Котаны, я стопицот раз бывал на форумах вроде этого, только, конечно, в виртуале. Наш – самый у меня любимый. Вот читаешь – и чувствуешь, что оно так и было на самом деле, а не выдумано профессиональными пейсателями клавиатурой. Ну… понятно, да? Я ж не дурак, я понимаю, что реально-то выдумано, но что-то же и в жизни бывает!
И я пришел сюда специально, чтобы сказать: спасибо, котаны. Если бы не наш форум, я бы, наверное, свихнулся или крысиного яду наглотался. Потому что я правда, – честно, не вру, – я думал, что сошел с ума!
А было это вот как.
Когда мне стукнуло двадцать один, родня скинулась и подарила мне машину. Не бог весть какую крутую тачку – «десятку» косматого года выпуска, но я был счастлив до потери пульса. Мне все было в кайф, даже пробки. Мама смеялась и говорила, что только такой балбес, как я, будет носиться по Питеру в машине по схеме «полчаса едешь – час в пробке стоишь», а я ржал в ответ. Ну и, само собой, я в гараже проводил больше времени, чем с друзьями и девушкой. Была у меня девушка. Хорошая такая, добрая, Леной звали. Любил я эту Лену, на машине своей катал, предлагал ей ко мне перебраться, да и она не прочь была. Чего? Почему расстались? Сейчас расскажу, вы только не перебивайте – я и сам собьюсь.
В тот день я, как всегда, был в гараже. Осмотрел все внимательно, проверил, коврики вытряхнул, все чин-чинарем. А когда спохватился – уже ночь стояла. Да, было это осенью. И это была настоящая дождливая питерская ночь – вы знаете, какие у нас в Питере осенью бывают ночи? А дождь такой густой и тихий, льет и льет, и как-то сразу пробирает до костей. Я и раньше засиживался в гараже допоздна, но то было летом, белые ночи, то-сё, а по светляку домой идти не страшно. Я и тогда считал, что бояться мне нечего. Ну, чего, в самом-то деле? Я парень, не из богатых, обыкновенный, бить меня не за что, грабить нечего…
А тут – раз! – и все фонари погасли. Мне даже как-то не по себе стало. Потом я заметил, что и в домах огни не горят. Ну, думаю, вот блин! Электричество в районе отключили, а мне в темноте хлюпать, этак и в луже утону… Кто там хихикает? Вы знаете, какие у нас во дворе лужи? А, кашляешь… ну извини. И тут бы – ну, что бы вы сделали на моем месте? Правильно, достали бы фонарик! И я достал свой мобильный, нашел фонарь… а он погас. Разрядился, зараза. Вот это, думаю, невезуха так невезуха!
Вот стою я и не знаю, что делать. В кромешной тьме заблудиться – плевое дело, зонта нет, промок, продрог… В конце концов пошел я наобум Лазаря. Думаю, ну куда-то же я выйду.
Смотрю, а впереди вроде как что-то светлеет. Ну, понятно – в другом районе с электричеством все в порядке. Но нет! Светлел это дождь. Я даже не знаю, как сказать, струи дождя были каким-то светящимися. Они лились и лились, они шелестели, падали, бурлили и уходили куда-то в водостоки, и от них шел странный голубоватый свет. Ну, думаю, занятно. Пошел поближе посмотреть – ан за струями дождя дома! Понимаете, дождь шел такой густой, что даже домов за ним не сразу было разглядеть. И вот тут я перетрусил конкретно, потому что никогда этих домов не видел. Я не так далеко ушел от гаража, чтобы очутиться в незнакомом районе, а свой-то район я знаю как свои пять пальцев! Во всех этих домах светились окна – светились одинаково, бледным голубоватым светом. Как от телевизора, что ли. Но ни в одном я не увидел ничего такого, что бывает в обычных окнах – занавесок, цветов, всякой дребедени на подоконниках, силуэтов людей или кошек, кошки всегда на подоконнике любят сидеть… Как будто я попал в совершенно мертвый город. Пустота, бледный мертвенный свет и дождь.
Никогда я не верил ни во что такое! Клянусь! Никогда я даже в раннем детстве не боялся буки или бабая! А тут… верите, до того не по себе мне стало. И начал я орать. Э-ге-гей, ору, есть тут кто живой? Как отсюда выйти? Орал, орал, пока голос не сорвал, – понятное дело, никто не отзывается… У нас во дворе бы уже какая-нибудь старушенция бы высунулась. Но в этом выморочном квартале вообще, по ходу, никого живого не было.
И вдруг я смотрю – идет. Весь такой прям как Джеймс Бонд или гангстер из американских фильмов, – в плаще, в шляпе, лицо закрыто темными очками. Вот это да, думаю, что за терминатор? Ночью, в дождь, он в очках разгуливает! Но не слепой – слишком он уверенно двигался. И идет прямо на меня, зараза!
Почему, как я понял, что это не человек? Он был совершенно неподвижный. Как неживой. Идет – не шелохнется, только ноги двигаются этак механически: туда-сюда, туда-сюда… И лицо у него было такое мертвое-мертвое, пустое, без всякого выражения, и губы синие. Это не потому что такое освещение – я на свои руки глянул, нет, нормальные руки. Это у него лицо было синее и мертвое, потому что он мертвяк!
Я развернулся и как припустил! Сначала шаг ускорил, потом бегом. А он не отстает! Идет, идет, будто шагу и не прибавляет, но разрыв между нами все короче и короче. И тут до меня его запах донесся! Запах тоже странный. Железо, смазка… мертвечина…
Короче, я уже несусь сломя голову, сердце колотится, весь задыхаюсь. Я-то всегда был парнем спортивным, в секциях занимался, так что бежать могу долго и быстро, все дела. Но вот какая закавыка: стоило мне чуть оглядеться – и я офонарел! Те же дома. Тот же дождь, хотя я совсем перестал его чувствовать. Бежал, бежал – и никуда не попал, понимаете? Я – не понимаю. Я честно не понимаю, как такое может быть, что я бегу – и остаюсь практически на месте!
И тут прямо передо мной выходит какой-то дедок. Старичок такой, ну, знаете, какие раньше в Ленинграде иногда встречались, всякие профессора и доктора, – костюмчик на нем старомодный, тросточка, шляпа, как же ее, забыл… канотье, что ли? – и на лице порода написана. Откуда он вышел, я не заметил. Мне тогда вообще померещилось, что из воздуха соткался. Взял он меня этак интеллигентно за рукав и говорит: «Вы, батенька, не спешите. Вы ведь не здешний?» Я воздух ртом хватаю, ору: «Конечно, нет! Я с… – называю свою улицу, – я тут случайно!» А он отвечает раздумчиво, медленно: «Случайно… Значит, случайно… Знаете, батенька, Санкт-Петербург очень большой город, и район у нас тоже большой. Будь вы в каком-нибудь маленьком городе, наш район занял бы всего несколько квадратных метров…» Я уже весь в капле, думаю, что он несет? Там тот конь в пальто меня догоняет, а тут этот чокнутый старикашка со своей пургой! А он продолжает: «Люди сами создают наш район. Знаете ли-с, это и сны, и мечты, и пожелания, и то, что мы друг другу желаем…» И вот тут меня проняло. Мы ж хорошего друг другу только по праздникам желать горазды! Начал ему что-то бормотать, типа того, что никогда людям зла не желал, и вообще желал только обыкновенного и для остальных безвредного: машину там, работу нормальную, на Ленке жениться. А он так удивился и спрашивает: «А что же вы, батенька, делали на дождевой дороге?»
Каково, а? Что я делал! Как будто я виноват, что лил такой дождяра, и что электричество отключили! И что у меня мобильный разрядился! Так я ему и сказал: заблудился.
А старичок как всполошится! Как, говорит, нехорошо вышло. Будто я и без него не знаю…. Идите, говорит, за мной.
Я в него прям как маленький вцепился! Иду, а он шествует величаво со своей тросточкой и разглагольствует. Наш, говорит, район – особенный: в нем всегда идет дождь. Сюда только те попадают, кому не место в мире без дождя. Но создают этот район сами люди, какие люди – такой и район. Если бы в нем жили только славные, хорошие люди, то и район был бы веселым и приятным, и дождь этот был бы в радость. Но попадают сюда все больше какие-то недобрые людишки, а еще больше недоброго и темного – с той стороны. Вот оно все в район попадает, собирается и оживает… Он еще что-то хотел сказать, а тут дождь кончился, он обрадовался и говорит: ну, батенька, вот мы и пришли! Честь имею откланяться!
И пропал. Я ему даже спасибо сказать не успел.
В общем, проплутал я в том районе полночи, а вышел – фонари горят, мобильник мой работает, и еще полно зарядов, и главное – часы. По часам выходило, что я как вышел в пол-одиннадцатого вечера из гаража, так где-то пять минут и прошло, не больше. И от гаража я недалеко ушел – возле него и стоял метрах в двадцати. Ну что за черт!
Я думал, вся эта белиберда закончилась, и вспоминать ее незачем. А потом ко мне Ленка пришла. Под зонтиком в струях дождя. И так мне вдруг нехорошо стало, и затрясло меня, и… в общем, не мог я после этого с ней видеться. Мне все казалось, что у нее темные очки на месте глаз и мертвое синее лицо, хотя она была Лена как Лена, ничего в ней не изменилось. Это у меня шиза пошла, конечно, Лена не виновата, но все равно для нее как лучше вышло – зачем ей я с такими вот загонами? С тех пор я и из дому после захода солнца и в дождь старался не выходить. А если уж выходил, то не один; в одиночку я теперь вообще стараюсь не шляться.
Мать заметила, кипиш подняла. В общем, водили меня к психиатру, лечили, вроде полегче стало. Я уж думал – все, закончилось, ничего больше не боюсь, жаль только, что с Леной расстался. И вдруг…
Котаны, вы только не смейтесь, ладно?
Вчера я видел того мертвого человека в пальто и темных очках. Я видел его в окно. Мельком. Он шел, так же, как и тогда – заложив руки в карманы, совершенно неподвижно, только ноги туда-сюда, туда-сюда, механически и монотонно.
Я не знаю, почему он вышел из своего дождевого района.
Вру.
Знаю.
Он ищет меня.