Мария, старшая сестра мужа, гневалась. Она расхаживала по дому брата с хозяйским видом и отчитывала молодую жену его так, как будто бы она, и только она была виновата в том, что семейные отношения разладились.
- Вздумала на развод подавать. Ты о ребенке подумала? Нет. Не подумала. Только о себе и подумала. Хочешь легко на свете прожить. С удобствами. Чуть поконфликтовали, и готово - уже заявление в суде. И когда ты только успела документы собрать и отвезти? И как хорошо, что мы об этом узнали случайно от твоей подруги Нины.
- Я подумала. И не передумаю. Я не могу с ним больше жить, - твердым голосом сказала Ольга. И отвернулась, чтобы сноха не видела, как глаза молодой женщины наполняются слезами.
- Ах, ах, ах! Какие мы нежные! Ну, изменил он тебе. Но ведь повинился. А ты сама виновата. Уехала к матери погостить, а мужа молодого дома одного оставила. А к нему эта Тоня сама пришла. У них роман с ней ещё до вашей свадьбы был. Она за брата моего замуж собиралась. А тут ты нарисовалась. Ты ей дорогу и перешла.
- Я перешла? Да я за вашего брата замуж не собиралась. Я знала, что он - самый видный жених в деревне. Если хотите знать, я совсем замуж ни за кого не собиралась.
- Не собиралась она. Как же! Знаем мы, как ты не собиралась. Он же тобой просто болен был. Он же в тебя с первого взгляда влюбился. Он же нам с утра до вечера только про тебя и рассказывал. Как ты ходишь, как ты разговариваешь, как ты поешь, как ты танцуешь, как ты хорошо плаваешь, какая ты веселая, какие у тебя глаза красивые, и какой там свет в этих глазах сияет. Где он сияет? Отсиял уже. Вон как смотришь сердито! Не умеешь ты прощать. Нет у тебя сердца. А мне брат мой дорог. Я его вынянчила, мне двенадцать лет было, когда он родился. Мама сразу же на пятый день на дойку вышла, а я - с ним. И намучилась я, и радости он мне много доставил. До пяти лет за мной везде ходил. Думаешь, он хуже тебя? Да он в школе на одни четверки и пятерки учился. Он у нас умный очень. А книг сколько перечитал. Потом в летное училище поступил. А потом как пошло у него в жизни все ломаться. Из училища по здоровью отчислили. Женился, а всего полгода и прожил с женой. Как пошел гулять, думала и не остановится. Потом вижу - полюбил опять. А как Никита родился, так тут и совсем Егор преобразился. Такого отца поискать. Я думала, что вот наконец-то счастье к моему брату лицом повернулось. Нарадоваться не могла. А тут слышу - развод.
Мария вздохнула тяжело. Помолчала. Ольга тоже стояла молча.
- Вот кто тебе донесение сделал насчет его измены? Дом ваш на отшибе стоит. Дороги все возле вас кончаются. И кто же углядел, что Тонечка рано утром с крыльца вашего сходила в твое отсутствие? Углядел и донос сделал. Вот уж доброта людская необъятная. Ничего не скажешь.
- Я у Егора спрашивала. Он сам во всем мне сознался.
- Как сознался?
- Я спросила его, была ли у него Тоня утром. Он сказал, что была.
- Мало ли что была. Может у неё голова заболела, и она за таблеткой к старому другу приходила?
- Вы, Мария, хоть сами себя слышите? Вы хоть понимаете, что Вы говорите? Какая таблетка в пять часов утра? Я не маленькая девочка. Кое-что в жизни понимаю.
- Знаю, что понимаешь. Брак то у тебя не первый.
- Но ведь я - вдова. В двадцать лет овдовела. Никому не дай Бог такое пережить. И малыша потеряла. Я четыре года прожила, как живая убитая. Мне земля была в пятачок, а небо - в кулачок.
- Но ведь ожила?
- Ожила, потому что меня Егор отогрел. Он меня своей любовью отогрел. Я поверила ему. Потом и полюбила.
- А что же любовь твоя так быстро прошла? Любить - значит прощать. Прощение - тоже счастье.
- Я пробовала. Я не могу.
- А про Никитку ты подумала? Он же за отцом гоняется просто. И Егор его каждую минуту на руках носит. А ты не забыла, что Егор тоже ранен. Что Лариса его нехорошо бросила и с прапорщиком тайно уехала. Хорошо, что брак бездетный был. А ты подумала, как ты в одиночестве ребенка поднимать будешь. Ему всего полтора года. У ребенка два начала - отец и мать. И они должны быть с ним рядом. А не где-то вдали с алиментами. Эх, вы! Молодо-зелено.
Маруся махнула рукой и замолчала. И опять тягостная тишина повисла в маленьком деревянном доме.
- Знаешь, я тебя прошу, ты не торопись с разводом. Егор поживет у меня недельки две или три. А ты попробуй, поживи одна.
- Можно подумать, что я не жила одна. Жила. И справлялась со всем.
- Нет, ты с ребенком поживи одна. Узнаешь, как дом вести в одни руки. И как за ребенком смотреть одной. И как спится горько одной, особенно в бурю. Примерься к такой жизни. Сегодня он переедет ко мне. Может быть разлука вас образумит.
Вечером Ольга на сто рядов проверила крючки в доме. Прошла все окна и проверила, плотно ли закрыты створки на шпингалеты. Она уложила Никитку спать с собой. И только ровное дыхание маленького мальчика успокоило её, и она крепко уснула. Однако проснулась от какого-то странного чувства. Ей показалось, что кто-то смотрит в окно поверх короткой занавески из пестрого ситца.
Она пригляделась. Никого не было за окном.
- Померещилось, - подумала она.
Миновала неделя. Егор ни разу не навестил сына, ни разу не переступил порог своего дома. Гордый он был мужчина. Он - не собака, которую можно прогнать, если не нужна, а потом приголубить, если опять понадобится. Так он говорил своему другу Анатолию.
Дней через десять ночью Ольге опять показалось, что кто-то стоит на завалинке и смотрит на неё через окно. Она не пошевельнулась. Ничем себя не выдала, но через приоткрытые глаза всмотрелась в темноту. На завалинке стоял Егор и смотрел на свою жену и сына. Охранял их сон и покой.
На второй день Ольга сама пришла в гараж, отыскала Егора.
- Хватит нас по ночам караулить, - просто сказала она, - возвращайся. Будем жить как соседи. А мальчик за тобой так скучает, что смотреть жалко. Придешь?
Егор кивнул.
Еще целую неделю Егор жил в собственном доме на птичьих правах. Он пытался ночью найти пути примирения с женой, но её просто затошнило от отвращения.
- Что? До такой степени? - с ужасом спросил он.
Теперь Ольга только горестно кивнула ему в ответ. Она вышла во двор и уселась на крылечке. И сидела там в уголочке и смотрела на звезды, как будто хотела у них спросить совета. А они молчали.
- Ну, хорошо. Я могу и потерпеть все это. Ну как же я так жить буду? Разве нет мне счастья на этой Земле? Разве меня не за что любить так, чтобы не разменивать меня на кого-то? И жалко мне его, но видно, что у нас ничего не срастется. Разбитую чашу не склеить.
Егор вышел на улицу тоже и присел рядом. Он хотел обнять свою молодую жену, но она так подалась от него, что он безвольно опустил руки.
- Неужели ты меня никогда не простишь?
Ольга молча поднялась и пошла на свой диванчик в прихожей. Теперь это было её место.
Теперь Ольга вставала по ночам, заходила в спальню, смотрела на спящего мужа и сына. Иногда под утро Егор брал сына из его кроватки к себе. И мальчик крепко спал дальше. Каждый, кто взглянул бы в эти минуты на отца и сына, легко представил бы себе Егора в детстве. Сын был очень сильно похож на своего отца. Мальчик что-то чувствовал. Он иногда брал маму за руку и подводил к отцу, и потом ребенок соединял их руки, поднимал к ним свое лицо и улыбался радостно. Ольга вздрагивала. Как только сынок переставал соединять руки родителей, она торопливо освобождала свою руку и отходила от мужа.
Как такое могло с ними случиться?
Однажды, в середине лета, когда прошел уже почти месяц после их проживания под одной крышей в этой страшной и мучительной для обоих обстановке её равнодушия и горестного недоумения обоих, Ольга пришла с работы пораньше. Погода была неустойчивой. Небо затягивали тучи, а дождь то брызгал торопливо из бегущих туч, то переставал идти. Как будто он примерялся к долгому и трудному делу полива пашен и огородов.
Школу уже готовили к началу учебного года. До первого сентября оставалось меньше месяца. Нянечки покрасили полы в коридоре, от запаха некуда было деться. Вот и отпустила Ольга всех учителей, вышедших из отпуска, по домам, да и сама побрела домой.
Егор был уже дома. Какая работа в полях в такую погоду? Оля даже не взглянула в его сторону. Муж сидел за столом на веранде и читал книгу. Почему она вдруг захотела всмотреться в родное лицо? Но она взглянула и увидела, как он похудел и осунулся, и как он печален, удручен всем тем, что происходит в его семье.
Она вдруг повернулась к нему и пошла с протянутыми руками. Он замер. Отложил книгу. Оля обняла его, муж поднялся со стула и обхватил её так сильно и крепко, что она даже вскрикнула от причиненной нечаянно боли. Она уткнулась ему в плечо и горько заплакала. А он взял её голову в свои большие мужские ладони и стал целовать её слезинки, и стал прижимать её мокрое лицо к своему плечу.
- Ну, ну, - говорил он нежно, - ну, все уже позади.
Ольга хотела сказать ему что-то важное, но рыдания не давали ей вымолвить слово. И она, как немая, показала ему на пальцах, на жестах, что не хочет быть очередной, а хочет быть единственной женщиной в его жизни.
Он понял её жесты. Засмеялся счастливым смехом. Поднял руку в пионерском салюте и шутливо произнес, что клянется в вечной верности.
Они никак не могли разжать свои руки. Они оба боялись, что эта минута прощения вдруг опять покинет их.
Не покинула.
На улице начался ливень. Крупные капли стучали о деревянный настил.
- Простила? - как будто бы спрашивали они серьезно.
- Простила, простила, простила - пели мелкие капли дождя, ударялись о землю и тут же радостным фонтанчиком подпрыгивали вверх.
- И правильно сделала, - прошелестела листвой старая черемуха во дворе соседского дома.