В Воронеже меня встречала подруга Лена Колгина, которая прежде жила со мной в одном доме в Тернополе. Мы не виделись целый год с тех пор, как Лена поступила в Воронежский институт лесной промышленности. Она была последней ниточкой, ещё несколько радостных и печальных дней связывающей меня с недалёким прошлым, родным домом, любимым человеком и с самым прекрасным, что осталось в родном городе детства и юности. Да, эти дни были радостными: ведь мы встретились и снова были вместе. Но они были и печальными, ведь я ещё была под сильным эмоциональным волнением от расставания с тем, что было так дорого.
На всю жизнь сохранилась в моей душе благодарная память о родственниках моей подруги, её бабушке и тётушке, которые приняли и приютили меня. Люди, которые видели меня впервые в жизни, были искренне рады моему приезду, угощали, кормили, давали добрые советы; всё это совершенно бескорыстно.
У Лены была отдельная комнатка, и мы много общались, делились впечатлениями о событиях, случившихся с нами за прошедший год; этот промежуток времени тогда казался нам очень долгим. Она рассказывала мне о студенческой жизни, я — о походе в Карпаты, поездках в пещеры, конечно, о своём Любимом. Нам обеим было интересно пофилософствовать на тему человеческих взаимоотношений, личных достоинств и недостатков. Познавали окружающую данность и делали неожиданные открытия.
В какой мере человек искренен с собой и с окружающими? В какой мере он играет на публику? Лена была убеждена, что игра — естественное состояние почти всех людей. Ведь никому не хочется, чтобы о нём думали плохо, считали недалёким, равнодушным, глупым. Поэтому человек неосознанно работает на эффект. Стремится произвести впечатление, понравиться. Чаще всего он этого даже не знает, не анализирует своё поведение и не различает, где кончается настоящее, свойственное ему качество, и начинается показное.
Лена слишком болезненно и самокритично к себе относилась. Она писала в одном из писем: «Я живу среди людей и как могу приспосабливаюсь к жизни. У меня есть друзья. Они меня любят и уверены в том, что я — настоящий друг. Возможно, это из-за того, что я научилась притворяться. Неужели все хорошие люди хороши на самом деле? А, может быть, они тоже притворяются, как и я? От души у меня только одно: я абсолютно никому не желаю плохого. И даже стараюсь делать людям хорошее».
Конечно, всё это было напрасным самобичеванием. Лена совсем не была притворщицей. Она действительно была добрым и чутким другом. Наверное, она стремилась скрыть какие-то свои черты, казавшиеся ей неприглядными. Эти черты были мелкими в сравнении с её настоящей, искренней душевностью, желанием понять, помочь, облегчить участь близкого человека. Мы обе были так молоды и стремились стать идеальными, искоренить в себе недостатки. Нас связывало многое: занятие спелеологией, туристические походы, ночёвки в палатке, песни у костра. Лена была музыкально одарённым человеком, хорошо пела, понимала и знала поэзию, сама писала стихи... Трудно переоценить то положительное значение и влияние, которое несла нам обеим наша дружба...
После памятной встречи в Воронеже мы жили на большом расстоянии друг от друга и встречались лишь эпизодически. Интересы, условия жизни, окружающая среда — всё было у нас разным. По разному сложились наши личные судьбы. Естественно, что в какой-то мере годы и расстояние нас отдалили — ведь порознь прошла огромная дистанция длиной в жизнь. Но всё же, по сей день осталось большое, чистое и светлое чувство духовной близости и родства душ.
Помню, как Лена рассказывала мне об условиях жизни своих сокурсников, студентов Воронежского лесотехнического института. Большинство студентов — приезжие из других мест, городов, не имеющие родственников в Воронеже. Многие живут в общежитии, расположенном в старом, обветшавшем здании с сырыми углами и отваливающейся штукатуркой. В комнатах, рассчитанных на 5 человек, зачастую живут по 7-8. Большинство снимают частные квартиры, платят по 10-15 рублей в месяц (половину стипендии), а условия бывают ужасными, лишёнными всяких удобств. Но молодёжь старательно учится. Все стремятся получить знания, стать хорошими специалистами. После вуза выпускников распределяют работать на предприятия лесопромышленного комплекса, и дальнейшая карьера во многом зависит от приобретённых в институте знаний.
Конечно, говорили мы и о делах сердечных, о моих взаимоотношениях с Любимым. Я тщательно скрывала от всех подруг свои чувства, Лена стала единственным человеком, кому я доверилась и поведала о наших взаимоотношениях с Ним. Она была удивительно прозорлива и умна. Без всяких иллюзий дала прогноз моих дальнейших отношений с Любимым. Основные выводы звучали так.
Да, Он к тебе немного неравнодушен. Да, ты была светлой страницей в Его жизни. Но только до тех пор, пока ты была рядом. Ты уехала — и Он перевернул эту страницу. Он не мальчишка и понимает, что Ему нужно, а что — нет. И, если Он не сделал попытку удержать тебя, убедить изменить свои планы, значит, ты не так уж необходима. Он вполне счастлив и без тебя.
Конечно, я была огорчена столь трезвыми и безжалостными рассуждениями моей премудрой Елены. Хотелось верить, что всё переменится, когда я приеду состоявшейся Личностью, специалистом, кое-что значащим в жизни человеком. Это было большое заблуждение, ибо я не учла главную деталь: чтобы стать таковым, требуется слишком длительное время. А годы разлуки отдаляют людей, но никак не сближают... «Согласно диалектическому закону, - говорила моя подруга, - ничто не может быть вечным и этому закону подчинено всё в окружающем мире».
Мы с Леной ходили по уютному, спокойному и красивому Воронежу. Зашли в Государственный Университет на геологоразведочный факультет. Взяли программу для подготовки абитуриентов. Я чувствовала себя неуверенно и неуютно. Посмотрела программу и поняла, что, пожалуй, не смогу сдать экзамены сходу. Поскольку я училась в школе, где все предметы преподавались на украинском, необходимо было, как минимум, перечитать учебники на русском языке и привыкнуть к терминам. Иначе при сдаче устных экзаменов могли бы возникнуть некоторые трудности. И, хоть конкурс на геологоразведочный факультет был не так велик, всего 3 человека на место, я так и не решилась хотя бы сделать попытку сдать экзамены. К тому же, мне по-прежнему хотелось сначала поработать, познать азы этой профессии, оценить свои возможности. У моей одноклассницы Нади родители работали в Заполярье, недалеко от Воркуты, и от неё я знала, что в тех краях базируется несколько геологоразведочных экспедиций. И я приняла решение отправиться в Воркуту. Романтические представления о Севере, навеянные со страниц рассказов Джека Лондона, манили в неизвестные дали, экзотические края...
Прошло несколько дней, и на скором поезде я уехала в Москву. Родным я послала телеграмму из Воронежа о том, что уезжаю на Север в экспедицию.
Ярославский вокзал в Москве. Пройдёт много лет. Каждый раз, проезжая Москву и бывая на Ярославском вокзале, я испытываю одно и то же чувство, точно такое же, как в памятное лето 1966-го: восторга и свободы. И ещё — щемящую нежность к этому месту, с которого началась моя взрослая жизнь, а впоследствии с ним были связаны многочисленные радостные встречи, прощания, разлуки. И ещё — здесь я всегда вспоминаю счастливые, молодые лица друзей, теплоту их глаз и улыбок...
Ты мне мир даровал, Ярославский вокзал,
Ты меня, как родную, встречал, провожал...
Север начался с туманов и белых ночей. Полярный день круглосуточно. Но уловить разницу между днём и ночью всё же можно. Ночью застывший, беззвучный покой и еле уловимый серый оттенок в неподвижном воздухе. Если ночью светит солнце, ощущение такое, как будто оно вот-вот зайдёт за горизонт (так бывает в южных широтах перед закатом). Если же солнца нет, над землёй висит тяжёлый мрак, как перед грозой. Ночи всегда спокойные и безветренные.
Мысли мои довольно часто возвращались в Тернополь. Наш последний разговор с Любимым, наше прощание было свежо в памяти. Как нежно посмотрел, как обнял, какие слова произнёс... Какой будет наша встреча?... Будущее, в отличие от прошлого и сегодняшнего, всегда соседствует с Надеждой...
Я тихонько лежала на верхней полке и прислушивалась. В основном, люди ехали в глухие северные места за заработками. Я обратила внимание на то, что мои попутчики в плацкартном вагоне, в основном, ограничивались разговорами о деньгах. Ехали шахтёры из отпуска, работающие в Воркуте. Те, что были при семьях, вели себя степенно. В конце вагона собралась шумная компания любителей выпить. Звон бутылок, пьяные шумные разговоры, частенько — бранные слова. Неприкрытая сущность этих людей была видна невооружённым глазом. Их тяжёлый труд хорошо оплачивался, что давало возможность весьма безбедно жить, ездить к тёплым морям, к родственникам, живущим в средней полосе. В отпуске они шиковали, жили на широкую ногу, могли швырять деньгами и позволяли себе быть щедрыми. Но отпуск подходил к концу, деньги заканчивались, как правило, ещё раньше. Ехали они обратно иногда на последние гроши, спуская их на водку. Впереди предстоял целый год тяжёлой, опасной работы в нелёгких условиях. И они в последний раз позволяли себе расслабиться, напиться и побахвалиться тем, кто и как весело провёл отпускное время.
Пассажиры поезда на станциях Котлас, Микунь, Княж-Погост и более мелких полустанках южных районов республики Коми в больших количествах закупали прошлогоднюю картошку, которая в Воркуте и восточнее, в сторону Полярного Урала, стоила баснословно дорого.
В вагоне я познакомилась с миловидной девушкой Людой, живущей и работающей в депо на станции Елецкой, расположенной на восточной ветке северной железной дороги. По оканию я безошибочно определила её приволжское происхождение. Девушка отличалась простотой в поведении, решительностью и бойкостью. По крайней мере, попытки выпивших молодых людей из конца вагона заманить нас в свою компанию Людмила отразила с лёгкостью и без проблем. Она тоже возвращалась из отпуска к месту работы.
Узнав, что я впервые еду в эти места, да ещё хочу попасть в геологоразведочную экспедицию, Люда изумилась:
- Там же работают одни мужики. А если и есть женщины, так только для общего пользования.
- Геология — это очень интересная исследовательская работа. Женщины тоже бывают геологами, и неплохими, - возражала я.
Люда рассказала, что восточнее Елецкой, в небольшом посёлочке Полярном, на 106-ом километре по железнодорожной ветке Воркута-Лабытнанги расположена база геологоразведочной экспедиции. Решение было принято без промедления: попытаюсь устроиться в эту экспедицию.
Поезд ехал на Север, приближаясь к конечной станции Воркута. Не доезжая до неё, мы с попутчицей сошли на станции Сейда. В кассе станции я купила билет до 106-го километра, и мы отправились на посадку в вагон, отправляющийся на Лабытнанги. Я помогла Люде дотащить до состава мешок с картошкой.
Состав тронулся. За окном вагона простиралась тундра. Суровая, безрадостная земля. Пейзаж однообразный: бесконечная равнина, покрытая мхом и низкорослым кустарником. Угнетающая, равнодушная, безмерная пустота. Моросил мелкий угрюмый дождь. Сочетание серого, покрытого тучами до самого горизонта низкого неба и бескрайней, без единого деревца земли создавало ощущение зловещей безжалостности равнодушной природы. Это ощущение усиливалось сизыми волнами облаков, медленно и низко плывущими над хмурой землёй. По поверхности тундры изредка разбросаны небольшие серые островки нерастаявшего снега. И это в начале июля! И ещё — холодное безветрие. Опустошающее душу безразличие, безучастность, немое спокойствие этого мира сочетаются с его неумолимой строгостью. Настроение — соответственно — тревожное и подавленное. В этих краях совсем нет автомобильных дорог. Единственная магистраль, связывающая с Большой Землёй, — железнодорожная ветка, одноколейка. Между полустанками никогда не бывает встречного поезда, железнодорожный путь один, только для одного состава. Железная дорога построена на вечной мерзлоте, необходим постоянный контроль за состоянием полотна, грунт под насыпью и рельсами проседает. Поезда здесь ходят очень медленно, около 30 километров в час. Таким образом, пассажирский состав от Сейды до Лабытнанг (расстояние 200 километров) находится в пути около десяти часов...
Люда пытается убедить меня отказаться от плана ехать в Полярный.
- Брось ты, Тамара, эту затею с экспедицией. Зачем тебе искать трудную судьбу? Останься лучше у нас в Елецкой. На железную дорогу нужны и путевые рабочие, и путеобходчики, и стрелочники, проблем с работой не будет. Жизнь у нас в посёлке весёлая, много молодёжи. Есть клуб, библиотека, найдём тебе жениха...
Поезд остановился на станции Елецкая. Проводница объявила: стоянка 50 минут. Довольно большой посёлок, дома одноэтажные, деревянные, барачного типа. Люда с подругой живут в одном из таких бараков на улице Рабочая, недалеко от станции. Заходим в дом, здесь я оставляю свой небольшой чемодан и налегке, с рюкзаком за спиной, отправляюсь обратно к поезду.
На станции в небольшом зале ожидания на скамейке расположилась группа ребят в штормовках с огромными рюкзаками. Поскольку у меня тоже за плечами рюкзак, осмеливаюсь к ним подойти как к собратьям по бродячей жизни.
- Вы откуда, ребята?
Оказалось — московские туристы. Вид усталый, измученный, все обросли щетиной. Но держатся бодро, весело. Возвращаются из маршрута по Полярному Уралу. Узнаю, что туристическая группа образовалась стихийно из любителей путешествовать по неизведанным, интересным местам. Никто из них официально не числится в секции туризма, у них нет маршрутного листа, выданного службой контроля туристских групп. В разговоре они называют вершины, на которых побывали, названия рек, восторгаются природой и дикой красотой Полярного Урала....
До посёлка Полярный ещё несколько часов езды. Между станциями Хорота и Полярный Урал проезжаем пограничный столбик Европа-Азия. Вскоре остановка 106-ой километр, здесь нет даже маленького здания станции либо указателя с названием посёлка. Поезд останавливается у столбика с надписью «106» и стоит всего две минуты. За сутки здесь проходят два пассажирских поезда — один из Сейды и встречный — из Лабытнанг.
Посёлок расположен на расстоянии около полукилометра от железной дороги. Горы возвышаются совсем недалеко от посёлка. Полярный построен в конце 1940-ых — начале 1950-ых годов заключёнными при строительстве железнодорожной ветки на Лабытнанги. Посёлок — это около двух десятков бараков и два двухэтажных деревянных дома. В начале 1950-ых годов он служил вспомогательной базой для доставки руды с месторождения Харбей. Здесь располагался ОЛП (лагерь для заключённых, обслуживающих дорогу на рудник) и база Полярно-Уральской геологоразведочной экспедиции. В середине 1950-ых годов в связи с ликвидацией рудника на Харбее, деятельность экспедиции была приостановлена. В 1961-ом году в Полярном размещалась ракетная часть и были запущены ракеты с ядерными боеголовками на Ново-Земельский полигон. Теперь в посёлок возвратились геологи — здесь вновь находится база Полярно-Уральской геологоразведочной экспедиции, занимающейся поиском металлических руд.
Приехала я под вечер. Обратно уехать невозможно — встречный поезд будет только на следующий день. Узнав, где находится контора экспедиции, пошла туда, в надежде застать кого-либо из администрации на рабочем месте. Но в пустом здании нашла только техничку, занятую уборкой кабинетов. Меня поразил её внешний вид: это была молодая, лет около тридцати, белокурая и очень интересная женщина. Познакомились. Звали её Люба. Узнав, что я приехала устраиваться на работу, спросила:
- А знакомые у тебя здесь есть?
Получив отрицательный ответ, вздохнула и проговорила:
- Ну, что же, подожди, пока я закончу уборку, и пойдём ко мне. На улице ночевать ведь не будешь.
Я поблагодарила и предложила ей свою помощь.
- Хорошо, подмети пол в коридоре и на крыльце, а я пока закончу уборку в кабинетах.
Люба жила на окраине посёлка в последнем бараке с двумя детьми дошкольного возраста. Пока готовила на электроплите ужин, рассказала о том, как попала на 106-ой. Родом она с Урала. После восьмилетки поступила в педагогический техникум в Свердловск. На втором курсе влюбилась в геолога, вышла замуж, бросила учёбу. Он-то и привёз её в эту глушь. Сначала жили хорошо. Муж работал в поле, деньги получал немалые. Начали копить на кооперативную квартиру. Родились дети. Детей растить в барачных условиях тяжело, пришлось надолго уехать к своей маме. Дети подросли, и она вместе с ними возвратилась в Полярный. Год тому назад муж неожиданно перевёлся в Воркутинскую экспедицию и уехал, оставив её с детьми одну. Вскоре она узнала — завёл себе другую женщину, они вместе уехали в поле. Нужно кормить детей, вот и пошла работать уборщицей в контору. Поднакопит денег и поедет к матери, хотя там квартирка маленькая, но не оставаться же здесь. Скоро старшую дочь нужно отправлять в школу, а в Полярном её нет.
По всему было видно, что живёт Люба стеснённо. И всё же меня, чужого человека, приютила, накормила скромным ужином, макаронами с мясными консервами.
На следующее утро начальник экспедиции с украинской фамилией Диденко поговорил со мной весьма скептически.
- Вам сколько лет? Восемнадцать? По виду непохоже... Работы у нас для девушек нет. Женщины в поле работают поварами на буровых. Остальные все — мужчины. Здесь, на базе экспедиции, работы для вас тоже нет. Можно в столовую — мыть посуду. В магазин — в помощь продавцу. Техничкой — помогать Любе. Кажется, всё... Что? Хотите в поле? А вы знаете, что это такое? У нас нет мест в полевых партиях, к вашему счастью, даже поваров уже набрали...
Естественно, вышла от начальника в скверном настроении. Такого исхода не ожидала: придётся уехать ни с чем. В коридоре столкнулась с Любой.
- Ну, как?
Рассказала.
- Ты подожди. Сейчас должен прийти начальник московской партии. Они только недавно приехали, возможно, им нужны рабочие.
Начальник геологической партии Московского госуниверситета Рудник Григорий Борисович мне понравился. Доброжелателен, деловой, быстро принимает решения. Когда я сказала, что приехала с Украины и что у меня нет здесь ни одного знакомого, он удивлённо вскинул брови:
- Откуда-откуда?
Я повторила:
- С Украины.
Он изумился:
- Да-а? - и добавил. - Приходите вечером, что-нибудь для вас придумаем.
Геологическая партия МГУ размещалась в одном из бараков. Вечером Григорий Борисович сразу же задал мне вопрос:
- Готовить умеете?
- Кое-что умею.
- А на костре кашу сможете сварить?
- Конечно, смогу.
- Откуда такая уверенность? Это ведь не на газовой плите.
- Я окончила на Украине школу инструкторов туризма. Много ходила в походы, в том числе в Карпаты, так что всё это мне знакомо. Вообще-то мне очень хочется познакомиться с работой геолога. Мечтаю поступить учиться на геологоразведочный факультет.
- Ну, тогда всё в порядке. Мы оформим вас коллектором, будете ходить с нашими геологами в маршруты. Но предупреждаю: придётся много работать на кухне. Наши геологини тоже умеют готовить на костре, так что будут вас подменять.
Потом я познакомилась с коллективом, в котором предстояло трудиться. Он был немногочисленным: девять человек, все студенты, аспиранты и научные сотрудники МГУ. Это был, скорее всего, геологический отряд, состоящий из парней и девчат. Начальник партии был старше всех, на вид около 45 лет. В женской части отряда было три человека: жена начальника Елена Георгиевна Лечнова, аспирантка Дина и студентка Галя, я стала четвёртой.
В эту ночь я устроилась на ночлег у геологов. Поздно вечером у одного из ребят — Саши — появилась гитара. Он тихонько перебирал струны, и я услышала знакомую песню «Ты у меня одна». К Саше подсела девушка-аспирантка по имени Дина и начала чуть слышно подпевать.
После всех волнений этого дня наконец-то я очутилась в спальнике. Ребята протопили печь, и было очень жарко. Мне было спокойно и уютно в тёплой комнате среди этих пока что малознакомых людей. Я впервые за последнее время была довольна собой — впереди полевой сезон, новые друзья, интересная работа.
Так в полевой Полярно-Уральской научно-исследовательской партии экспедиции №8 МГУ начался мой первый в жизни геологический полевой сезон и трудовая деятельность. В это лето, заполненное напряжённой работой, из-за нехватки времени я почти не писала стихи и даже дневник вела эпизодически.
К подножью горы Харбей, на расстояние около 50 километров северо-восточнее Полярного, нас забросили вездеходом, предоставленным начальником местной экспедиции. Дальше предстоял изнурительный, пологий подъём на гору под палящими лучами солнца. Руководил группой опытный геолог Георгий Кашинцев.
На вершине горы уже были установлены палатки — начальник партии и рабочий по имени Олег прилетели сюда вертолётом на сутки раньше. Они также доставили продовольствие и снаряжение: спальники, вьючники, палатки, кухонные принадлежности и даже портативную пишущую машинку и микроскоп.
Обрывистый западный склон Харбея обращён в долину ручья Молибденовый. Неподалеку в 1950-ые годы был молибденовый рудник, из него какое-то время добывали руду. В штольнях и горных выработках трудились, в основном, заключённые. Руду вывозили гужевыми и тракторными обозами по автогужевой дороге в посёлок Полярный, а в летний период — вертолётами. В 1951-ом году на руднике была построена обогатительная фабрика. В 1954 году рудник закрыли из-за нерентабельности. Сохранились полуразваленная шахта и здание обогатительной фабрики, а также деревянные бараки посёлочка Харбей, разрушенные ветрами и заезжими туристами. В самом посёлке я не была, туда заходили наши ребята, находясь в маршруте, и принесли несколько образцов из коренных обнажений...*
Разгар лета. Комары лютуют. В воздухе нескончаемый гул, комариная симфония. Прожорливые насекомые стремятся вцепиться и испить свежей человеческой кровушки. К их острым уколам и гулу постепенно привыкаю. Сложнее привыкнуть кушать еду, разбавленную комарами. Ароматная и вкусная каша с мясной тушёнкой мгновенно покрывается слоем комаров, которые, видимо, не прочь тоже полакомиться вкуснятиной, но вместо этого попадают в тарелку и вместе с кашей становятся пищей для геологов. Приходится быстро отгребать комаров ложкой и выбрасывать вместе с варевом. Но не успеешь проглотить пару ложек, поверхность еды опять покрывается слоем насекомых. Ребята кушали кашу вместе с комарами, не отгребая и не выбрасывая, а я так и не научилась поглощать мерзких кровососов.
Живём в палатках. Как и обещал Г.Б. (здесь все так называют Григория Борисовича) геологи частенько варят еду сами, по очереди, давая мне возможность ходить в геологические маршруты. Они чаще короткие: вдоль склона горы Харбей с изучением обнажений горных пород, затем подъём вверх и пересечение склона в обратном направлении с посещением новых обнажений. Для начинающего геолога, коим я себя считала, тут было много интересного. В маршруты я отправлялась, в основном, вместе с женой Г.Б. Еленой Георгиевной. Мне было интересно всё: заполнение полевого журнала, описание пород, отбор образцов. Но особенно были интересны рассказы моей спутницы о процессах горообразования, о генезисе** горных пород, о тектонических подвижках***, разломах, метаморфизме****. Я слушала эти лекции, открыв рот, и была благодарна своей спутнице.
В маршрутах мы иногда находили великолепные кристаллы. Особенно умел отыскивать интересные образцы Саша Большой (у нас было два Саши и, чтобы не путать, мы называли одного Большим, второго Маленьким). Большой ежедневно приносил с маршрутов что-нибудь необычное: то несколько образцов талька разнообразных оттенков, зелёного, синего, белого, то невероятной красоты кристаллы вишнёвого граната, то кубики кристаллов пирита с металлическим блеском. Он был студентом последнего курса и великим знатоком минералогии и кристаллографии. Безошибочно находил среди нагромождения камней определённые коренные породы, в которых можно обнаружить красивейшие минералы. Поиск обычно был удачным, однажды ему даже удалось обнаружить великолепную друзу аметиста.
А ещё в маршрутах представлялась возможность наблюдать скромную заполярную растительность и величавую красоту горных пейзажей. Между нагромождением камней (курумников*****) редко встречаются мхи и лишайники и совсем редко — кустики карликовой берёзки. Каменные цирки, горные озёра, питающиеся тающими снежниками, неглубокие каньоны горных рек — всё это впечатляет суровой, дикой красотой первозданного мира. А в низине, где кончаются горы Полярного Урала, цветёт разноцветным ковром нескончаемая тундра, уходящая вдаль за линию горизонта.
Солнце печёт немилосердно. Мы с Еленой Георгиевной ползём по склону горы вкрест простирания коренных обнажений. После очередной лекции о видах горных пород она переходит к воспоминаниям о личной жизни. О прежней былой влюблённости в мужа, о мечтах и о том, что он оказался совсем не таким, каким рисовало её воображение. Слишком сух, сдержан, бесчувственен, мало уделяет ей внимания. Интересы его ограничиваются одной только наукой.
Я слушала эти исповеди с большим удивлением. Мне казалось, что Г.Б. очень интересный мужчина, а сдержанность и суровость совсем не являются недостатком. «Видимо, женщине для счастья всегда чего-то не хватает», - подумала я...
Вечер. Сидим возле тлеющего костра. Саша Большой наигрывает «Клён» Есенина. Это его любимая песня, и поёт он её редко и только под настроение. На гитаре он — виртуоз, инструмент в его руках как будто плачет, голос вздрагивает, дыхание обрывается.
Клён ты мой опавший, клён заиндевелый,
Что стоишь, согнувшись под метелью белой...
Многовековая тоска народа, его многотрудная Судьба, противоречивая и страждущая его душа — в этих, на первый взгляд незамысловатых словах. За всю свою жизнь я не слышала больше такого надрывного, потрясающего исполнения этой песни, как у Саши, фамилию которого стёрли из памяти прошедшие полвека. После того, как отзвучал последний аккорд, мы, собравшиеся слушатели, долго молчим, словно боясь развеять волшебное очарование песни. Потом Саша поёт ещё и ещё, и мы до поздней ночи не уходим от костра. Впрочем, разве это ночь? Время заполночь, а светло, как днём, хотя и чуть пасмурно...
Из глубины памяти всплывают таинственные, магические слова: «Если человек давно не встречал людей, у него в глазах появляется диковатая тоска. Но он разводит костёр и одиночество отступает. А человек протягивает руки к огню, как протягивает их другу. Огонь сродни человеку. Он течёт по жилам, пылает в мозгу и блестит в глазах. Люди любят глядеть в пламя: они видят там прошлое и угадывают будущее. Если же человек бродяга, он любит огонь ещё и за вечную изменчивость горячей судьбы».
Человек — вечная загадка для себя самого. Почему для меня — правнучки крестьян-хлебопашцев, эти колдовские слова имеют такую непостижимую, потрясающую силу? Чья горячая кровь течёт во мне, будоражит моё воображение и гонит меня в неведомые дали? Кто тот далёкий, неизвестный предок, благодаря которому моей беспокойной, ищущей, непокорной душе выпал именно такой непростой жребий?...
Я очень довольна, что живу в одной палатке с Диной. Мы быстро нашли общий язык и даже сдружились. Она — небольшого роста, мне по плечо, миловидная, черноглазая, с коротко остриженными, блестящими, тёмными волосами. Интересный, умный человек. Дина часто вспоминала свою учёбу в университете. Увлекательно рассказывала о геологических экспедициях, в которых успела побывать. А ещё она увлекалась спелеологией, и тут мы с ней нашли полное взаимопонимание. Она неоднократно бывала в пещерах Крыма и красочно описывала свои вылазки в подземный мир. Я рассказывала ей о наших пещерах Тернопольской области. Она изумлённо слушала и мечтала побывать в наших пещерах. Дина на семь лет старше меня. Несмотря на то, что она окончила университет и учится в аспирантуре, она проста в общении, в ней нет ни тени заносчивости, высокомерия. Относится ко мне, как к равной. Доброжелательна, отзывчива, чуткая. Когда я сильно обварила кипятком руку, она несколько дней дежурила вместо меня на кухне, смазывала обожжённую руку мазью, бинтовала. Мне она показалась прекрасной, очаровательной, с тонкой лирической душой. Замечательно, задушевно пела. Кажется, она безответно влюблена в Гошу Кашинцева...
Вообще, никаких «женщин для общего пользования», как обещала моя попутчица из поезда, в нашем отряде (геологической партии) не было. Ещё одна девушка Галя жила в одной палатке с Еленой Георгиевной. Г.Б., не желая разводить семейственность, обосновался в одной палатке с Гошей.
Здесь я впервые узнала о чифире. Наркотиком в поле считается крепко заваренный чай, 50-граммовая пачка заварки на полстакана кипятка. Эту горькую отраву пьют для того, чтобы поднять настроение и повысить работоспособность. Как-то в наш лагерь зашли два геолога из местной геологической партии и умоляли дать им чай в обмен на продукты, тушёнку, сахар. За пачку чая, к примеру, обещали несколько банок мясных консервов. После этого Г.Б. взял расходование чая под контроль. Настоящий чифир у нас не пил никто, но крепкий чай любили все.
Месяц прошёл очень быстро. Прилетел вертолёт для переброски нашего отряда на другой участок, расположенный в 15-20 километрах юго-восточнее Полярного, на горе Рай-Из. С ним привезли почту, и я впервые получила письма из дома и от моих подружек Лены и Вали. Мама осуждала моё бегство на Север, письмо было полно упрёков и нравоучений. Письма от подруг были тёплыми, душевными, они пытались меня поддержать, они тревожились обо мне, я была для них непостижимой загадкой. Лена в письме, как всегда, давала психологические характеристики мне и себе: «Ты только производишь впечатление слабой, нуждающейся в поддержке, а на самом деле, — ты очень сильный человек. Я завидую твоей свободе, твоей решительности... Благодаря нашему общению, я научилась анализировать и обдумывать свои поступки....»
Читая письма друзей, я чувствовала, что не одинока в этом мире. Не кто-нибудь, а мои лучшие подруги обо мне думают, делятся со мной сокровенными мыслями и, самое главное, — верят в меня.
Во мне всё больше крепла уверенность в том, что решение уехать из Тернополя было в тот момент единственно правильным. Конечно, можно было бы хотя бы попытаться поступить в университет в Воронеже. Но гарантии, что поступлю, не было. Если бы я не выдержала экзамены или не прошла по конкурсу, то уехать в Заполярье было бы попросту не на что. И я бы не увидела полярные белые ночи, эти суровые, дикие места, не встретилась бы с людьми, которые сейчас рядом, не сдружилась бы с Диной, не познала бы настоящую геологическую работу.
Конечно, в Тернополе я могла бы ездить в пещеры, в Карпаты, ходить в турпоходы, посещать литературное объединение. Но ведь я уже взрослая и сидеть на шее родителей некрасиво. Нужно работать, зарабатывать, искать своё место в жизни. Пока что я довольна. Живу без комфорта, донимают комары и мошка, приходится преодолевать физические нагрузки и трудности походной жизни. Но я не изменилась. Я хочу сделать из себя человека, твёрдо стоящего на ногах и знающего что почём...
У горных озёр бывают самые разнообразные окраски: от синей, лазурной, до ярко-голубой, бледно-голубой, почти белой, от бирюзовой до изумрудной, от светло-серой, до свинцовой и почти чёрной. Наши маршруты на горе Рай-Из частенько проходили вдоль берегов озёр. Удивительно, что с разных точек наблюдения одно и то же озеро выглядит настолько непохоже, что его можно принять за другое. Не единожды изумлялась разительным переменам, происходящим с горным озером. Сверху оно кажется маленьким и невзрачным, посмотришь — лужица, да и только. Вблизи же оно суровое, окружено скалами, по которым угрожающе шуршат волны. Водная толща — чистая и прозрачная, но всё же бездонная и загадочная, как будто скрывающая некую тайну. «Настроение» озера зависит от облачности, от тумана, часто повисающего над самой поверхностью воды и, конечно же, от солнечных лучей, которые, заливая водоём, делают его каким-то торжественно-праздничным, неузнаваемым. Озеро живёт веками. Сколько чудес оно видело! Раскалённый зной полярного лета, поразительные грозы (говорят, здесь бывают мощной силы грозы), дикие метели и ветры, вечные огни фантастического северного сияния. Необычный, неприветливый и всё же восхитительно-прекрасный мир.
На горе Рай-Из стоит небольшой деревянный домик — метеостанция. Работают здесь четыре человека: женщина средних лет Таня, её муж, их двадцатилетняя дочь Лариса и парень Вадим, окончивший метеорологический техникум. Летом к ним несколько раз прилетает вертолёт, единственный транспорт и связь с внешним миром, привозит почту и продукты. Осенью, в сентябре, когда снег покрывает горы, — последний прилёт и на всю длинную зиму четыре человека остаются оторванными от Большой Земли. В хорошую погоду они могут совершать лыжные вылазки вблизи метеостанции. Но спуститься зимой с Рай-Иза большая проблема: заносы, снежники, велика вероятность заблудиться. Работа однообразная: барометр, психрометр, флюгер, метеорологическая будка, рация. И так не неделю, не месяц, а долгие годы. Что держит здесь этих людей? Явно не романтика. Они не скрывают, что терпят изоляцию от мира и неустроенность из-за заработков. Лариса — исключение. Она в восторге от этих суровых гор, от скал, озёр, первозданной красоты этих мест, от возможности жить уединённой жизнью, без людской суеты. Восхищённо рассказывает о манящей, необъяснимой привлекательности здешних пейзажей, отшельнической жизни «на горе». Кто-то из наших ребят с сомнением сказал: «Надолго ли её хватит?»
Человеческая душа — таинственна и необъяснима. На что способен человек, порой даже он сам не знает. Задаюсь вопросом: «Смогла ли я выдержать бы такую жизнь на протяжении длительного периода?» Сейчас разгар лета, солнечное тепло согревает этот неласковый мир и, кажется, что смогла бы. Но трудно вообразить детали унылой, однообразной, скучной жизни длинной полярной зимой, когда дневного светового дня практически не бывает и люди вынуждены месяцами находиться в четырёх стенах небольшого домика и при этом ещё и бороться за выживание. Необходимо постоянно поддерживать тепло, топить печи, думать о питьевой воде, об элементарной гигиене. Разгребать снеговые заносы, чтобы была возможность выходить на улицу, снимать показания метеоприборов. А когда мороз за -40 или неделями не утихает метель и невозможно нос высунуть на улицу без риска обморозиться или затеряться в беспросветной снежной мгле?
К тому же, жизнь на Рай-Изе — это полная изоляция от цивилизации. Правда, есть приёмник-транзистор, по которому можно узнавать обо всём, что происходит в мире. Но нет литературы, книг, свежих журналов и газет.
Некоторым людям нравится подобная отшельническая жизнь. О ней написаны многочисленные увлекательные произведения зарубежной и отечественной литературы: Джек Лондон, Эрнест Хемингуэй, Владимир Обручев, Владимир Арсеньев, Олег Куваев и другие. Они повествовали о том, что к одиночеству, к уединению с дикой природой существует особая, манящая, первобытная тяга. Наши далёкие предки жили на природе и это — естественное состояние человека. Поэтому подсознательно, на генетическом уровне в нас живёт тоска по лесам, диким степям, горам. Первозданная природа, а не духота и суета городов является колыбелью человечества...
В житье на горе Рай-Из можно увидеть только четыре стены избы, а можно разглядеть тысячи картин вечно меняющейся, исполненной величия природы.
Забегая наперёд, напишу, что после окончания полевого сезона с Ларисой Погуляевой, той самой девушкой с метеостанции Рай-Иза, мы ещё три года поддерживали связь письмами. Она сообщала, что метеоролог Вадим удрал из Рай-Иза после первой же зимовки. Она же всё это время жила «на горе» и только ежегодно вылетала в отпуска. После отпусков опять возвращалась «на гору». В одном из писем она призналась: «Уехать, бросить Рай-Из мне не позволяет моё проклятое самолюбие...» В своём последнем письме она писала, что всё же покинет гору, поедет поступать в училище гражданской авиации в Омск.
Эта, внешне обычная, но очень приятная девушка, отличалась твёрдым характером, гордым нравом, способностью к самоанализу, огромным желанием побеждать все жизненные трудности, умением держаться, не унывать, преодолевать собственные слабости и недостатки.
Время и расстояние разъединило нас; уехав через три года из Полярного, я потеряла с ней связь. Но ещё долго вспоминала свою новую знакомую, с которой легко и просто находила общий язык. Я размышляла о том, как могла сложиться её жизнь. Человек с такой твёрдой волей и цельностью натуры, по моему мнению, должен был добиться в жизни достойного места.
На Рай-Изе продолжились наши геологические маршруты. Здесь Лечновой с нами не было, она улетела вертолётом на базу, зачем-то ей срочно понадобилось возвратиться в Москву. Теперь я ходила по горным обнажениям вместе с геологом Гошей и Сашей Маленьким. Запомнился один из маршрутов, в котором мы заблудились в тумане. Припомнились рассказы бывалых инструкторов горного туризма об опасности туманов в горах.
Наша небольшая группа, состоящая из четырёх человек, двигалась по вершине горного хребта в густом тумане. Видимость около метра, поэтому постоянно перекликались и старались не отставать друг от друга. Впереди меня шла Дина, а замыкал группу Саша. Несколько раз выходили к крутым склонам. Жутковато, когда в метре видно крутой обрыв, но просматриваются только первые метры уходящего в бездну склона, а глубина скрыта густым туманом... Проблуждали целый день. Ведущий нас Гоша постоянно держал открытым компас. Позже мы узнали, что, возвращаясь с маршрута, проскочили метеостанцию, пройдя в нескольких десятках метров мимо и не заметив её из-за тумана. Удалившись от метеостанции, попали на соседний хребет. Лишь когда туман на какое-то время чуть рассеялся, наш проводник, по одному ему известным приметам, сориентировался и повернул группу обратно. Только далеко заполночь мы возвратились на базу. Никто не разговаривал, не шутил, молча пили остывший чай с сухарями, а потом тихо разбрелись по спальникам.
Вообще, жили мы очень хорошо. Отряд сплотился, отношения были уважительные, дружеские. Частенько после трудового дня пели у костра песни, вели душевные разговоры. С некоторыми геологами у меня было полное взаимопонимание, буквально с полуслова. Никогда не унывающий Саша Аникин (Маленький) нравился мне своей доброжелательностью, весёлым характером, остроумными шутками и даже неумелым, беспрерывным бренчанием на гитаре. Он очень хотел научиться играть и каждую свободную минуту брал в руки инструмент. Но играть никак не получалось, и он постоянно приставал к другому Саше — Большому, чтобы тот показал ему аккорды. Маленький — мастак рассказывать смешные истории. А ещё он неплохо рисует карикатуры и всякие юморные картинки, над которыми все смеются, — он их вешает повсюду: над входом в палатки, на вьючники и даже на дверь местного туалета. А ещё он часто пишет письма в Москву своим друзьям, похожие на краткие рассказы-зарисовки, читает их нам, а потом с вертолётом отправляет на Большую Землю. Под влиянием этих писем, я тоже попробовала описать своей подруге Лене наше житьё «на горе», но сразу его не отправила, и оно сохранилось у меня в блокнотике. Я писала:
«Приехав в Полярный в разгар лета, я поразилась обилию солнечного света. Ни за что не поверишь что солнца на крайнем Севере, в Заполярье может быть в избытке. Мне повезло, я попала в геологическую партию МГУ. Здесь серьёзные научные дискуссии сочетаются с походной романтикой, песнями у костра и неиссякаемым юмором моих замечательных коллег...
По Божьей воле попали мы на гору с заманчивым названием Рай-Из. В том, что имя «Рай» вполне соответствует этим местам, мы вскоре вполне убедились. Здешнюю красоту сложно описать обычными словами, но я попробую. Снежники лежат здесь круглый год. Очень даже интересно в разгаре лета прокатиться по снегу, или при желании позагорать на нём. А великолепию арочных разводных мостов, выложенных в этих снежниках, позавидовал бы строитель-архитектор! А какая здесь чудесная флора, какие пёстрые лишайники, какой необыкновенный мох! Даже карликовые берёзки показывают здесь своё Я, возвышаясь при небольшом росте над всеми растениями. А сколько красот здесь можно увидеть всего за каких-то три месяца! В течение одних суток можно несколько раз проделать путешествие из зимы в лето и обратно. Здесь потрясающей красоты и разнообразного цвета озёра, горные цирки, каньоны, величественные пейзажи, смахивающие на внеземные миры из фантастических рассказов Лема.
На Рай-Изе, представь себе! живут люди, в количестве четырёх человек, работники метеостанции. Сложно вообразить, как они выживают здесь зимой, в бураны и вьюги, когда температура опускается ниже -40. Ведь «Рай» не слишком оправдывает своё название даже летом. Метеорологи говорят, что вершина горы — творец погоды, что там, где царствует ветер, сгущается туман, кроме которого ничего не видно, где среди лета бывает не только слякоть, но частенько даже снег — там начинается Рай-Из. Здешние ветры могут вполне сбить с ног здорового мужика. При ветре в сорок метров в секунду и невесть откуда навалившейся метели на наших изумлённых глазах массивная дверь местного туалета сорвалась с петель, не выдержав шквального порыва. И это в августе! Не правда ли, потрясающая картина!...»
Оставшись без жены, наш Г.Б. как бы помолодел. Спорит с Гошей о литературе, о смысле бытия, о «лириках и физиках», о роли романтических чувств на личность человека, конечно же — о генезисе горных пород. Он прекрасно играет на гитаре, неплохо поёт. Ему всего 42 года, а он уже профессор, хотя совсем не похож на такового. Я считала, что профессор — это седой дедушка в очках. А Г.Б. — стройный, бодрый, энергичный, кажется совсем молодым. Минералогия — любовь его жизни. Его рассказы о геологических экспедициях в разные уголки страны хочется слушать бесконечно. Как-то он показал мне микроскоп и разрешил взглянуть в него. А рядом положил картинку фотографии шлифа (тонкой пластинки минерала) и предложил сравнить с увиденным в микроскопе. Я мало что поняла, но была очень довольна.
Вновь прилетел вертолёт, и я получила письма от подружек. Оля Гинько поступила в Ленинградский Горный институт на факультет геофизики и жила в студенческом общежитии в комнате на шесть человек. Привыкает к своим соседкам по комнате, живут интересно и весело. Пишет, что потихоньку, но верно, влюбляется в Ленинград. В конце письма — радостное ликование по поводу полученной стипендии.
Валя из-за тяжёлой болезни матери не смогла, как мечтала, поехать на вступительные экзамены в Ленинград и осталась в Тернополе. Её моральное состояние соответствовало обстоятельствам. «Ты для меня сейчас — промчавшийся поезд. Ты не знаешь, что тебя ожидает, но находишься в действии, в движении. А я осталась на месте, на своём полустанке...»
Прошли десятилетия... Я всегда стремилась не потерять то, что было дорого в дни моего детства и юности: своих друзей, свою любовь. Какое-то время мне это удавалось. Но целая жизнь, почти полвека — это слишком большая дистанция. И потери неизбежны. Жизнь, в общем-то, состоит из постоянных потерь. Хорошо, что в ней есть ещё и приобретения. И есть память, хранящая самое дорогое...
Снег выпал в начале августа. Но ещё более полмесяца мы ходили в маршруты, пока белым покрывалом не скрыло все горные породы и обнажения.
В первых числах сентября часть группы осталась ожидать вертолёт, чтобы погрузить наше снаряжение, а часть отправилась спускаться с горы по снежному склону. Спуск оказался очень сложным и напряжённым, было очень холодно и скользко. Хотя мы шли сравнительно налегке, в рюкзаках несли лишь собственную одежду, ноги дрожали от нагрузки и душа уходила в пятки, когда сапоги, не удержавшись на скользком камне, начинали разъезжаться в разные стороны.
Когда же спуск был закончен, перед нами появилась новая преграда — река Собь. Долго искали брод, потом, подняв голенища сапог на всю длину, начали переход через бурлящий, несущийся с бешеной скоростью, сбивающий с ног, холодный, как лёд, поток. Не знаю, почему начальник не дал команду страховать друг друга, держась за руки. На середине речки меня всё же сбило с ног и я, перевернувшись в ледяной воде, подхваченная быстрым течением, стремительно понеслась к ближайшему перекату. К моему счастью, меня вынесло на мель, где удалось уцепиться руками за каменистое дно. Встать я не могла, сапоги мгновенно заполнились ледяной водой. Я так и болталась в ледяной воде, держась изо всех сил за дно, срывая ногти с пальцев, пока не подоспел поспешивший на помощь Саша Большой, который поставил меня на ноги и на буксире потащил на берег.
Г.Б. был очень недоволен и даже впервые за весь период работы отругал меня за несообразительность. Моя одежда и на мне, и в рюкзаке промокла. Дина дала мне свои запасные брезентовые брюки, а Саша Маленький — тёплый свитер. Я переоделась, но дрожь не унималась, зубы продолжали стучать от холода. Тогда мне налили в кружку немного спирта и, слегка разбавив его водой, я выпила пойло залпом. Дина предложила сигарету (она сама много курила). Курить я не умела, но несколько затяжек всё же сделала. Дрожь унялась, слегка закружилась голова...
Вскоре наша группа подошла к небольшой ж/д остановке Полярный Урал. Подъехал поезд, и я на недолгое время провалилась в сон. Около 10 километров до Полярного поезд ехал почти 30 минут.
К сожалению, за всё лето я слишком редко записывала свои впечатления, повседневная работа не оставляла на это времени, подробности забылись раньше, чем я смогла их изложить. Несомненно одно: я была очень довольна тем, что в свой первый полевой сезон судьба подарила мне возможность попасть именно в этот коллектив. Люди, работавшие в нём, — интеллектуальная элита геологоразведки. Я надолго запомнила это лето и точно знала, какими в идеале должны быть взаимоотношения между людьми в поле: не должно быть грубости, высокомерия, унижения того, кто рядом. И в работе, и в нелёгких бытовых условиях необходимы уважение, взаимовыручка, понимание, дружеское участие и терпение.
В дальнейшем, работая в полевых партиях на Полярном, в Нарьян-Маре, Печоре и других местах, мне не раз приходилось видеть иные отношения. В геологию частенько попадали бывшие заключённые, алкоголики, люди без определённого места жительства, среди которых можно было встретить неприятных, циничных и просто глупых, недалёких людей. Но общение с природой даже для них не проходило бесследно. И, если в человеке есть хоть что-то стоящее, в поле он становится чище и человечнее.
В геологических партиях всегда тяжело. И не только физически. Нужно уметь справляться со своими недостатками, которые в обыденной жизни в комфортных условиях почти не заметны. В поле личные недостатки могут иметь решающие, даже трагические последствия. В поле человек должен быть собран, внимателен, здоров, энергичен, вынослив и работоспособен... Наверное, геология — это всё же романтика. Многие мои коллеги не утратили это свойство, присущее юности. Но нынешнее время изменило страну, людей, идеалы и устремления. Уходит поколение романтиков, а на смену приходят прагматики, жаждущие наживы и всевозможных благ. Не знаю, что даёт человеку, его душе, погоня за роскошной жизнью и золотым тельцом. Но знаю, что мои коллеги-геологи, бродя по горам, тундре или тайге с геологическими молотками и рюкзаками, были безмерно счастливы. Видимо, у каждого своё понятие о счастье...
Мои новые московские друзья присылали мне какое-то время письма. Они относились ко мне с искренней симпатией. Они прекрасно видели, что я не белоручка и не гнушаюсь никакой работы. Охотно бралась за любое дело, ловко управлялась с палаткой, костром, готовила, убирала, таскала тяжёлые рюкзаки, ходила в маршруты, интересовалась горными породами, со всеми была приветлива, к тому же могла поддержать любую интересную беседу, неплохо пела вместе со всеми геологические песни. Несколько писем прислали мне Дина, Галя и Саша Большой. С Диной и Галей я встречалась, когда бывала проездом в Москве. Но потом связь прервалась.
Через многие годы в научном геологическом журнале мне попалась статья о научных исследованиях геологов МГУ Рудника Григория Борисовича и Кашинцева Георгия Леонидовича, иллюстрируемая фотографией. Конечно, я сразу же узнала геологов, с которыми отработала полевой сезон на Полярном Урале. А, когда появился интернет, узнала, что Гоша (Кашинцев Г.Л.) в 1972-ом году защитил кандидатскую диссертацию о генезисе массива Рай-Из. А в начале 2000-ых — докторскую диссертацию по вопросам океаногенеза в Индо-Атлантическом сегменте...
Полевой сезон закончился, и мне необходимо было искать работу. В местной Полярно-Уральской экспедиции осенью проводилось сокращение штата сотрудников. Я попыталась остаться в экспедиции на любой работе, но нечего было даже мечтать о трудоустройстве. Несколько дней после отъезда москвичей я прожила у Любы. Доброта этой женщины меня покорила. Совершенно меня не зная, она бескорыстно помогала чужому человеку, просто от большой щедрости души. Хотелось сделать приятное человеку, приютившему и опекавшему меня. Получив расчет, я смогла купить детям скромные подарочки. В конце сентября я уехала из Полярного.
Деньги за три месяца работы в поле получила небольшие, часть сразу же отправила подруге Лене, у которой взяла взаймы в Воронеже, хотя она и писала, что возвращать не обязательно.
Билет на поезд до Воркуты стоил копейки, и я решила попытаться устроиться в Воркутинскую геологоразведочную экспедицию. Воркута показалась мне серым и неуютным городом. Выпал первый снег, ледяной ветер свистел в переулках. Экспедиция находилась на окраине города, в посёлке Рудник. Мрачные, серые терриконы шахт угнетающе действовали на психику. Этот безрадостный пейзаж гармонировал с моим настроением.
В отделе кадров экспедиции на меня посмотрели недоуменным взглядом. Полевой сезон закончился, в экспедиции оставались только постоянные сотрудники. Человек без специального геологического образования никому не был нужен.
Вечером я уехала обратным поездом Воркута-Лабытнанги. И сошла на станции Елецкой.
* обнажение — выход на поверхность земли коренных горных пород
** генезис — происхождение
*** тектонические подвижки — смещения блоков горных пород относительно друг друга
**** метаморфизм — вторичном изменении горных пород под воздействием среды
***** курумник — каменные россыпи на склонах гор