Старые пыльные книги с потрепанными корешками, разные жестяные коробки с горкой вечно нехватающих болтиков, доисторический железный велосипед с широким рулем и плетеной корзинкой, картины, прикрытые пыльной тканью, игравшей когда-то роль пышного платья. Детские фарфоровые куколки, плюшевые игрушки и фотографии. Много разных фотографий.
Маркус с интересом разглядывал оставленный прошлыми жильцами хлам. Трепетно прошелся пальцами по старинному трубчатому телевизору, проводя тонкую линию по осевшей с годами пыли. Нажал на звонок рядом стоящего велосипеда, отчего сам же и вздрогнул. Засмеялся. Сдув с небрежно брошенной книги прах памяти и долгих лет, придирчиво осмотрел обложку. Оказалось, что это не книга, а альбом для фотографий, в котором, как ни странно, не было ни единой карточки. Снимки неровными стопками были разбросаны по чердаку.
Словно бы кто-то не захотел смешивать все фотографии в одну кучу, оставив их на самом видном месте.
Громко чихнув, Маркус решил открыть окно и впустить теплый летний воздух в затхлое помещение. Он купил дом, чтобы сбежать от городской суеты, побыть наедине с природой. Обсуждая с риэлторами возможные варианты, Маркус тут же зацепился за этот, лишь взглянув на фотографию: двухэтажный деревянный дом с голубоватыми, потрескавшимися от старости, проседающими ставнями, высокой черепичной крышей, небольшой верандой и широкими мягкими качелями с замысловатыми китайскими иероглифами.
-Дом требует ремонта, — честно сознался тогда риэлтор. – Новой мебели, покраски. Да и стоит он многим меньше, чем вы предложили.
— Вы просто хотите оставить себе столь лакомый кусочек, — пошутил Маркус.
— Да кому эта рухлядь нужна? Три года уже продать не могу, — не удержался риэлтор, но тут же прикусил язык. – Но вы правы, там есть определенная романтика. Да и места неплохие. Птички, свежий воздух… Все, как вы и хотели! Вдохновение попрет, только и успевайте записывать!
Маркус поморщился. Муза покинула его лет пять назад, и он не смог написать ни строчки. Его агент перепробовал все, чтобы вернуть писателю вдохновение: возил в Вегас, к горам, таскал на органные концерты, даже купил граммофон и печатную машинку, в надежде, что старинный антураж повлияет на вдохновение сильнее, чем работа на новомодных гаджетах. Тщетно. Фанаты на форумах буйствовали, требовали новых книг, телефон разрывался, почта ломилась от писем, но Маркус просто не мог. Как отрезало. Ни одной зрелой идеи, ни одной зацепки, ни одного персонажа в голове, даже самого захудалого и неинтересного. Поклонники со временем угомонились, агент ушел к более перспективному писателю, а Маркус жил весьма однообразно, да еще и с клеймом иссписавшегося автора, в небольшой квартирке в центре города на двадцать пятом этаже.
Возвращаясь однажды с ежевечерней прогулки по суматошным улицам города, Маркус заметил пожилую женщину, сидящую на измазанной картонке и читающую им же написанный роман, завернутый в яркую глянцевую обложку. Подол длинной синей юбки бродяжки валялся на грязном асфальте, оголяя ноги в красных колготках. Золотистая потертая ветровка выглядела бы модно, если бы не непонятные налипшие куски на рукавах. О природе этих кусочков Маркус старался не задумываться, потому что его почти тошнило от амбре, разлетающегося от женщины в диапазоне нескольких метров. Что-то внутри екнуло, захотелось запечатлеть ее образ на бумаге, отыгрывая на клавиатуре симфонию букв.
Маркус замер, ловя взглядом каждое движение бездомной: то, как она, слюнявя палец, переворачивает страницы, щурится, вчитываясь в буквы, хихикает над чем-то. Он простоял так минут десять, уже не обращая внимания на запах, пока она не подняла на него взгляд. Писатель стушевался, а женщина, посмотрев на обложку, внимательно вгляделась в портрет автора. Маркус, не желающий быть узнанным, тут же направился к дому.
— Эй, — окликнула она его. Маркус не обернулся, только сильнее заторопился. – Тьфу! Проще надо быть! Ближе к земле!
Он думал об этой брошенной вслед фразе, читая объявление о временно неработающем лифте, поднимаясь на двадцать пятый этаж по лестнице, снимая обувь и проходя на кухню за водой, кормя рыбок и привычно присаживаясь на удобный стул к компьютеру. Но вместо того, чтобы открыть файл с чистым листом, Маркус воспользовался поисковиком и узнал номер риэлторской компании, куда и направился на следующий день. Проще надо быть, ближе к земле…
При переезде Маркус взял с собой только самые нужные вещи, остальные отдал в пункт помощи бездомным. Оставил весь свой хлам, а теперь разгребал чужой.
Первые два дня мужчина слонялся по дому, не находя места себе и своему компьютеру. Потом размышлял, в какой из комнат остановиться самому, а где сделать гостевую. Дом и правда требовал ремонта: обои беспощадно отклеивались, половицы ворчливо скрипели, играл в салочки сквозняк, периодически прячась в оконных щелях.
На третий день Маркус обнаружил маленькую незаметную дверь в цвет обоев, в коридоре второго этажа. Вспоминая жуткие истории про детей, закрытых в тайных комнатах, найденных скелетах и различных призраках, мужчина нашел фонарик и поднялся по узкой лестнице наверх…
Отвлекаясь от городских воспоминаний, Маркус резким рывком открыл застоявшиеся скрипящие ставни.
Легкий ветерок тут же ворвался внутрь, колыхая фотографии и листы раскрытых книг. В легкие проник свежий воздух, а на чердак — свет. При свете дня комната не потеряла своей атмосферы и продолжала веять памятью, покрытой пылью. Тот же велосипед с широким рулем и с плетенной корзинкой, те же коробки с железными болтиками, инструменты, фарфоровые куклы, фотокарточки с веселыми лицами. Казалось, сюда не заглядывали долгие годы, и Маркус почувствовал себя кладоискателем, нашедшим настоящие сокровища. Внутри на мгновение екнуло, по пальцам будто током ударило: захотелось описать эту комнату, пропитанную чужой историей.
Быть может и не одной.
В кармане заиграл до боли знакомый мотив. Вздохнув, Маркус поднес к уху мобильник.
— Маркус, какого черта? – возмущенный женский голос вернул мужчину на землю. – Почему о твоем переезде я узнаю от консьержа, а не от тебя? Почему я постоянно узнаю все последней?!
— О нет, Лил, ты узнала об этом первой, — тут же ответил Маркус. – Ну… после меня, риэлтора и консьержа.
— Это по-свински, знаешь ли, — уже спокойно ответила девушка. – Я привезла тебе пончики, а теперь придется самой их есть. Весьма своевременно для диеты!
— Как будто тебя когда-то останавливали углеводы и калории на пути к пончикам и свежим булочкам, — ответил Маркус, облокачиваясь на узкий подоконник.
— Да, ты прав, — чавкая, ответила Лил. – Я не оставлю тебе ни кусочка, ни крошечки, ни ягодки… ой!
— Я правильно понимаю, что кому-то придется сдавать брюки в химчистку с пометкой «черника»? – усмехнулся Маркус.
— Я плавильно панимаю… — тут же передразнила Лил.
— А все потому, что жевать надо с закрытым ртом! – назидательно ответил Маркус.
— С заклытым лтом, — продолжила игру Лил. – Так. Ты где теперь свои древние кости бросил? Куда мне теперь не везти выпечку и не навещать тебя в знак обиды?
— Ну… — до Маркуса только дошло, что он даже точного адреса не знает.
— Только не говори, что ты осел где-то на окраине города, — аккуратно произнесла Лил.
— Не на окраине! – ответил Маркус. Услышав вздох облегчения, добавил, — Вообще вне города.
В трубке повисло удивленное молчание. Маркус счастливо оглядывал комнату, изучая взглядом ранее незамеченные предметы.
— Ты решил светских куриц променять на обычных, с перьями? А зажравшихся боровов-бизнесменов на розовеньких и с пятачками? Ты что, теперь сельский житель!?
Сельский житель из ее уст прозвучало как «имбицил», но Маркус сослался на проблемы со связью.
— Ты все воспринимаешь слишком буквально. Нет тут никаких свиней, и даже куриц нет. Зато очень свежий воздух и, знаешь, кажется, ко мне начало возвращаться вдохновение.
Уже второй раз за телефонный разговор повисло молчание. Маркус представлял, как Лил сидит в машине, прижимая мобильник к уху, напряженно кусает губы и постукивает ноготками по рулю. Он знал ее уже лет десять, потому изучил все ее привычки. Они познакомились, когда Маркус был на пике карьеры, а Лил только начинала писательский путь, упрямо оббивая пороги разных издательств. Лил тогда в очередной раз «отшили» и она, сидя на лестнице высокого здания, складывала из листов рукописи самолетики и запускала поверх толпы. Один из бумажных аэропланов влетел Маркусу в глаз, из-за чего роговица сразу же воспалилась.
Лил очень беспокоилась, предлагала подкинуть до больницы. Правда тут же созналась, что машины у нее нет и подкинуть фигурально, на метро. Маркус от поездки отказался и возмущено сокрушался на девушку, размахивая самолетиком. Оставив расстроенную Лил, он поспешил к главному редактору с очередной дописанной рукописью. И только вечером он обнаружил в кармане смятое воздушное судно, которое машинально засунул в карман в тот день. Это был первый лист с аннотацией романа Лил, а также с указанием ее мэйла. Краткое описание рукописи его заинтриговало: девушка, заселившаяся в чужой нежилой дом, обнаружила в шкафу такого же незаконного жильца, с которым постепенно завязалась дружба. А в конце героиня узнает, что парень мертв уже несколько лет. Однако и она сама оказалось не совсем живой, а находящейся в коме уже несколько месяцев. В тот вечер завязалась долгая переписка, превратившаяся в разговоры по скайпу, а после и во встречи за чашкой терпкого мятного кофе.
— Екает? – отвлекая друга от воспоминаний, поинтересовалась Лил, наслышанная об ощущениях Маркуса, когда тот жаждал пролить свет на новую историю.
— Ну так, буквально на секунду. А потом отпускает. А еще тут есть интересная комната. Знаешь, в духе твоей «Последней игрушки». Я прям почувствовал себя героиней.
— А ты помнишь, что ее в конце сожрали куклы?
— Ну вот, — вздохнул Маркус. – Мне оставалось каких-то тридцать страниц.
— Книга вышла месяц назад, а вариант без участия грязных пальчиков редактора я выслала еще полгода назад. Мог бы и раньше прочитать, — весело ответила Лил. На заднем плане раздалось возмущенное гудение клаксона, девушка вполголоса ругнулась. – Ладно. Жду координаты, на днях заеду.
Убрав телефон, Маркус продолжил раскопки на чердаке. Дневник юного натуралиста с неловкими зарисовками яркими карандашами, лампочки разных форм и размеров, старые треснувшие очки с зелеными стеклами, порванный китайский веер, фотоаппарат. Последний привлек внимание Маркуса. Аппарат был упакован в тяжелую пластиковую коробку с надписью «Polar;id 636 Closeup», на этой же полке лежали и кассетные картриджи.
***
Запах зеленый листвы перекликался с приятным ароматом какао. Тишину ночи пронизывал скрип качелей. Маркус наслаждался тишиной и аккуратно чистил находку. Под откидной крышкой для кассет было много пыли, со скрывавшемся под ней тараканом. Насекомое было погребено со всеми почестями в саду. На вспышку кто-то наклеил красную бумажку, Маркусу потребовалось недюжее терпение, чтобы отскоблить ее, не повредив стекло. Писатель спорил сам с собой, «заработает или нет». Здравый смысл подсказывал, что техника в таком состоянии просто откажется функционировать, но надежда, как и всегда, умирала последней. Закончив нехитрые махинации по установке кассеты в нужную ячейку, Маркус отложил технику и сделал глоток уже остывшего какао. Собрав надежду в кулак, мужчина взял фотоаппарат в руки и навел объектив в сторону леса. Щелчок, равномерное жужжание выезжающего белого пластика. Помахав фотографией из стороны в сторону, Маркус стал напряженно в нее всматриваться. Минуты плелись как черепаха в пустыне, медленно и вяло, но карточка так и осталась белой.
— Наверное, капсулы с краской повредились, — разочарованно протянул Маркус в ночную пустоту и, зацепив карточку о дверной звонок, направился в дом. Спать.
***
— Тук-тук-тук, — кто-то отчаянно стучал в дверь, стягивая с Маркуса остатки сна.
Надев халат, он, спотыкаясь о неудобную лестницу, спустился на первый этаж и открыл входную дверь. На пороге стояла Лил, уже заносящая ногу для очередного удара. Маркус предупредительно сделал шаг назад, потому ступня, обутая в туфлю на очень высоком каблуке, столкнулась с пустотой. Девушка разглядывала белую карточку, до нее не сразу дошло, что дверь уже открыта. Давняя подруга была очень низкого роста и атрибут в виде модных «ходуль» известных брендов был ее незаменимым спутником. Лишь в машине она переобувалась в розовые тапочки с мягким пушком, а туфли аккуратно складывала на соседнее сидение.
— О, привет, — задумчиво произнесла Лил, поднимая взгляд на Маркуса. — Ну и в дыру ты забрался! Я трижды увязла, пока до тебя добиралась.
— И тебе доброе утро, — зевнул мужчина, пропуская подругу внутрь.
— Да будет тебе известно, время уже к вечеру клонится, — Лил вошла внутрь, придирчиво разглядывая широкий коридор с двумя арками, одна из которых вела на кухню, а вторая приглашала в просторный зал с камином и уютными креслами. — Ну и где она?
— Кто? — непонимающе переспросил Маркус.
— Ну как же, — удивилась девушка, проходя на кухню. — Твоя избранница. Ты ведь, как и всегда, скрываешь всю самую интересную информацию. Наверное, о вашей свадьбе я бы узнала от почтальона, разносящего утренние газеты. Ну же, где она? Кто отважился разнообразить твою унылую холостяцкую жизнь?
— Ты пока машину спасала, головой стукнулась? — ласково поинтересовался Маркус. — О какой такой избраннице речь?
Лил молча протянула фотокарточку. Оказалось, что за ночь на ней все же проявилось изображение. Разглядывая картинку, Маркус почувствовал леденящий холодок, пробежавшийся от пяток к самому затылку, после чего, совершив круг, вернулся к желудку. На снимке были видны деревья, зеленая трава, кустарники. Смущало одно: за одним из стволов пряталась светловолосая девушка, едва выглядывавшая из-за дерева. На карточке четко проявились глаз с хитринкой, прядь белых волос и длинные худые пальцы, прижатые к коре. Маркус был готов поклясться, что вчера никакой девушки там не было!
— Ты меня разыгрываешь, да? — растерянно уточнил он. — Вполне в духе твоих ужасов.
— Это скорей ты прикалываешься, — обиженно протянула Лил. — Я вот никак бы не успела найти актрису нужного типажа, привезти ее сюда к ночи и сделать снимок. У меня полароида — то нет! Может, соседка какая-то засмущалась поздороваться?
— Тут в десяти километрах нет ни единой живой души, — с сомнением протянул Маркус.
Лил задумчиво нажала на крупную кнопку кофемашины.
— Слушай, а где ты фотик взял?
— На чердаке.
— А кассеты открытые были?
— Не помню. Но без этикетки.
— Может это какой-то бзик техники? Раньше заснятые, но ненапечатанные картинки накладываются на те, что сделал ты?
— Это невозможно! ты совершенно не разбираешься в физике.
— Зато я разбираюсь в ужастиках, — гордо ответила Лил, протягивая Маркусу чашку кофе. — До Кинга мне, конечно, далековато, но тут я еще поборюсь.
— Знаешь, куклы, которые сжирают человека, это как минимум странно, — поддразнил подругу Маркус.
— Ты сквозь пальцы читал, да? Лишь пробегаясь взглядом? Да будет тебе известно, что эти куклы мечтали стать людьми, обрести плоть и кровь, но их же надо где-то взять! Вот Элли и пострадала за то, что по всяким чердакам зловещим ползала. Не сиделось ей, видите ли, на месте, приключений на задницу захотелось. Терпеть не могу объяснять задумку собственных книг.
— А тебе не кажется, что если кто-то не понимает задумку, значит, книга не очень?
— Моему писательскому эго проще думать, что люди дебилы, — пожала плечами Лил, извлекая вторую чашку с бодрящим напитком. — Ну-с, и где твой чердак?
— Мне думалось, что чердак обычно располагается под крышей.
— Фи, никакого полета фантазии! Вот ты представь на секунду, что чердак ведет в другой мир, как платяной шкаф у Льюиса. Тогда, чисто технически, он находится не под крышей.
— Обязательно используй эту «новаторскую» идею в своих произведениях.
Лил обиженно хмыкнула.
— Ну покажи мне этот загадочный чердак!
— Ходульки сними только.
— Они чистые, — возмутилась девушка.
— Если ты навернешься с той лестницы, мне придется спрятать твой труп в саду, и тогда моя жизнь превратится в настоящий ужастик. Надо будет угнать куда-нибудь твою тачку, оправдаться перед копами, а на протяжении всей этой кутерьмы меня будет преследовать твой призрак, который обязательно что-то попытается объяснить.
Лил, поразмыслив, скинула туфли, тут же став сантиметров на двадцать ниже. И уверено пошла к лестнице. Маркус уныло поплелся следом, мечтая поспать еще часок.
Поднявшись на чердак, Лил тут же чихнула и достала из кармана мобильник, включила фонарик.
— Колоритненько, — оглядываясь, произнесла она. Цепкий взгляд пытался запомнить каждую деталь, каждую пылинку. — Дыра дырой, но если меня подведет фантазия, поживу у тебя месяцок.
Маркус тем временем подошел к окну, привычно распахнув узкие пыльные створки. Комната тут же стала светлее.
— Ух ты, еще карточки. Как думаешь, с того же фотика? — Лил схватила первую стопку и начала быстро пролистывать.
— Фирма кассет та же.
— Интересненько, — задумчиво произнесла девушка.
Маркус не был с ней согласен, ему было жутко. В глубине души он старался не отвергать идею того, что это был глюк техники и старые снимки наложились на новые.
— Такие странные фотки, — пробормотала Лил. — Тут еще подписи есть с противоположной стороны. Глянь, «5 июня 1991 года. Сегодня мне подарили собаку! Я давно мечтал о новом друге. Это самый счастливый день в моей жизни!». Или тут- «3 августа 1992 года, сегодня мы переехали жить на море. Больше никакого стремительного темпа города. Впереди долгая счастливая жизнь, я уверена». А тут… «21 декабря 1995г. У меня родился сын! Мы с Сарой уже отчаялись завести малыша, но он дышит и даже хватается своими ручками за наши пальцы!». А тут вообще на французском. «Fonctionne!». Что может работать на фотографии с полем?! Может, где-то вдали трактор? Фигово людям без твиттера жилось. Подписывали фотки и забрасывали на чердак. Мол, посмотрите, моя мечта сбылась! Смех да и только.
— Ты думаешь, что это фотки разных людей?
— Ну разумеется. Ни одного повторяющегося лица. И все подписаны… Может, это какой-то флешмоб в девяностые был? А в этой глуши кроме как использовать полароид ничего и не остается. И ты вот поддержал традицию… Только что за девушка, непонятно. Я возьму парочку? Хочу кое-что проверить.
— Да пожалуйста.
Лил задержалась до самого позднего вечера: рассматривала фотографии, вытирала пыль, а после приготовила ужин. Ближе к полуночи она засобиралась домой, упрямо отказываясь от ночевки.
— Может, все же останешься? — обеспокоено предложил Маркус. — Ты сюда-то с трудом добралась, а обратно дорога хуже.
— Ну уж нет, в этом доме я ночевать отказываюсь! К тому же, если тебя загрызут, то я по законам жанра должна расследовать твое дело.
— Главное, не закончить как Элли, — усмехнулся Маркус, подставляя щеку для прощального поцелуя.
— Если что, звони, — уже из машины произнесла Лил. Маркусу захотелось описать ее ямочки на щеках, тугие кудри каштановых волос, взгляд серо-зеленых глаз из-под бровей с легким хитрым прищуром и увековечить на бумаге забавные милые шутки. Внутри опять пробудилось вдохновение, но как только раздалось рычание двигателя, улетучилось. Маркус взглядом провожал фары пока они не скрылись за поворотом. Потом пошел к своему любимому месту на качелях и стал пристально вглядываться в темноту. Писатель одновременно и хотел увидеть странную девушку, и надеялся, что ее не существует. Взгляд задержался на фотоаппарате, лежащем тут со вчерашней ночи. Дрожащими руками он взялся за кожаный ремешок, обхватил корпус, задерживая пальцы на спусковом механизме. На секунду переставая дышать, нажал, направив объектив на вчерашнее место. Раздалось знакомое жужжание техники, из пластмассового прорези полезла белая карточка. Привычно размахивая ей, Маркус вглядывался в темноту. В этот раз фотография начала проявляться буквально через пару минут. Знакомые стволы деревьев, пышные кустарники и… никакой девушки.
Облегченно вздохнув, Маркус направился в дом, прихватив с собой фотоаппарат. Если в окрестностях все-таки гуляет какая-то сумасшедшая, то на улице таких ценных вещей лучше не оставлять.
Проверив окна в зале, закрыв дверь на тяжелую щеколду, Маркус пошел на кухню. Неловко споткнувшись о порог, он начал падать вперед, на руки, в которых был полароид. Чтобы спасти технику, постарался посильнее расставить ноги, схватил фотоаппарат за ремешок и резко выгнулся назад. Падения удалось миновать, но сердце стремительно стучало где-то в районе пяток. К счастью, фотоаппарат остался цел, но неожиданно раздалось жужжание, поползла карточка. Когда Маркус спасал технику, он случайно нажал на спусковой механизм, потратив бесценный снимок. В одной кассете было десять штук, три из них уже потрачены.
С досадой кинув белую карточку на стол, Маркус направился наверх, спать.
***
Мобильник разрывался знакомым мотивом, проникая сквозь пелену сна, отдаваясь странным эхом. Мужчина потянулся и с закрытыми глазами нашарил на тумбе сотовый.
— Да? – хрипло спросил он.
— О, жив, — весело раздалось на том конце провода. – Если только в тебя не вселился какой-нибудь демон и не выдает себя за тебя.
— Вроде я в себе, — Маркус зевнул. – Ты чего звонишь ни свет ни заря?
— Вообще-то, время глубоко за полдень. Ты уехал музу возвращать или дрыхнуть?!
— Ты погоди, в таком доме только ужастики клепать. Высплюсь, наконец, и составлю тебе конкуренцию, потеснив с полок бестселлеров.
— Твой удел — романы, Маркус, — язвительно произнесла Лил. – Так всегда, у тебя нет личной жизни, но ты пишешь про нее, а у меня ни разу не тряслись поджилки от страха, хотя пугать других людей могу.
— Ты чего звонишь?
— Вечером к тебе приеду, есть новости, — вздохнула Лил.
— Быстро ты, однако.
— Ну это ты себе можешь позволить на пять лет выпасть из рабочего режима, — подколола Лил. — Мы, писатели попроще, пашем как пчелки, чтобы радовать фанатов.
— Ага, а потом выходит чтиво как с конвейра.
— Ой, завидуй молча, — усмехнулась Лил. – Если ты за сегодня не напишешь и строчки, то я тебе ничего не расскажу!
Короткие гудки. Лил, как всегда, оставила за собой последнее слово. Нашарив халат, Маркус встал с постели и направился на кухню порадовать себя кофе. Пока светло, он хотел прогуляться по окрестностям.
Деревья стройными рядами огибали узкую тропинку, а их крона защищла от дождя и солнца. Сладковатый запах разносился по округе, разлетался с трелями птиц, развевался ветром. Маркус шел вперед, размышляя об описаниях природы в своих прошлых книгах. По правде говоря, он уделял им мало внимания, зная, что когда читатель берет в руки роман, он не нацелен узнать какого оттенка был лист на третей ветке пятого слева дерева по отношению к кусту с ярко-алой ягодой. Он сам, как правило, подобные описания пропускал, потому и своих читателей мучить не мог. Однако сейчас, будучи ближе к природе, писатель задумался, насколько справедливым было игнорирование таких красот. Он даже достал блокнотик, взятый специально для такого случая, и сделал пометки, что дерево может быть похожим на танцующую дриаду, а куст на нахохлившегося ежа. Птица имеет полное право величественно восседать на мрачной ветке, считая, что дерево – ее вассал, а белка любопытно выглядывать из дупла, держа на прицеле орехомета. Так Маркус назвал оружие, один из снарядов которого прилетел прямо ему в лоб. Оставалось лишь поднять фундук с земли и показать белке язык. Пока никто не видит.
Когда солнце склонилось к горизонту, Маркус уже вернулся к дому. Отперев дверь и пройдя на кухню, мужчина поставил кофе. Под столом что-то привлекло его внимание. Оказалось, что это вчерашняя неудачная карточка. Подняв ее с пола, Маркус оцепенел. Колючие мурашки вновь запрыгали от самой макушки ближе к пяткам, руки задрожали, дыхание стало тяжелей. Фотография вышла косой: была заметна часть стола, паркет и часть стула. И все бы ничего, если бы на стуле не сидели ноги, до лодыжек прикрытые белоснежным платьем. На женских ножках не было обуви, а ступни соприкаслись с полом исключительно пальчиками.Больше ничего видно не было, но Маркус точно знал, что никакой девушки тут вчера, когда он споткнулся, не сидело!
Чья-то ледяная рука дотронулась между лопаток, мужчина тут же отскочил в сторону, выставляя вперед руки и оборачиваясь.
— Ты чего? – удивленно поинтересовалась Лил, — Совсем крыша поехала? Я же крикнула, что вхожу.
Маркус облегченно выдохнул, казалось, что еще немного и выйдет конфуз.
— Эй, что с лицом? Ты будто призрака увидел.
Писатель протянул карточку подруге.
— Этого вчера тут не было…
— Во дела… — протянула Лил.
— Это точно не твои приколы?
— Я когда-нибудь прикалывалась таким образом над тобой? – девушка серьезно посмотрела на Маркуса. – Меня, конечно, не вдохновляет эта глушь, но я никогда не стала бы выкуривать тебя отсюда подобным образом.
Заиграла беззвучной трелью тишина, каждый думал о чем-то своем.
— Что с этим всем делать? – спросил Маркус. – Ну же, мастер ужасов, дай мне свою консультацию.
— Если мои герои совали свой нос куда не следует, они, как правило, умирали. Или сходили с ума.
— Это, знаешь ли, не входит в мои планы.
— Ну ты это, на всякий случай завещай мне права на свои книги, — хихикнула Лил.
— Ага, чтоб ты меня и кокнула при первом же удобном случае, — продолжил шутку Маркус.
— Ах да, у меня же новости, — опомнилась девушка, вытягивая из сумочки фотокарточки. Хмурясь, она их быстро перелистала и одну из них торжественно положила на стол. – Ничего не замечаешь?
На фотографии был изображен мальчик лет пяти, светловолосый и голубоглазый, рядом с ним сидел сенбернар. На заднем фоне виднелась тумбочка с торшером, накрытым белым полотенцем, очки с зелеными стеклами, потрепанная книга и календарь.
— Вполне обычная обстановка, — пожал плечами Маркус. – Такой торшер и у моей мамы в гостиной стоит. А эти очки я видел на чердаке.
— Не туда смотришь, — перебила Лил, переворачивая карточку. – Сравни.
— 5 июня тысяча 1991 год. Сегодня мне подарили собаку, я мечтал о новом друге. Это самый счастливый день в моей жизни! — прочитал Маркус. – И?
— А теперь посмотри сюда! – Лил вновь перевернула карточку, тыкая ногтем в календарь. – 7 сентября 1990 год! Понимаешь?
— Нет, — пожал плечами Маркус.
— Значит, что фотография была сделана до того момента, как была выведена запись. Однако собаку мы видим!
— Лил, притягиваешь за уши. Он мог сфотографироваться с соседской собакой, а когда у него появилась своя, сделать запись.
— Я тоже сперва так подумала, но теперь глянь вот сюда. – Лил кинула на стол вторую карточку с фотографией семейства на пляже.
Маркус тут же стал пристально разглядывать снимок: четыре человека, по видимому, мать с отцом и двое детей. На заднем плане виднелась косая линия берега и табло с информацией о влажности, температуре воды и дате.
— Третье августа 1992г. Сегодня мы переехали жить на море. Больше никакого стремительного темпа города. Впереди долгая счастливая жизнь, я уверенна, — громко прочитал Маркус. – А на табло 20 июня того же года. Ну, тоже логично. Съездили отдыхать, а потом решили переехать и записали на фотке, которая их так вдохновила.
Лил по очереди выкладывала фотографии, отмечая разницу во времени между тем, когда она была сделана, и записью на обороте. Практически на всех карточках, на которых было указание на дату, разница была от трех лет до нескольких месяцев.
— Я понимаю, что это звучит дико, — говорила девушка, — но когда подобное совпадение гуляет массово, это навевает мысли. Во-первых, зачем людям делать запись многим позже, чем у них произошло какое-то счастливое событие? Да и вообще, почему такие воспоминания они оставили на старом чердаке. Изначально я брала карточки, чтобы поискать электронные версии в интернете. Обычно люди хотя б копии делают, ну а сейчас мода всю свою жизнь в сеть выкладывать. Но ни одного совпадения! Во-вторых, у меня появилась теория, что фотоаппарат каким-то образом печатает недостающий для полного счастья предмет, существо или человека, а потом это все восполняется в реальности.
Маркус громко расхохотался, не обращая внимание на обиженно надувшую губы Лил.
— Прости, но по твоей теории, заметь, я даже не говорю, что она абсолютно сумасбродная, мне для полного счастья не хватает девушки-призрака!
— Не думаю, что это призрак, — задумчиво ответила Лил. – Может, будущая жена или дочь. Фотоаппарат решил сделать тебе подарок.
— Ты хоть понимаешь, насколько дико это звучит? – поинтересовался Маркус. – Дико и притянуто за уши. Мы никогда не узнаем, что двигало этими людьми, когда они делали фотографии, не поймем, почему они были оставлены скопом на чердаке. Да и зачем нам лезть? Твоя теория про наложение снимков более правдоподобна, и я склоняюсь к ней. Потому что верить в то, что какой-то кусок пластика исполняет мечты, я отказываюсь, а мысль о призраках вообще абсурдна. Я прекрасно понимаю, что у тебя богатая фантазия, но не забывай, что разница между вымыслом и реальностью огромна. И одно дело – писать книги, а другое – жить в них.
— Вот именно поэтому у тебя нет вдохновения! – вспыхнула Лил. – Именно потому, что ты позабыл как это, – совмещать две вселенные. Тебя покинула муза, и ты не можешь написать ни строчки!
— Либо я просто исписался, — примирительно поднял руки Маркус. – Но мне надоели ничего не значащие истории, над которыми разве что бродяжка в парке будет смеяться. Мне хочется написать что-то, что тронет каждого.
— … импотент, — буркнула Лил.
— Чего?!
— Литературный импотент, говорю, — повторила девушка. Она уже немного остыла.
— А это к чему?
— Просто сравнение прикольное, — усмехнулась Лил. – Ладно, не хочешь верить, не надо. Пусть эта загадочная девушка будет только наложением снимков.
— Вот и ладненько. Так, а где моя выпечка?
— Ты ничего не написал, фигушка тебе с маслом, а не мучное.
Маркус извлек из кармана небольшой блокнот и помахал в воздухе. Лил удивленно смотрела на друга — ей не верилось, что он начал борьбу с затянувшимся творческим кризисом. Маркус паясничая начал громко зачитывать свои зарисовки, то изображая белку, то танцующую нимфу, то ежика, притворившегося кустом. Лил громко хохотала и по-детски хлопала в ладоши. Больше тема фотоаппарата за вечер не поднималась.
Проводив подругу до гостевой комнаты, Маркус пошел к себе и долго не мог уснуть. В его душе возник ураган, идеи беспорядочно проникали в сознание, образы яркими картинками отпечатывались в голове, а мысли складывались в витиеватые предложения.
Лишь спустя несколько бессонных часов до Маркуса дошло, что это То самое. То, что сопровождало его еще пять лет назад. К нему вернулись Вдохновение и Муза…
— Муза? – прошептал Маркус в темноту. Догадка замелькала на задворках сознания, проникая в сердце и пуская в него корни.
Включив торшер, Маркус встал с постели, взял полароид и подошел к окну. Яркая вспышка, ставшее привычным жужжание, и в его руках карточка, которой он тут же стал размахивать. В этот раз долго ждать не пришлось, изображение проявилось почти сразу.
На ветке дерева напротив окна сидела девушка. Теперь Маркус понимал, что она как две капли воды похожа на героиню его первого романа. В руках у нее была книжка в глянцевой обложке, как у той бездомной в парке. Именно в этом произведении девушка играла главную роль. В романе, ставшим первым, но не последним. В том, которым больше всего гордился Маркус: написанным от души и с невероятным желанием донести до читателя свою историю, поделиться мыслями, не думая об ответственности за каждое слово, но четко проводя его через призму восприятия.
Поразмыслив, Маркус достал из дорожной сумки компьютер, сел на кровать, облокотившись на спинку, открыл белый до боли знакомый лист и начал игру слов на клавишах:
«Старые пыльные книги с потрепанными корешками, разные жестяные коробки с горкой вечно нехватающих болтиков, доисторический железный велосипед с широким рулем и плетеной корзинкой, картины, прикрытые пыльной тканью, игравшей когда-то роль пышного платья. Детские фарфоровые куколки, плюшевые игрушки и фотографии. Много разных фотографий».
Под утро коллекция фотокарточек на чердаке пополнилась еще одной: девушка, сидящая на дереве с книгой в яркой глянцевой обложке. На ее лице блуждала легкая улыбка, хитрый прищур, который казалось, не пропускает ни одной буковки, а белое платье, едва прикрывающее ноги, развевается по ветру. На обороте снимка было написано: «Ко мне вернулась Муза, постараюсь ее не разочаровывать!».