Погорелец.
Павлов сидел под покосившимся тентом возле обгорелых останков своего дома. У его ног лежал разорванный труп его собаки Динки.
Небо нависало бугристыми тучами. Косо летела мокрая метель. Артобстрел расчистил пространство от того, что посчитал лишним. В обгорелом поле зрения перемещались тени насельников. Под мокрым ватником, кожу Павлова покалывало в водопаде их лексики, состоящей из молчания.
Павлов пришёл сюда из окопа, где сидел по щиколотку и задницей в воде или оскальзывался локтями о глину бруствера, когда надо было стрелять. Он был грязен, мокр, истощён и вонюч.
Донёсся протяжный вой, занимая несколько октав в разных диапазонах. Выла баба Вера (Надежда, Любовь) в своих развалинах. Павлов ощутил бессмысленность. Он перешёл линию невозвращения.
«Не расходуй времени на безрезультатные клоунские трюки, а отправляйся в ад и не тяни с этим», - сказал ему внутренний голос.
Павлов достал пистолет и заглянул в его чёрный глаз. Глаз глядел несерьёзно и ненадёжно, юродски подмигивал. Павлов засунул его обратно в кобуру.
Взялся за ствол автомата. Ствол был тонким, но твёрдым, надёжным. Павлов его поднял, передёрнул затвор.
И с облегчением положил палец на спусковой крючок.