Муха с жужжанием носилась по комнате. Ладно бы себе носилась, нет же, это была очень надоедливая муха. То на щеку сядет, то на нос, то вдруг запутается в волосах, и давай жужжать. Словом, спать Шохану не было никакой возможности. Пришлось встать. Лучше бы конечно поспать, потому, как день предстоял тоскливый. Вчера бабушка объявила, что он наказан и будет целый день сидеть дома.
- Надоело мне тебя бродягу по всем закоулкам искать, - сказала бабушка, - посиди дома. Вон, книжки тебе мать твоя передала, почитай лучше.
Шохан выбрался из постели, и тихо скрипнув дверью, выглянул на улицу. Бабушка, разложив на топчане вымытую овечью шерсть, ловко пушила ее и складывала слой за слоем на белой простыне легкие, невесомые облачка шерсти.
- Апа*, что ты делаешь?
- Вот к зиме тебе хочу теплые носки связать. Ты, негодник, и в городе у себя наверно, целыми днями по улицам носишься. Хотя бы ноги твои в тепле будут.
- Апа, а я что, целый день буду дома сидеть?
- Посидишь, книжки почитаешь.
- В городе я в школу хожу, учусь, играть времени не будет. Там и почитаю книжки. Каникулы ведь?
- Ах, разбойник, замучил ты меня. Ладно, поешь и иди, поиграй здесь, рядом с домом. – Бабушка отложила в сторону комки шерсти, свисавшие длинными некрасивыми прядями с топчана, и вперевалочку подошла к самовару. Сняла с него трубу и железными щипцами принялась ворошить уголь в топке, добавила пару расщепленных поленьев из саксаула. Сухие ветки быстро занялись и из самоварной топки весело, обгоняя друг друга, вырвались язычки пламени. Надев трубу на место, бабушка принялась накрывать на стол. Самовар зашумел, отдуваясь, словно пузатый толстяк.
На столе горкой высились горячие, пышные баурсаки*. Бабушкины, самые любимые.
Сдувая с пиалы жаркие волны пара, Шохан один за другим умял целую тарелку баурсаков и понял, что готов двинуться куда-нибудь. Только вот Ержана нигде не видно.
Вчера они договорились, что с утра пойдут на окраину аула, где в поле на пригорке высились три тополя. Если смотреть на них издали, они похожи на три стрелы, пронзающие небо своими верхушками. На одном из них они уже давно приметили соколиное гнездо. Недавно там вывелись птенцы. И если забраться высоко, на самый верх, можно достать оттуда белый пушистый комочек, принести его домой и кормить отстреленными рогаткой воробьями. Но сегодня был неудачный день. Бабушка запретила отходить от дома дальше, чем на десять шагов.
Шохан вскочил с топчана и побежал к проселочной дороге, отмеривая эти самые десять шагов. Стало скучно. Даже вприпрыжку самые большие шаги доходили лишь до середины дороги.
- Апа-а-а, - закричал Шохан, - а можно хотя бы двадцать шагов!
- Можно, но не больше.
Отмерив еще десять шагов, он допрыгал до плетня бабки Талмагуль. Вздохнул, подумал и крикнул еще раз:
- А тридцать?
- Ай, негодник, считать научился. Можно, только чтобы я тебя видела.
Опираясь на плетень, Шохан раздумывал, куда бы еще допрыгать на десять шагов, когда вдали показался Ержан. Он бежал, вминая босыми подошвами утренний теплый песок.
- Пошли к тополям!
- Не могу. Бабушка запретила мне далеко отходить от дома. Только тридцать шагов. Не больше. - Шохан обреченно вздохнул и прислонился спиной к плетню. Ержан примостился рядом:
- И что теперь будем делать?
- Не знаю.
Солнце медленно выкатывалось на белое, без единого облачка небо, предвещая знойный день. Мальчишки сидели под плетнем, вычерчивая прутиками загогулины на песке.
- Смотри, кто идет.
Вдали, опираясь на костыли и волоча за собой неживые, как у тряпичной куклы ноги, ковылял в их сторону Сабыржан. С самого рождения, все 20 лет своей жизни он прожил инвалидом. Крепкие жилистые руки с большими ладонями словно срослись с костылями, на которые опирались широкие костлявые плечи, из-за чего казалось, что у Сабыржана нет шеи. Его маленькая с прилизанными редкими волосами голова словно вырастала прямо из плеч. Но стоило ему улыбнуться, как длинный острый нос покрывался продольными морщинками, в глазах начинали плясать веселые чертики, а расплывшиеся большие губы обнажали крупные белые зубы, выстроившиеся во рту, словно доски ладно обтесанного плотником забора.
- Привет! - сказал Сабыржан. Выдав одну из своих самых жизнерадостных улыбок, он перехватил оба костыля на одну сторону и, лихо согнув тело пополам, приземлился рядом с мальчишками, – что так сегодня невесело?
Мальчишки хором вздохнули. Сабыржану можно было рассказать все. В отличие от других взрослых, он умел слушать и никогда бы не сказал им: «не мешайте, идите лучше, поиграйте», или того хуже: «не болтайте глупостей». Он, конечно же, не умел лазить по деревьям или купаться в канале, не мог запрячь ишака в арбу и отправиться за саксаулом, и из рогатки стрелять также не умел. Зато он мог слушать мальчишек и заливисто хохотать над их шутками, даже если они были не очень смешными. С Сабыржаном было хорошо, весело.
- Тридцать шагов говоришь? Так это же немало. Это, брат, свобода! – Сабыржан указал рукой на джиду у забора тетки Шамсии. Ее пышная крона на легком летнем ветерке переливалась, словно живое серебро. - Вон там как раз и будет тридцать шагов. Если бы я смог дойти до нее своими ногами, я был бы самым счастливым человеком на свете!
- Подумаешь, джида, невидаль, какая, – буркнул Шохан.
- Э-э…, дружок, не скажи. Ты знаешь, какое это необыкновенное дерево? Весной, когда ты еще у себя в городе, от нашей джиды такой аромат! Тонкий, как звенящая струна, голову кружит. А осенью, когда ты опять уедешь к себе в город, она будет усыпана сладкими ягодами, только успевай лакомиться.
Шохан словно другими глазами посмотрел на это странное дерево, а потом вздохнул:
- Ну а сейчас-то мне, какой с него толк?
- Парни! Вы можете устроить себе под джидой настоящий штаб, как в армии.
- Ух, ты! – выдохнул Ержан.
- Вон там, в тени у вас будет пункт наблюдения.
- А за кем наблюдать?
- Как это за кем? Если бы вы общались с аульными бабками, вы бы знали, сколько всего интересного творится в ауле. Но у нас стратегические задачи немного другие, поэтому, айда под джиду! – Сабыржан ловко перехватив костыли, водрузился на них и, быстро добрался до тени под деревом. Мальчишки шли за ним по пятам.
- Это ваша точка дислокации, - сказал Сабыржан, опустившись при помощи костылей на жухлую траву под джидой, - отсюда удобно наблюдать за дорогой. Если будете сидеть здесь, не отвлекаясь ни на что другое, совсем скоро по этой дороге пройдет настоящий моряк.
- Откуда в нашем ауле моряк? – удивился Шохан.
- Вы разве не слыхали? Из армии вернулся Толеген, мой бывший одноклассник. Три года оттрубил во флоте.
- Мы здесь его целый день прождем, - сказал Шохан, - только он может и не пройдет по этой дороге.
- Вон, в том доме живет Бахыткуль, это была самая красивая девочка в нашем классе. Вот к ней-то он и пойдет первым делом покрасоваться в матросской форме.
Мимо, почти касаясь земли калошами, проехал на своем ишаке дед Иманбай. Следом, поднимая тучи песка, прогромыхал трактор. Туда-сюда по своим делам сновали аульные тетки с детьми и без, а моряка все не было.
- Вон он, идет, - вскочив на ноги, закричал Шохан.
Толеген шел не спеша, вперевалочку, как и подобает настоящему моряку. Брюки-клеш и синяя рубаха с большим отложным воротником с тремя полосами, точь-в-точь как белая пена на синей морской волне, из-под которой виднелась полосатая тельняшка. На голове бескозырка, на ленточках которой можно было прочесть надпись: «Северный флот».
- Пламенный привет советским морякам! – громко приветствовал его Сабыржан, приложив в салюте руку к виску.
Ухмыльнувшись, Толеген в ответ отдал честь и, присев на колени, приобнял своего бывшего однокашника:
- Здорово, брат! Как поживаешь?
- Как видишь, ничего не меняется, костыли – мои вечные спутники. Сам-то ты как?
- Да вот, демобилизовался. И, как говорят в таких случаях, вернулся в родные края.
Шохан с Ержаном, разинув рты, глазели на Толегена. Появление здесь инопланетянина не вызвало бы в них столько восхищения, как вид этого парня в матросской форме.
- К Бахыткуль идешь?
Толеген кивнул и спросил:
- Скажи, Сабыр, она меня по-настоящему ждала?
-Да вроде ждала, - несколько смутился Сабыржан, а потом добавил, - конечно ждала, точно говорю, ждала.
-Надеюсь, - опять усмехнулся Толеген, и Шохану так понравилась эта по-мужски сдержанная, притягательная ухмылка, что он решил вечером перед зеркалом поучиться так же ухмыляться.
Поборов смущение, Шохан спросил:
- А можно мне шапку примерить?
- На, салага, меряй, - протянул он Шохану бескозырку, и предоставленные самим себе волосы на его голове ощетинились тысячами иголок, устремленных в разные стороны.
- Эй, да ты настоящий матрос! – улыбаясь, присвистнул Толеген, глядя на Шохана.
- Можно я домой сбегаю, в зеркало посмотрюсь?
- Валяй, только быстро!
Шохан, на всех парах перебежав дорогу, залетел в дом и рванул к небольшому, слегка потускневшему зеркалу над умывальником. Поправил спадавшую с головы бескозырку, расправил ленточки и внимательно посмотрел на себя, затем ухмыльнулся, подражая моряку. Ухмылка Шохану не понравилась, какая-то она несерьезная, пацанячья получилась. Попробовал еще и еще раз. Все не то. Надо бежать, времени не было, поэтому решил вечером снова попытаться. «Вечером у меня обязательно получится», - подумал Шохан и метнулся через дорогу к моряку.
- Возьми, - нехотя протянул бескозырку хозяину.
- Понравилась? – Улыбнулся Толеген. – Отдал бы тебе ее, братишка, но не могу. Понимаешь, память о службе. Вырастешь, пойдешь служить во флот, получишь такую же.
Хотел спросить: «Как сделать так, чтобы именно во флот попасть, а не в какую-нибудь там пехоту» - смутился, слов не нашел и молча сел рядом с Сабыржаном.
- Слушай, Сабыр, вечером после сеанса в клубе собираемся. Там будут все наши ребята и девчонки, кто не успел еще выскочить замуж. Приходи.
Неизменная улыбка на лице Сабыржана потухла, весь он как-то сник, потускнел, исчезли искорки в глазах:
- Нет, брат, извини, я, наверно, не приду. Девчонки там, и все такое… это не про меня.
- Брось парень, я тебя зову, слышишь? Приходи. Буду рад. – Толеген пристально смотрел Сабыржану прямо в глаза и Сабыржан, опустив их, тихо произнес,
- Не знаю…. Посмотрим…
Мальчишки сидели рядом, не шелохнувшись, и Шохан, который не смог бы это выразить никакими словами, вдруг почувствовал превосходство жадной до жизни здоровой молодости над бессилием и робостью увечного человека.
- Давай, приходи, буду ждать. А теперь пойду я, - приладив бескозырку на свою ершистую голову, Толеген двинулся в сторону дома Бахыткуль.
Под тенью джиды воцарилась тишина. Притихшие мальчишки вертели головой по сторонам, чтобы не видеть, как Сабыржан, опустив голову, уставился в землю. Они чувствовали, как ему вмиг стало плохо, понимая, что ничем помочь не смогут.
- Сабыржан, хочешь, я сейчас уговорю свою бабушку отпустить меня, и мы вместе пойдем добывать птенца сокола из гнезда? – Вдруг выпалил Шохан.
- Давайте! - обрадовался Ержан.
- Нет, пацаны, не надо. Ты Шохан, не огорчай свою бабушку. Сказано тебе тридцать шагов, значит, так оно пусть и будет. Ты забыл, что здесь у вас центр наблюдения? Смотри на дорогу, еще не то будет!
И вправду, по дороге с грохотом пронесся мимо них на новеньком мотоцикле старший внук бабки Шамсии Ален и, завернув, въехал к себе во двор.
- О, здорово! Давай, попросим у него покататься? - сказал Шохан.
- Мы пробовали, не соглашается, - вздохнул Ержан, а затем добавил, - ты Шох, пойди, попроси его, он тебе даст покататься.
- Откуда ты знаешь?
- Знаю. Он давно уже влюблен в твою старшую сестру.
- В Зере, что ли?
- Ну да.
- Откуда ты это взял?
- Все знают, кроме тебя. Думаешь, трудно догадаться? Он всегда подолгу смотрит ей вслед. Иди, попроси, я точно говорю, тебе он даст покататься.
- Давай, рискни, - Сабыржан похлопал Шохана по спине, - а я, наверно, пойду домой.
- Подожди, не уходи. Вдруг он и вправду даст мне покататься. Тогда я тебя на мотоцикле довезу. Хочешь?
- Хорошо. Жду тебя здесь. Только не клянчи, а проси с достоинством, не унижаясь, понял?
- Понял! Ну, я пошел. – Обойдя плетень, Шохан подошел к калитке и заглянул во двор. Ален, которому на днях исполнилось 18 лет, подогнав мотоцикл под тень сарая, тряпочкой вытирал с него пыль. Много лет он мечтал о таком мотоцикле и вот, неделю назад отец купил ему долгожданный трехколесный «Урал» с люлькой, и теперь он возился с ним, как с младенцем.
- Привет, Ален!
- О, Шохан, привет! Как отдыхается тебе у нас?
- Хорошо. А здоровский у тебя мотоцикл!
- Нравится?
- Да.
- Мне самому он ужас как нравится, вот, все накататься не могу. Только сейчас отвез отца в правление, дела у него там какие-то.
Шохан внимательно смотрел на Алена и думал: «А вдруг это неправда, что ему Зере нравится? Тогда он точно не даст мотоцикл». Подумав еще немного, решил проверить его и, глядя в упор, добавил:
- Нам с Зере нравится отдыхать в ауле, – и неожиданно для самого себя брякнул, - слыхал, Толеген из армии вернулся? У него настоящая тельняшка и моряцкая шапка.
Ален, перестал вытирать свой мотоцикл и, словно не расслышал новость о Толегене, спросил, медленно выговаривая слова:
- Ей действительно у нас нравится?
- Ну да, она мне сама так сказала, - у Шохана чуть сердце не выпрыгнуло из груди, когда увидел, как у Алена вытянулось лицо при упоминании имени сестры.
«Даст покататься, точно даст», - обрадовался он и решился-таки:
- Ален, дашь прокатиться?
- Мал ты еще Шохан, не справишься.
- Я умею, честное слово! С дедом на таком ездил, он меня перед собой сажал, и я рулил.
- Давай, я тебя, как твой дед, посажу перед собой и покатаю?
- Понимаешь, Ален, вон под деревом сидит Сабыржан. Ему трудно на костылях до дому добираться, а я его в люльку и по прямой до конца этой улицы довезу и обратно.
Ален замялся, обдумывая, как быть, а затем сказал:
- Давай так, если твои ноги достанут до педалей, повезешь Сабыржана сам, если нет, поедем втроем. Идет?
-Идет! - почти выкрикнул Шохан и побежал примеряться к мотоциклу.
Усевшись на переднее седло, он припал всем телом к мотоциклу, чтобы достать до руля управления, затем, вытянув ступни, сумел достать пальцами ног до педалей.
- Смотри, Ален? Достаю до педалей! Теперь дашь прокатиться?
Пожав плечами, Ален вздохнул:
- Уговор есть уговор. Ладно, давай выведу его на дорогу, а ты попробуй для начала сделать круг.
Ален вывел мотоцикл на дорогу, выровнял руль, посадил Шохана и сказал:
- Осторожно, сильно не газуй, когда будешь тормозить, нажимай на педаль тормоза плавно, без рывков. Слышь, Шох, не подведи. Если что не так, отец убьет меня, понял?
- Понял, я буду осторожным, не бойся!
- Давай, по кругу, медленно.
Шохан оглянулся. Сабыржан все так же сидел под деревом, рядом, поддавшись вперед, стоял Ержан. Оба с напряженным интересом ждали, как Шохан совладает с этой железной махиной. Пару раз нажал на газ, мотоцикл взревел, как медведь. Затем, включив передачу, медленно проехал по кругу и плавно остановился рядом с Сабыржаном:
- Садись, довезу тебя с ветерком. А ты, Ержан, никуда не уходи, сиди здесь. Если бабушка будет меня искать, придумай что-нибудь.
Сабыржан со вздохом поднялся с насиженного места, перекинул себя в люльку и рядом пристроил костыли:
- Ну, давай, братишка, поехали. Только смотри, не угробь и себя, и меня.
- Не бойся, я буду осторожным.
- Сабыр, ты следи за ним, - сказал, Ален, - не давай ему сильно газовать.
Шохан еще раз проехал по кругу, затем второй раз, только теперь быстрей, а затем, выровняв руль, понесся прямо по проселочной дороге в сторону дома Сабыржана. И тут же засвистело в ушах, ветер ударил им в лицо, с силой раздувая щеки и ноздри. У Шохана из глаз брызнули слезы и сердце, разрывая грудь, забилось толчками. Потом, непонятно почему, мотоцикл понесло зигзагом по песку и руль вдруг перестал слушаться, а правая нога повисла в воздухе, пытаясь нащупать педаль, которая исчезла куда-то, оставив ногу болтаться в воздухе. От страха потемнело в глазах и Шохан опомнился только тогда, когда увидел прямо перед собой низенький деревянный забор деда Иманбая. Потом мотоцикл подпрыгнул на какой-то кочке или пне, и его вместе с Сабыржаном буквально подкинуло в воздух и оба не успели понять, как очутились на песке. А мотоцикл, потеряв управление, проломил ветхий забор и, проехав еще немного, с ревом врезался в дерево, росшее прямо посреди двора. Только Шохан всего этого не видел. Он просто лежал на песке, постепенно приходя в себя и осознавая, какой кошмар с ним произошел.
Уложив Шохана на топчане, бабушка молча, дрожащими руками ощупывала ему голову, тело, затем, судорожно вздохнув, прошептала:
- О аруахи*, уберегите моего внука от всех напастей!
Бабушка и не думала ругать его, только все вздыхала и шептала что-то себе под нос.
Дед подошел и погладил внука по голове:
- Слава богу, оба целы и невредимы, а мотоцикл-то, вдребезги. Пойду, с отцом Алена потолкую. Неудобно получилось.
А Шохан лежал с закрытыми глазами и думал о том, как жаль, что так получилось. Перед Аленом неудобно, обещал ведь ехать осторожно. Теперь ему попадет от отца! И виноват во всем он, Шохан. Но особенно жалел он о том, что так и не прокатил Сабыржана, как обещал. Он вспомнил, какими грустными глазами тот смотрел вслед моряку, размеренной и уверенной походкой шедшему навстречу своей девушке, и сердце сжалось от мысли, как он там, сейчас, после всей этой заварухи.
Сабыржан пришел в себя лишь в тот миг, когда мотоцикл с грохотом врезался в дерево и заглох. От толчка его выбросило прямо на середину дороги, и за эти несколько мгновений вся жизнь пронеслась перед его глазами. Он даже удивился, как столько мыслей могло в такой короткий миг уместиться в его голове. Затем, привстав на локтях, огляделся по сторонам. Подхватив его костыли, подошел Ержан:
- Ты цел? Не волнуйся, Шохан тоже в порядке, его бабушка забрала домой. Вот только мотоцикл сильно помяло. Там сейчас куча народа собралась.
Сабыржан молча встал на костыли и, не оглядываясь, пошел прямо по дороге, домой. Потом остановился. Его передернуло, когда он понял весь ужас случившегося, что вот сейчас и его, и Шохана могло уже не быть на этом свете. На какую же глупость подбил он, взрослый парень, этих мальцов! Затем, словно вспомнив что-то, почувствовал, как его пробирает непроизвольный смех. Он смеялся долго и громко, он прямо пополам сложился, когда смех перешел в хохот. Сабыржан хотел бы остановиться, но смех толчками сотрясал его, заставляя то раскачиваться из стороны в сторону, то выгибаться вперед, назад, словно этот огромный, просто необъятный смех не умещался внутри него, требуя выхода. Этот смех не походил на тот, который блаженством разливается по всему телу и который называют счастливым. Этот смех раздувался, как воздушный шар, и казалось, вот-вот лопнет где-то внутри, причиняя боль и страдания. И тогда Сабыржан заплакал. Слезы ручьем полились из его глаз и по руслу той горячей струи из него выходил этот громадный смех, сотрясая плечи, освобождая его, принося облегчение. Утирая лицо рукавом рубашки, Сабыржан шел вперед. Сначала взглянул на бездонное небо. Затем увидел, как слева от него, между домами на линии горизонта полыхало багровое заходящее солнце, обнимая слабеющими лучами дальние холмы. Он, словно впервые в жизни увидел эту красоту, окружавшую его со всех сторон. Сабыржан вдохнул полной грудью теплый вечерний воздух и внезапно осознал, что он жив, и весь этот огромный мир принадлежит ему! Сердце гулко билось в груди, словно отсчитывая мгновения его жизни, которых будет впереди, он знал это точно, еще очень и очень много! Сабыржан улыбнулся и его длинный острый нос покрылся продольными морщинками, а расплывшиеся большие губы обнажили крупные белые зубы, выстроившиеся во рту, словно доски ладно обтесанного плотником забора. И тогда, сам не зная почему, он вдруг сказал:
- Спасибо тебе, Шохан, спасибо малец! – и быстро перебирая костылями, двинулся в сторону дома. До начала вечернего сеанса в клубе оставалось неполных два часа.
Примечания:
*Апа - бабушка.
*Баурсаки – казахское национальное блюдо, ромбовидные кусочки дрожжевого теста, обжаренные в большом количестве растительного масла.
*Аруахи - духи предков.
2 марта 2012 г. г. Алматы.