услышала, как наши заперешёптывались:
- Всё-таки пришёл...
Я увидела Леонида Орлова, который с абсолютно независимым видом прохаживался позади трибуны. С кем-то здоровался за руку, с кем-то разговаривал, а на ораторов демонстративно не смотрел и, кажется, ничего не слушал. На трибуне картинно стояли двое – Михаил Орлов и Владимир Боровков. Володя стоял под знаменем и явно играл роль бесстрашного героя: ноги расставил, как будто в бой на танки собрался. Смотрелся красиво. И речь у него будет, я знаю, как всегда, красивая: возвышенно-романтическая, полная революционной патетики и стихов собственного сочинения.
Открывал митинг, конечно же, лидер движения «Демократическая Россия» Михаил Орлов. А я предпочла бы видеть на его месте Леонида Юрьевича. Михаил тоже отличный оратор, но уж слишком яростно и непримиримо звучат его слова, и нет того обаяния и той притягательной силы, что у Леонида. Хотя, возможно, мои впечатления субъективны.
А митинг, как и ожидалось, покатился по знакомому пути самовосхваления демократов и обличения пособников ГКЧП и тех, кто выжидал, отсиживался, призывал граждан к спокойствию и дисциплине. Очень зло и желчно звучало всё это с трибуны. Мне не нравилось. И никто при этом не говорил, что же всё-таки делать дальше. Какую реальную программу действий могут предложить демократы. Выяснять, кто герой, а кто трус всё-таки легче, чем придумать и воплотить в жизнь что-нибудь умное и полезное. Ни к чему хорошему не может привести скатывание организации к истерике и злопыхательству. Это путь саморазрушения. Ведь организация, ничего не созидающая, обречена на деградацию.
Зато очень понравилась мне информация из Шарьи. Молодец майор Шаламай! Классный лидер! Они в Шарье утром 19 августа написали обращение, причём много сильнее и эмоциональнее нашего. Так мощно они клеймили ГКЧП, призывали народ вставать на борьбу, бастовать, срочно создавать отряды российской гвардии для поддержки президента Ельцина. Подписались лаконично и грозно: «Комитет в подполье». И что самое хорошее, листовки с обращением появились на городских столбах уже к вечеру 19 августа (почти на сутки раньше, чем у нас). Я вспомнила, что мы с Любой вешали наши листовки в  11.30. дня, и нам было очень страшно именно потому, что нас окружал абсолютно равнодушный, сонный город. Люди ходили, как всегда, улыбались и разговаривали, и никому не было дела до переворота. И никто не собирался у наших листовок, не читал их, никому ничего не было интересно, как в болоте, поросшем тиной. А в Москве около листовок, говорят, собирались толпы.
Из Вохмы на этот митинг приехал Агарков. Выступил хорошо. Особенно мне понравилась его фразочка о том, что он «почистил ружьё и зарядил патроны». Молодец сопредседатель! Действовал так, как надо.
Понравилось ещё выступление костромской поэтессы Нины Снеговой, которая, оказывается, тоже успела вступить в ДПР ( недаром я её видела на одном из наших собраний). Она говорила высокие, красивые слова о революции, призывала всех улыбаться и читала стихи Назыма Хикмета:

И если я гореть не буду,
И если ты гореть не будешь,
И если мы гореть не будем,
Так кто же здесь рассеет тьму?

В конце митинга случился небольшой казус. Во время заключительного слова, которое произносил Михаил Орлов, вдруг покачнулось и упало с трибуны трёхцветное российское знамя. Михаил покосился на него с недоумением и продолжал речь. Кто-то у трибуны бросился поднимать знамя, Володя Боровков поставил его устойчиво и стал  подстраховывать. А я подумала: «Плохая примета для всех нас. Вот так же может пасть организация, расколотая на две половинки».

Дома вечером я включила «Вести», но их не транслировали. А увидела я прямую трансляцию концерта со ступеней Белого дома в Москве. Да, шёл грандиозный концерт для участников и героев «августовской революции» (её так теперь называют). На белых ступенях стояла группа «Санкт-Петербург» и исполняла самую новую революционную песню:

Все, все вместе, как один, стеной
Люди русские, вставайте!
Нашу веру, наши судьбы вновь
Растоптать, разбить не дайте!

А они, все эти тысячи людей на площади Свободной России, все стояли со свечками в руках. Огоньки трепетали, и их было несметное количество. И люди казались братьями здесь, стояли плечом к плечу. Победители! И каждый имел право слушать этот концерт – подарок для них! Они ведь спасли Россию! Для них, этих 700-тысяч присутствующих,  «августовская революция» была яркой вспышкой, звёздным часом, высшим взлётом всех человеческих чувств. Готовность погибнуть на баррикадах за свободу – это не каждому в жизни по силам. Как в песне поётся: «А для звезды, что сорвалась и падает, есть только миг, ослепительный миг». И как мне жалко было, что я сейчас не с ними на площади, и что меня не было вместе с ними на тех баррикадах. Вся революция пролетела стороной.
Я смотрела этот концерт, и слёзы выступали на глазах. Потому что эта высокая борьба и этот праздник Свободы только слегка задели меня  крылом  неистового и буйного ветра революции. Но всё-таки задели, одарили…
А ночью я сочинила свою песню.


        АВГУСТОВСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Вставай, поднимайся на битву, Россия!
Порывистый ветер расправил знамёна.
Бьют по баррикадам дождинки косые,
Но светятся лица, и песни в колоннах.

Припев:
За вольную волю, за Русь удалую
Поднимемся дружно мы, страх опрокинув,
И бросим под танки мы жизнь молодую.
Фашизм не пройдёт, и проснётся Россия.

Русь 70 лет пролежала в позёмке
На сталинских нарах, под дулом винтовки.
В безволье идей и под лозунгом звонким
Ждала в коммунизме она остановки.

Нам тоже готовили тюрьмы и Север.
Наручники звякали близко и жадно.
Но встала Москва, а за ней – вся «Рассея»,
Хотя и дышала, родная, на ладан.

Запел буйный ветер, труба заиграла
Российского гимна победную песню.
И сотня за сотней в цепочку вставала,
Чтоб долг перед Родиной выполнить с честью.

Нам те баррикады всю жизнь будут сниться,
И друга плечо будем чувствовать рядом.
Трёхцветный наш флаг, словно вольная птица,
Взлетит над Россией за смелость в награду.


3 СЕНТЯБРЯ 1991 г.

Материал с митинга я успешно написала и понесла его в редакцию по уже проторённой дорожке. В 7-м кабинете было всё совсем не так, как в прошлый раз. Редактора Абакшина в помещении не было, зато сидела целая компания незнакомых журналистов.
Сказав, что я из «Демократической России» - принесла материал с митинга, я вдруг с удивлением обнаружила, что обо мне тут знают. Бородатый журналист, похожий на моего одноклассника Лёню Абатурова, тут же и спросил:
- Вы Шестакова?
- Да.
И все удовлетворённо закивали. Прославилась я, видно, своей первой демократической статьёй, или просто в дни путча журналистам было не по себе оттого,  что напечатали такую крамолу под рубрикой «Партийная жизнь».
Высокий симпатичный парень сказал мне немножко виновато:
- Видите ли, дело в том, что я сам уже написал материал с митинга. Но вы дайте мне, пожалуйста, прочесть ваш. Может, мы поместим его, как альтернативное мнение.
Я протянула ему листы. Журналист прочёл и сказал:
- Ну, о героях вчерашнего дня можно сократить. Это уже не актуально. А что вам так понравился Агарков? Мне он показался вульгарным.
- Я не заметила.
- В общем-то, вывод в вашей статье почти такой же, как у меня. Так что противостояния мнений, похоже, не получается. Вы довольно резко критикуете демократов за отсутствие конструктивности. Можно, я покажу ваш материал редактору?
- Пожалуйста. Не получится с публикацией, так ничего страшного.
- Но я надеюсь, что вы с нами будете сотрудничать и дальше. Как я понял, вы пишете. По поводу этого материала я вам ещё позвоню. Вы, вообще-то, где работаете?
- В областной детской библиотеке имени Гайдара.
Он удивился, как все обычно удивляются, узнав, что такой «политический деятель», как я, работает в столь мирном, детском учреждении.
- Вас как по имени-отчеству? – спросил журналист.
- Елена Аркадьевна. А вас?
- Я Сергей Павличков. Экс-редактор «Молодого ленинца». Теперь здесь отвечаю за политику.
На этом мы любезно распрощались. Сергей Павличков мне очень понравился. Вечером он, действительно, позвонил мне домой. Сказал:
- Вы не обижайтесь, но у нас место ограничено, идёт много материалов с сессии облсовета, так что вашу статью поместить пока не можем.
Потом Павличков начал выуживать информацию о нашем движении «Демократическая Россия», но я как-то не очень словоохотливо отвечала ему. Сказала, что у нас раскол. Павличков живо заинтересовался. Начал спрашивать, на чьей я стороне: Леонида или Михаила. Я ответила, что мне ближе взгляды Леонида Орлова, но, к сожалению, почти вся организация пошла за Михаилом.
- А чем это объясняется?
- Не знаю, - честно сказала я. И пригласила Сергея Павличкова к нам на собрание, благо вход туда – свободный.

Вечером после работы Люба Сычёва случайно встретилась на улице с Михаилом Орловым и Мариной Дырнаевой. Они сказали, что сегодня надо обязательно придти на собрание, где будут выдвигать кандидата на пост главы администрации области.
- А кого вы хотите? – «наивно» спросила Люба.
- Михаила Юрьевича, - гордо ответствовала Марина.
Об этом разговоре Люба проинформировала меня по телефону. И мы вместе, дружно не пошли на собрание. Не охота…

ПРИЛОЖЕНИЕ
Статья Сергея Павличкова (псевдоним – С. Константинов) в газете «Костромской край»
за 4 сентября 1991 г.
               
          ТАК ЧТО ЖЕ ВСЁ_ТАКИ ВПЕРЕДИ?
В минувшую субботу в центре Костромы прошёл митинг, организованный региональным отделением движения «Демократическая Россия». Объявления, расклеенные накануне по всему городу, пестрели интригующе-броским заголовком: «Переворот не состоялся. Что дальше?» Естественным было и желание нашей газеты узнать, а что же, по замыслам устроителей митинга, ждёт костромичей в ближайшем будущем.
Вопрос этот казался отнюдь не праздным, и первое же выступление одного из организаторов митинга – Михаила Орлова не оставило никаких сомнений в серьёзности намерений его коллег: «демороссы» на местах стремятся определить способы реагирования на политическую обстановку, сложившуюся в постпутчевый период. А она отнюдь не так безоблачна, как того хотелось бы ликующим победителям: гордо взметнувшийся над площадью Свободной России триколор отнюдь не возвестил реальную замену номенклатуры на всех этажах местной власти. Стремительное отрезвление заставило устроителей с первых минут митинга обратить внимание горожан на то, что «революция не завершена», «партократия, затаившись, жаждет реванша», и что «в этих условиях крайне необходимо единство всех демократических сил».
Слов нет, всё это именно так. Но что же всё-таки «день грядущий нам готовит»? Об этом предпочитали детально не распространяться. Но собравшимся почему-то вновь зачитали приказ военного комиссара Костромского района подполковника В.Богатырёва, подписанный им во время путча, и огласили обращение «Шарьинского комитета подполья», выпущенное в тот же период. Не думаю, что это было удачной находкой организаторов – сообщения имели уже вчерашний привкус, как, впрочем, и необольшевистские «Долой!», обильно извергавшиеся ораторами на головы собравшихся. Фразеология лозунгов уныло повторяла совдеповские агитки: «Обанкротившееся чиновничество – в отставку!», «Демократам – реальную власть!». Среди первых «претендентов» на устранение с политической арены – опять «знакомые всё лица»: В. Торопов, А. Ерёмин,  Б. Коробов, А. Воронин… (Кстати, чувствуя, наверное, такой разворот событий, городские власти на этот раз не удостоили своим вниманием митинг «Демократической России»).
В какой-то момент показалось, что митинг сможет, наконец, вырваться из оков всеобщего злопыхательства и перейти к конкретным программам на ближайшую перспективу. По крайней мере сопредседатель регионального отделения движения «Демократическая Россия» В. Боровков попытался  остановить стихию бичевания партократии короткой фразой: «Хватит о них, это уже история…».  Но к голосу разума не прислушались и дальше практически не пошли.
Когда же на площади договорились до «интеллектуального кретинизма врагов (?! – С.К.) из агропрома» и «потных лысин депутатов облсовета», некоторые митингующие уныло побрели в сторону автобусных остановок, потеряв всякий интерес к резолюции митинга с призывом к отставке областного и городского Советов. Действо всё больше напоминало отнюдь не лучший дубль на съёмках какого-то уже хорошо известного киносюжета, а вопрос в предварявших его афишах так и остался риторическим.
                С. Константинов.

9 СЕНТЯБРЯ 1991 г.

Люба Сычёва не пошла сегодня на собрание, так как ушла в глухую оппозицию, а я отправилась «на разведку», как я этот поход определила.
В вестибюле курсовой базы стояло совсем немного народу. Видимо, ждали кого-нибудь из лидеров. Серёга Бабенко был здесь. Открылась дверь, и появился  улыбающийся Леонид Орлов. Ему, кажется, обрадовались, и кто-то сказал негромко: «Пришёл!» (а, видно, не ждали). Леонид отправился за ключом, открыл дверь, все расселись, и собрание началось. Вёл его, конечно, Леонид Юрьевич. Михаила не было. Я обрадовалась и успокоилась: всё как в старые, добрые времена, все снова заодно, и нет раскола. Но я ошибалась.
Леонид Орлов пришёл на собрание со своей конструктивной программой и думал, наверное, что перетянет большую часть организации на свою сторону. Он раздал нам листы, на которых был напечатан проект документа объединённого движения «За демократические реформы». Леонид хотел объединить на конфедеративной основе все организации и партии демократической направленности: ДПР, «Демократическую Россию», «Гражданское согласие», «Народный фронт» и другие. Чтобы всем действовать вместе в это трудное время. В единстве – сила. В его документе были разработаны основные направления деятельности нового объединения, причём очень чётко, определённо. Я радовалась, думала: ну вот, наконец-то мы двинулись вперёд по   разумному пути.
Но начались выступления по содержанию документа. И снова взыграли неутолённая злоба (может быть, как реакция на страшные дни путча?), ненависть, непримиримость, нежелание даже думать об объединении демократических сил. При этом звучал один-единственный мотив: мы, «Демократическая Россия», лучше всех! Самые главные герои!
 Мне неудобно было об этом слушать, и я опять вспомнила, как достойно вели себя в дни путча российские депутаты от Костромы – Литвинов, Лукашов, Плотников. А наши пытаются всячески принизить их роль и возвеличить себя, любимых. Непорядочно.
Но это всё были ещё цветочки. Ягодки пошли, когда на собрание явились Михаил Орлов и Марина Дырнаева. Михаил Юрьевич тут же попросил слова и начал очень эмоционально излагать свою абсолютно непримиримую позицию. Он раскритиковал документ Леонида, сказал, что никакого аморфного объединения нам не надо, так как в нём рассыплется и потеряется «Демократическая Россия». Михаил очень резко заявил, что мы – самые революционные, у нашей организации наиболее высокий в области интеллектуальный уровень, и если бы нам дали власть в руки – мы бы горы свернули. А в объединённом демократическом движении к нам могут примазаться случайные люди, те, кто до путча величал нас «так называемыми демократами» и боролся с нами всеми силами и средствами. Сейчас, между прочим, все лезут в демократы и в герои. Надо хранить чистоту рядов!
Речь Михаила Орлова вызвала горячую поддержку. И тогда Леонид Юрьевич предложил голосовать. Он отдал бразды правления, то есть ведения собрания, сопредседателю «Демократической России» Владимиру  Боровкову. Тот перво-наперво сказал пламенную речь в защиту позиции Михаила, а потом поставил вопрос на голосование. Неужели и Володя не хочет понять, что сейчас не надо бы идти по экстремистскому пути, предложенному Михаилом Орловым?
Я ждала голосования с волнением, уже предчувствуя, что за Леонидом пойдёт меньшинство. А мне что делать? Воздержаться? (это всегда самый лёгкий и безопасный путь). Честнее всего будет в такой критической ситуации поступить по совести, пусть даже при этом пойти против активного большинства. Не могу я оставить Леонида Орлова в гордом одиночестве в такую трудную минуту. Пускай одна, но проголосую за его программу. А Люба вообще хитра: легко ей сидеть в глухой оппозиции, ни за кого не голосовать и ничего не решать. А мне, в который уже раз в этом году, приходится делать выбор. Этот, последний выбор – очень нелёгкий. Он может означать не только оппозицию, но уход из «Демократической России». А жаль! Ну что ж, Леонид Юрьевич, настало время, когда я долгом своим почту хоть чем-то помочь вам и смягчить слишком злой удар, тем более, что вы правы в этой борьбе!
А Леонид ждал голосования, сидя неестественно прямо, как будто бы абсолютно спокойно, но всё-таки напряжённо. Чувствовалось его волнение. Но он гордый: ничем не показал этого волнения, хотя в эти минуты всё было поставлено на карту: пан или пропал. Я-то очень остро чувствовала это напряжение и скрытый трагизм происходящего, раскол, крушение, катастрофу, непоправимость и закрывающуюся  дорогу в будущее для нашего демократического движения. Или я зря так остро, болезненно реагировала? Никто больше не чувствовал этого трагизма?
Тем временем Володя Боровков поставил вопрос на голосование:
- Кто за программу, предложенную Леонидом Орловым?
Поднялось только пять рук, в том числе самого Леонида Юрьевича. Высоко и демонстративно мы руки подняли, видно, каждый знал, что нас мало будет. За Леонида Орлова голосовали Сергей Бабенко и мальчик социал-демократ да ещё Осокин и я. Не сильная компания, что и говорить. Володя считал наши малые голоса с явным торжеством. А Леонид  даже не повернулся, чтобы посмотреть на своих сторонников. Довольно жёсткий удар он получил, но ничем не показал своих чувств: умеет достойно проигрывать. Когда против программы Леонида взметнулся лес рук, Михаил с места прокомментировал:
- Ну вот, а говорили, что у нас раскол. Никакого раскола по сути дела нет! А то пишут в газетках: вот, мол, надо разобраться…
Михаил Юрьевич торжествовал. Тем временем Леонид не спеша собрал листочки с программой в свой дипломат, очень корректно извинился за то, что должен покинуть наше собрание – у него срочные дела – и ушёл, по-моему, ничего не видя и не слыша вокруг себя.
И тогда я отчётливо ощутила, что все смотрят на нас (тех, кто голосовал за Леонида), как на  в р а г о в , на проигравших неудачников. Я эти злые взгляды почувствовала. Вот такие получились последствия путча для демократов Костромы. Сплочённая и дружная организация вдруг поделилась на «наших» и «не наших». И сижу я тут теперь под злыми взглядами, как под дулами наведённых ружей.
Тем временем Михаил Орлов занял председательское место, удовлетворённо бросив при этом:
- Ну вот теперь мы и узнали, кто есть кто.
Мог бы уж и не комментировать.
Михаил сразу же поставил перед всеми своими сторонниками задачу: начать собирать материалы к летописи путча в Костроме. Разузнать, кто и как себя вёл в эти дни. Что говорили по костромскому радио, час за часом, минута за минутой, что писали газеты, как реагировали облсовет и горсовет, милиция, КГБ и прочие организации. Готовая летопись будет распечатана и пущена «в народ».
Это направление работы мне абсолютно не понравилось. Вроде бы сейчас и так уже всё ясно, кто герой, а кто трус. Или Мишеньке недостаточно славы? Он обижен тем, что на официальном уровне мало кто упомянул про подвиги «Демократической России». Более того, в речах Михаила проскочила фраза, что его упрекают за непроведённый митинг в Костроме. Правильно упрекают! В тот момент всю ответственность надо было взять на себя и организовать митинг протеста, а не уезжать в Москву (там народа и так хватало). А теперь чего же после драки кулаками махать. На фоне других областей России Кострома  выглядела бледно. 
А дальше Михаил Юрьевич стал раздавать конкретные задания: кто пойдёт на радио, кто посмотрит газеты и т. д. Сергей Бабенко моментально встал и ушёл. Я опять уйти побоялась, но готова была отказаться, если кто-то предложит мне заняться этим недобрым и бесполезным делом. Встал и Осокин. Сказал:
- Я могу взять на себя радио. А сейчас я должен уйти.
И лишь только за ним захлопнулась дверь, тут же поднялась с места одна из наших весьма скандальных тётушек и заявила безапелляционно:
- Я не доверяю Осокину! Тем более, что у него политические взгляды прямо вражеские! Неприемлемые взгляды! Давайте, я тоже займусь радио.
- Очень хорошо, - согласился Михаил. – Вообще, лучше всего действовать группами.
И он стал формировать группы по разным направлениям. Мне не предложил никакой работы: чувствовал, видно, что бесполезно стараться. Наверно, у меня был очень недовольный вид.
На том собрание и завершилось. Я уходила в гордом одиночестве. Кругом была тёмный осенний вечер. Я шла по проспекту Текстильщиков и думала, что это было, наверное, последнее для меня собрание «Демократической России».  И одна только мысль грела душу: а всё-таки и мы сумели сделать что-то полезное для демократического движения в Костроме.

17 СЕНТЯБРЯ 1991 г.
ЧТО ДЕЛАТЬ?

Этот коренной вопрос русских революционеров взволновал и меня. Неужели оставаться в стороне от демократического движения, когда столько интересных и важных дел впереди? Опять хочется в гущу событий! А потому я задумалась о возможности «разведки в районе дислокации» литвиновского движения «Гражданское согласие». Тем более, что сегодня по костромскому радио услышала обрывок фразы о том, что это движение зовёт в свои ряды всех, кто неравнодушен к судьбе России: беспартийных, бывших членов КПСС, участников движения «Демократическая Россия», ДПР, «Народный фронт».  Короче говоря, это именно нас зовут в «Гражданское согласие». И, возможно, к этому приглашению как-то причастен Леонид Орлов. Не бросит же он политику, с кем-то работать ему надо. Вот он и зовёт таким образом своих бывших единомышленников. А Литвинов и его команда – люди достойные во всех отношениях. Отлично проявили себя в дни путча! Надо предложить Любе пойти к ним на собрание. Интересно, как всё это происходит у них? Сравним, посмотрим, подумаем.
А может, наоборот, плюнуть на эту политику? Уйти с головой в семейно-кухонные заботы, в частную жизнь типичной «простой советской женщины»? В моём возрасте пора уже быть, как все, и забывать о «высоком штиле» и пышной революционной фразеологии.

4 ОКТЯБРЯ 1991 г.
МОСКВА. БЕЛЫЙ ДОМ

Нынче родной профком устроил мне отличный день рождения: организовал бесплатную поездку всех членов нашего профсоюза в Москву – за покупками. И я погуляла-таки по революционной столице! Правда, там сейчас обосновалась, в основном, не революция, а чистая коммерция. На всех углах, во всех подземных переходах и в метро бойко торговали «новые предприниматели». Продавали всё на свете: газеты, книги, цветы, «порнуху», импортные тряпки, жвачку, собак и кроликов. Но моя душа всё равно к этим торгашам не лежала, хоть я, вроде бы, в своей ДПР и боролась за «новейший общественный строй». 
В «Детском мире», в обувном отделе, шла наглая спекуляция. Там стоял строй торгашей и предлагал  втридорога самую разную детскую обувь, которую, разумеется, не найти было на госприлавках. В рядах неофициальных продавцов были и молодые парни, и солидные дамы, и юные девчонки, и старушки, словом -  ничего и никого не боящиеся деловые люди нового образца. Время от времени через строй спекулянтов проходили два милиционера с ехидными ухмылочками на лицах. В это время «бизнесмены» прятали свою разномастную обувку в целлофановые мешки, но тут же, за спиной блюстителей порядка, снова извлекали её на свет божий. Милиционерам же сильно нравилась роль «пугателей», и они с явным удовольствием ходили сквозь строй спекулянтов то туда, то сюда. Смеялись, чуть не в открытую. Но явно никого не собирались «арестовывать».
Магазины властно затянули меня почти на весь день. Проснулся азарт добытчика, и даже очереди не пугали. Но всё-таки я выбрала время и для души: по улицам погуляла, мороженого поела, побывала на Красной площади и, конечно, около Белого дома. Ну разве могла я не взглянуть хоть краешком глаза на те самые баррикады, где мне не довелось поприсутствовать в дни путча?
На площадь Свободной России я отправилась ни свет, ни заря – как только открылось метро. Девчонки сидели ещё на вокзале, ждали открытия магазинов, а я уже двинулась в путь – к баррикадам августовской революции. Доехала до станции метро «Краснопресненская», вышла на улицу и растерялась: в какую сторону идти? По карте, вроде, всё понятно, а на месте попробуй, сориентируйся. В какой стороне Москва-река протекает?
Прямо передо мной стоял огромный высотный дом. Это значит, что оказалась я на площади Восстания. Я решила идти за дом: там улица, вроде бы, шла под уклон – может быть, к реке. Ну а если попаду не туда, то вернусь к этому шедевру сталинской застройки, благо его издали видно, и отправлюсь на поиски Белого дома в другую сторону. Спрашивать же, где он, ни у кого не хотелось: подумают ещё, что не в себе дама. И пошла я какими-то неприбранными проходниками, серыми и скучными, как будние дни. Потом вдруг вышла на прямую, светлую улицу. Она была широкая, солнечная и пустынная в этот ранний час. Впереди возвышалось красивое здание гостиницы, рядом стояли блестящие  зарубежные грузовые машины и легковушки-иномарки заманчивой конструкции. Когда я их миновала, то увидела впереди наш российский трёхцветный флаг. Он гордо развевался на ветру, словно летел ввысь. И я поняла, что приближаюсь к цели! Вот он, Белый дом, открылся перед моим взором. Интуиция безошибочно привела меня сюда. Нарядный, белоснежный, как корабль, а флаг – как парус. И ни одной живой души, только солнце кругом, зелёные газоны и набережная проглядывает в перспективе. Красиво. А рядом с Белым домом, у памятника революционерам 1905 года, возвышались те самые баррикады, на которые мне так хотелось взглянуть. Железная арматура, какие-то рельсы, прутья, металлические палки. Они ощетинились, остро и непримиримо, как достопамятные военные «ежи». Но эти баррикады, действительно, не выдержали бы танкового удара. Танки и БТР-ы смяли бы их, словно игрушечные, детские заграждения. И всё равно было что-то грозное и решительное в этих баррикадах. Ведь те «сотни», что стояли за ними, готовы были головы сложить за Белый дом, который защищали.
У баррикад был воткнут колышек с фанеркой и надписью: «Здесь будет воздвигнут монумент защитникам Белого дома». У таблички лежали живые цветы. У меня цветов, увы, не было. И я постеснялась долго стоять здесь, перешла на другую сторону улицы, посмотрела ещё раз оттуда на Белый дом, на баррикады, и зашагала назад, к метро, к шумным московским магазинам.
Я в этот день ходила по Москве и смотрела на людей: ведь именно они, москвичи, делали революцию в августе. Кто-то из них был на баррикадах. Кто-то свергал памятник «железному Феликсу». Но сейчас толпа была будничная, мирная, спокойная.
Короче, не усмотрела я в московском многолюдье ничего революционного. Только памятник Свердлову в центре был раскатан по камушкам. И на остатках постамента белой краской намалёвано: «Здесь стоял Свердлов». А на пустом пьедестале бывшего памятника Дзержинскому развевался средней величины российский флаг.
В московском метро переменилось много названий, так что очень трудно было ориентироваться по старой схеме метрополитена. Никакого тебе «Проспекта Маркса», он теперь назывался  то ли «Гостиный двор», то ли «Прянишные ряды», уж не припомню. Вместо «Площади Свердлова» - «Театральная площадь», вместо станции «Дзержинская» - «Лубянка», вместо «Горьковской» - «Тверская». Как хочешь, так и ориентируйся. Я, например, плутала. Хорошо, что многие водители электропоездов объявляли станции по старинке.
 Между прочим, наша местная участница революционных событий  в Москве Галя Ашастина (она была там в отпуске) рассказывала, что 19-21 августа все стены в метро были исписаны лозунгами и призывами (прямо углём по мрамору) вроде того, что «ГКЧП – проститутка». Вся Москва бурлила, никто ничего не боялся, народ собирался кучками и обсуждал последние новости защиты Белого дома. Буквально на каждом столбе и заборе расклеивались листовки и подпольные выпуски демократических газет. Около них моментально собиралась толпа. На предприятиях была великолепная дисциплина, нигде ни одного пьяного. И все трудовые коллективы поддерживали телефонную связь со своими «бойцами» у Белого дома. Если бы оттуда пришёл сигнал, встали бы все.
Всё это восторженно рассказывала Галя, восхищаясь революционностью москвичей и стыдя костромское «болото». А ведь сама не пошла на баррикады: страшно было. Отправилась она посмотреть на постреволюционную Москву лишь 21 августа днём. Танки и БТР-ы видела своими глазами. Заметила, что на улице 25-го Октября, около ГУМа, валялись уже не нужные, разбросанные по сторонам укрепления-баррикады (даже и там они были!). Производили они жуткое впечатление. Галя видела и загороженную металлическим штакетником Красную площадь, куда милиционеры пропускали только детей, причём, всего на 10 шагов – «посмотреть». Повезло всё-таки нашей Галине: хоть что-то увидела своими глазами.
Я на Красную площадь тоже зашла, тянет меня туда, потому что  - историческая. Я мимо неё ну никак не могу пройти, даже когда на один-единственный день приезжаю.
На Красной площади было солнечно и празднично. Каблуки звонко цокали по брусчатке. У Мавзолея, как в добрые старые времена, собралась толпа. Народ ждал смены караула. В основном, здесь стояли иностранцы: для них подобное зрелище – диковинка. К тому же, эта церемония, возможно, существовала последний год. Подумав об этом, я тоже осталась посмотреть на смену караула у Мавзолея. Раньше сердце замирало здесь от благоговейного трепета, когда, печатая шаг, с обнажёнными штыками, маршировали по брусчатке солдаты из роты почётного караула. А теперь было странное чувство мимолётности зрелища и непривычная  мысль о том, что не вписывается этот эффектный ритуал в послереволюционную московскую действительность, во всю нашу теперешнюю жизнь. Солдаты шагали, а я думала, что вижу это в последний раз, а значит, момент этот вполне исторический. Молодые папы в толпе всё так же сажали детей на плечи, чтобы лучше было видно солдат у Мавзолея. Только интересно, что они при этом говорили своим чадам?
Побывала я и у музея Ленина. Шла мимо – к метро. Вдруг вижу – куча народу шумит и машет руками. Я вспомнила публикации в газетах о том, что теперь здесь каждый день собираются коммунисты и защищают свой любимый музей от нападок. Я решила подойти и посмотреть: интересно всё-таки. На ступенях музея толпились ветераны с плакатами: «Руки прочь от Ленина!», «Защитим музей и Мавзолей Ленина!». Присутствовало здесь и несколько парней –  видимо, фанатов коммунистической идеи. Кто-то произносил речи, потрясая кулаком. Кто-то собирал подписи единомышленников. Огромный плакат на стене призывал желающих поучаствовать завтра в пикете-цепочке вокруг музея и Мавзолея Ленина. Словом, всё происходило в духе нынешнего времени, не по старинке, а вполне по-революционному. Раньше ведь коммунисты с неформальными самодельными плакатами не ходили, носили только узаконенную «Славу КПСС». А теперь – свобода высказываний, пиши, что хочешь.
Посмотрев на коммунистов, я отправилась снова на Тверскую, покупать революционные значки, которые присмотрела ещё утром. На Тверской сияло солнышко, и почему-то казалось, что кругом весна, а не осень. Приятно там было гулять ещё и потому, что у многих на лацканах пиджаков я замечала наши трёхцветные флажки – значки демократов. Значит, свои ребята. В киоске я купила два круглых пластмассовых «политических» значка: «Защитник Белого дома» и «Удар по ГКЧП». А третьего – с яркими российскими флажками - уже в продаже не было, и я горько пожалела, что не купила его утром. Но и этими двумя оригинальными кругляшками наша с Шуриком коллекция значков сильно украсится. Ребёночку я купила ещё кучу диафильмов. Правда, признаюсь честно: увлекаюсь ими больше всё-таки я, чем Шурик. Это с детства остался у меня азарт добытчика диафильмов, которые появлялись на прилавках нечасто.
Вообще же я сумела сделать довольно много покупок за этот длинный московский день. Во всех магазинах с покупателей требовали московские визитки. Но я не тушевалась, смело направлялась к кассе и пробивала всё, что мне надо, ни о какой визитке не заикаясь. Приобрела много туалетного мыла. Накупила Шурику маечек, трусиков, носочков, обуви и даже демисезонное пальто отхватила. А именно около него висел большой плакат: «Продаётся только по визиткам». Я беззастенчиво проигнорировала плакат и потащила пальтечко на кассу. Там без слова пробили чек и завернули товар в бумажку. Вот так и нужно действовать всегда!
Ещё купила ребёнку пару московских игрушек. Он ведь ждёт столичного подарка, надо порадовать парня. Но игрушки мне показались так себе по сравнению с заморской игрушечной витриной в ГУМе. Там заграничные чудо-игрушки продавались на валюту! Это были сборные разноцветные корабли с матросами и капитанами, с сотнями морских мелочей на борту. Были здесь крепости с солдатиками и пушками-малютками, дома удивительной конструкции, полные забавных человечков, райские сады и парки, самолёты, автомобили… Такое нашим малышам даже и не снилось. Огромный чудо-город в витрине! Настоящая сказка, яркая, радужная, фантастическая! Мы в детстве не играли в такие игрушки, и нашим детям, наверно, не поиграть. Увы…  И всё-таки моё детство было самым лучшим и самым счастливым, таким, какого не встретишь ни в одном капиталистическом раю. Потому что было в этом  детстве исконное русское правило: «Нет уз святее товарищества!». А для Шурика такой девиз не будет актуален.  Капитализм грядёт, с его бездуховностью и разъединением...
Романтическая Пушкинская площадь встретила меня нынче своим новым обликом. Казалось, что Пушкин стоит  грустный, одинокий и неприкаянный, а мимо памятника  несётся равнодушный поток деловых людей. Через дорогу в сквере стояла длиннющая очередь жаждущих насладиться прелестями ресторана «Макдональдс». Чтобы туда попасть, нужно было стоять в очереди часов 6. А я к таким подвигам никогда не готова, хотя в фирменный ресторан тоже мечтала бы попасть. Да ладно уж, я решила обойтись  простой забегаловкой около  ГУМа. Там, кстати, мне испортили аппетит разные жулики и нищие. Парень в грязной белой футболке, стоящий передо мной, набрал полный пакет бутербродов и тихо слинял от кассы. Никто и глазом моргнуть не успел. Потом рядом со мной у высокого столика какой-то нищий допивал из чужих полупустых стаканов. (В фильме Эльдара Рязанова «Небеса обетованные» есть точно такой эпизод, ну прямо из жизни взятый).
Таких вот нищих, попрошаек и побирушек у нас в Костроме не очень заметно, а здесь они в глаза бросаются. Постреволюционная Москва кишмя кишит нищими. Откуда взялись только? Невольно вспоминается чистота и благолепие столицы в недалёком ещё социалистическом прошлом. Внешняя пристойность тогда была на уровне. А теперь кругом грязь, неухоженная торговля прямо на улице, убогий «первобытный» бизнес...
Нагулявшись по улице Горького, то бишь по Тверской, и купив маленький розовый тортик в магазине со сладостями, я решила двигаться на Арбат. Там я надеялась приобрести ещё один торт, побольше размером, и какой-нибудь колбасы.
Сразу же у метро «Арбатская», в быстро сгущающихся сумерках, я вдруг почувствовала необычную атмосферу большой ярмарки или даже «восточного базара». Всюду стояли торговцы сластями, шоколадом, книгами, тут же продавались кошки, собачки и кролики. Нарядная толпа тихо гудела, было людно и, вроде бы, весело. Но я неожиданно ощутила своё абсолютное одиночество в этой чужой толпе. Не существовало  больше единой монолитной массы «советских людей», а было множество индивидуумов, где каждый за себя и каждый со своим интересом. Кто-то здесь ловкий продавец, а кто-то – простоватый  покупатель. И я опять ловила себя на мысли, что мне неприятны дельцы новой формации и все эти спекулятивные взаимоотношения, которые, видно, были всегда среди деловых людей, но только тщательно скрывались, а теперь вдруг вылезли на свет божий и шокируют таких «совков», как я.  Но я ещё не самый ортодоксальный образчик старого мышления. Как-никак – член «Демократической России», борец за свободу. И я должна бы приветствовать приход новой общественной формации и хлопать в ладоши. Умом я, возможно, и принимаю её, а сердцем – нет.
И вот, наконец, старый Арбат. Узорчатые фонари, плитки под ногами, скамейки. По обе стороны центральной пешеходной аллеи стоит множество столиков и самодельных прилавочков. За каждым  – торговцы. На столах – традиционные русские матрёшки, а также матрёшки, изображающие Ельцина, Горбачёва, Брежнева и прочих государственных деятелей. Всё это – по баснословным ценам, и сделано, наверно, специально для иностранцев. Но изготовлено мастерски. Тут же продаются резные шахматы – ручная работа, целое произведение искусства. Есть и значки всех сортов: старые – советской эпохи (вплоть до октябрятских звёздочек) и новые, круглые – на злобу дня. С певцами и рок-группами, с героями американских мультиков и даже с Иосифом Виссарионовичем. Продаются также знамёна – красные и трёхцветные (продавцам плевать, какие именно продавать, лишь бы покупали). Художники разложили на асфальте свои картины. Есть очень хорошие. Иные мастера сидят с мольбертами и рисуют портреты всех желающих. Мальчишка играет на скрипке – собирает деньги у прохожих. Гитаристы распевают куплеты собственного сочинения. Фотографы выстроили целые экзотические уголки – с обезьянками, осликами, старинными каретами: выбирай на вкус, на каком фоне запечатлеть своё личико. А вот какие-то религиозные деятели развернули настоящую проповедь. Толпа стоит и одобрительно внимает.
Светятся огнями кафешки с мороженым. Но я боюсь очередей и дороговизны и потому не захожу внутрь. Всё иду и смотрю на лотки частных торговцев, и конца-краю им не видно. Мне всё здесь интересно, как будто бы я нахожусь в музее. Один лоток красивее и наряднее другого.
 Вскоре абсолютно стемнело. И хотя фонари горели ярко, торговцы начали понемногу сворачивать своё разноцветно-сказочное царство. Как по мановению волшебной палочки стали исчезать куда-то деревянные дворцы, точёные стены Кремля, большие и малые матрёшки. Арбат быстро пустел.
Я направилась к станции метро. Решила провести остаток времени на Ярославском вокзале: отдохнуть, съесть пару-тройку порций мороженого, почитать книжку в зале ожидания. И хотя весь денёчек я провела на ногах и в бегах, усталости почему-то не чувствовалось. Значит, физическая выносливость, закалённая в турпоходах, у меня по-прежнему на уровне. Короче, в зале ожидания я не усидела. Меня понесло на улицу. А там, на площадке у платформ, играл небольшой духовой оркестр – деньги в коробочку зарабатывал. Вокруг стояла весёлая толпа пассажиров, слушала и жизнерадостно плясала под музыку в кругу. Я тоже послушала, в то время, как ела мороженое. Потом решила позвонить по телефону-автомату двоюродному брату Авангарду Несмелову, который вместе с семейством проживал в Москве. Я изрядно поднапугала его, ведь Авик  сначала подумал, что я прошусь к нему ночевать. Но я его утешила, расспросила о домашних новостях. Хотела поинтересоваться, что они делали 19-21 августа, но посчитала неудобным, так как телефон висел на стене, а рядом стоял народ. Потом настало время идти в вагон. Там уже сидели почти все наши девушки и хвастались, кто что купил. Я тоже начала хвастаться, и оказалось, что мой магазинный «улов» вполне солиден. Словом, хорошо отдохнула и всего накупила я в Москве в день своего рожденья.

5 ОКТЯБРЯ 1991 г.

Люба Сычёва ко дню рождения сочинила для меня стихотворение, которое я и привожу на страницах этого дневника.

За прекрасную Елену
Греки разорили Трою.
И с тех пор от нашей Лены
Супостатам нет покою.

Если строят баррикады,
Если митинг собирают,
Значит, Лена где-то близко,
Значит, Лена где-то рядом.

И как ласковая мама,
И как грозная орлица
Демократию спасает
И с врагом желает биться.

Поздравляя с днём рожденья,
Мы желаем Лене счастья
И здоровья, и успехов,
И «Гражданского согласья»!!!