Однажды вечером, когда я парился в бане, случилось такое вот происшествие: я лежал на полатях и о чем-то размышлял, как вдруг из угла до меня донесся отзвук трепещущих крыльев. То в панике билась бабочка, попавшаяся в паутину. Несколько мгновений я колебался, но затем пришел к выводу – ее нужно спасти. Она погибает, но я могу ей помочь, а если могу, то почему, собственно, не помочь? В ту минуту в моем сознании светило солнце благих намерений, я видел все с позиции некого благородства.
Бабочку я высвободил из плена и вынес в предбанник. Очистил ее там от паутины и неожиданно наткнулся на паука. Оказалось, что вместе с бабочкой и паутиной я прихватил и его – хозяина паутины – с собой. Я отпустил и бабочку и паука, зашел обратно в баню, лег на полати. Солнце исчезло и в разуме начала править горькая луна разочарования. Я лежал и рассуждал: положим, бабочку я спас, это, конечно, хорошо, но вот паука я вероятнее всего убил данным действием. Не раздавил, не размазал в пыль, но убил тем, что лишил его пищи. Вероятно, мне кто-то скажет, что, мол, не пропадет паук, поймает еще кого-нибудь. Возможно, но чтобы поймать ему нужно выстроить новую паутину, чтобы выстроить новую паутину ему нужны силы, а для того чтобы были силы ему нужна пища. А ее-то я у него отобрал. И если в случае с бабочкой мой поступок можно рассматривать как благо, как спасение, то в случае с пауком как варварство и убийство.
Если пойти дальше, если взглянуть на все это отстраненно, извне, не моими глазами, глазами человека и глазами человека-эгоиста вообще, то вот что выйдет: нет в этом поступке ровно ничего, кроме невежества. Да, невежества по отношению к великой гармонии матери-природы. Если такая ситуация имела место быть, если бабочке суждено было погибнуть, то значит имеется на то причина, объяснение у природы или по крайней мере механизм работы этой самой природы на это и рассчитан. А вмешательство человека, не знающего законов этой системы, непонимающего их, руководствующегося лишь своими «высокими моральными воззрениями», своими относительными понятиями о добре и зле, есть невежество и ничего более.