Поэт

АНАТОЛИЙ КУЛИКОВ - http://www.proza.ru/avtor/1954tolik - ВТОРОЕ СУДЕЙСКОЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ-ПАРАДЕ, ПОСВЯЩЁННОМУ ДЕСЯТИЛЕТИЮ МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ

   Мишка Журавлёв стал писать стихи. Эта весть, как громом поразила всех, знающих этого не молодого и ладного мужика. «Это надо же…Вот так Журавль!...» - сосали свои сигареты мужики за доминошным столиком. Журавлём его звали с детства и, хоть сама кличка была не длиннее самой фамилии, по старой дворовой традиции она закрепилась за ним намертво. «Ведь это под старость-то лет! Он ,ведь, не молодой уже. С какого он году-то?» - судачили старушки у подъезда. «Развелось писак, как собак не резанных» - плевались старики на скамеечках. « «А-а, чем бы дитя не тешилась…» - делилась мыслями жена Журавля, такая же дородная и крепкая баба.
   По ночам, когда двор замолкал и лишь с улицы доносились приглушённое жужжание машин, Журавлёв выходил на балкон и думал. Мысли , прерываемые за день нужными и ненужными разговорами, желаниями и заботами, сейчас захватывали его  с какой-то неведомой силой и несли в самые затаённые и забытые уголки его души. Порой от  нахлынувших чувств щипало в глазах и ломило сердце и Журавлёв яростно теребил сложенную трубочкой тетрадку в руках. Вот в такую, вот, тихую и тёмную июльскую ночь и пришло к нему желание писать. С той поры он стал молчалив и рассеян, перестал пить и смотреть телевизор. Выношенные и сохраненные за день мысли он с мучительным наслаждением предавал бумаге, записывая в четверостишие почти без помарок. На прозрачные и скрытые намёки друзей и знакомых он виновато улыбался, будто уличили его в чём-то нехорошем и недостойном его, как мужика, и тихо говорил: «Вот, балуюсь, помаленьку…» Стихи он читал жене, порой отрывая её от домашних дел, и, выслушивая её мнение, садился за стол и переделывал, считая, что одна голова хорошо, а две лучше.
Жена, довольная, что с ней советуются, и так уважительно прислушиваются к её мнению, тоже заинтересовалась увлечением мужа. А когда пятилетний сынишка прибежал с разбитым носом и сказал, что его отца во дворе зовут стихоплётом, сама побежала разбираться. Она стала покупать ему тетради и ручки, сборники советских и зарубежных поэтов, вырезала из журналов и газет понравившиеся ей стихи и незаметно подсовывала их Журавлёву. Скандалов в семье стало меньше. Жизнь их наполнилась какой то значительностью и тишиной.
   Как-то раз в субботний вечер зашёл к Журавлёву его закадычный друг Петька Жгутов.
Пришёл не один, с бутылкой. Усевшись в комнате на стул, он долго смотрел на хозяина, будто видел его впервые, потом тихонько протянул: «Да-а-а.» «Чего пришёл-то? Разглядывать?» - чувствуя неловкость, спросил Журавлёв. «А, чего, к другу в выходной и придти нельзя? Или ты, уже, настолько загордился, что своих не признаёшь? Пое-е-т!»
Поэт он произнёс растянуто, через «е», что очень обидело Журавлёва. От кого-кого, но от Петьки Жгута он такого не ожидал. «Знаешь,…катись, ты» «Ну, вот, и взбеленился уже. Горяч-горяч… Я к тебе, как к другу, а ты –«катись.» Ирка! Ирина Григорьевна! Ставь стаканы, знакомиться будем!» - крикнул он в кухню. Ирина вышла и недовольно посмотрела на Петьку. «Что, выпить не с кем? Вон, полон двор охотников, только покажи!» «Да я по делу. А на сухую, сама знаешь… К тому же суббота, банный день, так сказать. Хе-хе.» Ирина вынесла и поставила на стол стопки, закуску и хлеб. Пётр разлил. «Я не буду»- буркнул Журавлёв и отвернулся к окну. «Чегой-то? Бросил? Так, настоящие поэты все пьют. И не просто пьют, а лакают почём зря. Думаешь Есенин с чего удавился?... А, Высоцкий, упокой его душу… И баб у поэтов, слышь Ирин, баба по несколько штук… Так сказать для вдохновения!» Петя замолчал и посмотрел на Журавлёва. Ждал момент, когда друг одумается и возьмет стакан. Не дождался. «Ну, не будешь, как хочешь, а я выпью. Не пропадать же выходному из-за чокнутого.» Выпив, он сделал жалостливое лицо и протянул: «Мишь, брось ты это, а? Не позорь себя. Ведь я из за тебя, дурака, со всем двором перецапался. Ведь, как друг говорю… Добро бы малец шестнадцатилетний… Вон, сын то уже какой!» Журавлёв нервно теребил занавеску на окне. «Ну, давай рыбалкой займемся. Сеть плести научимся. И польза тут, и времяпровождение приятное! … Или, вот, мотоцикл купим… в складчину. А? Поверь моему слову, ну, кто тебе скажет, как не друг! Я, ведь, тебя с соплей знаю. Вместе, можно сказать, жизнь прожили…» Вытянув такой большой монолог, он замолчал и, не спуская глаз с Журавлёва, полез за папиросами. Журавлёв молчал. Петька пошёл во второй раз: «Ладно бы, там, какой учёный был или философ. Ведь, работяга! Наше дело – гайки крутить. И не лезь, куда не просят. Как говорится, пьяному кобыла, умному – мерин! Ведь, ты двух слов связать не можешь, а туда же – бумагу марать… « «А, ты слышал! - выскочила из кухни Ирина – ты читал, что он пишет? Харя твоя пьяная! Вам бы только нажраться, да в домино. Ценители!. Знаем, чего вы ценители! Ишь, критик лопоухий!» Высказавшись, она опять исчезла на кухне и сердито загремела посудой. «Оно, конечно, бабе, лишь бы не пил, да дома сидел…» -  задумчиво протянул Петька и замолчал. Налил опять. «А ну, к прочти что-нибудь, что ты там настряпал.» Журавлёв полез в сервант. Вытащил тетрадку. «Мишь, ты эту… про реку..»- подсказала из кухни жена. Журавлёв откашлялся и смущённо посмотрел на Жгутова. «Давай-давай, я слушаю» - махнул рукой тот и вилкой стал ловить огурец на тарелке. Журавлёв тихо начал:
Сколько помню себя, эта речка
Всё текла средь высоких холмов
Обуздали её, как уздечкой
Двое длинных и ветхих мостов

Омут, мыс или тихая заводь
Я готов каждый день открывать
Здесь, мальчишкой, учился я плавать
И из тёмных глубин выплывать

Остывал, если вышла запарка,
Слёзы лил от обид и в запас
И отмачивал зад от подарка
Что нам сторож, мальчишкам, припас

Омываешь ты берег волною
И волною идёшь по судьбе
И её, что назвал я женою,
Я привёл на смотрины тебе.

Мы зимою мечтаем о лете
Летом ждём поскорее зимы
Уж резвятся в тебе наши дети,
Как когда-то резвились и мы

Ты уносишь чего-то куда-то
Как кресты над водою кусты
Не в судьбе, не в воде нет возврата
Ты скажи, может жизнь- это ты?

Журавлёв кончил и, закусив губу, посмотрел на Петьку. «У меня тут ещё про работу есть, про дом…» «Насчёт мостов, это ты верно… Давно надо каменные ставить. Вот, когда рухнут, вот, тогда они почешутся, в мэрии… Ладно, давай про работу.» Журавлёв начал читать. Читал он с волнением в голосе, без интонации, душевно. Будто не читал, а рассказывал. Кончив читать, он опять вопросительно посмотрел на Петьку. Тот сидел помрачневший и какой-то напряжённый. «Постой-постой. Прочти-ка ещё про речку» - попросил он. Журавлёв прочёл. Петька уставился куда то в угол невидящим взором. «Хорошо!- разлепил он сжатые губы.- Не в судьбе не в воде нет возврата… Ну-ка прочти ещё раз.» За вечер Журавлёв ещё три раза прочитал про речку. Уходил Петька задумчивым.
   С тех пор Петька Жгутов каждый вечер сидел у Журавлёвых. Он тоже, как то незаметно, отошёл от компании во дворе. Его жена несколько раз прибегала посмотреть, чем он занимается и уходила поражённая. Петька стал фанатичным консультантом Журавлёва. Они часами беседовали на балконе, скуривали по пачке папирос и плодом их бесед становилось очередное стихотворение. «Понимаешь, Миш, я чувствую, а высказать красиво не могу. Ты слушай меня и пиши…» И Журавлёв писал. Как то раз Петька предложил: « Мишка! Пора выходить на арену! Печататься, то есть. Отнеси в газету. А?» « Нет, Петь, не для этого я пишу.» «А для кого?. Ты не увиливай, давай! Для кого пишешь? Тебя страна выучила, выкормила, а как должок отдавать, так в кусты? Ты для кого пишешь? – Петька показал пальцем в окно – Ишь, скромница какая! «Писанина» у него! У тебя душа там! А душа людям ой, как нужна. Ты погляди, что печатают-то? Про летающих ослиц! Белиберда! Потому народ и отошёл от поэзии. А ты им душу дай!»
«Правда, Мишь, попробуй.» - поддержала Петьку Ирина. «Сказал, нет!» - резко ответил Журавлёв и отвернулся к окну. «Хорошо. Тогда давай я!. Давай, давай я отнесу! Ужели вы такие стеснительные.» Забрав тетрадь Петька ушёл.. Не приходил он два дня. На третий день пришел выпивший. Принёс тетрадь. Журавлёв выжидающе посмотрел на него. «К депутату надо сходить. Пускай он разбирается. Ишь, чистоплюи! - Петька забегал по комнате -То им не так, это не так. Как же, работяга, да их обскакал! Ничего, ничего. Я завтра к депутату схожу!» «Ладно Петь, угомонись. Мы на них эту…эпиграмму накатаем.»… «Эх, Петь, - обняв друга, говорил на балконе Журавлёв. – Да, наплевать мне на эти газеты. Радостно мне, что пишу. Вот и всё. Что живу я, чёрт побери, радостно!. Вот, что!»
   Нелепая это была авария. Впрочем все аварии, наверное, нелепые. Просил же у завгара новые покрышки Мишка Журавлёв. Не дал. Зажилил. Так или не так, только занесло Журавлёва на повороте у самого города и врезался он со всего размаха в столб. Руль дробил рёбра. Голова дробила стекло. Привезли Журавлёва в больницу. Сказали не выживет. Куда там! Открытый перелом черепа, руль в лёгких побывал. Сделаем, говорят, всё возможное. Но, на всякий случай, чтоб без претензий…
   Приходил Петька на сороковой день к Журавлёвым. Помянули, как полагается.
А тетрадка, заметил, на серванте так и лежит, будто кого-то дожидается...