29 ноября - день памяти Виктора Петровича Астафьева
_____________________________________________________
ВНУТРЕННИЙ ПОДВИГ
отрывки из очерка
1
Холодный, промозглый конец ноября – день памяти В.П. Астафьева, кудесника русского слова. В такую погоду поклонников творчества мало, до обидного мало. Зато, наверно, собрались только искренне любящие. Сначала съездили на могилу, на Манскую гриву. Потом была скромная поминальная служба в церкви, стоящей на въезде в село. Потом собрались в библиотеке – небольшой, но чудесный дворец посредине Овсянки. Читали стихи, пели песни. Помянули добрым светлым словом. Жизнь после смерти – удивительная штука; блажен, кто удостоился такой великой жизни!
2
Весна пришла в Сибирь, цветут пригорки. И подоспел довольно круглый юбилей Виктора Петровича Астафьева. Суета и шумиха закипели в прибрежной Овсянке, сиротливо прижавшейся к Енисею. Не поехал туда, не хочу – на подобных сборищах, как шутил один лирик, «затопчут на фиг и не заметят».
В Овсянку я приехал уже вечером, когда официоз попил-поел и раскатился на легковушках. Было тихо, зябковато, несмотря на первомай. Петухи по сараям отпевали нежную зарю, угасающую за хребтом Восточного Саяна.
Побродил по улочкам, где ещё не остыли, кажется, тяжеловато-крепкие следы Петровича. Посидел у Енисея, наблюдая, как луна выкругляется в заоблачной дали. Стихи стали наклёвываться:
Луна. Светлынь. Как будто даже ночи нет.
Весь Енисей овсянкой звёздной светится.
В друзья не набиваюсь – там ведь очередь.
Тем более, что мы ведь скоро встретимся…
Постоял возле бревенчатого дома, бельмасто блестящего лунными бликами. Посмотрел на огород, ещё не вскопанный, но уже остро дышащий весенней прелью обнажившейся земли.
«Вот за этой стеною, - светло и грустно подумалось,- по-прежнему стоит нехитрый стол, тот самый стол, за которым сидели мы давным-давно, в прошлом веке или в позапрошлом, когда ещё мамонты жили – так давно это было! Но даже тогда ощущалось уже, насколько самобытен этот художник...»
3
В.П. Астафьев – самобытный русский художник, который легко узнается по манере письма – настолько оно колоритно, оригинально. В классической русской литературе найдется немного писателей, способных так глубоко и самоотверженно погрузиться в языковую стихию. Астафьев делал это, кажется, играючи: и литературная, и бытовая речь его были сродни поэтической речи. Писал Виктор Петрович, как правило, обыкновенной ручкой, окуная перышко в чернила. Но вот ведь загадка! Перо у него обладало непостижимой магией и волшебством – могло высекать звездопады, могло прорастать сквозь бумагу и становится то Марьиным корнем, то цветком стародуба (любимый цветка Астафьева). А если он описывал рыбалку – перо превращалось в рыболовный крючок, и такое создавалось ощущение, будто на страницу книги вылетают пойманные хариусы, животрепещущая стерлядь, сазан или знаменитая царь-рыба. В. Астафьев был большим поэтом в прозе. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочитать «Оду русскому огороду», «Стародуб», «Пастух и пастушка». Художники с таким потрясающим чутьем русского слова и с таким оголенным нервом рождаются крайне редко (в поэзии это С. Есенин, П. Васильев, в прозе – М. Шолохов, Н. Лесков). И не случайно еще при жизни В. Астафьев становится признанным мастером слова и одним из ярких последних классиков ушедшего ХХ века. Творчество В.П. Астафьева, особенно работы последних лет, вызывают спорные оценки среди читателей и среди критиков. Неоспоримым остается только сам факт присутствия В.П. Астафьева в русской и мировой литературе. Человек довольно трудной, драматической судьбы, он сделал в своей жизни нечто невероятное. В частной беседе – именно в частной, не предназначенной для публикации – Виктор Петрович однажды признался, что он в своей жизни «сделал внутренний подвиг». И это действительно так. Слава художника, его бессмертие – великая жизнь после смерти – заработаны потом и кровью каждодневного, упорного и честного труда.