АЛЕКСАНДР КОЛУПАЕВ - http://www.proza.ru/avtor/kf1950 - ПЯТОЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ "ЭТО СТРАШНОЕ СЛОВО ВОЙНА" МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
Гвоздев, прополз на половину завала, оставшегося от блиндажа. Под бок противно давил выступающий обломок доски. «Все, дальше нельзя, немцы тоже не дураки, а вдруг да ломануться сразу и нам карачун сделают!» Он резким взмахом бросил гранату по направлению линии окопов. Громыхнуло. «Вот это саданула! Точно минированные, ящики были, молодец летеха, наш человек!» с нежностью подумал Гвоздь о лейтенанте Анохине. Но мысли свои уже додумывал на бегу. Спотыкаясь об осколки ящиков, комки земли, припав на колено, выглянул из-за зигзага окопа. Пули веером зажужжали над головой. «Врешь, не возьмешь!» злорадно заорал он, выпуская короткую смертоносную очередь из трофейного шмайсера. Откуда к нему пришло умение так грамотно воевать, Гвоздь так и не понял. Может годы в лагерях обострили до предела инстинкт самосохранения, а может те короткие, но точные команды разжалованного лейтенанта помогли ему не подставляться под пули. Но звериный лагерный закон: «Умри ты сегодня, а я завтра» как никогда подходил для жестокого короткого боя. Скорее вот этим звериным чутьем боец штрафной роты Гвоздев почти сразу же сделал бросок вперед, едва стих грохот разрывов от гранат, брошенных Варфоломеевым.
Окоп впереди простреливался метров на тридцать, и очередь из автомата Гвоздя достала все, что могло двигаться и шевелиться. Пока он перезаряжал новый рожок в автомат, рядом брякнулся на одно колено Варфоломеев.
- Ну, ты как? – осведомился он у Гвоздева.
- Ништяк, братан, живем покеда помаленьку! – спирт давно выветрился из Гвоздя, но блатная бравада, как при хорошем прикупе в картах, осталась.
- Слышь, лейтенант сказал далеко не рыпаться, осмотреться надобно, у нас гранат нет и патронов кот наплакал! Давай я броском вперед, а ты поверх меня автоматом покарауль.
Варфоломеев, согнувшись в три погибели, ринулся вперед. Вдали что-то мелькнуло, и Гвоздь всадил туда короткую очередь. Варфоломеев упал, то ли, споткнувшись, то ли раненный пулями Гвоздя.
- Колян, братан, ты чего? – рванулся к нему Гвоздь, забыв о всякой осторожности.
- Ничего, ничего, малость в плечо зацепило! Смотри вперед! - прикрикнул он на Гвоздя.
Низкий вибрирующий гул налетающих самолетов давил на уши и, казалось, вжимал в землю.
- Все, сейчас они нас с землей сравняют! Смотри, Колян, впереди окоп уходит вправо, проверь что там, - Варфоломеев отнял багровую от крови руку от раны.
- На бинт! – вынув из-за пазухи белый сверток, Гвоздев кинул его другу.
Быстро проверив, нет ли за поворотом врагов, вернулся назад.
- Все чисто, метрах в тридцати поворот, а что там, не знаю. Давай туда, все подальше от бомб.
- Ты, Николай, не суетись, а давай проверь и что за поворотом, я полегоньку за тобой подтянусь.
- Не дрефь, корешок, прорвемся! – Гвоздь, вскинув автомат на изгиб ладони, двинулся по окопу.
За поворотом траншея сворачивала влево и невдалеке оканчивалась грубо сколоченной из досок дверью. Боец замер на развилке.
- Ну, что? – шепотом спросил подоспевший Варфоломеев.
- Дверь! Давай потихоньку становись слева, а я лягу перед ней с автоматом наизготовку, ты резко откроешь, пули тебя не возьмут, дверью и прикроешься, а я очередью прочешу внутри.
Варфоломеев рывком на себя распахнул дверь. Уши резанул женский визг.
- Это еще что такое? – Гвоздь, держа автомат наготове, неуклюже поднимался на колени.
Внутри землянка казалась уютной, занавески из простыней делили её на три отдельные каморки. Перед ними стоял стол, на нем были какие-то чашки, алюминиевые кружки. В снарядной гильзе торчали полевые цветы. Три женщины, сбившись в кучку, со страхом смотрели на солдат. Одеты они были в легкие, цветастые платья. Никакая уважающая себя девушка не наденет на себя такой наряд. Глубокий разрез на груди, чуточку прикрытый кружевами, короткий подол, обнажающий колени. Гвоздеву показалось даже, что от них исходил тонкий запах духов.
- Ой, наши! Ой, родненькие! – по бабьи запричитала одна из них.
- Так это что? Так это вы фрицев ублажали?! Ах вы сучары …., – голова у Гвоздя задергалась как у припадочного, он вскинул автомат и выкрикивая ругательства выпустил очередь по женщинам.
На груди у одной, чуть повыше слабо просвечивающих через кружева одежды сосков, мгновенно расцвели две красные розы. Варфоломеев здоровой рукой отбросил ствол автомата вверх. Но он на долю секунды опоздал.
Последняя пуля угодила в голову средней женщины. Оставшаяся в живых с белым, как полотно простыни лицом, замерла на месте.
- Ты что?! Сдурел?! Это же наши бабы!! – Варфоломеев встряхнул Гвоздя за шиворот гимнастерки.
- … а, что, они суки позорные, под фашистов подстилались! Мы на зоне годами мечтали женскую грудь в ладонях потискать! А эти немецкие подстилки всегда готовы были подставить им свою … - бился и рыдал в истерике Гвоздь, - Ненавижу!! Пополам сучек порву!
Чудом уцелевшая в нелепой автоматной очереди девушка, опустившись на колени, гладила руки и волосы своих мертвых подружек. Встав с колен она, спотыкаясь, уставившись черными от ненависти глазами, слепо пошла на Гвоздя.
- Ты, ты, ты, за что убил Верку и Надежду? Да мы каждую вашу атаку молили, чтобы вы пришли и освободили нас от этих издевательств! А вы пришли – и стали нас убивать! Фашистские сволочи и то оказались лучше своих, хоть насиловали, да не убивали! А ты вот так запросто осудил нас на смерть! А где вы были, наши защитники, когда оставили нас баб да девчонок на поругание этим сволочам? Что ж вы пятились до самой Москвы, пока не уперлись задницами в Сталина и он вам наподдавал коленями как следует и не научил хоть чуть-чуть воевать?! И вот вы пришли, освободители наши, да защитники наши, нас убивать да обвинять? На - стреляй, стреляй, подлая твоя душа! Вы нас предали, фашисты унизили – стреляй и меня как девчонок, - она с треском рванула ситец, обнажив маленькую и ладную грудь с розовыми сосками. Подскочила к Гвоздю и начала бить его по голове и плечам своими маленькими кулачками, рыдала навзрыд, размазывая ладонями слезы по щекам.
- А ну, прекратите истерику! – начал разнимать их Варфоламеев, - давай к лейтенанту, пусть переводят раненых сюда. Последние слова Варфоламеева потонули в грохоте близких разрывов авиабомб.
- Давай-ка, девонька, успокойся, слезами горю не поможешь, подружек твоих не вернуть, да и как они с таким клеймом будут жить среди односельчан, что еще лучше – вот так, или когда вот такие – он кивнул в сторону ушедшего Гвоздева, - будут тебе глаза колоть. Э-хе-хе, все война, эта подлая! Давай вот одень это, - протянул он серо-зеленую немецкую шинель, все как-никак одежонка, хоть чуток укроешься.
Солдат осторожно одной рукой подтянул тело ближней убитой женщины к стене блиндажа, медленным движением руки закрыл ей глаза, в которых навечно застыл укором вопрос: «За что?», затем аккуратно уложил рядышком тело второй женщины, не обращая внимания на гулкие, словно удары тяжелого молота разрывы авиабомб, снял простыни и укрыл ими тела двух существ, которые так и не поняли, зачем они пришли в этот мир, и почему так нелепо оборвалась их короткая полная страданий жизнь.
Бережно поддерживая друг друга, в блиндаж стали собираться солдаты третьего взвода штрафного батальона. Девчонка хлопотала, перевязывая раны, рвала простыни и бинтовала раненых, пытаясь остановить кровь.
- Кто видел Ковалева? – спросил лейтенант, обходя и осматривая уцелевших бойцов.
- Дак я, когда в последний раз он стрелял с насыпи, он со своей винтовочкой здорово нам помог, дважды успокоив пулеметчиков.
- А вот и он сам! Гоша, живой? – обрадовался Варфоломеев.
- А пусть фашисты вперед все сгинут, а я еще хочу у нас в Сибири по тайге походить, бабушка пироги на кедровом масле знатные печёт, хочу еще хоть разочек попробовать! Вот, куда его? – вытолкнул он вперед себя пленного Отто Фибиха.
- Ты смотри! Не зацепило его и не убежал от нас в горячке боя, – Анохин жестом указал пленному на место за столом, – в штаб дивизии отправим, пусть там разбираются, а у нас дела поважнее будут. Я отправил двоих с донесением, сразу после бомбежки наши переберутся сюда, немцы и румыны отступили почти до деревни.
- Внимание, бойцы, кто не ранен? – лейтенант, выпрямившись, смотрел на уцелевших солдат своего взвода.
- Ну, кажись я цел – подал голос Гвоздь, удрученно сидевший в уголке блиндажа.
- Боец Гвоздев, осмотрите себя, есть ли хоть царапина? – не отставал лейтенант.
- Та нет нигде ни кровинки, - вяло отреагировал боец.
- Епифанов, окажите помощь раненному бойцу Гвоздеву, нам нельзя быть целым, только кровью надлежит нам смыть свою вину! А с вами я, боец Гвоздев, еще хочу повоевать не только в штрафном батальоне!
- Пойдем, дружбан мой, я тебе рану перевяжу, – Варфоломеев легонько одной рукой помог встать безучастному Гвоздю на ноги и подтолкнул его к выходу.
Прихватив какую-то тряпку, шагнул следом.
- Давай ложись, надавил он на плечо Гвоздя, рану перевяжем!
Гвоздь в расстроенных чувствах от своего поступка и осознании хоть частичной, но вины в гибели ничем не повинных женщин, покорно лег на живот на дно окопа.
- Та, нет, ты чуток на бочок ляжь, - поправил его Епифанов. Набросив ему на бок скомканную ткань, сноровисто прислонил ствол немецкого автомата к выпирающей ягодице и нажал на курок. От резкой боли и неожиданности поступка, Гвоздь заорал благим матом, крутнувшись, схватил Епифанова за грудки.
- Ты чего же, паскуда, делаешь, своих стреляешь! Да я тебе за такой беспредел! – в его руке сверкнула острая финка, которую он ловким движением выхватил из-за голенища сапога.
- Отставить! – гаркнул подоспевший лейтенант.
- Вот и вы, боец Гвоздев, полностью искупили своей кровью вину перед Родиной! А чья это пуля прошила навылет вам ягодицу, так это никто и смотреть не станет! Ну, поваляетесь пару недель на животе, так ведь есть шанс попасть не в такое пекло!
- Так чего ж он, сука, стрелял в такое место, где ни себе посмотреть, ни людям показать!
- Ничего, доктора заштопают, и будет твоя задница как новенькая, - Епифанов, наложив на окровавленное пулевое отверстие скрутку из бинта, начал перевязывать Гвоздева оторванной от простыни полоской.