Она мечтала об этой поездке целый год, и сейчас, с трудом удерживаясь от дрожи, загорала наперекор обстоятельствам.
- Ты не замерзла? - в третий раз спросила Ольга, которая давным-давно сдалась и сидела рядом, укутавшись в два полотенца. - Может, оденешься?
Кроме них, никто так и не отважился искупаться. Кто же мог знать, что октябрь окажется таким холодным.
- Знаешь, я очень рада, что приехала, - ответила Лея и улыбнулась сестре. - Все равно здесь очень здорово.
- Даже когда на пляже раздеваются, не снимая при этом шарфов? - Ольга засмеялась и чмокнула сестру в макушку. - Принимается, хотя ключевые слова "всё равно" меня смущают. Поедем домой! Укрою вот тебя полотенцем, и будет у тебя сон на море вместо осени в Провансе.
*
Слишком ранняя осень в Провансе - это день между купанием в море и разведением в камине огня, это когда вчера ещё салат и розе, но уже совсем скоро - утка и пятьдесят оттенков красного...
Лея вздохнула и посмотрела в окно. Похоже было, что осень, как опытная хозяйка, давно приглядывалась к саду, прикидывая объем предстоящих работ и ненароком роняя с деревьев первые желтые листья. Как телеграммы. Или уведомления, чей тон холоден и предельно официален: октябрь имеет честь сообщить, что ноябрьские купания в море в этом году, скорее всего, будут аннулированы. Примите искренние уверения .... (и не забудьте принять меры против осенней хандры).
Что ж, меры просты: вот фотография, где видно, что налево - лето, направо - осень, снято вчера где-то между сушей и морем, а малиновое полотенце парит, как ковер-самолет, между беззастенчиво-голубым небом и берегом розовых камней. Порыв ветра вот-вот небрежно смахнет песчинки в сторону осени и ночи, как косточки на допотопных счетах, и лихо перевернет страницу, а там - глава про дожди, короткие дни и то ли дым, то ли пар от влажных дров. Но это будет ещё нескоро, через целую секунду. А пока - тишина и предчувствие мистраля.
Правда, в кадре нет главного впечатления дня. На берегу розовых камней загорать на животе красиво, но неудобно, и лучше перевернуться на спину, а потом сесть лицом к морю, по глади которого нипочём не определить сезон. Тут-то и настанет очередь впечатления: вдруг окажется, что абрис щеки человека в белой рубашке полностью компенсирует факт его существования между берегом и морем, более того - мгновенно меняет всё в лучшую сторону.
Лея помнила все до мельчайших подробностей. Незнакомец сидел вполоборота, и, пренебрегая всем прекрасным изобилием: высоким лбом, вольными, с проседью, кудрями, широкими плечами, сильной спиной и опирающимися о камни красивыми руками - взгляд отчего-то упорно цеплялся за тонкий кожаный шнурок на загорелой шее. Что на шнурке - крест? медальон?.. не понять, да и нужно ли. Тот, от кого было не отвести глаз, несомненно, обладал пластикой дикого зверя, и всё в нём: и кудри, и руки, и стать - было спокойно и счастливо, востребовано и желанно; может быть, даже любимо. Всё, только не чёрный шнурок. Только не крошечное ухо.
Самый нелепый в мире повод для знакомства: одиночество сбегающего по шее шнурка, тихая прелесть маленького уха...
Это всё ранняя осень, детка. Это обманчивое тепло бабьего лета. Может быть, у него злые глаза. Или каменное сердце.
Может, он мелочен и зол.
Женат.
Нуден.
Может быть всё, что угодно, но - он тебе нужен.
Невозможно не протянуть руки. Немыслимо протянуть руку. Из чего же делают эти шнурки, творящие из пустяков - муку...
*
"Господи, всё бы отдала, лишь бы до него дотронуться..." - вдруг требовательно подумала Лея, метнув, словно молнию, это яростное желание в сторону перистых облаков за окном.
- Что-то рановато ты начала любоваться фотографиями, - неслышно подошедшая сзади Ольга мягко приобняла сестру за плечи. - Пойдем ужинать?
Вопреки прохладе, ужинали на террасе.
Потихоньку смеркалось, и сестра вынесла из дому несколько больших свечей - и робкая догадка о том, что уют и гармония бродят совсем рядом, превратилась в уверенное знание: они несомненно были здесь. Особенно после того, как шумные и резвые племянники, торопливо доев десерт, умчались в дом.
- Снова мерзнешь? - сестра материнским жестом протянула руку, чтобы потрогать Леин нос. Это было уже слишком. Лея отпрянула всем телом, тотчас осознав, как это нелепо, и примирительно проговорила:
- Мне всё у вас нравится. Даже холод.
- А я так по тебе соскучилась, что мне - представь себе! - тоже всё нравится. Даже твоя вредность.
Патрик, муж Ольги, вжал голову в плечи, пытаясь комичным жестом предотвратить перепалку между сестрами, и они обе негромко рассмеялись.
Мелодично, но требовательно прозвенел домофон.
- Это Филипп, привёз мне документы, вы ведь не против? Сидите, я открою! - по тому, как Патрик переглянулся с Ольгой перед тем, как скрыться в доме, Лея поняла: снова станут сватать.
Смешные. Чтобы убедиться в своей правоте, она предложила сестре:
- Хочешь, я уложу Динку?
Та протестующе замахала руками:
- Что ты, она с тобой ни за что не уснёт, будете полночи хохотать и возиться!
Из двоих Ольгиных детей Лея больше ладила с племянницей, которая с первого дня ее нынешнего визита сразу стала Лее маленькой подружкой и немножко куклой. Они и в самом деле часто смеялись и дурачились вместе, но уложить малышку спать Лея смогла бы без труда, и Ольга об этом знала. Поэтому поспешила добавить:
- Она обожает Филлипа. Сейчас сама всё увидишь.
Восторженный детский визг помешал ей договорить.
- Ты хотела сказать: услышишь?..
В ответ Ольга улыбнулась и пожала плечами:
- Можно и так. Пойдём, я вас познакомлю.
"Неудивительно, что ему на шею бросаются только пятилетки, - подумала Лея, пожимая руку высокому брюнету в кожаной куртке. - Какие пошлые усы..." Торопливо извинившись, она попыталась было тут же выскользнуть из гостиной, но у маленькой Дины были совсем другие планы. Ей не терпелось познакомить своих лучших друзей. Она вскарабкалась Филиппу на руки и скомандовала:
- Скорей отдавай папе документы и расскажи Лее про фею Лавандин и ее чудесные глаза. Пожалуйста, - торопливо прибавила малышка, перехватив взгляд отца. Увы, было уже поздно. Патрик, оказывается, умел быть очень строгим:
- Со взрослыми так разговаривать нельзя. Пожалуйста, будь повежливей.
Глаза малышки начали наполняться слезами, и отец тут же пошёл на попятную:
- Дай нам полчасика, хорошо?
- Хорошо, - слёзы исчезли, так и не успев пролиться, и все вздохнули с облегчением: ох, нелегкая эта работа - быть взрослым и воспитывать тех, кого хочется просто любить и бесконечно баловать!..
- А потом Филипп расскажет нам с Леей про фею, ладно? - Динка повеселела и начала нетерпеливо подпрыгивать на месте.
- Уверена, что папа не будет против, - непедагогично вмешалась Ольга, - если ты успеешь переодеться в пижаму и вычистишь зубы.
- Урра! - малышка тут же умчалась в свою комнату, мужчины поднялись в кабинет Патрика, а Ольга проговорила, укоризненно глядя на сестру:
- Совсем необязательно быть такой букой, никто ведь, кажется, не тащит тебя под венец. Чего ты так ощетинилась?
Ответа у Леи не было.
Огонь в камине, красивые кресла, прекрасный ужин и легенда про фею лаванды... С какой стати ее должно что-то раздражать?
- Обещаю не быть букой, - сказала она самым мирным тоном на свете, - хочешь, принесу бокалы. Ты ведь угощаешь нежданных гостей вином?..
Динка была сто раз права, попросив Филиппа рассказать легенду: голос у того был просто чудесным. Да и кудри, чуть позолоченные отблесками пламени, тоже казались совершенно трубадурскими.
- Давным-давно, - неторопливо начал он, как только малышка была впущена отцом в гостиную и устроилась, как котенок, под рукой своего большого друга, - жила-была на свете фея Лавандин, нежная, прекрасная и непостоянная, как весенний ветер. Всюду ей было хорошо и привольно, и порхала она по миру, как чудесная бабочка, нигде не задерживаясь и ни к чему не привязываясь. И вот однажды она решила найти себе наконец место, чтобы поселиться надолго; может - просто перезимовать, может - остаться навсегда. Начала Лавандин листать волшебную книгу своих воспоминаний, чтобы заново припомнить все места, где бывала до этого. Листала-листала - и увидела картинку бедных каменистых полей Прованса, на которых не вырастало ничего из того, что умели культивировать люди. И такими нищими, такими бесприютными и голыми показались ей эти поля, что фея вдруг безутешно разрыдалась, и плакала так долго, что никак не могла остановиться...
Ольга предупредительным жестом коснулась руки Филиппа, будто желая слегка придержать поток его красноречия: Динка сидела, не дыша и подозрительно блестя огромными глазищами.
- Из лавандовых глаз феи натекло много слёз, целое море, - Филипп бережно погладил девочку по волосам, и та с облегчением вздохнула, а Лея, напротив, слегка задержала дыхание: у него были красивые руки.
- Слёзы феи насквозь промочили страничку с картинкой бесплодных полей... Лавандин, спохватившись, начала дуть на неё изо всех сил, но слёзы, высыхая, приобретали только более глубокий лиловый цвет. Тогда она в отчаянии оторвала клочок неба и попыталась оттереть краску, чтобы всё стало, как прежде, бесцветным и ничего для неё не значащим. Но, чем больше она старалась, тем нежней становился переход лиловых тонов в полупрозрачную голубизну неба, тем живее становилась картинка, тем больше нравилась она Лавандин... Так и привязалась фея к Провансу, чтобы остаться в нем навсегда. Говорят, что с тех пор там рождаются девочки, в чьих глазах кроется бездонная синева неба над лиловыми полями, а лаванда растет на этих полях легко и привольно.
- Девочки с глазами, как у меня, да? - Динка уже сидела на коленях у Филиппа и теребила высокий ворот черной водолазки. - С моими глазами?
- Точно. С такими же фиалковыми глазами, как у феи Л. Как ты думаешь, твоя тётя фея или все-таки принцесса?..
Лея тут же густо покраснела, а слёзы, собиравшиеся в глазах малышки дважды за вечер, в третий раз хлынули безо всякого предупреждения.
- Вот и сказке конец, - Ольга встала, ловко подхватила заплаканную дочку на руки и направилась к дверям. - Кто-то слишком устал, засидевшись со взрослыми, поэтому всем спасибо и спокойной ночи.
Дина уткнулась носом в материно плечо и тихонько всхлипывала.
Всем отчего-то было неловко.
- И вот еще что, - Ольга остановилась в дверях, и Лея с изумлением перевела на нее взгляд: таким грудным и теплым голосом та всегда врала в детстве особенно складно.
- Леечка, в пульте, по-моему, садится батарейка, из дома ворот не открыть. Сделай одолжение, проводи Филиппа, договорились?
Лея посмотрела на Патрика, совсем недавно справившегося с воротами безо всяких проблем - было очевидно, что особенный голос и ему знаком не понаслышке, и о возражениях с его стороны не может быть и речи. "Круговая порука..." - поняла Лея и ответила:
- Хорошо, договорились. Спокойной ночи, глазастая!
Дина глянула на нее исподлобья и сердито сказала:
- Спокойной ночи. Имейте в виду: у феи Лавандин не было совсем никакого принца. Только слёзы и рваное небо - и она тут же снова уткнулась в шею матери. Ольга вышла.
- Маленькая женщина! - развёл руками Патрик. - Даже в сказке без принца ухитрилась его выдумать, чтобы тут же уничтожить...
Видно было, что ему не терпится поскорей утешить расстроенную малышку, и что он торопится присоединиться к жене и дочке. Огонь в камине почти догорел, от углей шёл ровный умиротворяющий жар, и, пока мужчины прощались, Лея думала: бедная Динка, кажется, сказке про славного взрослого друга и веселую тётю тоже пришёл конец...
*
Он поцеловал её сразу, как только они оказались на улице, и все слова, слезы и сомнения вдруг очутились где-то далеко позади, разлетевшись на множество сверкающих осколков - или вообще превратившись в пыль, из которой рождался теперь новый мир. В этом юном мире царствовала тишина, ярко светила луна и красиво изгибались губы молодого бога. "Видимо, без богов все-таки не обойтись", - вздохнула Лея, осторожно проводя пальцем по его щеке. На то, чтобы принести в новый мир слово, была отпущена, очевидно, вечность, и они не стали ее торопить...
•
Принц мчался в лиловом сумраке с огромной скоростью, и даже во сне Лея понимала, что это очень опасно. Несмотря на то, что мотоцикл был точь-в-точь как у Филиппа нынешним вечером, она всё-таки догадалась, что это сон: наяву Филипп был одет во всё черное, а не в джинсы и белую рубашку без воротника, как сейчас.
Черным был только шнурок из прежнего мира.
"Всё давно изменилось, стойте, я ничего не хочу отдавать! " - хотела закричать Лея, но кричать во сне трудно, чаще всего - невозможно. Всё вокруг вращалось всё быстрее и быстрей, мерцавшие прежде звезды превращались в сияющие спирали, принц с лицом Филиппа уносился всё быстрее и дальше - и надежда, что их юный мир уцелеет, таяла прямо на глазах.
Значит, надо кричать. Но что?
"Прости меня, небо, что я рвала тебя как попало!" Так?
Или
"Я буду честнее и точнее в своих желаниях, пощади моего принца!"
Или
"Обещаю никогда не бояться любить. Или вообще ничего не обещать и ничего ни на что не обменивать..."
Лея открыла глаза. Сердце отчаянно колотилось, а щеки были мокры от слёз. Ужасный сон.
Она помотала головой и огляделась по сторонам: вокруг царила непроглядная молчаливая темнота.
Господи, когда же она заснула...