"Предатели. Гнусное человеческое отродье, лжецы, гнилое племя, предатели, предатели, предатели..."
— Предатели! — меч Маэдроса со свистом рассёк воздух. — Вы клялись! — голова еще одного воина полетела в сторону. — Вы присягали! — снова взмах и удар. Без пощады. Они заслужили ее не больше орков. — Вы ели за моим столом! — алая человеческая кровь залила нагрудник. — Вы пили мое вино! — казалось, что Валар хранили его. Он даже не был ранен, а убил уже сотни. — Вы славили меня в моих чертогах! Предатели! Не будет вам покоя! Предатели!
Последний из войска Ульдора упал к ногам Маэдроса. Он обернулся и понял, что все его воины живы. Кругом лишь человеческие тела. Вот оно, доказательство силы праведного гнева. Предателей настигла их кара, но... что это?
— Мой лорд, смотрите! Там! Там, где сражается Верховный Король! Это пламя... — Маэдрос и сам уже узнал отблески на другом конце поля битвы. Слишком хорошо он помнил их. Такая же картина открылась ему и его братьям давным-давно, под звездами, в день, когда умер другой король. Король Феанаро. — Там балроги!
Балроги. Валараукор. Погибель Пламенного. Погибель его отца. Никого на этом свете не страшился Маэдрос, а их страшился. Помнил раны на теле Феанора, которого всегда считал непобедимым. Этот страх, позорный, но неизбежный, каленым железом сжал его сердце.
— Вперед. Спешим туда. Финдекано не устоять одному!
К Морготу страх, к Морготу кошмары прошлого. Другу он обязан больше, чем жизнью и свободой. И Маэдрос бросился вперед, мечом, зажатым в левой руке, прокладывая дорогу навстречу ужасу всей своей жизни. Навстречу балрогам.
Послать страх к Морготу не так-то просто.
Фингон стоял на одном колене, из последних сил отбивал огненные бичи. Совсем как отец тогда... но этим мыслям не место было здесь и сейчас. Отца он не спас, но друга и брата спасет. Ведь тогда они сумели заставить балрогов отступить... заставили всемером, а он один, и рядом только раненый, обессилевший Фингон. Но он все равно спасет его любой ценой, не имеет права не спасти.
— Финьо! Финьо, держись, я здесь!
— Руссандол! — Фингон воспрял духом и снова поднялся на ноги, а Маэдрос уже встал рядом с ним, спина к спине. Отбил один бич, второй, гоня страх прочь, прочь, прочь.
Не так-то просто прогнать страх.
Огнем полыхнуло перед глазами — и Маэдрос вспомнил обожженное лицо Феанора. Бич рассек воздух рядом — и Маэдрос вспомнил рубцы на груди Пламенного. Он умрет здесь. Умрет так же, как умер отец. Интересно, его тело тоже рассыплется пеплом? Крик рассек воздух; фраза, в начале битвы звучавшая радостно и призывно, наполнилась отчаянием:
— Auta i lome!
– Auta i lome! — из последних сил отозвался рядом Фингон.
Удар. Меч раскалился от прикосновения к руке Готмога. Удар. Сталь плавится и капает на землю. Удар. Балрог с криком отступает, из раны льется огонь, но бич другого обрушивается на грудь, и Маэдрос тоже кричит. Бичи балрогов ему знакомы, но на поле боя боль не такая, как в пыточной. Здесь каждый удар приближает смерть.
Новый удар. Должно быть, отец страдал точно так же, точно так же бил, превозмогая боль. Все же они уязвимы, огненные твари, все же их можно ранить, а значит, он будет пытаться, пока стоит на ногах. Новый удар, новый крик, из давно исцелившейся культи хлынула кровь. А он все бил, бил, и еще один балрог отступил. И Фингон по-прежнему был жив.
Где же все? Где его отряд, которому он велел следовать за ним? Где братья? Снова бич опустился на тело. Обожженная левая рука едва держала меч. Он и представить не мог, что его отцу было так больно.
Фингон снова упал на колени, и теперь Маэдрос точно должен был стоять. Он отбивал удары, нацеленные на его друга, и потому пропускал те, что выпадали ему самому. Кровь уже залила лицо, он почти не видел, только слышал короткий свист бича и отражал на слух. Расплавленные доспехи текли по телу, точно так же, как текли по телу Амрода. Теперь Маэдрос узнал боль не только отца, но и брата. Что же, это так справедливо. Он должен был спасти их обоих... но Фингона он спасет. Во что бы то ни стало.
Еще один удар поверг, наконец, Маэдроса на колени, и он подумал на мгновение, что просто умрет вместе с другом. Но вдруг... ржание коней, воинственные крики, лязг оружия — и жар, плавивший доспехи, отступил. Сначала немного, а потом еще чуть дальше...
— Назад! Трубите отступление! — повелительно закричал Келегорм, ему вторил Куруфин и, кажется, Тургон. Маэдрос хотел кивнуть, одобряя приказ, но не нашел сил. Только вздохнул, понимая, что теперь найдутся те, кто защитит Фингона, и рухнул на спину.
— Мой король! Вы ранены? Нужно уходить, — один из верных рядом поднимает Фингона. До Маэдроса донесся слабый голос названного брата:
— Подайте лошадь, я смогу ехать... но Майтимо не сможет! Кто возьмет его к себе? Куруфинвэ, Тьелкормо!
— Как, он жив? — выдохнул кто-то, и Маэдрос нашел в себе силы ответить:
— Нет. Уходите. Я мертв.
— Что? Нет, я не брошу тебя, Нельо, я не могу оставить тебя здесь...
— Я только задержу. Я уже мертв. Я должен был... спасибо, Финьо, уходи.
Почти силой воины усадили Фингона на коня. Маэдрос заставил себя открыть глаза и посмотреть вслед лошадям. "Я вернул тебе долг, Финдекано", — подумал он, и боль исчезла.