1.
«Козёл - он везде козёл!», - деланно сердился Вася, тормозя и выворачивая руль, когда газик с резвостью мячика прыгал на ухабах просёлочной дороги. Рядом с водителем сидел Дубинский – начальник Дановской геологической партии. При сильных толчках он сжимал губы и хмурил седые брови. Лишь на одной особо коварной яме заметил: «Осторожно, не дрова везёшь!», на что Вася ответил с той смесью почтительности и фамильярности в голосе, которая присуща шофёрам, некогда возившим руководителей высокого ранга: «Виноват, Санваныч. Не сомневайтесь, доставлю на место в целости и сохранности. Азаров службу знает».
Сзади на мягкой поклаже располагалась четвёрка привычных к таким дорогам. Кульбиты газика вызывали у них только весёлые «охи» да «ахи». Женской составляющей этого квартета на вид было лет тридцать пять. Её бледное лицо оживляли умные глаза, то «солнечные», то «ночные». Непонятно было, игра ли дневных красок за стёклами автомобиля, или свет внутренний, порождаемый мыслями и ощущениями, так быстро менял окраску радужки. Рыжие волосы, свободно падающие на плечи и спину, блестели, как начищенная медь. Эти особенности придавали её облику загадочность – важнейшую слагаемую женской красоты.
Мужское большинство было представлено лицами более молодыми. Пара бывалых определялась по тому тону превосходства, с каким они судачили о делах экспедиционной жизни и о высоком, связанном с наукой о строении земной коры. Время от времени то один из них, то другой обращались к юноше, совсем зелёному, называя его Робертом, который в общем разговоре активности не проявлял, лишь как бы нехотя отвечал на вопросы. Видно было, он ещё не освоился в этом коллективе. Но существовала и другая причина его скованности.
Тем утром, заняв указанное ему место в газике, Роберт очутился на скатанном в рулон спальном мешке рядом с Таисией Семёновной. Так вчера в Данове назвала себя начальница Старосольского отряда, принимая документы от выпускника горного училища, направленного к ней на должность младшего техника. В его мнении, известная «поисковичка», автор учебных пособий, подписанных Т. Лаврик, была в возрасте его мамы, может быть, чуть моложе. К своим девятнадцати годам Роберт изведал сладость поцелуев с девушками в укромных уголках и «электрические ощущения» от случайных (и не совсем случайных) касаний свои телом выпуклостей партнёрши по медленному танго на вечеринках. Этим ограничивался его интимный, так сказать, опыт.
Но усаживаясь в кабине газика, Роберт на краткий миг прижался своим бедром к бедру женщины. И хотя сразу отстранился, с ним началось это… Это! Чего ещё в его короткой жизни не бывало. Всё его существо испытало внутренний ожог, сильный, но не болезненный. Из области таза он моментально распространился вверх, опалил сердце и пороховой вспышкой, пьяня, как горячий грог, ударил в мозг. Роберта охватили одновременно и восторг, и страх, и стыд, и ещё что-то, чему нет названия, что, наверное, способно убедить всякого в предпочтении душе находиться, пусть временно, в заточении молодого, здорового тела, чем на свободе вечности. Такое состояние длилось миг. Потом появилось сильное желание как бы ненароком повторить неловкое движение, но он не решался, весь уйдя в воспоминание «чудного мгновения». На обращения к нему новоприобретённых товарищей отвечал невпопад, вызывая иронические замечания.
«… Роберт Робертович… Герр Крогзем… Нет, он, наверное, фон Крогзем. Вы нас слышите?». Сын остзейца наконец сообразил, что насмешник обращается к нему, отозвался: «Да.. Что вы сказали?». В ответ дружный смех двух здоровых организмов. «Мы не сказали, мы скромно спросили, не разочарован ли юноша с ухоженных берегов Балтики в столь некомфортном начале жизненного пути? Гы-ы». – «Угомонитесь, балаболы! – с напускной строгостью вмешалась Лаврик. – Лучше обратите внимание на склон, по которому мы съезжаем. Роберт, вы впервые здесь? Уникальное место. Мы покидаем берег океана Тетис, на мелководье которого динозавры купали своих детёнышей». Эти слова вернули Крогзема к действительности. Он посмотрел по сторонам. Газик спускался серпантином по крутому склону. От его подошвы до горизонта в южной стороне расстилалась низина. Её наполняла синяя дымка. Немного воображения, и перед вами прозрачные воды древнего океана, исчезнувшего вместе с гигантскими животными меловой эпохи. В нём родились все молодые горные системы Старого света, включая Карпаты. « А что за фрукт такой, Тетис?», - спросил Вася, не оборачиваясь. Лаврик поправила: «Не такой, а такая. Богиня моря в греческой мифологии. Ты сколько лет геологов возишь, Азаров? Мог бы запомнить». Вася нашёлся: «Так я же не Тетис вожу, а вас, начальница». Роберта осенило: Таисия – Тетис!
Долгая и трудная дорога утомила путников. Общий разговор иссяк сам собой, как дождевой поток после ливня на горном склоне. Оба насмешника, «Жорка» и «Витёк» (во взаимном обращении), откинувшись на мягкую поклажу, клевали носами и валились друг на друга, когда газик совершал особо удававшийся ему скачок боком. Дубинский, втянув голову в плечи, выводил на коленке каракули в записной книжке – что-то подсчитывал. Вася вполголоса напевал себе под нос популярные мотивчики. Роберт копался в своих ощущениях, искоса поглядывая на чудесный профиль Таисии… нет, Тетис. А та, глубоко уйдя в себя, смотрела через ветровое стекло поверх голов первого ряда, мяла в тонких пальцах пустую пачку «Родопи».
Наконец въехали в зелёный городок. Газик остановился у ржавых ворот, сваренных из арматуры. За сетчатым забором виднелась кирпичная одноэтажка. На призыв клаксона на крыльцо вышла хозяйка с тряпичными папильотками в седых волосах. Широкое лицо её покрылось складками и бугорками такой радостной улыбки, что Роберт понял: они дома.
После обеда на хозяйской половине Александр Иванович отпустил мужчин отдыхать во флигель в саду на задах особняка и прошёл вслед за Лаврик в большую комнату, снятую под «камералку» для обработки полевых материалов. Женщина уселась на низкий подоконник, закурила. Дубинский приблизился к ней вплотную, накрыл своей ладонью кисть её руки. Она не противилась, сказала устало: «Александр, мы же договорились… Пять лет, всё одно и то же – наложница султана. Понимаю, иначе у нас не получится. Но…».
В это время со стороны двора в «камералку» вошёл Роберт. Смутился: «Извините, забыл». Подхватил свою сумку и поспешно вышел. Он заметил, как резко Лаврик и Дубинский отстранились друг от друга. «Открытие» поразило его так, как будто он поймал на измене свою невесту в день женитьбы. Сильное разочарование лишило его желания разделить дневной сон с новыми товарищами. Оставив сумку у дверей спального флигеля, он углубился в сад и вышел на обрывистый берег Днестра. Там предался своим расстроенным чувствам.
Дубинский в это время говорил, похаживая по комнате, сидящей на подоконнике Лаврик: «У нас срывается премия за квартал. Не хватает метража. Я подсчитал: если ты поставишь станок на соль, то двести метров нас спасут. Дай-ка Грушевский лист, Таисья». Женщина покинула подоконник и, достав из сейфа топографические планшеты, нашла нужный, развернула на столе. Дубинский наложил на него привезённую им кальку, загодя снятую с карты геофизиков, ткнул пальцем: «Здесь, в этой долинке, по данным электроразведки возможна залежь калийной соли. Станок пришлю через неделю. Ну что? Поезд через два часа. Как ты… Отдохнём у тебя?». Таисия, не ответив ни словом, ни жестом, ни глазами, направилась к выходу, Александр Иванович последовал за ней.
2.
Первые дни в поле Роберту выпадали маршруты то с Виктором, то с Георгием. Он был и рад этому. После невольно подсмотренной сцены в день приезда на базу отряда он переживал чувство, сродни брезгливости, к той, которую мысленно назвал Тетис при пробуждении в нём какого-то другого человека, вызванном случайным прикосновением к женскому телу через два слоя одежды. Но продолжая копаться в себе, он добрался наконец до вопросов «а чего это я такое придумал?», «чем мне обязана эта женщина?», «разве она знала о моём существовании раньше, разве что-то обещала?». Мысленные ответы на эти и подобные внутренние вопросы обезболивали ранку в душе юноши. Да и горные маршруты способствовали охлаждению его всегда пылкого, а теперь и вовсе «перегретого» воображения.
В конце недели Лаврик велела Крогзему готовиться к маршруту с ней. Роберт собрал общий рюкзак, приладил на груди радиометр. Вася, преодолев горный путь, подвёз их к тому месту в долине Вира, где боковой приток соединялся с рекой водным каскадом на естественных ступенях скалы. И газик укатил, прощально посигналив. Над водопадом стоял туман, и в его молочной глубине многоцветно сиял продолговатый осколок радуги. Чтобы попасть в ущелье, геологам пришлось сделать крюк с крутым подъёмом. Спускаться же к ручью оказалось не проще. Перед прыжком через одну щель в скальном монолите женщина протянула своему напарнику руку. Дыхание его стеснилось. Он подал свою, но телесное ощущение, испытанное им несколько дней назад, не повторилось. Зато этим соединением рук укрепилось в нём, стало единственным и всеобъемлющим чувство чистой влюблённости неиспорченного юноши к высшему, в его понятии, существу - к женщине в придуманном им образе античной богини. Тетис! Да, Тетис!
Ущелье, пропиленное водным потоком в каменном теле хребта, было узким, с голыми вертикальными стенами. Пути к истокам ручья посуху не было – только вдоль русла, по валунам. Лаврик шла впереди с геологическим молотком и плоской полевой сумкой на плечевом ремне. На ней был потёртый джинсовый костюм и резиновые полусапожки. Волосы она забрала в пучок под вязаную «шкиперку», выпустив на спину «медный хвост». Полевичка со стажем (по оценке «Витька») шла размашисто, легко, как по ровному скошенному лугу, ступая по мешанине каменных окатышей. Она ни разу не потеряла равновесия, в то время как Роберт путался в проводе радиометра, то и дело спотыкался, отвлекаясь на шкалу прибора, соскальзывал с мокрого камня в ледяную воду ручья. Кеды его сразу промокли. Время от времени женщина присаживалась на упавшее с обрыва дерево, на валун, чтобы занести в полевой дневник свои наблюдения. Роберт пристраивался рядом, отмечал в своём дневнике показания счётчика радиации, потом раскладывал по мешочкам образцы горных пород, отобранных на анализ. А Таисия-Тетис, пользуясь паузами в маршруте, «натаскивала» его, рассказывая о геологическом строении окружающего ландшафта.
Вдруг Роберт заметил перемену в поведении своей проводницы по ущелью безымянного потока. Она всё чаще останавливалась и как-то беспомощно озиралась по сторонам, чаще, чем обычно, заглядывала в топографическую карту. Что её беспокоит? В конце маршрута, когда ручей превратился в едва заметную струйку, а его ложе, уже нестеснённое стенами ущелья, круто устремилось к перевалу, Лаврик потерянно опустилась на обломок скалы, нервным движением вынула из планшетки пачку «Родопи», закурила, затягиваясь жадно, некрасиво, всасывая бледные щёки. Её настроение передалось ведомому: «Что, Таисия Семёновна, мы заблудились?». – «Нет, нет, это всё аргиллиты… Мои аргиллиты… Их здесь нет. А ведь должны быть. Такой слой, с полметра мощностью. Он бросается в глаза насыщенным зелёным цветом. Вы бы тоже заметили… Правда ведь? Не попадались на глаза?». Роберт с первой практики в Карпатах запомнил эту горную породу – уплотнённую, обезвоженную глину серого цвета. Но зелёных аргиллитов видеть ему не приходилось. И как понять «мои аргиллиты»? Женщина услышала его немой вопрос, отозвалась: «О маркирующих горизонтах* слышали?.. В общих чертах? Хорошо. Тогда и я не буду углубляться. Понимаете, если мы здесь не найдём зелёных аргиллитов, мне придётся выбросить мою монографию в огонь. Она уже готова. Пять лет труда. Я обещала покойной маме. Она тоже была полевым геологом. Мне осталось только уточнить кое-какие особенности этого слоя. И вдруг (я не ожидала) на этом участке его нет. Совсем нет. А значит, мои аргиллиты, мой слой - не маркирующий».
Роберт растерянно кивнул в знак понимания, опустился на скальный обломок рядом с Лаврик, которая, отбросив окурок, покачивалась вперёд-назад, скорчившись, будто от боли в желудке. Вдруг она, всхлипывая, как девочка, прильнула головой к его плечу. Он обнял её, стал успокаивать: «Не надо, Тетис… - (он не заметил, как сболтнул, выдал себя). - Придумайте что-нибудь. Представьте, что вас тут в помине не было. Монография могла ведь выйти из печати раньше». Эти слова освободили женщину от минутной слабости: «Нет, Роберт, с детства мне противен эрзац. Когда человек употребляет ненастоящее и подсовывает его другим, он сам превращается в заменитель человека, в какой-то суррогат. И я люблю Карпаты. Я не могу их обмануть. Нет, подлога не будет».
Они закончили свой маршрут в седловине хребта, поросшей колючими кустами ежевики. Отсюда был час ходьбы до машины в условленном месте. Позавтракав у костра припасённой снедью и разогретым в алюминиевой фляге чаем, отдохнув, двинулись вниз наискосок по бугристому склону, редко утыканному низкорослыми смереками**. Лаврик больше ни слова не проронила о своей неудаче, вообще была молчалива, а Роберт и не пытался её разговорить. Он сочувствовал ей, но при этом, стыдясь самого себя, испытывал упоение от мысли, что эта женщина, вознесённая им в душе на божественную высоту, в минуту горестного открытия, по-земному, прильнула к нему, как к опоре, когда они оказались рядом на скальном обломке. Наверное, юноша запел бы от восторга, не выгляди столь трагичной узкая спина шедшей впереди его наставницы в геологии. Уже подходя к Виру, Лаврик обернулась и не без кокетства произнесла: «Роберт, там, наверху, вы назвали меня Тетис? Я слышала. Не смущайтесь. Мне нравится. Зовите так, когда мы одни».
3.
Когда умерла мама, у Таисии остался один близкий человек – Дубинский. Было тогда ему далеко за сорок. Всем хорош: статный, умный, не грубый. Но… безнадёжно женатый. Лаврик оказалась в его партии по переводу с первого места работы. Глянула на нового шефа, похожего на «былинного актёра» Столярова, услышала его неторопливую грамотную речь, произносимую мягким баритоном, и, как говорится в таких случаях, потеряла голову. Александр Иванович тоже обратил заинтересованное внимание на «рыженькую дюймовочку». А дальше – «обыкновенная история». Он сразу дал понять добровольной пленнице, что менять одну законную супругу на другую не станет. Положение в экспедиции, в райкоме партии не позволяет. До него и первое время с одновременно с ним у Таисии был муж. Куда-то исчез, она и не сразу заметила. Детей ей в раннем неудачном браке Бог не дал.
Для встреч с любовницей начальник Дановской партии приспособил «кавалерку» во Львове. Ею владел друг его молодости, который годами пропадал за Уралом на приисках, сматывая в клубок «длинные рубли» и не умея их тратить. Но тайные отношения, даже столь комфортные, не могут быть вечными. Для «вечности» человеческое общество ничего более совершенного, чем семья, не придумало. Хотя надёжность её весьма и весьма относительна, отношения супругов в ней естественны. Связи же на стороне – это жизнь во лжи. Пришёл день, когда Таисия почувствовала неодолимую усталость. Пробовала объясниться с Дубинским. Он её не понял. Ибо пока не устал. Вторая попытка объяснения произошла при наезде шефа в Старую Соль, но Дубинский, получив тогда своё, торопился на электричку и от Таисии отмахнулся. И вот теперь она предупредила любовника по телефону, что не будет ждать его во Львове, приедет в Данов на разговор по делу.
Кабинет начальника ДГП украшали портреты Брежнева и министра геологии Козловского, переходное красное знамя между ними из тёмно-бордового бархата на специальной подставке, низкий шкаф под стеклом с полным собранием сочинений Ленина, в девственной чистоте неприкасаемых томов, и шахматный столик в простенке между окнами с трёхтомником «геологического словаря», захватанном, пухлом от закладок. Над книжным шкафом висела художественно оформленная геотектоническая карта Карпатского региона. Старинное сооружение из ценной породы дерева о двух тумбах со столешницей «размером с футбольное поле» (по словам секретарши) имело продолжение в виде приставленного к нему торцом узкого стола для участников совещаний. Войдя в кабинет, Лаврик сразу направилась к «столу для всех», предупреждая нежности хозяина; опустилась на стул. Дубинский занял место напротив: «Что случилось, Таисья?». – «Неожиданное открытие, Александр. Точнее, закрытие». Спокойно и обстоятельно женщина поведала другу о «предательстве» её «пестроцвета» - зелёных аргиллитов, которые она выделила в толще карпатского флиша***, как маркирующий горизонт. Выслушав подругу, Дубинский спросил: «Что решила?» – «Пока… Я не вижу выхода. Получается, монография не состоялась. Я поспешила…». Дубинский подумал, потом то ли попросил, то ли приказал: «Покажи, где ты выделила горизонт, вот, возьми линейку».
Они подошли к настенной карте. Лаврик потянулась к ней линейкой как указкой: «Здесь и здесь в прошлые годы я описала зелёные аргиллиты. А здесь, посерёдке, их не оказалось. Ни следа!». – «Но этого мало, чтобы делать такое заключение, - возразил Александр Иванович. - Не спеши с выводами. Знаешь что? Бери-ка отпуск на две недели. Да, без тебя справятся. Советую пройти здесь и здесь, – показал пальцем высокорослый Дубинский. - Сама знаешь. Закончишь, сразу ко мне. С любыми результатами. Выход всегда найдётся, не вешай носа».
4.
Самоходная буровая установка мастера Половко, выделенная Дубинским для спасения премиальных Дановской ГП, прибыла в распоряжение Старосольского отряда во второй половине сентября, когда начались затяжные дожди. Ставить её на вскрытие залежи калийной соли в предгорье Георгий, замещавший Лаврик, поручил Роберту ввиду простоты задачи. Ведь не полезное ископаемое, как таковое, а метры ствола буровой скважины нужны были начальству в Данове. Старший геолог подозвал техника к разложенному на столе планшету: «Видишь, Боб, дорога на Грушевичи? Слева – долина ручья. Поставишь станок на этой точке. Пройдёшь двести метров, лучше с запасом, ещё метров двадцать-тридцать. Скважину надо закончить к концу месяца. Усёк?» - «А если на такой глубине соляного купола не вскроем? Дальше бурить? Станок ведь на пятьсот метров рассчитан». – «Ты глухой? Двести с гаком, и баста! Не соли мне голову!».
Ненастным утром, едва робкий рассвет очертил дороги чёрными линиями кюветов, Роберт, заняв место в кабине самоходки между водителем и Половко, дал направление на село Грушевичи. Моросило. Тяжёлая машина, выставив опущенную ажурную мачту, как таран, двигалась по раскисшей дороге небыстро. За станком мотался на прицепе жилой вагончик с бурильщиками. Замыкали колонну грузовик с трубами и бензовоз. Роберт сверял дорогу по топопланшету, разложенному на коленях. Казалось, вечность тянется. «Стой, кажется, здесь!».
Выйдя из кабины первым, Половко выпустил геолога. Накинули на головы капюшоны брезентовых плащей. Перед ними, между холмами, поросшими кустарником, лежала плоская долина равнинного ручья. «Здесь, - подтвердил Роберт. – Триста пятьдесят метров от дороги. Съезжайте!». Половко многозначительно хмыкнул: «Сьехать не проблема. Только ведь, как пить дать, увязнем. Болото тут. Правее бы или левее, на горках стать, на твёрдом». Роберт возвратился в кабину, наложил на карту кальку геофизиков, оставленную старосольцам начальником ДГП. Потом, спрятав бумаги в планшетке, спрыгнул на дорогу и уверенно показал рукой в сторону заболоченной долины: «Ставьте в любом месте вдоль этой линии. Метров сто ближе-дальше, но только по линии от того дерева на ту вершину». – «Слышь, начальник, - понизил голос Половко в виду приближающихся к ним бурильщиков. – Давай поставим у дороги, где сухо, а?». Жалостливый голос чуть не достиг своей цели. Но Роберту вспомнилось выражение лица Тетис, когда она говорила о своём отношении к «эрзацу». Что предлагает ему Половко? Подделку! А тот «нажимал»: «Будто не знаешь, на шо та скважина». Что бы ответила буровому мастеру его Тетис, будь она сейчас здесь? «Нельзя! – резко ответил Роберт. Надо вскрыть залежь по науке. Выполняйте!».
Опытный мастер как в воду глядел: вся техника увязла в мягком грунте по ступицы в нескольких десятках метров от дороги. Ни соли тебе, ни премии. Правда, премии лишился только Роберт. Бывалый начальник партии хитроумно приписал в отчёте тресту «Западгеология» недостающие метры. Это была обычная практика того времени. Соревновались между собой приписчики разных рангов, кто кого искусней. И на приписки закрывали глаза на самом верху. Роберт по всем статьям был прав, кроме одной – он не выполнил задания Самого (!). Такое не прощают. А повод для наказания непослушного всегда можно найти.
5.
Отпуск у Лаврик закончился в начале октября. Дождливая погода сменилась поистине золотой осенью. Северный ветер расчистил небо, и тёплое ещё солнце сияло до заката, усиливая золотые и багряные краски лиственных рощ. И даже вечно хмурые, будто присыпанные угольной пылью смереки в свете яркого солнца казались нарядными, искрились, как искрятся под электрической лампой кристаллы чёрного топаза.
Никто в отряде не догадывался о причине внезапного отъезда их начальницы в неизвестном направлении, когда полевой сезон ещё не был завершён. Все, однако, заметили, что возвратилась она, в отличие от последних дней перед отъездом, уравновешенной, словно приняла какое-то важное для себя решение. И отчасти оказались правы. Решимость покончить с жизнью «тайной» жены, наложницы, в ней созрела, и путей отхода она для себя не оставила. Что касается монографии, маршруты по ключевым территориям ожидаемого результата не дали, хотя и «жирной точки» не поставили в конце неоконченной фразы её теории. Теперь ей важно было услышать мнение Дубинского, толкового геолога. Она, после маленькой личной экспедиции, направилась было к нему, да внутренний голос подсказал ей заглянуть на базу. Там разузнала обстановку в экспедиции, выслушала отчёт Георгия по исследованию «Площади изысканий Старая Соль» (так озаглавлен был проект). Случай с Крогземом её озадачил. Она расспросила Роберта, уединившись с ним в «камералке». Он выложил всё, ничего не утаив. Раскаяния не выразил. «Держится хорошо. Молодец! - подумала Лаврик и вслух добавила: - Ладно, я добьюсь отмены приказа». – «Не делайте этого, прошу, - разволновался юноша. - Просить Дубинского? За меня? Нет, нет! Я написал на его имя пояснительную записку, сослался на карту и схему геофизиков. Но он не обратил никакого внимания на мои доводы. Если я приму теперь от него милость, пусть по вашей просьбе, я перестану себя уважать. Понимаете, у меня отняли отца и мать, всё отняли в Петергофе, я вырос в детдоме. Остались только уважение к себе, унаследованное от родителей, их честь. Дайте мне слово, Те… Тетис, что вы не станете просить за меня».
Женщина ответила не сразу. Она во все глаза (в эти минуты золотые от проникающего через окно закатного солнца) смотрела на нового для неё мальчика, бросающего в гневе слова зрелого мужа. Его некрасивое лицо было прекрасно. Наконец произнесла: «Обещаю вам, Роберт, - и после паузы добавила загадочно для него. – Вы не представляете, какую помощь оказали мне».
Утром следующего дня Лаврик сидела в кабинете Дубинского. «Ну, чем обрадуешь?» - спросил хозяин, пытливо заглянув в глаза любовницы. Женщина не стала помогать другу в поисках бодрящих слов утешения для неё, выложила прямо: «Я к тебе с похорон моих пестроцветов. Нет их больше нигде. Там, где я их выделила – это исключение из правила, локальная фация****». Дубинский навис над ней грузной фигурой, впился глазами в глаза, завораживая: «Не сметь! Ты меня слышишь? Маркирующий горизонт зелёных аргиллитов есть, он требует дополнительных исследований. На том закончишь монографию. Она станет твоей диссертацией, поможет тебе продолжить поиски. О последних маршрутах – ни слова, забудь! Не гони лошадей, Таисья! Чего молчишь? Аль надумала чего сдуру?». Таисия ласково провела тонкими пальцами по волосатому кулачищу Дубинского: «Саша, ещё вчера поутру я бы с тобой согласилась. Но уже вечером – нет. Ты не поймёшь. Не будем больше об этом. И… в каком-то смысле давай попрощаемся». С этими словами Лаврик выложила на стол перед другом свой ключ от львовской «кавалерки», встала и направилась к выходу. В дверях приостановилась: «Напрасно ты так несправедливо, по-барски, употребил свою власть в отношение Крогзема. Понимаешь, Саша, ты себя наказал».
6.
Выйдя из электрички на станции Старая Соль, Таисия увидела у входа в здание вокзала Крогзема. «Кого встречаете?». – «Вас». - «Так я же не телеграфировала». – «Я знал. Я ждал этого поезда», - просто и правдиво ответил Роберт. – «Вот как! Вы меня озадачили… Послушайте, перейдём на ты? Мы же все здесь на ты. Идёт?». – «Идёт».
Одним погожим утром Лаврик, улучив минуту после завтрака, когда все разошлись готовится к маршрутам, спросила Роберта, собиравшего общий с ней рюкзак: «Так у тебя родных никого-никого нет?». – «Ни живой души. Все петроградские Крогземы растерялись после революции, а отец с матерью сгинули в лагерях». Начальница, укладывающая в планшетку полевой дневник и карты, спросила как-то нерешительно: «Ты пойдёшь со мной?». – «Так я ж собираюсь, Тетис». – «Ты не понял. Ладно, потом… в горах… Там поговорим».
В тот день Вася, презрев дороги, забросил начальницу и техника-геолога щебнистой целиной высоко, где мелколесье уступало место полонине*****. На её границе с облачным в тот день небом высился останец покутского песчаника - башнеобразная скала. Таисия направилась в её сторону. Она в тот день вышла с непокрытой головой. Медные пряди волос, не схваченных резинкой, развивались на ветру как языки пламени. Скала медленно вырастала на глазах. Не было возможности определить её высоту: вершину обволакивал густой туман. Подойдя к скале вплотную, геологи остановились. Лаврик, измерив взглядом видимую часть вертикали, перевела глаза на Роберта: «Так ты пойдёшь со мной? Решайся!». Роберт улыбнулся, подумав, что напарница проверяет его на смелость, весело ответил в тон: «Куда угодно, моя повелительница, моя светлоокая Тетис!». Только он произнёс последнее слово, Таисия будто заскользила по вертикальной стенке вверх. От изумления Роберт не придумал ничего иного, как последовать за ней. И - чудо! - куда только исчез вес тела и поклажи! Едва касаясь пальцами рук и носками горных ботинок неровностей стены, он стал буквально возноситься вслед за своей проводницей. На высоте в полсотни метров оказалась небольшая площадка. Здесь Лаврик остановилась и, сбросив с плеч ветровку, сказала загадочно: «Ты выдержал первое испытание, Роберт, возле села Грушевичи, второе - здесь. Теперь допущен к третьему, последнему. Оставь здесь поклажу, сними верхнюю куртку. Она только мешает».
Перед тем, как продолжить подъём налегке, Роберт огляделся. Он не узнал Карпат. Дул сильный, но тёплый ветер, гоня клочья тумана, и горные цепи двигались, катились как морские волны, белея заснеженными гребнями, словно пеной. Да Карпаты ли это или породивший их море-океан? Задать свой вопрос Роберт не успел, так как женщина, уже налегке , вновь устремилась вверх, примером понуждая ведомого повторять её движения. Теперь их путь пролегал в облаке приятно холодящего пара. Временами Роберт не видел её, лишь слышал голос. Наконец она надолго исчезла, а когда открылась его взору, то предстала окутанной кружевными полосами тумана. Она позвала его: «Последнее усилие, не медли! Иди же». И протянула руку, как тогда в ущелье скалистого берега Вира. Роберт подал свою, заглянул в её глаза, теперь цвета морской волны, и тут только осознал, радостно наполняясь чувством гордости, что его проводница в этот удивительный мир и есть настоящая Тетис, богиня стихии, в которой зарождаются горы, и он ей служит преданно, по своему призванию.
Примечания:
*Слой в толщах горных пород, выделяемый на большой площади по одному признаку (цвету, например). Своеобразный «маяк» для исследователей.
**В Карпатах род ели, с тёмными иглами.
***ритмичное чередование нескольких слоёв, «слоёный пирог» горных пород.
****Порода, возникающая в определённой обстановке осадконакопления.
*****Высокогорный (альпийский) луг.