Недобрая навалилась ночь. Затаилось насторожённо село, придавленное тяжёлыми, насупленными тучами. С тяжёлым грохотом ворочались, толкались они, метали яростные стрелы. Люди торопились крестное знамение наложить: "Господи оборони! Ох, не миновать быть пожару! Дождя бы!.." Но вместо дождя стеганул вдоль тёмных улиц холодный не по летней поре ветер, погнал пыльные вихри.
...Cон не шёл. Видно, тоскливые мысли гнали его прочь. И есть нестерпимо хотелось. Настёна подтянула колени к животу, всхлипнула. И тут же зло ладошкой непрошеные слезы смахнула - этого хромого дьявола слезами не уймёшь! Да пусть он хоть лопнет от злобности своей, а не дождётся, чтоб она, слезми уливаясь в ноги ему пала! Но опять вырвался тяжкий вздох - не по силам тяжбу затеяла... А староста, сыч колченогий, вовсе озверел опосля того, как выпросил-таки сковородой по лбу. Три дня ходил, шапку ниже бровей натянувши. И смешки за спиной слышал, и лютой злобой глаза наливались. Бог ведает, как люди прознали?
Сельчане, те жалеют её, привечают. Кабы не они, так померла бы с голоду ещё по зиме. Но они такие же подневольные, какая от них заступа. И у кого искать её? Барину поклониться? Ищи-свищи его по Парижам да Ландонам.
Ах, матушка ласковая, тятя-заступничек, как про меня забыли, с собою не взяли? В три дня сгорели оба от немочи лютой, дочке желанной в наследство оставили долю сиротскую...
Меж шумными порывами ветра она явственно расслышала негромкий стук в дверь и испуганно подхватилась с постели: "Опять?! Ах, греховодник поганый! Ну... знать, тому и быть суждено..."
Пряча руку правую за спину, она откинула запор - ветер свирепо рванул у неё дверную ручку, и чья-то другая рука укротила взбесившееся творило. Настя ждала увидеть низенького толстяка и опешила, не в раз дотягиваясь взглядом до верха тёмной фигуры.
- Хозяюшка, не найдёшь ли в своём доме места путнику?
- Место сыщется, - выговорилось будто само собой. - А окромя его я и не сыщу ничего боле. Вы, чай, голодны.
- Я не прихотлив - кружку воды да охапку соломы под голову, мне боле и не надо.
- Входите, коли так, - повернулась, впереди пошла. - Голову поберегите, низковата вам дверь.
И тут же услышала за спиной глухой стук.
- Зашиблись! Экий неловкий вы - я ж остерегла! На месте стойте, пока ещё другую шишку впотьмах не набили. Я сейчас огонь зажгу.
Сама первым делом тишком от ножа избавилась. Потом уголёк из печи на шесток выкатила, раздула его, поднесла свечной огарок. Когда тонкий фитиль разгорелся высоким ровным язычком пламени, она обернулась. И едва не уронила плошку со свечкой, натолкнувшись глазами на взгляд незнакомца. Руку сдержала, а сердце... Перестукнуло сердечко, да и заколотилось вперебой. Не доводилось ей видеть доселе, и даже в мечтах девичьих не мнилось такой совершенной, зрелой мужской красоты. И красота ли, то необъяснимое, неуловимое, застигшее врасплох? "Боженька мой, что же это..." Да уж пали чары на девичью неискушенную, незамутненную душу.
- Озябли, должно, - спохватилась, заговорила торопливо, а сама, глаза пряча, отчаянно надеялась, что не слишком долго стояла перед ним соляным столбом. - На дворе ноне впрямь стынь осенняя. Давайте ваш плащ, грейтесь. Печь вон тёплая, я протопила вечером.
Под плащом-то! Ни сюртука, ни поддёвы - одна белая рубашечка тонкого полотна. Кто ж так в дорогу снаряжается? Он блаженно прижался к печи, положив на её широкий бок обе ладони.
- Да вам бы в барский дом... Провожу, коль хотите. Там будет вам ужин, ночлег достойный.
- Чем же здесь недостойный? - обернулся он, блеснув в полумраке белоснежными зубами. - Но перекусить я не прочь. Поглядим, что Бог послал?
С этими словами он дорожную суму, у порога оставленную, к столу принёс.
- Ох, конь-то ваш на ветру стынет? - вспомнила юная хозяйка.
- Я его под навесом поставил, там тихо. И сена охапку отыскал. Не заругаешь?
- А, - махнула она рукой, - всё одно кормить тем сеном некого. Корову с телушкой староста давно за недоимки со двора свёл.
- Однако, житье твоё невесёлое, - проговорил незнакомец, дорожные припасы извлекая. - Ого! А я дивлюсь, отчего сума так тяжела! Помоги расправиться мне с этим, хозяюшка.
- Сыта я. Лучше постель вам налажу, - она торопилась выйти из круга света, своей худобы стыдясь, остро выпирающих ключиц, большого, "лягушачьего" рта.
- Один я и есть не стану. Не отказывай, дозволь за приют отблагодарить.
Помедлив и не поднимая на него глаз, она присела к столу. И в свой черёд подивилась: как уместилось столько снеди в суме?! А яства такие, что глазам не верится, да ещё в её доме, где теперь вдосталь одно только лихо.
http://www.proza.ru/2015/11/29/2179