«Среди долины ровныя…»
Преподаватель, словно миноискателем, водил своей авторучкой по строчкам журнала.
- Тык-тык… Что здесь у нас? Ага! Малышкина Варвара… Вот она! – обрадовался Преподаватель, напав на цель. – Чукина Анна… Нашёл!
«Попавшиеся» медленно поплелись «на вызов», подталкивая друг друга (каждая хотела идти сзади). Преподаватель (для ускорения) включил строгий взгляд, и… хрупкие лепестки надежды на то, что «пронесёт», трепещущие в душах девчонок, тут же завяли и осыпались.
Варварин живот издал жалобное урчание, и она, испугавшсь, что её и впрямь «пронесёт», укоротила свой шаг втрое. Щупленькая Аня врезалась в её широкую спину, а заодно и спряталась за ней.
- Будете участвовать в новогоднем концерте! - громко и радостно объявил Преподаватель. – Сыграете дуэтом «Среди долины ровныя…» Вы, Малышкина, исполните мелодию в среднем регистре (только не рвите баян во время игры), а Вы, Чукина, то же самое на октаву выше.
Преподаватель ввиде двух крестов впечатал в журнал свой приговор, а затем, сделав таинственные глаза, заговорщески прошептал:
- Жаль, что вы музыкальную школу не кончали. Я бы перевёл вас на музыкальное отделение. Оно куда веселее, чем ваш факультет начальных классов. И потом: «учитель музыки» звучит громче, чем «учитель начальных классов».
- Я боюсь… Я ни разу не выступала, - еле выдавила из себя Чукина Аня.
- Я тоже… Я и в обморок могу упасть… прям на сцене, - басом «допела куплет» Варвара.
Варвара была монолитной фигурой внушительных размеров. Аня представила, как Варька «рухнет» на сцене, и нервно хихикнула.
- Ничего страшного не произойдет, - мажорно-весело сделал своё заключение Преподаватель.
- «Музыканты» над нами смеяться будут, - минорно-грустно сказала Варвара.
- И причём, почти четыре года, - добавила Аня, - мы же первокурсники.
- Эх, вы, глупышки! С «музыкантами» семь лет музыкальная школа мучилась. А вы у меня за одно полугодие заиграли! – Преподаватель изобразил что-то вроде удара кулаком в грудь. – А ведь перед вами стоит другая задача: освоить всего лишь основы музыкальной грамоты, чтобы перед учениками начальных классов «не ударить в грязь лицом» и при необходимости проявить свою эрудицию и всестороннюю развитость. В общем, не подведите! Я понятно объяснил?
- Ага, - упавшим дуэтом промямлили девчонки.
Тем не менее, Варвара схватилась за соломинку:
- Пьеска-то не новогодняя…
- Классика всегда к месту, - рассердился Преподаватель, захлопнув свой журнал, а заодно и все ходы отступления.
«Глупышки» поняли, что это приказ и они должны продемонстрировать со сцены успех своего Преподавателя.
«Что-то я перестаралась с этим баяном, - с опозданием спохватилась Варвара, - мне ведь и тройки достаточно. Эх! Заболеть бы…»
Но она знала, что этот номер не пройдёт.
…
Однажды, чтобы избежать контрольную по химии, Варвара босиком, в одном халатике, почти час простояла на морозном крыльце.
Её подруга Нинка Ермилова, наблюдавшая за истязательной процедурой, замёрзла до заикания (несмотря на свои валенки и шубу) и на следующий день свалилась с высоченной температурой, а краснощёкая Варвара даже не чихнула ни разу.
В результате, контрольную по химии избежала Нинка, а не Варька.
…
Новоиспечённые артистки, каждая думая о своём, понуро брели по коридору.
- Что теперь будет? – вслух сокрушалась Аня.
- Да чхала я на всё! – плюнула Варвара.
- Ой! Марусёв! – шёпотом вскрикнула Аня. – Давай обойдём по другому этажу!
И она почти побежала к лестничной клетке, волоча за руку крупногабаритную Варвару, которая упиралась и «грохотала»:
- Да чхала я на него!
…
Марусёв, студент четвёртого курса музыкального факультета, был злой личностью училища. Это красивое, высокое, модное и броское воплощение себялюбия и цинизма очень нравилось девчонкам. Вероятно, ослеплённые яркой внешностью кумира, они не замечали его душевного уродства.
Варвара и Аня были оригиналками: они резко отличались от своих сверстниц внешними данными и, к тому же, не входили в толпу поклонниц «первого парня».
Именно поэтому Варвара и Аня стали для Марусёва самыми прекрасными… объектами для издевательств.
Аня ненавидела свою внешность.
«Одежонка серенька, волосёнки реденьки, - молча, по-старушечьи причитая, критиковала она себя, - да ещё этот нос для двоих рос, а мне одной достался… А созвучие имени и фамилии… Так и рифмуется: Чушкина Нюшка!»
(Кстати, именно так и называл её Марусёв со своими приближёнными.)
Варвара к своей внешности относилась более терпимо.
- Шуба овечья, зато душа человечья! – мудро изрекала она.
Варвара и Аня не были подругами, но специфическое внимание Марусёва сблизило их. «Влюблённость» злого молодца «избранницы» переживали по-разному: Аня - со страхом, Варвара – с хладнокровностью скалы. «Чхала я на него!» - неизменно плевалась она.
Сей любовный треугольник напоминал равнобедренный. Марусёв «восседал» на вершине и своими «ядовитыми колючками» одинаково забрасывал, что Варвару, что Аню. Отсутствие «чувств» с их стороны ещё сильнее раскаляло его страсть.
Фамилия Варвары и объём её тела не соответствовали друг другу, что являлось основным вдохновляющим фактором для Марусёвских фантазий.
Варавара железобетонно реагировала на жалкие потуги хамоватого парня. Чтобы «тронуть» Варварино сердце, Марусёву приходилось изощряться.
- Эй! Варька-Малышка! Когда «окороками» торговать начнёшь? – нарочно громко, чтобы всем было слышно, кричал он, намекая на её полные бёдра.
Варвара брезгливо выпячивала нижнюю губу и «уничтожала» противника:
- Кто это там булькает в помойном ведре? Неужели, Маруськин?! А сказали: ты ядом захлебнулся. И какой идиот тебя откачал? Что-то харя у тебя очень зелёная и заплывшая. Если лопнешь, то, наверно, всю Московскую область отравишь.
И, царственно неся свои «окорока», Варвара гордо удалялась. Марусёв и компания ещё долго кипели и на все лады перемывали Варварины «косточки».
Аня Чукина «развлекала» Марусёва по-другому.
Если Варвара всё-таки оставляла некоторую досаду в душе негодяя, то Аня приводила его в бешеный восторг и заряжала весёлым настроением на целый день.
Марусёву, словно вампиру, была нужна эта маленькая, нескладная, неказисто одетая девчонка с длинным носиком (этакая деревенская «нюшечка»).
(Кстати, фамилия Малышкина «шла» больше Ане, чем Варваре.)
Наглеца забавляло, как Аня, ссутулившись и втянув голову в плечи, буквально шарахалась от него и его дружков.
Сама Аня в эти минуты страстно ненавидела себя (и весь мир заодно), с одной стороны – за свою внешность, с другой – за собственное малодушие и трусость.
«Ну, почему? Почему? Родители – симпатичные, родственики – тоже. А я!» - молча плакала она.
...
И вот, наступил день, когда…
Варвара и Аня стояли за кулисами.
- Не дрейфь, Нюра! Сейчас мы им покажем, как нотки кукуют! – подбадривала Варвара полуживую напарницу.
Со сцены доносился слащаво-радостный голос конферансье, нагловатого красавца из старшекурсников-музыкантов (кстати, из окружения Марусёва).
- Итак, открывает концерт новогодний сюрприз! - воскликнул ведущий.
- Вот здорово! Сначала какой-то сюрприз будет! – обрадовалась Варвара. – Есть время помыслить хорошими мыслями о жизненном смысле.
Варвара специально «заплела» слова, чтобы вернуть Аню из «другого измерения».
- Выступают дебютантки: Малышкина Варвара и Чукина Анна! – торжественно донеслось со сцены. – «Среди долины ровныя…»
Аня вздрогнула и вросла в пол, а Варвара гневно обиделась на конферансье:
- Вот, отрава! Ну, не гадёныш ли?! – и, вздохнув, добавила: - Пойдём, Нюрок, чхнём на них по разочку.
Не соображая, на кого предлагает «чхнуть» Варвара, Аня вышла на сцену и замерла: на неё уставился целый «миллион» пар глаз. Чтобы вывести несчастную из оцепенения, Варвара легонько и незаметно ущипнула её. Аня вздрогнула. Вероятно, это выглядело очень комично, так как по залу прошёлся смешок. Зрители зааплодировали, и… Аня очнулась.
Варвара строго посмотела на неё и бровями «дала отмашку»: три-четыре.
Девчонки заиграли.
На третьем такте Варвара «споткнулась» и замолчала. По инструкции, сбившийся (если не сможет продолжить игру) должен досидеть до конца выступления. Но Варвара встала, с грохотом отодвинула стул, освобождая себе проход, и спокойно, вальяжно пошла за кулисы, «крякая» баяном в такт своим шагам.
- Бра-во! – словно камень, полетел на сцену счастливый выкрик Марусёва.
В ответ на него так и «не взошедшая звезда» (в лице Варвары) весьма театрально изобразила через плечо традиционное «Чхала я на тебя!». По «музыкальным» рядам прокатилась волна смеха.
Скрылась за кулисами Варвара в тот момент, когда Аня, с ужасом глядя ей вслед, «допискивала» (поскольку играла в высоком регистре) мелодию «до конца».
- Бис! Бис! Бис! – орала марусёвская банда, радуясь провалу.
Жалкий всхлип утопающей песни был похоронен в море вопля.
Аня попыталась взглянуть на происходящее «трезвым» взглядом и обнаружила, что её глаза расТРОились: один глаз заметил несчастно опущенную голову Преподавателя, второй – пытался навести резкость на расплывшееся изображение зрителей, третий – скользнул по первому ряду, где сидели коллеги Преподавателя и коллектино выражали всем своим видом: «ну, и ЧТО ты здесь выставил?!»
Ане стало жаль Преподавателя (ведь он просил «не подвести»).
И тут… С ней произошло невероятное.
«Ах, тебе БИС нужен? - мысленно крикнула она Марусёву. – Так получай!»
Перескочив в средний регистр, Аня нарочито громко заиграла прерванную Варварой партию. Зал недоумённо затих.
А дальше… всё было, словно во сне.
Среди долины ровныя,
На гладкой высоте
Цветёт, растёт высокий дуб
В могучей красоте.
Аня вдруг осознала, что играет песню, в которой двенадцать или тринадцать куплетов. Бывало, отец Ани, опрокинув пару стаканчиков в праздничный день, пел эту песню целиком, а, закончив, всегда говорил: «Эх! Один куплет пропустил!»
И Аня, проиграв один куплет, заиграла второй. Играя второй, Аня вспомнила, что в песне говорилось что-то про красное солнышко, которое «взойдёт», и она, перескочив на октаву выше, утихомирила аккомпонемент и, мысленно представив свой деревенский рассвет, тоненько показала, как встаёт это самое солнышко.
Потом должна была «ударить непогодушка», и Аня так «врезала» по басам, что даже сама вздрогнула.
«Что же делать дальше?» - её мысли метались в поисках выхода, но пальцы были уже неуправляемы и сами мстительно «скакали» по трём октавам.
«Так двенадцать или тринадцать куплетов? – лихорадочно вспоминала Аня. - А сколько я сыграла?... Кажется, пять».
Понимая, что играет одно и то же (то выше, то средне, то ниже), Аня начала разнообразить окраску мелодии, опираясь на обрывки слов из песни.
«Получай! Я тебе покажу БИС! – демонстрировал свою злость Анин баян, рявкая аккордами. – Я сыграю ВСЕ тринадцать куплетов! Впрочем, нет, пусть будет двенадцать».
Высокий дуб развесистый,
Один у всех в глазах,
Один, один, бедняжечка,
Как рекрут на часах.
Играя, Аня представила себе этот дуб, похожий на неё своим одиночеством, и сердце её сжалось.
Тут же всплыл образ Марусёва, но Аня сразу «уничтожила» его, решительно надавив на клавиши. На фоне могучего красавца-дуба, защитника и покровителя, Марусёв смотрелся жалкой осинкой.
«А почему осинкой? Осина – неплохое дерево, - спохватилась Аня, - скорее репейником… Хотя и от репейника тоже польза есть.»
Так и не найдя в природе подходящего растения для сравнения с Марусёвым, Аня окончательно убедилась в ничтожестве этого человека.
«Двенадцать или тринадцать? - продолжала вспоминать Аня. – Ой! А сколько я сыграла? Кажется, десять… Пора заканчивать. Финал должен быть праздничным и красивым».
И Аня изо всех сил, насколько смогла, изобразила это.
Сдвинув меха баяна, Аня облегчённо вздохнула и… испугалась. Она снова увидела «миллион» пар глаз, о котором забыла, и ей захотелось быстро удрать со сцены, как от Марусёва, но…
Стоп! От кого? От этого подонка? Ну, уж нет!
Аня встала и (как велел Преподаватель) слегка поклонилась. В атмосфере зала что-то взорвалось. Аня, обессиленная, пошла за кулисы.
- Браво! Браво! – кричали ряды «начальных классов», а особенно Нинка Ермилова, внезапно разлюбившая Марусёва.
Вспомнив о Преподавателе, Аня взглянула на него и облегчённо вздохнула: его глаза улыбались.
За кулисы, вместо боязливой, не уверенной в себе девчушки, шагнула… совершенно другая Аня: прежняя - как будто что-то стряхнула с себя, оставила на сцене зажатость и страх; новая – почувствовала лёгкость и свободу. За её спиной ещё долго шумел зал, над которым она нелёгкой ценой одержала победу.
Внезапно перед ней образовалась растерянная Варвара… Аня тут же отвлеклась от себя и сочувственно кинулась к ней:
- Ну, как ты?
- Стыдно сознаться, но в отличном порядке... А что я плохого сделала? Никто не помер. Я, слава Богу, жива-здорова, зрители тоже не пострадали… наоборот, повеселились, что очень полезно для здоровья. Вот тебя, правда, кинула… Прости меня, поганку! (Варвара положила свою ладонищу на худенькое плечико Ани.) Но сыграла ты шедевренно! Меня даже мороз пробрал! Представляешь? Меня! Я чуть в трусы не пискнула.
На ресничках Ани задрожали прозрачные бисерки. И она заплакала.
- Ты что? – удивилась Варвара, округлив глаза до уровня блюдец. – Из-за Марусёва что ль? Так он же гнида, а гниды давить надо… презрением. И всех таких же, как он.
- Варька! – прошептала сквозь слёзы усталости Аня. – Спасибо тебе.
- За что?
- Если б ты не ушла со сцены, я бы, наверно, навсегда осталась трусихой. Ты меня… как будто «плавать научила».
- Неужели?! – воскликнула Варвара. – Тогда: всегда к твоим услугам! (И она «шаркнула» реверансом.) А если серьёзно… Ань, ты... настоящая подруга.
…
Наутро, проходя в вестибюле мимо зеркала, около которого был «пост» Марусёва, Аня не полетела стрелой, как обычно, а наоборот – замедлила шаг…
Марусёв молча смотрел на Аню. Аня молча смотрела на Марусёва.
«А он не такой уж и красавец, - с удивлением обнаружила Аня, - щёголь, одетый маменькой «по блату» в местном универмаге».
Затем, подойдя к зеркалу, впервые, не боясь себя, посмотрелась в него:
«А я, между прочим, ничего! Вот только стрижку надо другую, помоднее».
Злой «рок» Марусёва испарился из её сознания, страх был уничтожен. Поздравив себя с очередной победой, Аня уверенно и спокойно зашагала прочь от своего «тёмного» прошлого.
«А она ничего...» - шевельнулось что-то непривычно тёплое в душе Марусёва.
…
Наступал 1966 год. Аня не знала, какие испытания ждут её впереди, но она точно знала, как будет поступать в трудную минуту.
...