Часть III. Записка I. Боль.
Я хотела жить.
Я точно это помню — и когда меня вытаскивали из холодной от морозной зимы воды, местами уже покрытой льдом, и из тёплой кровавой воды в грязной ванне, пока мама не могла преодолеть истерику и громко рыдала в соседней комнате, и когда я лежала привязанной к белой кровати, и когда край крыши пятиэтажного здания рядом с каналом был близок, — точно помню, как смерть была близко, а я просто мысленно шептала это, но наяву не произносила ни слова. Я хотела жить.
Я просто хотела остановить боль.
Но всегда выбирала неверные варианты.
Была одна тупая привычка — на что уходила помада в огромном количестве — писать на зеркале новые даты. «Day 1», «Day 2», «Day 3», — и так далее. Та женщина-психолог растолковала моей матери, что я таким образом пытаюсь стереть боль. Чёртову боль, о которой она даже не знала. Не догадывалась. Не видела. Что я должна была говорить на приёме? Что, чёрт побери?! Я научилась молчать, и мне этого хватало, правда, но как это объяснить остальным — ведь я не желаю порой произносить ни звука, ведь мне так нравится эта тёплая и уютная тишина с едва слышной музыкой на заднем плане, словно саундтрек к очередному подростковому фильму, ведь эта самая музыка иногда играет так громко, что колонки слегка трясутся и вибрируют от барабанных партий, ведь всё можно написать, зачем вообще что-то произносить? Моя боль выглядела и существовала в виде вокализа под фортепианные мотивы, к которым я потом прибавляла гитару, бас и ударные партии в Ableton. Получался такой грязный готик-метал вперемешку с готик-роком и дарквейвом. Всё в лучших традициях — ведь боль не позволяет делать что-то плохо. И искажать чувства не так, как они есть на самом деле.
Ведь если есть чувства, есть и боль.
Люди плакали.
Все плакали.
Я плакала.
Лежать на кровати, свернувшись клубочком, и стараться не думать ни о чём, кроме нереально громкой музыки в давящих голову наушниках. Чёрное. Всё чёрное. Волосы, одежда, наушники, боль, музыка, макияж, комната, ноутбук, картинки на стене. Всё чёрное. Абсолютно. Всё чёрное, всё чёрное, всё чёрное.
Не помню, чтобы я когда-либо так любила этот цвет. Только сейчас. Раньше всё было в оттенках, в ярких, холодных, тёплых, полупрозрачных, а сейчас это исчезло. Раньше меня привлекали синий — хотела волосы такого цвета, — тёмно-красный — цвет крови — и серый — как струны на гитаре, как серебряная цепочка на шее, как седые волосы, как ощущение от прохладной воды. А сейчас это всё ушло в неведение. Ничего не осталось. Только боль. И чёрный.
Всё чёрное, всё чёрное, всё чёрное.
Боль появилась с похорон. Как только я впервые зарыдала над двумя гробами — их даже похоронили в один и тот же день, — тогда она и началась, налетела, оглушила с неведомой силой. И слёзы высохли мигом. В голове крутилась песня, она подогревала холодную боль, остывающую ярость, она была тем самым, что спасло меня после траура — я не знала, что делать. Стояла посреди комнаты и не знала, за что взяться. То ли раздеться, то ли сесть на пол и снова заплакать, то ли почитать книгу, засесть в Интернет, поесть что-то, — но как так можно, когда пару часов ты хоронила своих друзей? И тогда песня помогла мне принять решение. Лечь на кровать и плакать под неё, пока не уснёшь.
На следующий день я сделала то же самое.
Спустя пару дней слёз у меня не осталось.
Боль усилилась, когда мама снова стала вырывать себе волосы. Отец прижимал её голову к себе, целовал её руки, шептал что-то, когда она за ужином невольно тянулась к макушке и тянула со всей силы, продолжая мило беседовать с нами. Каждый раз это заканчивалось ссорой и истерикой. Отец извинялся, уводя маму в другую комнату. Я снова не смогла есть рядом с родителями. Еда буквально выпадала изо рта каждый раз, желания что-то чувствовать в своём желудке не было.
Мать боялась, что я обвиню её в случившемся. Это не врачебная ошибка, не невнимательность, это… я даже не знаю, что это, чёрт побери. Просто боль. Одна огромная, растущая с каждым днём боль. И предательство. Гнусное, не имеющее оправдания предательство.
После похорон Данте пытался поцеловать меня.
Я никому об этом не говорила.
В один день папа перестал успокаивать мать — просто смирился с её стрессом, с её истериками, с её проблемами. Он позволил ей тонуть в той же самой воде, в которой продолжала тонуть я. Он никогда не пытался помочь мне, вот и сейчас не мог никак поддержать маму. Он предпочитал смотреть на всё издалека и закрывать глаза на острые моменты. Он оправдывал это своим сложным характером, когда я спрашивала у него, что за чертовщина. Он сам порой плакал ночью, глядя в окно, за которым ночь распускала свои притягательные корни — я видела его силуэт, возвращаясь около часа ночи. Он принял это решение давно и поджидал нужно момента. Он сам топил маму в этой мутной, грязной, холодной воде, которая накрывала меня.
Но если вода была моим другом с рождения.
То маму она убивала.
Когда папа ушёл, я попыталась быть маминым спасителем. Одна колыбельная на ночь — и ночью она спокойно спит. А утром кусает себе пальцы до крови, лишь бы не остаться лысой. А я затыкала боль и готовила ей всё самое вкусное, на что хватало смекалки и сил, смеялась над её глупыми шутками, собирала на работу и расчёсывала оставшиеся «три волосины», как она называла оставшиеся волосы, пластмассовой расчёской, аккуратно, чтобы не выдрать ничего. Я стала её поддержкой, она стала моей болью.
Отец ушёл. Без развода. Просто скрылся в Падуе у неожиданно появившихся там родственников. И заходил, когда никого не было дома, оставлял мне конфеты и записки маме. Она их рвала. Конфеты отдавала соседям. Я не была против. Я постоянно гуляла ночью и засиживалась днём у двух знакомых наркоманов, пока они были в отключке. Наркотики вызывали у меня отвращения, поэтому я воровала сигареты. Курила весь день. Когда надоедало, выходила в магазин, покупала соки, если получалось, алкоголь, снова пряталась до ночи. Работала на дому — писала тексты для сайтов за деньги, продавала их. Тяжело, но интересно. И всё время пыталась помочь матери, приносить только хорошие новости — у тех знакомых родился мальчик, у тех знакомых новая машина, те знакомые приглашают на день рождения… Мама ходила. И всё чаще улыбалась. А я забирала её боль.
Вода её отпустила.
Я тонула вместо неё.
Примечания:
Ableton — программное обеспечение для музыкантов, позволяющее создавать свою музыку.