The Archdruid Report
25 ноября 2015 г.
На этой неделе я решил отложить на время продолжение моей Ретротопии. И не для того, чтобы комментировать недавние террористические атаки во Франции. Как замечают многие, подобные взрывы ненависти происходят теперь почти ежедневно в Третьем мире. Единственной причиной, почему этот недавний ужас вызвал такой большой отклик у массмедиа, наверное в том, что пострадали люди одной из самых привилегированных стран.
Не буду посвящать свой пост и последним, чрезвычайно тревожным новостям с климатического фронта — хотя я к ним вернусь, когда наберу достаточно материала. Это гораздо важнее, чем террористические атаки в Париже, хотя, конечно, не так привлекательно для массмедиа. Начиная с просачивания соленой волы в артезианские воды на юге Флориды, до зловещего накопления осадочных пород на мелководье Атлантики и действительно пугающих данных о состоянии Гренландии, становится понятно, что мы перешли порог, который отделял “опасность, которая может произойти” от “опасности, которая происходит сейчас” — переход, который возможно как-то связан с усилением риторики тех, кто отрицает климатические перемены, и еще более плаксивым тоном тех активистов, кто настаивает, что все можно исправить, eсли только мы возьмемся за руки, встанем в круг и споем еще раз «Кумбайя».
Нет, на этой неделе я буду исследовать тему, значительно менее важную, хотя и не без связи с кризисом нашей эпохи. Я хочу поговорить о реакции на мой последний пост в The Archdruid Report, посвященный исследованию культурного табу на отказ от использования новейших технологий.
Я рассчитывал на то, что мой пост вызовет ярые нападки. Чего я не мог ожидать, так это то, что получу больше откликов, чем я получал за всю историю The Archdruid Report, и что большая часть откликов будет всецело согласна с двумя положениями моего поста. Первое положение - то, что существует значительное число американцев, которые по той или иной причине, решили не использовать сотовые телефоны, телевизор, автомобили, микроволновые печи и другой ассортимент модных ныне технологий. Второе положение - что есть еще большее число американцев, нетерпимых в отношении тех, кто сделал такой выбор.
Некоторые из историй, рассказанных читателями моего блога, можно отнести к абсолютной классике. Так, мне рассказали о супружеской паре, которая не любит телевизор и поэтому живет без него, и о родственнице, которая приставала к ним каждый год с предложением подарить им телевизор на Рождество. И каждый год они говорили «Нет, спасибо», но в конце концов она купила им телевизор, потому что не могла выдержать мысль о том, что они не смотрят телевизор. Один знакомый моего читателя положил ему лэптоп на колени, на котором шел ситком, и потребовал, чтобы тот смотрел его дабы у них был предмет для разговора. Был также человек, который обиделся за невнимание моего читателя к телепередаче и закричал: “Ты живешь в фантазиях !” Хм… и это говорят люди, проводящие от четырех до шести часов в день, наблюдая за воображаемыми характерами, играющими в воображаемых событиях, обставленные воображаемыми декорациями ?
Телевидение далеко не единственный объект техно-насилия. Другие читатели отмечали подобные реакции на то, что у них не было микроволновых печей, смартфонов, и так далее по списку современных модных безделушек. Это истории в самом деле открывают глаза на не очень хорошие тенденции. Забудьте о популярном припеве о том, что вы свободны делать свой выбор в США и жить так, как вам заблагорассудится. Согласно значительной части американцев, вне зависимости от класса, уровня дохода или региона — единственная свобода, которая у вас есть в отношении технологий, это выбор брэнда, приклеенного на каждом товаре в официально утвержденном списке устройств.
Превалирование техно-насилия и техно-обвинений в сегодняшней Америке – удивительный феномен, который мы сейчас обсудим, и который поддержала небольшая часть читателей, выступившая против моего поста. Но сначала я хочу отметить факт того, что многие восприняли мой пост как положительный, например, один из авторов блога, явно расположенного на противоположном конце сегодняшней американской жизни. И все же, один только объем откликов заставляет меня предположить, что происходит нечто важное.
Под этим я не имею в виду некое отречение от технологий в духе отречения от мирской жизни средневековых монахов-аскетов, решивших одеть власяницу и хлестать себя плетьми. Это, между прочим, один из широко распространенных стереотипов по отношению к тем, кто не интересуется последним техно-хламом - и совершенно ложно представляющий ситуацию. В качестве примера возьму себя. У меня нет телевизора— за всю свою взрослую жизнь я так и не удосужился приобрести его — и не из-за моральных или политических соображений, а просто потому, что не хочу. У меня нет телевизора, потому что я нахожу просмотр телепередач столь же привлекательным, как и пережевывание теплых соплей.
И дело не в программах — и это еще один стандартный стереотип, заключающийся в том, что все дело якобы в плохих программах, и это ложь, как и все остальное. Для меня, все гораздо проще: просмотр маленьких цветных картинок, бегающих по экрану, утомляет и раздражает, не расслабляет и не радует, чтобы они ни делали. Да, я вырос с телевизором в доме. Но я его очень накушался в прошлом, и у меня больше нет желания его смотреть. Все именно так просто. Также просто обстоит дело и с другими людьми: они не получают никакого удовольствия от той или иной технологии, никакой пользы для жизни, поэтому они выбрали для себя нечто другое, на что можно было бы потратить время и деньги. Может быть тогда этот простой и личный выбор - их личное дело и никого больше не касается?
Если судить по общественной реакции на их выбор, то, видимо, нет. Отклики, пришедшие на прошлой неделе, охватывают диапазон от прямых конфронтационных заявлений до бессмысленных комментариев, в которых говорится, что друзья – это те, кто успевают ответить на ваши электронные послания во время ланча. (Мои читатели и я сам, напротив, не спешат заводить друзей с теми, кто ждет немедленных откликов на свои случайные мысли.) И наконец, есть негодующие отклики.
К сожалению, среди этих откликов не было моей любимой диатрибы. Она появилась на одном из других вебсайтов, публикующих мои еженедельные посты. В ней говорилось, что отсутствие энтузиазма у меня в отношении телевидения можно объяснить только тем, что я вынашиваю идею лишить других людей их телевизоров. Нужно признать, что несмотря на все безумие такого обвинения, с ним трудно бороться. По той же логике, если я не люблю арахис — а я его не люблю — то я должен начать своего рода крестовый поход против арахиса, чтобы вообще не было на свете этого вида. Но все совсем не так: пусть Arachis hypogaea живет и процветает, и пусть мои друзья гоминиды наслаждаются этим продуктом, когда пожелают. Они могут даже разделить между собой причитающуюся мне порцию. Единственно, чего я прошу - пусть не рассчитывают на то, что я буду его есть.
То же правило относится и к телевидению, и к массе других вещей. Как большинство людей, я радуюсь одним вещам, и не люблю другие, и в огромном большинстве случаев, никто не волнуется по поводу того факта, что я могу не любить то, что они любят. Но эта очевидность не доходила, видимо, до моего комментатора, и поэтому стоит поговорить об опасности, которой мы подвергаемся ввиду таких чудовищных обвинений.
Тема, которая больше всех всплывала в хейтмейл’е [почта, пропитанная неприязнью – ВП] на прошлой неделе, это утверждение, что если у меня нет телевизора, микроволновки, или смартфона, тогда я обманщик, т.к. пользуюсь интернетом. Я хочу, чтобы вы поразмыслили минутку над этим утверждением. Согласно этой логике, если у меня нет интереса к телевизору, микроволновке или смартфону, но я пользуюсь интернетом, тогда меня надо вышвырнуть из пещеры, в которой живут настоящие отшельники. Мне кажется это верхом абсурда. Если народ может выбирать из существующих технологий те, которые приносят им максимум счастья — о чем постоянно твердят приверженцы консумеризма — что плохого в том, что я выбираю старую технологию наравне с некоторой новой?
Есть люди, которые воспринимают старую технологию, как причину всех бед в прошлом, хотя эти беды могут не иметь никакого отношения к технологиям. И есть те, которые предпочитают викторианскую мебель и одежду. Между ними существует целый набор вариантов. И здесь также мало логики. Если, по их мнению, технология, изобретенная, скажем, в 1850-х, постоянно соотносится с различными социальными бедами в ту эпоху и должна быть отброшена, то и интернет должен быть отброшен из-за несчастий в нынешнюю эпоху? Но, знаете, кому нравится поп, кому попадья…
Наконец вершиной всех абсурдных утверждений является утверждение, согласно которому те, кто не используют новейший техно-хлам, хотят “возвратиться в пещеры,” и даже взять с собой все человечество. “Пещеры” производят исключительный гравитационный эффект на воображение определенного класса современных мыслителей. Все, что не подпадает под ассортимент блестящих техно-поделок в их представлении, каким-то образом трансформируется в медвежью шкуру и деревянные мечи, которые, вопреки археологическим открытиям, считаются нашими доисторическими артефактами.
Когда люди такого рода, с высокомерием относятся к людям подобно Крисмансам, нео-викторианской супружеской паре, и считают, что они “вернулись в пещеры,” это приводит к интересному абсурду. Разве пещерные люди и викторианцы находятся на одном уровне? Можно подумать, что у пещерных людей были туалеты со смывом и центральное отопление, ежедневные газеты и публичные библиотеки, не говоря уже о фабриках, железных дорогах, морской торговле, телеграфной сети, покрывающей большую часто земли, и много чего другого! Это конечно, абсурд. Еще больший абсурд утверждать, что люди, которым не нравится та или иная технология, возвращаются “в пещеры” — я уверяю вас, дорогой читатель, вас обвинят в «пещерности», как только вы не проявите должного энтузиазма в отношении последней модной технологии.
Но дело в том, что эти “пещеры” фальшивые. Они не похожи, например, на святыни в пещерах магдаленского народа, жившего 15 тысяч лет назад, чей образ жизни очень напоминал образ жизни североамериканских индейцев до Колумба, и которые спускались в пещеры для изображения на стенах священных животных с таким мастерством, которое поражает современное воображение. “Пещеры” в современной риторике скорее это отупляющие абстракции, вербальный шум, которому обучили людей, чтобы они не задавали неудобных вопросов о том, куда нас ведет “прогресс” и надо ли разумным людям, вообще говоря, следовать ему. Сведение всего сложного богатства прошлых веков к картонному изображению “пещер” - одна из таких абстракций. Еще одна абстракция – оклеивать цветными обоями действительно ужасающее будущее, которое мы готовим для себя. Для этого хорошо подходят фантастические мультики о семействе Джетсонов, с лозунгом «Мы полетим к звездам!»
Кажется удивительным, что образ пещеры был выбран для подобной сомнительной цели. Не так давно самые образованные люди в западном мире имели совсем другое представление о пещерах. Этому они обязаны человеку по имени Аристокл Афинский, жившим немногим более 2300 лет назад, чьи широкие плечи принесли ему прозвище «Плато». В самой длинной, самой влиятельной и самой проблематичной из всех его работ, под названием Республика (плохой перевод греческого названия Politeia, т.к. это слово означает законные права граждан, которых не было у древних греков) он обсуждает гражданские права с помощью метафоры, отделяющей восприятие от реальности, используя для этого поражающий воображение образ.
Представьте себе, говорит Платон, мы сидим, прикованные в пещере, так что невозможно повернуть голову. Мы видим только темные фигуры, движущиеся перед нами на плоской стене пещеры. Мы знаем только эти темные фигуры. Это наша реальность.
Теперь представьте, что одному из узников удалось освободиться от цепей и отвернуться от стены и темных фигур. Он оказывается в шоке, потому что видит огонь за спиной, и людей, вращающих объекты перед костром так, что они отбрасывают движущиеся тени на стену пещеры. Все, что он принимал за реальность, оказывается просто тенями движущихся объектов.
Если освободившийся пленник посмотрит внимательнее, он заметит, что пещера не ограничивается костром, пленниками, объектами, отбрасывающими тени, и людьми, манипулирующими объектами. За костром, на другой стороне, пол поднимается вверх, и вдалеке виден слабый свет, идущий совсем не от костра. Если наш освободившийся пленник достаточно смел, он может попытаться исследовать этот свет. Исследуя его, он увидит, что костер и тени уходят в темноту за спиной, а свет впереди становится все сильней и сильней.
И если он достаточно смел, он шагнет за пределы пещеры и выйдет на солнечный свет. Это не простое дело, потому что свет намного ярче, чем тусклое красное свечение в пещере, и сначала он ничего не увидит. Он спотыкается, протирает глаза, пытается сориентироваться и понимает, что все знания, которые получил от теней на стене, не помогут ему в новой, яркой реальности. Он должен отбросить все, что знает, и выучить новые правила незнакомого мира.
По кусочкам, он выучивает новую реальность. Его глаза привыкают к солнечную свету, он учится, как распознавать объекты и чувствовать вещи — цвет, например, и глубину — которые не существовали в мире теней, где он жил как пленник. Постепенно он даже может смотреть на солнце и понимает, откуда приходит свет.
А теперь, говорит, Платон, представьте себе, что он решает вернуться в пещеру и рассказать остальным пленникам о том, что видел. Прежде всего, это будет не просто сделать, потому что его глаза уже привыкли к яркому дневному свету и ему нужно спускаться в темноту. Как только он спустится и начнет рассказывать, все будет отброшено пленниками как совершеннейшая чепуха: все эти цвета и глубина, яркое нечто на небе и т.п. Более того, люди, к которым он будет обращаться, не поймут его слова — в конце концов, тени на стене это единственная известная им реальность — и решат, что он просто ненормальный.
Платон не говорил о том, что пленники могут захотеть вернуть беглеца назад, будут запугивать его и пытаться надеть на него кандалы, хотя именно так бывает на самом деле. Платон также, к несчастью, никогда не смотрел телевизор — в противном случае он мог бы отказаться от сложного сюжета с костром и тенями объектов на стене, и просто сказать: “Представьте, что мы все смотрим телевизор в темной комнате.”
Но, конечно, у Платона был свой резон для использования метафоры с пещерой, не совпадающий с целями моего поста. Я хотел только выразить мнение о том, что каждая технология - это фильтр, формирующий способ нашего общения с миром и отношения к нему. В некоторых случаях, фильтрование настолько вопиюще, что его трудно не заметить — если, конечно, вы сами не хотите замечать. В других случаях, оно завуалировано. Есть веские причины, почему люди предпочитают одни фильтры, а не другие, или вообще отказываются от них ради того, чтобы яснее видеть мир или свою жизнь.
Существует проблема вкуса, как уже отмечалось. Некоторые из нас предпочтут солнце и ветер и глубину и цвет теням на стене. Но это не значит, что мы должны тащить тех, кто не разделяет наши предпочтения на яркий свет. Все, что я хотел сказать — и об этом говорят отклики на мой пост на прошлой неделе — это то, что значительное число людей теряют интерес к играм теней и начинают карабкаться по сложной и неудобной лестнице к выходу, на солнечный свет и свежий воздух, а те, кто попытаются запугать и удержать их, скорее всего потерпят неудачу.
******************
John Michael Greer
The Shadows in the Cave
[Комментарий. Мне очень близка эта тема. Помню в начале 50-х, отец купил телевизор КВН (один из первых советских телевизоров) с экраном 10 х 14 см. К экрану прижималась линза с водой, увеличивающая изображение примерно в два раза. Мы садились все семьей (и еще соседи) около экрана плотной компанией. Передачи шли по несколько часов в день, примерно с 5 ч дня. (До этого времени люди должны были работать, что было разумно). Но у меня были другие интересы, например поиграть в футбол с друзьями. Мама же насильно усаживала меня перед экраном. За это я возненавидел телевизор. Со временем изображение несравненно улучшилось. Но никакой нежности я не испытываю к нему до сих пор, Видимо, за счет сильного противоядия, полученного в детстве. - ВП]