Леонид приходится внуком Алексею Ивановичу и Татьяне Петровне Плахиным, и до зимы жил с ними, но потом попросил в совхозе квартиру, (чтобы не мешать деду с бабкой или наоборот), и ему совхоз её выделил, положено по закону, как молодому специали-сту. Дочь Плахиных Елена Алексеевна работала в районном центре в типографии, зять водил автобус, и дед с бабкой долго удивлялись в кого это у них внук пошёл, сроду ветеринаров в роду не было. Но Леонид настоял на своём, выучился и его направили в этот совхоз. Татьяна Петровна долго увещевала внука, чтобы тот жил с ними, но потом рукой махнула:
– Раз задумал, живи один. Только в гости-то хоть приходи, на-вещай дедка с бабкой. Мы ещё куда-те с добром, сами по хозяйству управляемся, и здоровье ничего кабыть.
Но этим «здоровье ничего кабыть», она словно сглазила мужа. У Алексея Ивановича вдруг ни с того, ни с сего заболела спина. Да так его скрутило, что не встать, не сесть бедный не может. При каждом движении он поскуливает, стонет и охает. Жена Татьяна Петровна, на два годочка моложе своего мужа, и в свои шестьдесят пять чувствует себя бодрячком. Она, наблюдая всю эту картину страданий мужа, понимает, что он сегодня не помощник ей в домашних делах. Ныне жить хорошо, на работу не гонят, «пензия» заработана, живи в своё удовольствие. Да ещё хватает сил коровёнку во дворе держать, всё какой-ни-какой добавочный харч в дому. Своё молочишко на столе, да и мяско своё - корова каждый год поводится и телёночка приносит. Ещё и детям мяска удаётся подкинуть.
Сидит в курятнике под ленивенкой парочка курочек – яйчишко-другое завсегда принесут. Внуку Лёньке вчера отнесла десяток яичек, да литр молока. А она баба ещё едрёна, не то, что этот, лежит, стонет.
– Что такое, Алексей, приключилось с тобой сегодня? С самого утра стонешь.
– Ох, Татьяна, спину скрутило так, что ни вздохнуть, ни охнуть не могу. Ты уж, жёнка, сама обряжайся, я тебе ныне не помощник.
– А где спину-то сорвал, сердешной?
– Не знаю. Вчерась дрова колол, вспотел порато, так я фуфаину на снег с себя и сбросил.
– Ну, дак сам и виноват. Ладно, лежи, не пристанывай. Я эво тебе поись на табуретке принесла.
– Поем, оголодал весь.
– Поешь, поешь, родимой. А я баньку истоплю, да потом попа-рю тебя с веником, да натираньем каким-нибудь натру.
– Хорошо бы в баньку-то. А что за натиранье?
– А вот пойду в мага;зин, да и приворочу на медпункт, спрошу у Лидии Васильевны, чего есть у неё.
Кривясь от боли, Алексей Иванович похлебал пшённой каши, выпил стакан молока, и откинулся на подушку. Боль стала понемногу утихать, и он затих, боясь пошевелиться. Жена гремела у печи ухва-тами, бегала на назём* то с пойлом корове, то с подойником. Подоив корову и процедив молоко, она взяла вёдра и пошла на колодец.
Потом сходила и наносила дров к печкам, и только после заглянула к мужу:
– Лежишь?
– Лежу, лежу.
– Ну и лежи, пойду баньку затоплю.
– Дак воды-то не наношено.
– Сама наношу, лежи и помалкивай в тряпочку.
Татьяна, надев фуфайку и повязав поверх её шалюшку в круп-ную клетку назад концами, ушла. Это её рабочая одежда. В магазин она ходит в старопрежней плюшевой жакетке, которую бережёт, как зенницу ока. На лето в карманы жакетки жена кладёт по маленькому пакетику нафталина в газетной бумаге, предварительно насыпав из пакета, на котором во весь пакет крупно написано «НАФТАЛИН». У Алексея Ивановича всё нутро выворачивает от этой вони, когда жена достаёт жакетку из шкафа, после летнего хранения. Но ничего не поделаешь, приходится терпеть.
Со временем запах повыветрится, и от жакетки будет приятно пахнуть морозцем с улицы, и едва-едва уловимым нафталиновым запашком. Пока он лежал и разглагольст-вовал, жена затопила баню и вошла в избу. Она наскоро переоделась и, взяв сумку, вышла. Алексею Ивановичу в зеркале на стене видно кто заходит в избу, кто уходит.
– Раз надела жакетку, значит, в мага;зин пошла, - подумал он.
Татьяна Петровна проходила в магазин около часу, и Алексей Иванович весь извёлся, как там баня, подкинуть бы дровец надобно, всё, наверное, протопилось, запустит Устиху в баню, холодно мыться будет. У пришедшей из магазина жены, он первым делом спросил, крикнув из спаленки:
– А как же баня-та? Эстолько проходила.
– Да подкинула я, не переживай, не заходя в избу сходила до бани. Топится, что ей сделается-то.
Алексей Иванович успокоился.
– А ты мне натиранья-та принесла?
Татьяна Петровна подаёт ему маленькую бутылочку с тёмной жидкостью.
– Вот Лидия Васильевна дала. Ней недавно; привезли. И по сло-гам прочитала названье:
– «Пас-та Ро-зен-та-ля». Она, сперва велела нагреть бутылочку в горячей воде, а потом намотать ватку на спичку-серянку, и нарисо-вать на больном месте тоненькую сеточку.
– Какую такую сеточку? Ты чего мелешь-то?
– Да налиновать вдоль и поперёк.
– А поможет?
– Она сказала, что верное средство, все берут.
Алексей Иванович с облегчением подумал, что все его мытар-ства скоро закончатся, боль покинет стареющее тело.
Ну, наконец, баня протопилась и выстоялась положенный ей час. Татьяна Петровна наладила бельишко, завернув каждому в отдельное полотенце. Потом помогла мужу подняться с кровати, и одеться. Опустила в карман пузырёк с лекарством, взяла в одну руку сумку с бельём, а другой подхватила мужа под руку.
На крыльце она сунула ему в свободную руку батог. На вешёной тропочке, Татьяна Петровна пропустила его вперёд, поддерживая сзади за низ фуфайки. И побрели они в баню, поминутно оступаясь в снег. Тропочка узкая, вот и шли гуськом. Алексей Иванович пробовал тропочку батогом, и старался ступить на твёрдое место, но ноги то и дело шухались в снег, причиняя ему неимоверную боль.
– Ох, дедко, ты опять шухнулся в снег, неловко двоима-та впритык по тропке брести, я ведь тебя за фуфаину держу.
– Дак отчепись.
– Поди полны катаньки снегу-то начерпал?
– Полны – не – полны, отвяжись, и так тошно.
Ну, вот и желанная баня. В предбаннике тепло. Под потолком мутно светит закопченная лампочка. Баня-то белая, а дым всё равно выкидывает. Кое-как раздевшись, Алексей Иванович, корчась от боли, едва переступил порожек и вошёл в баню. Опахнуло горячим воздухом, захотелось веничка да парку горяченького. И он попросил жену:
– Сдани-ко на каменку. На полок-от мне не вызняться, дак я хоть на лавке погреюсь малёхонько. Да мазиво наладь.
Татьяна плеснула ковшик горячей воды на каменку, и, почерп-нув ещё воды, осторожно погрузила в неё (как бы стеклянка не лопнула) пузырёк с лекарством. Через пару минут она достала заветный пузырёк. И спросила у мужа:
– Дошёл хоть жар-от до тебя.
– Да, маленько дошёл, пот выскочил. Мажь, давай спину.
Но, увидев, что та достала вату и спички и собралась его лино-вать вдоль и поперёк, вскипел:
– Что ещё удумала, плескони мне на спину и разотри.
– Дак Лидия Васильевна сказала…
– Да, мало ли что она сказала, делай, как велю! Скорее пройдёт.
Татьяна Петровна плеснула мужу на спину содержимое пу-зырька, там его было совсем немного, и растёрла мужу по спине. Через несколько секунд она увидела, что у того глаза стали вылезать из орбит, а дух настолько перехватило, что он едва вымолвил:
– Ах, ты… Ах, ты… Со свету сжить хочешь? Ты что содеяла-та со мной, стерва эдакая?
Алексей Иванович вскочил с лавки, как ужаленный, словно ему семнадцать лет, выскочил на улицу, в чём мать родила, потанцевал на снегу перед баней, и плюхнулся спиной в сугроб. Жена испуганно выскочила следом:
– Я же говорила, что сеточку…
- Убью! – взревел Алексей Иванович, выползая из сугроба. Я из-за тебя всё причинное место отморозил!
- Дак всё ещё больно?
И тут Алексей Иванович вспомнил про спину:
- А ведь не болит, хорошее ма;зиво, всё прошло. Пошли жёнка в баню, мыться будем, - и хитро улыбнувшись, подтолкнул жену к дверям бани. Та, отходя от испуга, только и сказала мужу:
- Ну, Лидия Васильевна, вот удружила, на раз тебя эта мазь вы-лечила, ты теперь, как молодой забегаешь. Я завтра ещё куплю.
- Попробуй только, купи, - сказал Алексей Иванович, закрывая двери в предбанник.
Всё бы ничего, да их бегающих голышом возле бани, высмот-рела доярка Манька Гостева, шустрая бабёнка, острая на язычок. Она в это время шла домой из магазина. У неё был законный выходной, и она, не спеша, прогуливалась по дороге. Было уже темно – зимний день короток. Подходя к дому Плахиных, она услышала крики за домом, и обещание убить. Войдя в калитку, Манька прошла за дом, и увидела барахтающегося в снегу голого мужика, а рядом совершенно голую жёнку. Манька даже присела от неожиданности, и дар речи потеряла, но когда до неё дошло всё происходящее, она долго без-звучно смеялась, зажав рот ладонью.
Зато назавтра, она первым делом побежала в магазин, и на каж-дом углу рассказывала каждому встречному-поперчному про увиден-ное, добавляя что-то новенькое от себя. Деревня помирала со смеху. Вечером к старикам пришёл внук:
- Вы чего это учудили? Зачем в снег под старую задницу после бани ползали. Вся деревня теперь гудит.
- Да, что ты, Лёнюшка, да мы ведь в своём уме, чтобы голышом в снег ползать, - ответила Татьяна Петровна.
- Так кого же это тогда у вашей бани видела Мария Андреевна?
- Какая ещё Мария Андреевна?
- Гостева.
- Ах, Манька, ах, сучка, всю деревню небось обзвонила, - воз-мутился Алексей Иванович.
- Значит, правда? - спросил внук.
- Это, Лёнюшка, я дедка от радикулиту лечила.
- Что вылечила?
- Вылечила.
И старики рассказали внуку, про всё, что с ними было. Лёнька смеялся до упаду.
- Ну, вы, блин, даёте!
- Даём, Лёнька, даём, - засмеялся дед. – Мы с бабкой ещё ого-го!
В это время, кто-то прошёл под окнами, пошабаркался на крыльце, и вот стук в дверь.
- Да-да, - откликнулся Алексей Иванович.
В избу вошла молодая доярка Ангелина Богданова.
- Здравствуйте, - поздоровалась она со всеми, и обратилась к Леониду: - Лёня, пойдём ко мне. Надо бы корову полечить, жвак пропал, и от пойла она отворачивается.
- А чем кормили её Ангелина Анатольевна?
- Да как обычно, сено, картошка, куски хлеба. Вот, может, корка какая с плесенью попала.
- Ну, пойдёмте. Только я сначала к себе зайду, сумку возьму, и подойду к вам.
*Назём – хлев.
Продолжение сл.