УБОРЩИКИ
"Все люди земли будут заниматься погребением, и это принесёт им славу в тот день, когда я прославлю себя" (Иезекииль 39:13)
Через неделю я мог свободно ходить. Голова больше не болела и не кружилась, когда вставал. Время, проведённое в чулане, с одной стороны было серой тоской, с другой, во мне зарождалось неведомое до селе чувство. Я готов был сидеть здесь целую вечность, лишь бы она была рядом, лишь бы видеть её и слышать. Похоже, я влюбился.
Всегда смеялся над влюблёнными. Мне казалось, что любовь это что-то лишнее, то, что мешает, отвлекает от более важных дел. Влюблённые у меня стояли в одном ряду с верующими. И те, и другие были помешаны на своём божестве, и те, и другие, в моих глазах, были ограниченными людьми, не способными здраво мыслить, а стало быть людьми ущербными, достойными только сострадания и жалости.
Сейчас мои убеждения сильно пошатнулись. Когда я смотрел на Веру, внутри что-то переворачивалось, сердце пело, видимо, серенаду, потому что это была не знакомая мне мелодия, а серенады я никогда не слушал, но знал, что их поют влюблённые. От прикосновений рук, когда она меняла мне повязку на разбитой голове, прошибало током, запах волос кружил голову и выносил мозги напрочь, не хуже той сковородки, отправившей меня в нокаут.
Я, определённо, влюбился. Это состояние было новым, но оно мне очень нравилось. Как ни странно, хотелось творить, что-то делать, пропало чувство страха и безнадёжности, которые часто посещали меня в бункере. Нет, любовь, точно, не лишнее, а скорее наоборот - нужное чувство, особенно в таком положении, когда всё кажется безвыходным и плохим.
- Слушай, Вер, пора подумать о зиме, - сказал я, вернувшись с утренней прогулки.
- А чего о ней думать? Дров полно, печка в норме, единственное, мёд и рыба уже в печёнках сидят, видеть их не могу.
- Так давай, сгоняем в мой бункер и харчи перевезём сюда.
- А, как же, уборщики?
- Что уборщики? Мы осторожно. Сначала понаблюдаем за ними из леса, выясним, как и когда работают. Потом решим, как это лучше сделать. А можно, наоборот, перебраться ко мне в бункер и там перезимовать.
- А если у тебя там второй движок откажет? Тогда что будем делать?
- Тогда рванём в твою избушку.
На том и порешили. На следующий день с утра отправились к посёлку. Выбрали место поуютнее и незаметнее на опушке леса и стали наблюдать за тем, что раньше было нашим домом. Часы на моей руке показывали восемь утра, была среда, 13 октября. Я достал бинокль из рюкзака и стал осматривать свой двор.
Там было безлюдно и чисто, мусор весь вывезли, соседние участки тоже были расчищены. Вдруг из-за леса показался автобус. Он остановился возле экскаватора и бульдозера на краю посёлка, где было ещё несколько гор мусора на месте бывших, некогда шикарных домов. Из автобуса вышли смеющиеся люди, выгрузили деревянные ящики и картонные коробки. Потом почти все зашли обратно, а пятеро остались возле ящиков, махая вслед уходящему автобусу.
Двое из оставшихся пошли к тракторам, остальные стали распаковывать ящики. Не прошло и десяти минут, как заревели двигатели, началась работа по расчистке участков. Бульдозер сгребал мусор в одну большую кучу, а экскаватор загружал его на приезжающие самосвалы. Водители весело махали рукой и, пока шла загрузка, оживлённо беседовали и помогали тем, которые были возле ящиков.
- Смотри, Вер! - протянул я бинокль Люсиной. - Они там обед готовят.
Дымок от костра был виден и без бинокля, те трое были поварами, а в ящиках, видимо, было всё нужное для полевой кухни.
- И не только. Там уже целая столовая. Смотри! - она вернула бинокль.
Я стал всматриваться. Действительно, на расчищенной площадке под раскидистым деревом стоял длинный стол из раскладных секций, вокруг него стулья. Повара застелили скатерть и стали расставлять посуду.
В двенадцать часов автобус вернулся. Из него высыпала пёстрая толпа мужчин и женщин. Вскоре все собрались за столом, наступила тишина.
- Они молятся! - удивлённо произнёс я.
- Что они делают? - спросила Вера.
- Молятся! Это верующие люди.
- Не может быть! Таких не осталось. Папа говорил, что с религией и верой в Бога покончено. И по телевизору об этом много раз сообщали.
- Значит, как всегда врали. Я иду к ним, - вдруг решительно сказал я.
Вера вцепилась в мою куртку и запричитала:
- Не ходи! Я боюсь! Мы их не знаем!
- Ладно, успокойся!
Вера прижалась к моей груди. От её близости у меня сначала замерло сердце, а потом пустилось вскачь, будто конь по ипподрому. Меня бросало то в жар, то в холод. Ощущения американских горок вызывали восторг и желание наслаждаться её близостью постоянно. Я робко обнял её за плечи, но тут же испугался своей смелости, нехотя отстранил Веру от себя, потом спрятал бинокль в рюкзак и, глядя себе под ноги, промямлил:
- Пойдём обратно.
- Почему? - игриво спросила Вера, заметив моё смущение, от её страха не осталось и следа.
- Обедать пора, всё равно до вечера здесь нечего делать, - пряча зардевшееся лицо, выпалил я и пошёл в глубь леса.
Обедали мы молча. Это было непривычно, потому что поговорить моя напарница по несчастью очень любила, но сейчас она молча пила чай с мёдом и смотрела задумчиво в окно. Я медленно приходил в себя. Быстро поев, вышел из дома и пошёл к озеру. Мне надо было подумать.
На берегу я сел под огненно-красным кустом незнакомого мне растения. В лесу было тихо, только отдельные выкрики сорок и других птиц, а также всплески рыбы и кваканье лягушек иногда подчёркивали тишину. На прозрачной воде плавали упавшие одинокие листья, а под ними лежали, словно пена для ванны, облака, размазанные по удивительно голубому небу, утонувшему в прозрачности озера.
Я опять подумал о красоте, настроение располагало, хотелось сочинять стихи, музыку, научиться рисовать. Странно, зачем всё это? Что такое любовь? Как эволюция дошла до неё? Что такое искусство? Почему те люди молились? Кому они молились? Любит меня она или нет? Вопросы крутились в голове, словно шары в барабане для жеребьёвки Лиги Чемпионов. Эта каша не давала сосредоточиться.
Неожиданно для себя, я стал просить Его, несуществующего Бога, помочь мне получить ответы:
- Только ты знаешь всё, если это твоих рук дело, ответь мне, пожалуйста! Зачем я живу? - шептал себе под нос и смотрел на середину озера.
Там кружила стая уток. Их безмятежность заставила вспомнить обед уборщиков, а ведь они похожи на этих уток, подумал я. Потом вдруг вспомнил ещё одно пророчество:
- Каждый из них будет сидеть под своей виноградной лозой и под своим инжиром, и никто не будет их устрашать, - проговорил его вслух.
Неужели Бог есть?! В последнее время мои взгляды на многое поменялись. В моей голове уже не было той чёткости и ясности, как раньше. Вместо только чёрного и белого, там появились другие цвета: красота осеннего леса, любовь к девушке, желание понять суть бытия и счастья. Может я взрослею?
- Серёж, - услышал я недалеко от себя шёпот Веры. - Ты чего здесь сидишь?
Она классно смотрелась в камуфлированной куртке и рыбацких сапогах. Подарок отца, как она сообщила, когда утром предстала в этом наряде. Мне тоже нашла подходящую форму для нашей совместной спецоперации.
- Идём, скоро вечер, - не дождавшись ответа, предложила она.
Мы пошли к посёлку. В семнадцать часов уборщики уехали. Немного подождав мы отправились к моему бункеру.
Вход в него был хорошо замаскирован, поэтому не сразу его отыскал. Когда мы спустились внутрь и я включил свет, Вера испуганно зажмурилась, но быстро привыкла и стала осматривать мою берлогу.
- Ну и грязища тут у тебя! - скривив личико сказала она. - А веник и швабра здесь есть, надеюсь?
- Да, там в ванной валяются.
Вера принялась за уборку, а я решил пока светло придумать что-нибудь для наблюдения за уборщиками. Я выбрался наружу и стал осматривать двор. По сути, теперь это была огромная поляна, кое-где уже изрядно заросшая травой. Там где раньше стоял дом я нашёл место основного входа в моё убежище. Оно было засыпано землёй на которой росли огромные лопухи, которые уже изрядно пожухли от ночных заморозков, но всётаки были неплохим укрытием для наблюдения, надо было только откапать люк и открыть его.
Повозившись около часа, я докопался до заветной цели. Очистив крышку, открыл её и спустился внутрь.Теперь надо было расчистить обзор и замаскировать всё снаружи.
Закончив работу, я вернулся в бункер и не узнал его. Ощущение, что я попал в жилую квартиру, а не в бомбоубежище, как было раньше, - первое что пришло на ум. Везде была чистота, постель на диванах аккуратно застелена, на столах и тумбочках появились какие-то салфеточки и вазочки, кое-где на стенах висели картинки. Обеденный стол был накрыт скатертью. На нём стояли тарелки, чашки и кастрюля с чем-то очень вкусно пахнущим.
- Мой руки и давай за стол! - скомандовала Вера, явно довольная тем, как на меня подействовало увиденное.
Сытно поев, мы легли спать. В комнате стояли два дивана. Ясно, что отец, оборудуя бункер, рассчитывал и на себя, но что-то помешало ему. Воспоминание об отце сжало сердце болью. Неужели я их больше никогда не увижу с мамой? Уткнувшись в подушку и сдерживая рыдания, я медленно успокоился и уснул.
Утром, позавтракав, усадил Веру за компьютер, чтобы она немного развлеклась, а сам пошёл наблюдать за уборщиками.
Наш участок был на небольшом холме, поэтому с оборудованного места было хорошо видно окрестности. Сегодня уборщиков было только двое, поваров не было. Бульдозер и экскаватор расчищали последний участок. Вот подъехал очередной самосвал. Из кабины выпрыгнул водитель, вслед за ним паренёк, моего возраста. Что-то знакомое мелькнуло в его сутулой фигуре и раскачивающейся походке. Не может быть! Это же Колька - мой сосед!
Колька помахал экскаваторщику и бульдозеристу, потом побежал в мою сторону. Подбежав поближе, перешёл на шаг, подошёл к огромному дубу, который рос на их участке и долго смотрел на него. Я невольно вспомнил, как однажды мы вместе лазали по могучему дереву.
Мы тогда рано вернулись с шахмат, Виктор Петрович заболел и занятия отменили. Родителей дома не было, поэтому Колька предложил посмотреть на его убежище и повёл меня к дубу. Когда мы забрались на широченные ветви, я увидел дупло, с земли оно не заметно, а отсюда можно даже забраться внутрь. Так мы и сделали. Вдвоём там было тесновато, но нас это не смущало. Я чувствовал себя индейцем, сидящим в засаде. Колька стал рассказывать, как он с отцом играет здесь в новый мир. Я тогда, помню, удивился и позавидовал ему, что отец лазает с ним по деревьям, а ещё спросил, что это за игра.
Колька стал рассказывать про время, когда не будет войн, болезней и страданий и, что тогда у него будет свой дом на этом дубе, в нём будет жить настоящий ягуар. Я, как всегда в таких случаях, переключился на свои мысли и толком его не слушал, только подумал, что бедный пацан совсем помешался на родительской религии.
Вдруг вспомнил строчки из Откровения: “Вот, шатёр Бога — с людьми, и он будет жить с ними. Они будут его народом, и сам Бог будет с ними. Тогда он отрёт всякую слезу с их глаз, и смерти уже не будет, ни скорби, ни вопля, ни боли уже не будет. Прежнее прошло”. Неужели это правда?! Нет, этого не может быть! Но почему? Только потому, что в это невозможно поверить?
Колька полез на дуб. Я снял крышку люка, которую вчера установил на кирпичи, приподняв над входом, и вылез из убежища. Осторожно подошёл к дубу и тихо позвал:
- Колян.
- Серый, - услышал удивлённый голос сверху.
Колька сидел возле дупла, свесив ноги и открыв рот, смотрел на меня. Я невольно улыбнулся увидев эту картину, потому что выражение его лица было очень смешным.
Это было удивительным, но я был рад его видеть. Кольку - зануду, глупыша, несчастную жертву родительского мракобесия, которого можно было только жалеть! Раньше я старался избегать его, любил подшучивать над ним. Но сейчас, я будто встретил самого близкого друга, мне хотелось так много ему рассказать, а ещё больше, расспросить. Он должен знать ответы, почему-то я был в этом уверен.