«Что такое идеал? Совершенство? Человек, переросший свои ползунки и ставший сверхчеловеком полным доброты, альтруизма, творящего разума и сердца? Он, идеал, обязательно должен быть у человека или можно жить без него? Это то, что ты хотел бы видеть около себя и в себе, к чему стремиться…»
Строчки ложились в школьную тетрадку, вдоль тонких сиреневых линеек - ровным, узким, как будто стесняющимся почерком.
Лиля снова завела дневник – как когда-то в седьмом классе. Эта тетрадка, тщательно скрываемая от мужа, да впрочем и от всех остальных, стала для нее необходимостью, вместе с маленьким Алёшей. Ему недавно исполнилось уже пять лет. Мальчик вытянулся, но крупным его никто бы не назвал. Он стал живее, совсем неплохо говорил, складывал бусинки слов – сказались Лилины старания, ее искренняя любовь. Это радовало как ясно-улыбчивое солнышко среди поздней осени…
А дневник Лиля доставала редко: время уходило на хлопоты по хозяйству, зимой преодолевался мороз и сугробы, летом много сил требовал огород. Василий также требовал заботы, не меньше, чем Алеша. Но дело даже не в бытовых заботах – стряпанье еды, стирке, уборке…
Настроение у мужа всё чаще становилось тяжелым, давящим. В доме уже каждый вечер появлялся «фуфырик» - по-сибирски чекушка с водкой. Или поздние приходы – с ненавистным Лиле запахом и пьяными упреками супруга: «Чо, опять книжки читаем? И чо там пишут? Как мужу угождать? А чо-то впрок-то они тебе не идут… В койке-то бревно бревном лежишь…»
С некоторых пор Василия стала раздражать откровенная привязанность Лили к приемному сыну, ее «кудахтанье» над ним:
- Да чо с ним случится? Здоровый пацан уже, пускай сам занимается! Сядь вот лучше, выпьем, поговорим за жизнь… Может, отмякнешь…
Лиля присаживалась скраешку, отводя глаза.
Крякнув после первой и похрустев огурцом, муж начинал допрос с пристрастием:
- И чо тебе не так? Нет, ты ответь, уж скажи, сделай милость. Чего у тебя нет? Вон – всё тебе купил – и сапоги югославские, и пальто с ламой, отрезов сколько! Еще надо – еще купим!...
- Да, спасибо тебе, Вася – тихонько благодарила Лиля.
Но он не слушал. Ему самому надо было выговориться. Неудачу свою оправдать, что ли.
- Та, моя первая, хоть и пьянь была, но зато жаркая – чисто как печка, страстная, зараза… Но там понятно – привычка сгубила. У вас это быстро… А ты вся стерильная, как бинт...
Василий закуривал, отходил к окну, невидяще всматриваясь в белую стынь за ним.
- И ставни не закрываешь… И двери… С рождения ты такая блаженная? Или тебя эти сектанты испортили?
Лиля теперь уже молчала, смахивая невидимые крошки с вышитой матерью скатерки.
- А я тебе чем не угодил? Боишься будто зверя, жмёшься вся, думаешь, не вижу?
Лиля сдерживалась, чтобы не плакать. Этого Василий не выносил категорически. Он продолжал всё тот же, без вариаций, монолог:
- Зарплату приношу? Приношу. Всю причем! Кореша смеются, что заначек у меня нет…
Василий наливал еще стопку. Опрокидывал, двинув смуглым кадыком.
- Да не заначек, на кой они мне ляд, семьи у меня нет, радости семейной! Бляха-муха!
Лиля осторожно заменяла грязную тарелку, подкладывала жареной картошки, приносила еще квашенной капусты с брусникой. Она сновала из кухни в комнату - только чтобы ускользнуть от недобрых глаз мужа.
«Скорее бы заснул – просила она у кого-то всемогущего, - а мне бы Алёшу сегодня выкупать, поговорить с ним перед сном, он всегда ждёт…»
Так вот и выходило, что когда Василий возвращался домой, у Лили и Алеши не оставалось места – для общения, для любви.
К Лиле опять стало возвращаться и давить чугунной плитой знакомое чувство вины. Она всегда делает всё не так! И с первым мужем поступила неправильно, и со вторым: из ее стараний ничего не выходит, ему не нравится ее робость, любовь к книжкам, ее «странности» - как он говорит.
Значит, она и впрямь с приветом? Что-то в ней устроено не так, как в других женщинах? Вот, например, нравится ей бывать на поселковом кладбище. Не в клубе, не в магазинах – тяжело ей там, томко, устает сразу. И не у подруг – они как-то исчезли, особенно Надежда – ни разу не зашла после Лилиного второго замужества. А с прошлой зимы, когда Лиля оправилась от болезни, повадилась она захаживать на могилку отца – по узенькой тропочке между одинаковых холмиков, усыпанных пушистым нетронутым снегом. И только здесь чувствовала себя спокойно: тишина, птички чирикают, людей мало или совсем нет. И что-то в воздухе прозрачном такое… такое чистое, звенящее высокой струной, утешающее душу и ее неизъяснимую боль… Здесь добрым словом вспоминаются Лиле ее бывшие свёкры, Алексей (где он сейчас?), их убежденное: «у Бога все живы»…
Но ходить сюда тоже приходится тайком – чтобы Василий не узнал. Опять будет пальцем у виска крутить. Да и другие знакомые…
Перед матерью тоже надо скрывать свое семейное неблагополучие, терзания свои. Хватит ей, вдове, мучений и без того. А скоро сына Павлика, в армию провожать… Ленка в техникуме учится, приезжает не каждый выходной. А хозяйство крепких рук и сил требует. Василий-то чем может помогает, тут он молодец, работящий… Ну, груб бывает, но ведь сама Лиля согласилась на этот брак! Чего ж теперь ерепениться! Нет, она сама во всем виновата, сама. Надо дурь выбросить из головы – муж прав.
И, собрав силенки, Лиля прятала подальше дневник с заветными записями и принималась таскать цинковые ведра, подбеливать печь, выбивать коврики на снегу, разводить дрожжи и стряпать пироги с черемухой и рыбой – их Василий особенно любил, еще со времен жениховства у Галины, будущей тёщи. Только не всегда Лилины пироги выходили такими же пышными, как у матери. На тесто много энергии надо – вымесить в квашне, побить его «хорошень» - мамино словечко. И сдабривалось оно частенько не только сахаром и маслом, а Лилиными слезами – физической слабости и несбывшейся "хорошей" любви.
Минула еще одна суровая и долгая зима. Отношения с Василием не радовали по-прежнему. Но весенние заботы отвлекали от тяжких дум и долгих однообразных разговоров. Василий хотел заработать на машину – мечта появилась такая. Что ж, имеет право… И потому по выходным, а порой и вечерами, подрабатывал вспашкой соседских огородов. Он даже пошучивал: «а тут гектаров - что татаров». Лиля улыбалась.
……………………
В тот погожий субботний день у Лили впервые за долгое время появилась необычная легкость и тепло в худенькой груди. Она даже напевала что-то – из фильма «Доживем до понедельника»: «пусть над нашей школой он покружит, благодарный передаст привет…». Мелодия поднимала на крыльях и кружила сердце Лили - высоко над проснувшейся землёй, влажными ожившими деревьями, сохнущим деревянным крылечком... Всё наладится – решила женщина, терпение и труд всё перетрут…
А самое главное - Алёша сегодня впервые назвал Лилю мамой! Это вырвалось у него само собой, выдохнулось без труда. Он играл во дворе в новой, сшитой Лилей плащевой курточке и полосатой вязаной шапке – сине-белой с помпоном, Лиля увидела фасон в журнале «Работница». И вскоре вихрем взбежал на порог кухни, бережно прижимая к груди пушистого малыша-котенка.
- Мама, мама, погляди, кто у меня нашёлся!
Ничто не могло бы обрадовать Лилю больше, чем этот тонкий голосок, эти два главных звука, слитых вместе, пронзивших всё ее существо насквозь. Она схватила Алешу на руки вместе с котенком и закружила по комнате. И откуда силы взялись?
Алеша же даже не заметил, что он сотворил…
Мальчика переполнял неописуемый восторг от встречи с новым симпатичным другом. В том, что ему разрешат взять котенка в дом, он не сомневался. Животных пока еще тут не водилось, но разговоры о домашних питомцах бывали.
- Мама, это будет Котя, я плидумал! Ладно? Мама, а можно я побегу к папе показать Котю?
Ему нравится произносить «мама» - заметила Лиля с замиранием, с тайным счастьем.
- Ну, хорошо, милый, беги, это же рядом, через двор.
Лиля погладила спинку полосатика Коти.
- И зови его обедать заодно!
Это Алеша услыхал уже на бегу:
- Холосо, мама!...
А через четверть часа дверь дома распахнулась со стуком, который что-то обрушил в чутком сердечке Лили. Она метнулась к двери. На пороге стоял задыхающийся Василий. Белая маска вместо лица, на руках – обмякшее тельце мальчика. Грязный сине-белый помпон, бурая тряпка вместо рукава курточки… «Скорую» - выдавил из себя муж.
Лиля задохнулась, крик так и не родился. Она стала опускаться на пол. Кажется, позади Василия стояли еще люди, кто-то бросился к телефону - в соседний дом...
Продолжение следует