Прошёл октябрь и унёс с собой пожар осени. В парк пришла тишина. Зелёная трава и жёлтые листья, засидевшиеся на деревьях, всё ещё радуют глаз, но уже понятно, что осень простилась, а краски – это всего лишь прощальный флёр, оставленный нам в утешение. Можно набрести на редкое растение, которое облюбовало именно серое время года для демонстрации своего наряда, – это бересклет. Его причудливые ярко-розовые коробочки привлекают внимание, но не спасают от ощущения сиротства и пустоты.
Холодный ветер ещё не стал здесь частым гостем, но намёки его ясны: скоро, скоро разгуляюсь…
Озорник петляет среди нагих деревьев и, забавляясь, легко превращает заурядные циновки из сухих листьев в воздушные облака коричневого цвета. Разрозненные единицы мгновенно оказываются на дорожках парка. Шалун виртуозно ставит их на тонкие ножки под углом в 45-60 градусов и заставляет ковылять по аллеям.
У меня появляется живой интерес к этим мёртвым, отслужившим листьям, обречённо исполняющим волю ветра. Они всё прибывают и прибывают на своих «ходульках», а я заворожённо слежу за подпрыгивающим отрядом и не могу от него оторваться. Перемещается, шурша, таинственное племя «лилипутов» с вышагивающим над ним «Гулливером», и есть в этом некая непостижимая целесообразность.
Эта сценка напоминает мне что-то неуловимое, глубоко спрятанное, томящееся, но память не торопится послать зацепку для раскрытия пусть маленькой, но – тайны. Напрягаться не стоит, нужное всплывёт само собой, раз уж я поймала это внутреннее томление.
Как и ожидалось, в один прекрасный момент ум делает своё дело: в голове обнаруживается нужная информация в виде картинок, запечатлённых в памяти ещё в детстве.
По обе стороны мостовой тянутся длинные шеренги деревянных домов. Это наша центральная улица, по совместительству – Виленский тракт. В будние дни по дороге курсируют полуторки и небольшие носатые автобусы, изредка проезжает на лошади школьный конюх дядя Яша или неторопливо перемещается на велосипеде пан в суконном мундире, обязательно в кепи. Он направляется в центр, где расположены все наши магазины.
По воскресеньям громко стучат о камни колёса телег – это жители соседних деревень прибывают на рынок. На душистом сене повозки лежат мешки с поросятами, подающими признаки жизни из-за нехватки воздуха, реже – ящики с отверстиями для курочек и петушков. Иногда телегу сопровождает подросший бычок или жеребёнок, изредка – корова. Дети с утра зависают на калитках и наблюдают за движением на дороге. Какое-никакое, а развлечение. Они знают, что бычок домой не вернётся, можно и не спорить. Жеребёнку хорошо – прогуляется, а бычка жалко…
Случается, телега везёт другой «груз». Издали угадываем печальную процессию по светлому пятну – длинному белому облачению мужчины, несущего крест. Зелёные ёлочки, украшающие последний путь того, что некогда было живым человеком, несколько приглушают детский страх. Я смотрю на заплаканные лица родственников в чёрных одеждах, понимаю, что им трудно, и тоже плачу. Некоторые соседи, взяв за руку ребёнка, присоединяются к процессии, следующей сначала в костёл, затем на кладбище. Мои родители иногда принимают участие в скорбном мероприятии, но меня с собой не берут – оберегают от тягостных впечатлений. Непонимание того, что неизбежно происходит с людьми, постепенно порождает страх перед смертью.
Изредка на дороге появляется группа девочек в длинных белых платьях, украшенных зелёным аспарагусом. Первое причастие... Красиво, необычно, мне бы тоже хотелось щеголять в таком наряде. Наша семья не религиозна, поэтому всё, что касается этого мероприятия, окутано тайной. Я ни разу не была в нашем костёле, и не потому, что меня крестили в православии, моя мама – учительница, мне туда нельзя. Однако в своё время отец привёз священника из Вильнюса и меня, совсем крошечную, окрестили в родительском доме. То ли об этом не знали, то ли знали и не выдали, но моё приобщение к вере не отразилось на судьбе родителей, состоявших на госслужбе.
Наша трёхэтажная школа находится на центральной улице, все школьники проходят мимо моего дома. Местные жители, ученики – это дело привычное, не самое важное, так как мы все хорошо друг друга знаем и безошибочно определяем, куда и к кому направляется человек с другого конца деревни.
Интересны люди из окрестных деревень, некоторых я знаю в лицо. В основном это – женщины, они почему-то не управляют ни лошадью, ни велосипедом. Они проходят не один километр, чтобы посетить службу в костёле и успеть на рынок, продать яйца, творог, масло или кусок сала. Не все местные жители держат скот, поэтому всё хорошо раскупается. Корзинки наполняются товарами из магазинов: соль, сахар, крупа, селёдка, конфеты и пряники детям, чай, а ещё тетради, гвозди, кастрюли – в доме постоянно чего-то не хватает. Хозяйки идут и в дождь, и в холод, и в мороз. Они не могут позволить себе зонтик – нет лишней руки. Выручают тёмные платки из шерсти – объёмные, тяжёлые, с бахромой, едва заметные узкие полосы делят поле на большие квадраты. Обычно платки лежат на плечах поверх одежды, а если нужно, то ими укрываются с головой с помощью нескольких больших булавок. Когда ветер дует в лицо, женщины, натянув платки на голову «домиком», закутанные, похожие друг на друга и на коконы, наклоняются вперёд, чтобы преодолеть силу ветра...
Тайна разгадана: вот оно, «племя» в тёмно-коричневых покрывалах из детства! Кроме внешнего сходства, оно не имеет ничего общего с безвольными сухими листьями, это – жизнестойкие труженицы, сухие и жилистые, прочно стоящие на земле благодаря умению работать не покладая рук. Вера в Бога и забота о семье поднимают их рано утром, чтобы, переделав все дела, выйти на дорогу к Храму.
Часто знакомые женщины заходят к нам по делу или просто отдохнуть, погреться у натопленной печки. Платок раскрывается, отряхивается от капелек влаги и занимает место на верёвочке для сушки одежды, у задней стенки печи. Одновременно сушатся сапоги, бурки или валенки. Хорошо, когда в доме гость! Обед кажется более вкусным, а уж возможность послушать беседу взрослых – это ни с чем не сравнимое удовольствие.
Отдохнувшие, накормленные, раскрасневшиеся, женщины уходят в дождь, в холод, в мороз…
*
Нахлынули воспоминания, и в сердце ожило то тепло, что было у меня к людям в детстве. Тогда мы понимали, что человек является главным богатством друг для друга. Это понимание передавалось детям от родителей. Если в наш дом забегали соседи, тревожно шушукались, а потом мама срочно бежала куда-то, то мы, дети, знали: случилась беда, нужна помощь – всем миром.
Далеко ушли мы от того времени, когда жизнь была простой. Дом закрывался на замок только в случае длительного отсутствия хозяев. Замок сообщал гостям, что ожидание не имеет смысла. Обычно вместо замка в пробой вставлялись прутики или щепки, что свидетельствовало: хозяева рядом, можно поискать их на приусадебном участке или в хозпостройках. Если же дом был не заперт, посетители обходили комнаты, заглядывали в спальню – не считалось зазорным поднять отдыхающую хозяйку, ведь многие приходили издалека. И претензий не было! Все знали, что деньги у нас лежат в буфете на полке. Если бы в то время нам показали металлическую дверь с замысловатым замком, то мы бы удивились: для чего, от кого?
Сегодня мы разобщены, мы – другие. Но не дай бог случится беда, соседи тут как тут – и в городе, и в деревне, потому что добро в человеке неистребимо, ведь человек – это душа.