На склоне Кундручьей балки высится диковинный двухэтажный дом. Он похож чем-то на скворечник, который смастерили октябрята к дню прилёта птиц, не дождавшись учителя «по трудам». Сложен частично из ракушечника, частично из самана. Облицован с фасада жжённым кирпичом с нерасшитыми швами. Одна половина крыши – шиферная, другая – черепичная. Над всеми окнами дома торчат козырьками капоты от автомашин. Навесом над крыльцом служит крыло от грузовика.
Открылись, повизгивая, деревянные ворота, обитые ржавой жестью, и со двора выехал, рыча, железный «зверь» неизвестной породы, собранный из частей разных автомобилей. Выкрашен в тёмно-зелёный цвет.
Распахнув дверцу, вышел в камуфляже Лёха Квач. Невысокого роста, жилистый,
подтянутый, про таких говорят – метр с кепкой. Худое лицо изрыто оспой, будто на нём чёрт горох молотил. Глаза живые, цвета голубики.
Повернувшись лицом к дому, стал в позу художника, любующегося своим творением.
Весеннее солнце ласкало крышу и стены, расплывалось улыбкой в окнах, вымытых утренним проливным дождём.
- А что? Чем мы хужей других? - рассуждал вслух Лёха, закручивая ус. - И двухэтажный дом есть и автомобиль. И руки растут откуда надо.
За двором тянулись к солнцу три саженца ореха. Из ветвей уже показались клейкие листочки-клювики. Лёха подошёл к ближнему деревцу, сорвал листик, размял, вдохнул приятный будоражащий запах: «Вырастут деревья, орехов будет – завались! И зачем тогда картошку сажать, помидоры-огурцы выращивать? Колотиться зачем? И Зинка приставать не будет, мол, кур давай заведём: яйца питательные. А корм где доставать, подумала? А тут тебе никаких хлопот! Осенью набил полные мешки орехами и грызи всю зиму. В них и жиры, и белки, и всякие там витамины. Тож питательные, не хужей всяких разных яиц!»
Со двора на улицу вышел мальчуган лет пяти, худенький, с взъерошенными светлыми волосами, в болоньевой курточке и резиновых сапогах. Он щурил глаза на солнце и кривил лицо, забрызганное конопушками.
- Папка-а, я исть хацю, - хныкал он.
- Мамка придёт с работы – накормит. А мне поспешать надо на Большой Круг. Понимать должен, Андрюха! Казак ты али не казак?!
- А цё исть, а?
- Ляпанца хошь? - Лёха показал ладонь и погрозил ею. - Закрывай ворота. А исть – глянь в буфете. Хлеб можа остался.
- Саля хацю, папка-а…
- Вот погодь, вырастут орехи… наедимся.
Лёха уселся за руль, трижды раскатисто хлопнул дверью и нажал на газ. Мальчуган бежал следом, хлюпая сапожками по лужам.
- Папка, папка, - кричал он.
Споткнулся, подобрал голыш и швырнул в сторону убегающей машины. Камень с грохотом влепился в крышу. А Лёха, довольный, проронил:
- Казак растёт! Х-хэх!
Когда Лёха подкатил ко двору Кондрата, тот уже ждал его на улице возле своего двухэтажного особняка, выложенного итальянским кирпичом, с евроокнами, укрытого металлочерепицей.
Кондрат Брюх был одет в парадный костюм синего сукна с алыми лампасами, в начищенных ботинках, в форменной фуражке с лакированным козырьком и красным околышем. Заложив руки за спину и выставив, как достоинство, тугой арбузный живот, он важно прохаживался взад-вперёд по тротуару и косил глаза на свою грудь, сверкающую крестами и медалями. Прям генерал генералов! И не ниже!
- Здорово дневали, господин есаул, - Лёха в приветствии приподнял свой картуз.
- Да не сладко жевали, - осёк Кондрат приветствующего. – Иде задержался? И почему не при параде? - протянул руку.
Лёха пожал полную, мягкую ладонь, не отвечающую на рукопожатие и, опешив от генеральского вида Кондрата, стал даже заикаться:
- Та... это… того… Зинка всё никак лампасы на шаровары не нашьёт. И дом я достраиваю, ты же знаешь…
- Конешно, такими темпами строить, как ты, так и до пенсии не управишься. Туда-сюда, глядь, а тя из недостроенной халабуды уже выносят вперёд ногами.
Лёха растерялся от неожиданного напора Кондрата, соратника по казачьему движению, товарища по работе и друга юности. И стал называть его на «вы»:
- С-садитесь… полики я про-про-тёр... - и открыл пассажирскую дверь чудо-автомобиля.
...Вспомнилась юность. Она была будто вчера. С кличками им повезло: не пришлось однокашникам выдумывать для них прозвища. Фамилии подходили так, как лучше и быть не могло. У Лёхи, маленького, худющего, с вечно растрёпанными длинными русыми волосами – Квач. А у Кондрата долговязого, но любящего поесть – Брюх. Бывало в «бурсе», в столовой, закажет суп вермишелевый, шницель с гарниром, рагу овощное, манные биточки, компот и будто не наелся. Второе блюдо поглощал оригинально: сначала съедал весь гарнир, а затем смаковал шницель. Гурман! А Лёха заходил в столовую с ватагой друзей, небрежно швырял мелочь кассирше и говорил: «Пол борща и восемь ложек!..»
Как-то заспорил Кондрат с Лёхой, что съест килограмм варёной колбасы и даже без хлеба. Первые полкило проглотил с аппетитом, а вот вторые... не дай Бог кому-нибудь ввязаться в подобный спор. Маленькая комнатка общежития, как амфитеатр в Риме, была забита до отказа вечно голодными студентами, жаждущими зрелища и колбасы. И как только Кондрат произнёс: «Всё!.. Не могу...», возбуждённые зрители ринулись на «арену» и с неимоверной быстротой уничтожили улики проигрыша. Так что фамилии и прозвища приятелей удачно совпали. И никаких обид.
И по стране поездили, и на Кавказе побывали. Уже тогда они сообразили: у каждого народа свои нравы. Новоиспечённых восемнадцатилетних электромонтёров направили работать на Кавказ, ближе к Каспийскому морю. В робах «хэбэ» предпоследнего размера они вели монтаж линии электропередачи через горный аул.
Кавказское летнее солнце палило по-чёрному, раскаляя добела небеса. Горы, будто джигиты в бурках сурово глядящие исподлобья, стояли, крепко прижавшись друг к другу. А бледное море, опрокинувшись внизу, едва дышало... Кондрат с Лёхой долбили ломами каменистый грунт, превращая в щебень, и выгребали лопатами, стараясь вырыть ямы под опоры...
- Долбите, хлопцы, долбите, - уговаривал седовласый прораб, - ещё немного вглубь – и земля пойдёт помягче.
- Да разве это земля? Гранит! - возмущался Кондрат, сплёвывая со слюною скрипящую на зубах пыль. - Нашли скульпторов, ё-моё!
Поблизости, на гладких валунах, сидели, словно галчата, чернявые пацаны и глазели на работающих, иногда, исподтишка, швыряли в них камешки и заливались смехом.
- Я те кину... я те кину! У! А ну, брысь отсель! - кричал Кондрат и замахивался ломом.
Ребятня разбегалась, а через время снова усаживалась на валуны, продолжая глазеть и посмеиваться.
В бригаде работали и два узбека, недавно прибывшие из Чимбая. Один из них предложил:
- Едьем к нам, у нас харашё, у нас песок.
- То-то я вижу: ты не можешь глаза расширить, намело в Азии? - подал голос Лёха, опираясь на держак лопаты. - Кстати, как тебя зовут, урюк?
- Ишкабил.
- А твоего кореша?
- Дускобил.
- Слушай, зачем вы ишака и Дуську били? - «ржал» Лёха. - Ну и имена у вас, урюки!
- А как тьебя зовут? - спросил обиженный азиат.
- Лёша.
- Что за имья такое Лёшья?.. Как лёшьядь...
Лёха оторопел от неожиданного сравнения, он и в страшном сне не мог такое придумать... Смех его резко оборвался. И чтобы скрасить неловкость, проворчал:
- Хватит трепаться, давай работать.
Азиат расплылся в улыбке:
- Э-э-э... Сам урюк!
Рыли ямы, будто окопы на войне. Солёный пот заливал лица, жёг глаза. Во рту сухо – язык не повернуть.
- На свет белый не глядел бы, - выговорил Кондрат, разгибая затёкшую спину и кривя потное, запылённое лицо. - Не работа – каторга.
- Мука мученическая, - поддержал напарник.
- Лёха, сходи, воды попроси...
У чайханы, на открытом воздухе, на низких диванах, сидели, подобрав под себя ноги, мужчины – молодые, пожилые, среднего возраста и пили чай. Чайханщик в белом коротком халате неустанно разносил большие и малые фарфоровые чайники и расставлял на коротконогие столики.
- Смотри, с утра сидят, - удивлялся Лёха, едва шевеля сухими губами, - в такую жарынь и – горячий чай. Офигеть можно... Пойду водой разживусь.
Парень выкарабкался из ямы, отряхнул от пыли синюю спецовку и пошёл к чайхане.
У входа его встретил чайханщик, чернявый крепкий детина.
- Прахады, дарагой, садысь, - улыбался он шире масленицы.
- Здравствуйте, мне бы воды попить... и ребятам...
- Вады нэту. Чай.
- А из чего чай, разве не из воды? - старался уговорить хозяина Лёха.
- А это моё дэло, малчик, - ответил чайханщик, насупив густые брови. Сидящие за столиками кавказцы дружно рассмеялись. - Прихады, дарагой, чай пить.
- У, самовар пузатый! - пробормотал Лёха и направился в сторону жилья.
За густыми кустами ежевики бурлил мутно-белым потоком арык. С колючих веток кустарника Лёха снял несколько чёрных ягод, похожих на малину, и отправил в рот. Вкусно. Но хочется пить. Пробился сквозь заросли. По валунам, мокрым от быстрой пенистой воды, перебрался через арык. На улице ни одной живой души. Все дворы огорожены высокими каменными заборами. И огромные дома, и небольшие сакли повёрнуты к улице глухими стенами. Окон не видать. Крепость на крепости... Лёха поднял под ногами голыш и швырнул за непролазный, непроглядный забор. Раздался мощный собачий лай. В оконце железной калитки показалось женское лицо, прикрытое на половину чёрным платком.
- Селям алейкум, - поприветствовал изнывающий от жары парень.
- Алейкум ассалам, - ответила женщина, вопросительно глядя на белобрысого пришельца.
- Нейджясан?* - поинтересовался Лёха, нахватавшись азов чужеродного языка.
- Якши.** (* Как жизнь? (тюрк.), ** Хорошо (тюрк.), *** Вода есть? (тюрк.), **** Нет (тюрк.))
- Су бар? ***
- Йок.*****
- Вода, спрашиваю есть, тётка? - раздражённо повторил уже по-русски Лёха, облизывая потрескавшиеся губы. - А чихирь?
- Шайтан – совсем! - сверкнула агатовыми глазами тётка. - Иди арык, пей вода.
У арыка посланник опустился на колени, зачерпнул ладошкой быстро бегущую воду, сделал глоток. На вкус она была терпима, но пахла известняком, и песка, хоть отбавляй. Он освежил ледяной водой лицо, снял куртку и ополоснулся по пояс. Хорошо! И сразу чёрное солнце и раскалённое небо стали ласковей и нежней. В момент прошла обида на чайханщика и тётку с агатовыми глазами. А вот, в чём принести воды ребятам – проблема: ни ведра, ни банки? Лёха вновь одел куртку и, пересиливая себя, в одежде окунулся в студёную бурлящую воду арыка. Скользя по валунам и цепляясь за каменистый край канавы, выкарабкался из норовистого потока. Продрался сквозь колючие кустарники ежевики и с быстротой молнии пустился бежать по ухабистой дороге, спотыкаясь и оглядываясь, будто что-то украл, будто гнались за ним по пятам!..
… У «окопов» остановился, задыхаясь.
- Где вода? - строго и неумолимо пронзали Лёху злостью взгляды копачей.
- А вот! - и он стал стаскивать с себя одежду и выкручивать, - подставляйте ладони!
Зажурчала вода. Умывали лица, подставляли спины, полоскали во рту,.. но глотать не решались.
- Идём пить чай! - скомандовал Кондрат.
- Ми потом, - отозвались азиаты.
В чайхане встречали радушно:
- Захады, дарагой! И ты опят захады, всё времь захады, - улыбался хозяин Лёхе и рассыпался в любезностях. - Что бум заказать: пити, люля, зразы, шашлик, чай?
- Чай! - невозмутимо ответил Кондрат, звеня в кармане мелочью. - И когда нам только зарплату пришлют?..
- Прашу. Какой столь сядем, дарагой?
- За нормальный! Я же тебе не йог, чтоб корячиться, как они, - пробубнил рослый Кондрат, указывая на отдыхающих кавказцев.
Чайханщик принёс в пиалах чай, выставил вазочку с колотым сахаром.
- Сколь стоит одна чашка чая?
- Пят копейка.
- А сахар?
- Нисколка.
- Чё, бесплатно? - переглянулись в недоумении товарищи.
- Бери сколка нада, - сделал широкий жест рукою чайханщик.
Кондрат с Лёхой пили чай с сахаром. Нет... Ели сахар с чаем. Напротив них витрина с банками сгущёнки, тушёнки, разными рыбными консервами, дефицитными в советское время в России. Но товарищи были довольны и чаем. Очень довольны.
Звучала восточная лёгкая, игривая музыка, будто сверкающий на солнце журчащий горный ручеёк. В неё вплетался высокий мужской голос, словно дышащий свежестью у воды зелёный извивающийся плющ.
- И чё он такое поёт? И вам нравится? - спросил, кривясь, Кондрат. - Вот «Битлы» – это да! Или наш Магомаев!..
- Он – наш, - ответил, светясь, чайханщик.
- Ты такое не говори: Магомаев – и вдруг, – абрек?! В Москве поёт! Он наш – русак!..
Товарищи с удовольствием прихлёбывали из пиал горячий чай, усердно хрустя сахаром и потея сильнее, чем с ломами в руках.
- А где же ваши женщины? - не унимался Кондрат, - одни мужики сидят.
- Джигиты! - поправил чайханщик. - У нас нэльзя. Даже, если пройдот мим чайханы, – эт оскорбление для мужчины.
- Х-хэх! - отставил пиалу Лёха, - для нас наоборот: приятно посидеть, пообщаться с нашими девчонками.
- И нам, слюшь, приятна паабщаться с ващим дэвчонкам...
- Ой, да вас, джигитов, не поймёшь... Ладно, мы пошли работать, - и товарищи двинулись из чайханы, оставив на столе, рядом с пустой сахарницей, по пятаку за чай.
Чайханщик молча провожал взглядом странных посетителей.
И вновь в горном ауле застучали ломы, заскрежетали лопаты. Лёха приостановился, отвёл в сторону лом, вытер ладонью на лбу пот:
- Кондрат, что он о нас подумает?
- Кто он?
- Абориген...
- О нас с тобой? Да начхать!
- О нас, о русских... Давай оставшуюся мелочь, а я добавлю.
В третий раз Лёха шёл в чайхану. Хозяин, завидев назойливого белобрысого гостя, стал суетливо убирать с ближних столов вазочки с сахаром:
- Такой малий савсэм, а цэпкий, как... как... - кавказец не находил подходящего слова, - в общем, насэкомий так называется.
Он теребил в руках салфетку и не знал, какую гримасу состроить на лице перед докучливым посетителем. Лёха уверенно и молча прошёл к столу и высыпал на скатерть деньги:
- За сахар.
- Э-э! Вас нэ паймёщ! - вскинул руку в растерянности чайханщик.
Пригасло солнце, расслабились горы, заголубело море...
- Кончай работу! - прокричал Кондрат и отшвырнул в сторону лом. - На сегодня хватит. А то мы здесь костьми ляжем.
- Стольби надо ставить. Светлий неба ещё, - пытался убедить бригадира Ишкабил.
- Завтра, с утра, по холодку, и установим. Ясно тебе, тюбетейка? А сейчас пошагали к морю. Освежимся.
- Далеко. Ми потом, - отказались азиаты.
А товарищи из России быстрым шагом двинулись через горный аул, вниз к морю. По обе стороны дороги раскинули свои кроны орехи, инжир. И парни старались укрыться от солнца в тени деревьев.
- Смотри: две газели, - радостно толкнул в бок друга Кондрат, - да не туда пялишься.
У магазина, на котором был прикреплён кумачовый транспарант «Русский и кавказский народы – братья на веки!», под деревянным навесом сидели старики и старухи, укутанные в тёплые одежды, и торговали орехами, мёдом. Рядом – женщины в цветастых платках предлагали яблоки, виноград, инжир. А две девчонки, большеглазые и черноволосые, в длинных простеньких платьях, в туфлях на низких каблуках, о чём-то без умолку щебетали и от смеха прыскали в ладони.
- Привет, черноглазые! Идём купаться? - разухарился Кондрат.
Девчонки резко смолкли, потупили взгляды и, не оглядываясь, засеменили в сторону самого большого в ауле дома-крепости.
- Эй, куда вы, красавицы? - хохотал Кондрат.
Кавказские торгаши сумрачно взирали на веселившихся русаков...
На краю аула пегий ишак силился вытащить в гору арбу, загруженную камнем. Повозка скрипела и трещала и, казалось, развалится на части. Рядом стоял с хворостиной старик в чалме из белой материи, в коричневом бешмете и ругался на чем свет стоит. Ишак дёргался из стороны в сторону, но никак не мог сдвинуться. Аксакал, завидев двух парней, поспешил навстречу.
- Сам аллах мине вас посляль, - радовался старик. - А эт скотин безмозглый, - тыкал он хворостиной в ишака, - упёрлась и ни с места! Толкнём немножечко.
- Вот это транспорт! - рассмеялись парни и ухватились за арбу.
На пригорке, еле дыша, они повалились с ног и, усевшись прямо на дороге, прислонились к огромным колёсам повозки.
- У, скотин такой! - замахнулся старик на животное.
- Ну, что, дед, давай магарыч.
- Какой магарыч? Ты мине помогал? Ты ишаку помогал. Обращайси к нему.
Море слегка трепетало, словно живая рыба, искрясь на солнце серебряной чешуёй. Пустынный берег отсвечивал жёлтым песком. А на воде, будто буи, колыхались на плаву нефтяные вышки.
- Во, красота какая! - восторгался Кондрат. - И вокруг – никого...
А Лёха, стаскивая с себя одежду, запел:
От Махачкалы до Баку
Волны катятся на боку!..
- Будем купаться, пока и солнце не занырнёт.
И друзья, разбежавшись, крича и улюлюкая, бросились в синеющую морскую прохладу.
Уже минут через пять они одевали свою робу.
- Ты понял: всё море нефтью пропахло.
- Тота людей не видать. Это тебе не Чёрное... гля, идут...
Со стороны аула к морю спешила гурьба загорелых местных парней. Кто в джинсах, кто в шортах, кто в рубашках, кто без... О чём-то громко говорили на своём языке, смеялись, толкались. Они кольцом встали вокруг приезжих, как будто для игры в волейбол.
- Ви зачем дэвущек обидели? - спросил напирающе самый крепкий из черноглазой ватаги.
Кондрат сообразил, что кавказцы пришли к морю не купаться...
- Мы общались...
- Со своими мутите.
- Не, ты гля, значь вам с нашими – можно, а нам с вашими – нельзя?
- Прими нашу веру, женись, а потом общайся.
- Это, значь, обрезание сделать? Ты глянь на Лёху, его и так судьба ростом обидела, а что потом от него останется? - загоготал Кондрат.
- Ты чито? Смеёшься над нами? - посуровел вожак. - Бей их! - воинственно выкрикнул он.
И стая подростков, визжа и бранясь, набросилась на Кондрата, сбила с ног и начала пинать. Не ускользнул и Лёха...
- Довольно с них! - осадил верховод беснующуюся ораву. - Ещё раз сунетесь...
Он раскинул руки, как это делает танцующий лезгинку и тонким вибрирующим голосом выплеснул:
Ай, ри-ри-ри, ра-ра-ра-ра, ри-ра-ра!
И победно направился в сторону аула. За ним, гомоня и пританцовывая, потянулись остальные.
Русаки сидели на песчаном берегу и мучительно стонали. Кондрат, скрючившись, держался за живот и непрестанно кашлял, надрывно и до рвоты, а Лёха поглаживал припухший под глазом фингал и ныл:
- У, блин, «братья навеки»...
Тяжело приподнялись, смыли кровь на лицах в водах Каспия и, точно свинцом налитые, поковыляли к своему пристанищу.
По утру, чуть свет, раздался стук в двери жилого вагончика.
- Кто там тарабанит раным-рано? - возмутился спросонья Кондрат.
- Подъём, хлопцы, - раздался голос прораба. - Давай по холодку опоры ставить.
- Всё тело ломит после вчерашнего рытья «окопов». И жрать нечего. Когда зарплату пришлют, Петрович?
- Пришлют...
Молодые строители прибыли на трассу, где велись земляные работы. И то, что они увидели перед собой, их ошеломило, потрясло, повергло в шок!
- А где наши выдолбыши?! - захлебнулся от ярости Кондрат.
Ямы под опоры, которые они рыли, напрягаясь из последних сил и задыхаясь от зноя, были засыпаны мусором и каменным грунтом.
- Говориля тебе: неба светлий, стольби ставить нада, не послушалася, - зло зыркнул раскосыми глазами на бригадира Ишкабил. - Урюк – вот ты кито!
- Э-э-эх! Рванём домой! Да сколько ж надо сил?!.
Денег хватило только на общий вагон. Ехали вторые сутки. Есть было нечего. Пили воду, отлёживались на верхних полках, выходили в тамбур покурить. Лёха, прислонившись лбом к прохладному стеклу, выговаривал:
- И чё тут хорошего, на ихнем Кавказе? И сами нацмены не очень...
- Да, пожрать бы, - вторил Кондрат.
В душном переполненном вагоне поезда «Баку – Ростов» ехал простой многонациональный народ: азербайджанцы, армяне, русские, осетины, аварцы, ингуши... всех и не перечислить. Одеты в серые одежды, не при параде. Вокруг оклунки, кошёлки, мешки... Тесно. Не пройти.
Ехали молча, только слышен был монотонный стук колёс, да иногда нарушали тишину вскрик ребёнка и заунывная молитва старика.
В который раз за дорогу на столике пассажиры раскладывали снедь: лаваш, брынзу, вареную кукурузу, фасоль в стручках, помидоры, зелень, выставляли айран* в бутылках.
Старик, закончивший читать молитву, обратился к русакам:
- Отчего всё времь лежим? Не едим отчего? Святым духом питаемсь?
Пожилая женщина, укутанная в платок, достала пять вареных картофелин:
- Дети, присаживайтесь, будем кушать.
Кондрат с Лёхой стушевались:
- Нет-нет, спасибо, мы не хотим...
С оклунка поднялся бородатый мужчина, высокий и худой, с впалыми глазами, и слабым голосом сказал:
- Поднимайтесь. В этом вагоне все свои...
После обеда два друга вышли в тамбур. Довольные, закурили. И Лёха изрёк:
- А нацмены в общем-то и ни чё...
Поезд, нажимая на железку, мчался во всю мощь на северо-запад, где ждала пацанов, плутавших по свету, задушевная, с бирюзовым небом и лазоревой степью, мать-Россия.
… Лёху Квача вернул в реальность настойчивый звонок мобильного телефона. Он ответил: «Есть! Так точно! Будем!» И Кондрату: «Звонил из ментовки Михалыч. Жмём на рынок! Там какая-то заваруха?..»