- Вот вам письмо, Уотсон. Не держите его на виду, но и не убирайте слишком далеко. А теперь оденьтесь по-дорожному и выходите один с саквояжем, как будто собираетесь уезжать. Спускайтесь к санаторию по тропинке и старайтесь при этом держаться свободно. Если я рассчитал верно, они должны сообразить, что для них это - последний шанс. Идите - и ничего не бойтесь, вы будете у нас на виду, при угрозе мы вмешаемся.
Он пожал плечами и небрежно сунул письмо в карман.
«А если они не нападут, а Вьоджин решится стрелять?» - подумал я, но постарался прогнать эту мысль. В сложившейся обстановке привлекать к себе внимание выстрелами с её стороны было бы безумием, разве что она полностью неверно оценивала обстановку. Но я не мог допустить, что Вьоджин недооценивает своё положение - она отнюдь не была глупой. Я рассчитывал даже не столько на её опрометчивость, сколько на трусость и неверность Морхэрти - в том, что эти черты характера присущи господину доктору, я уже убедился.
- Если опасность для Уотсона станет настолько велика, что передо мной будет стоять выбор, рискнуть им или убить кого-то, я убью, - предупредил я Кланси.
- Будем надеяться. Что до этого не дойдёт, - меланхолично сказал он. - Но неужели вы, мистер Холмс, не смогли придумать ничего, кроме примитивной ловли «на живца»?
- Искать улики и свидетелей там, где привычно рассыпают трупы? Я не могу больше никем рисковать. В конце концов, Уотсон - мой постоянный спутник, и он мне столько раз повторял, что имеет свою голову на плечах, что я ему поверил. Что касается свидетелей - живых свидетелей - едва ли кто-то захочет рассказывать о том, как вступал в незаконную сексуальную связь и подвергался шантажу. Шантажист вообще, между нами говоря, никогда не чувствует существенной опасности с этой стороны. Он на этом и строит свой преступный бизнес - чего ему боятся развязанных языков тех, кто состояния отдаёт лишь бы оплатить его молчание. Из всех мерзавцев, на мой взгляд, шантажисты - мерзейшие.
- Так вы предлагаете просто проследить за вашим другом, и вы уверены, что те, кого мы хотим задержать, непременно попытаются напасть на него?
- Непременно. Если он будет достаточно убедительным, и они поверят, что он решил вернуться в санаторий лишь за тем, чтобы забрать вещи жены.
- И с какой, по-вашему, целью они совершат это безумное нападение?
- Чтобы убить или отобрать письмо. Или чтобы убить и отобрать письмо. Наличие письма от Мэри… от миссис Уотсон, содержания которого они не знают, должно здорово действовать им на нервы.
- А почему они должны подумать, что он ещё не поделился содержанием этого письма, скажем, с вами или со мной?
- Да потому что у него просто не было на это времени. Вы, может быть, думаете, что за нами не следят во все глаза и не в курсе всех наших перемещений? Так вот, вы очень ошибаетесь, инспектор. А теперь идёмте, мы не можем больше медлить.
Мы вышли из нашего убогого «карантинного» домика и увидели тропинку ведущую вниз. Уотсон, как и был проинструктирован, неторопливо спускался, держа в одной руке саквояж, в другой - свой дорожный плащ. Скрытно, прячась за камнями, мы с Кланси двинулись за ним, держа некоторую дистанцию.
Ничего, однако, не происходило. Уотсон спокойно двигался к санаторию и, насколько я мог судить, за ним никто не следил. Как вдруг впереди него на тропинке показалась женская фигура, движущаяся навстречу. Я машинально сунул руку в карман, нащупывая рукоятку пистолета, но это была не Вьоджин - это была сестра Мур.
УОТСОН.
Я выполнял последнее поручение Холмса со всей мерой ответственности, как умел, как привык, но двигался при этом машинально, подобно марионетке. Марионетке Холмса. А не был ли я и всю жизнь просто его марионеткой? Не потерял ли я из-за дружбы с сыщиком что-то более важное, более существенное, чем мимолётное удовольствие от азарта игры?
Я не могу сказать, что размышлял об этом - скорее, томился неясными ощущениями, спускаясь по тропе к санаторию. Если на меня нападут, Холмс и полицейский вмешаются - в этом я не сомневался. Но я понятия не имел, как мне поступить, если никакого нападения не последует. Самым разумным сейчас казалось и впрямь забрать вещи Мэри, сесть на поезд и уехать в Англию, в Лондон. Тело жены, оставленное в надземном саркофаге здесь, на кладбище Тышланда, я думал увезти с собой и перезахоронить, но это требовало времени и денег, и я рассчитывал заняться этим чуть позже, пока же меня ничто в Тышланде более не держало.
- Доктор Уотсон! - услышал вдруг я чей-то окрик и поднял голову, очнувшись от своего внутреннего оцепенения в ментальном потоке неуправляемых образов и мыслей. Ко мне навстречу по тропинке поднималась сестра Мур, держа в руке надорванный конверт. - Доктор Уотсон, правда ли, что миссис Уотсон прислала вам прощальное письмо или это сплетни наших досужих кумушек?
- Что вам в том письме? - угрюмо спросил я, не совсем понимая, как мне следует сейчас ответить, и что она спросит дальше.
- Я хотела приготовить вещи покойной миссис Уотсон, чтобы передать вам, - проговорила сестра Мур, протягивая мне конверт, - и нашла это в запертом ящике стола. Я подумала, что, может быть, это неотправленное письмо, но потом увидела, что конверт надорван, стало быть, миссис Уотсон не отправительница, а адресат. Ну а поскольку почерк на конверте мужской, я рассудила, что письмо от вас - кто же, кроме мужа, станет писать женщина письма, да такие, которые она спрячет в стол, и не просто спрячет, но и запрёт, как величайшую драгоценность?
- Или как ценную улику, - пробормотал я, узнав твёрдый убористый почерк Холмса. - Спасибо вам за письмо, сестра Мур, вот только я всё равно спускаюсь вниз, и вам незачем было подвергать себя опасности - помните, что сказал вам Холмс? Лучше бы вам оставаться в санатории а не подниматься сюда, в горы.
- Да уж не знаю, есть ли ещё в этом смысл, - сказала сестра Мур. - Если всё это из-за Вьоджин, то она, кажется мне, уже сюда не вернётся. Я думаю, что она уехала.
- Как «уехала»? Куда?
- Этого я не знаю, да и странно бы было, скажи она мне об этом.
- Но почему вы думаете, что она уехала?
- Потому что Леду видели на станции одну и без седла - мне только что сообщили.
- Кто сообщил?
- Это имеет большое значение? Ну, доктор Клейстон сообщил - он ездил сейчас на почту, только что вернулся. Возьмите ваше письмо - я не собираюсь его хранить, - и она протянула мне конверт.
С детства мать внушала мне, что читать чужие письма подло и низко, но моя жена была мертва, а письмо было ей от моего друга - пока ещё друга - и я не мог устоять, поэтому, как только сестра Мур отошла достаточно далеко, я вытащил из конверта сложенный вчетверо лист тонкой бумаги и ещё раз убедился, что письмо от Холмса.
Несколько мгновений мне понадобилось на то, чтобы сосредоточиться, потому что строки плыли у меня перед глазами. Но всё-таки через какое-то время мне удалось овладеть зрением, и я прочитал буквально следующее: «Дорогая Мэри, вы требуете слишком многого. То, что было между вами и мной - досадная случайность, проявление муки, сродни голоду и жажде. Мы оба страдали от длительного воздержания, и напряжение просто достигло той точки, в какой происходит воспламенение. Я думаю, что с вашей стороны некрасиво напоминать мне об этом, чего-то требуя для себя - подобное поведение вы осуждаете, называя его шантажом, насколько мне помнится. С другой стороны, питая известную приязнь как к вам, так и к вашему супругу, я бы хотел оказать вам посильную помощь. Если вас, действительно, интересуют обстоятельства появления на свет ребёнка, я надеюсь вызвать вашего мужа на разговор - скажем, подпоив его, и результаты немедленно сообщу - просто для внесения ясности, потому что вы прекрасно понимаете: уж коли мать этого ребёнка - не вы, вопрос о её личности второстепенный. Что же касается людей, угрожающих вам тем, что оговорят вас в глазах мужа, я вам не советую, и подчёркиваю это, всерьёз противостоять этим людям. И, уж коль скоро, у вас не хватает духу признать свою слабость перед вашим мужем, признайте её в душе. Вы оказались лёгкой добычей - это ваша единственная вина. Полагаю, что ваша болезнь послужит индульгенцией в глазах вашего мужа, и если вам нечем платить за молчание, попытайтесь уговорить его, склонить на свою сторону - слезами или притворством; как женщина, вы должны владеть этим искусством лучше меня. Впрочем, есть и ещё один способ расплатиться - по крайней мере, на первое время - и вам он известен. Ложный стыд не должен вам помешать - в конце концов, вы переступите эту черту не в первый раз, и, к тому же, никто ничего не узнает. Не от меня, во всяком случае. Боюсь, однако, что это единственный совет, который я могу вам дать на настоящий момент, и единственный вид помощи, какой могу предложить. Задача, которую мне предстоит решить теперь, слишком грандиозна, слишком значима, чтобы отвлекаться от неё на второстепенные вещи - в другое время я бы непременно счёл своим долгом проявить к ним больше внимания - хотя бы в память о доставленных мне приятных минутах. Шерлок»
Я с трудом дочитал последние строки - так сильно дрожали мои пальцы. Письмо было составлено с тем изысканным хамством, на которое Холмс - я знал это - был вполне способен. Но то, что адресатом этого письма могла быть Мэри, моя Мэри, было уже выше моего понимания. Впервые я почувствовал вполне реальное и осознанное желание убить Холмса. Ну, или, по крайней мере, превратить его узкое насмешливое лицо в кровавую кашу. Стиснув кулаки и не думая больше ни о чём, я круто развернулся и зашагал обратно, туда, где оставил их с Кланси. Само моё положение наживки на крючке теперь уязвляло меня, как прилюдная пощёчина.
А этот тип, конечно, не думал больше ни о чём, кроме своих гениальных комбинаций и ловушек.
- Почему вы вернулись? - резко спросил он, едва я приблизился на расстояние окрика. - О чём вы говорили с сестрой Мур?
- Она вернула мне ваше письмо, которое вы написали моей жене, - сказал я холодно. - Возьмите.
В его глазах мелькнуло удивление, но когда он протянул руку за письмом, я ударил его. не так, как мог бы - и делал, к своему стыду признаюсь - в запальчивости и злости, в слепящей ревности - я презрительно хлестнул его пальцами по щеке, и он отшатнулся, задохнувшись от изумления и обиды. А я повернулся спиной и снова начал спускаться по тропинке вниз. Теперь я, действительно, хотел уехать - больше мне в Тышланде нечего было делать.