"К оружию! К оружию!" — кричали телери в Альквалондэ, и корабли уходили по алому от крови морю.
"К оружию! К оружию!" — кричали синдар в Дориате, и кони неслись прочь по алой от крови земле.
"К оружию! К оружию!" — кричали в Сирионе и свои, и чужие, и мы брели по алым мостовым, едва переставляя ноги.
Лагерь Эонвэ тих. Никто не кричит и не бьет тревогу; воины оставили в стороне мечи. Они празднуют победу, а мы с тобой еще не победили, брат.
— В последний раз, — смотрю на тебя решительно.
— Больше никогда! — твой голос не дрожит, хорошо. Он никогда не дрожит, ты не представляешь, сколько сил мне это придает. Я часто жалею, что в Ангамандо рядом не было твоего уверенного голоса, и проклинаю себя за это сожаление...
— Ради Клятвы.
— Во имя нашего отца!
Два клинка бесшумно вышли из ножен. Я долго не мог поверить, что ты станешь воином, Златокователь, но ты стал. Я не боюсь нападения с тыла, когда ты прикрываешь мне спину. Но сейчас мы смотрим только вперед. Последняя кровь. Последнее преступление. А сквозь ткань шатра и камень ларца пробивается свет Сильмариллей...
Я пропускаю тебя вперед, и ты поднимаешь полог: сам я не могу, в единственной руке меч. Их двое внутри. До меня доносится твое осанвэ: "Я думал, будет больше". "Они не ждут нападения, мы ведь сказали Арафинвэ, что не станем..."
— Стойте! Кто там? — один из воинов оборачивается, и в слабом свете Камней мне чудится, что это Тьелкормо. Что за дурь! Виною всему золотые волосы: передо мною лишь ваниа. Пресветлый эльда... и как только они все не погибли в этой битве? Да на него меч поднять стыдно, ну да ничего. Телери не были могучими воинами, что уж говорить о сыновьях Диора. В последний раз.
Теперь уже обернулся и второй. Узнавание скользит по их лицам. Узнавание и что-то еще, такое неуловимо знакомое и уже почти привычное. "Ты видишь их страх, Макалаурэ?" "Вижу, Майтимо. Нам не привыкать..." — горечь в твоих мыслях. Мне тоже горько, но Сильмарилли... Так близко, так близко!
Они обнажают мечи:
— Остановитесь, феанариони! Вы безумны, опустите мечи и дождитесь суда Валар! — я и забыл уж, как звучит эта дивная квейнийская речь. Так говорила Индис. Слишком приторно-сладко для воина, да он и не воин, этот ваниа. Я не отвечаю ему, но отвечаешь ты:
— Отойдите в сторону или умрите. Творение отца принадлежит сыновьям по праву, — в твоем голосе металл. Нолдорская сталь против ваниарского меда; тебе хватит одного слова Силы, чтобы они не двинулись с места, но мы давно уже привыкли действовать по-иному. Они не отходят. И твой, и мой поединок длится не более нескольких секунд. На них доспехи работы нолдор, но нам ли не знать, в какую щель войти клинку. Единым движением я сношу ему голову. Да будет он последним, кто встанет на моем пути. Ты откидываешь второго ваниа в сторону, не проверяя даже, жив ли он, и вслед за мной подходишь к ларцу.
Рука бы дрожала, если бы давным-давно не забыла, как это делается. Я поднимаю крышку. Сияние почти нестерпимо, но ты выдерживаешь. Не щурюсь и я.
— Стой, не бери его, — шепчешь ты, и я слушаюсь, с полуслова понимая твой замысел. Это будет правильно, я знаю. И начинаю:
— Будь он друг, или враг, или тварь, оскверненная Морготом...
— Иль дитя смертных, что в Эа придет после нас...
— Ни любовь и закон, ни воля Валар или судьбы, напетые Илуватором...
— Не защитят его от вечного гнева и ненависти Рода Феанаро, вздумай он взять, иль похитить, иль просто хранить у себя ...
— Сильмарилли, благословенный свет Древ, что не погаснет до наступления Вечной Ночи! — мы заканчиваем хором и одновременно сжимаем в кулаке по Камню. Мне приходится вложить меч в ножны.
Сильмарил теплый, почти горячий. Я внезапно понимаю, что никогда раньше не держал его в руках. Лишь однажды отец позволил взять свой венец, но я не осмелился осквернить сами Камни прикосновением. После они лежали в шкатулке в сокровищнице Форменоса, а затем... Я словно наяву вижу Моринготто на престоле, вновь смотрю на него с колен, чувствую тяжесть цепей и рвусь, не в силах видеть в его короне сокровище моего отца. Надеюсь, ты не заметил, как я вздрогнул, Макалаурэ. Это я не стану делить с тобой. А вот другое воспоминание принадлежит нам обоим: Эльвинг, бледная, вся в белом, делает шаг навстречу волнам, Сильмарил пульсирует на ее груди. Ты кричишь от бессилия, я в ярости сжимаю кулаки, и мы еще не знаем, что далеко позади нас, уже не в силах даже послать осанвэ, умирают Амбарто и Амбарусса... Я невольно думаю обо всем этом, и мне кажется, что руку начинает жечь. Но нет, это лишь память.
— Боюсь, что за нами будет погоня. Я не смогу одновременно держать Камень и защищаться. Уходим отсюда, быстро, — но в голосе больше нет напряжения. Что бы ни случилось дальше, я чувствую, как распрямляются плечи, освобождаясь из под гнета. Клятва исполнена.
— Расходимся, — ты шепчешь почти весело; если закрыть глаза, можно даже представить, что мы в Амане. Влипли в очередную неприятность, и нужно быстро убегать, а то накажут. — Так им будет сложнее нас найти, — я киваю. Мы выходим из шатра и ты бежишь в сторону моря, и мне ничего не остается, кроме как повернуть к горам...
Уже за границей лагеря я слышу тревожные крики и бросаюсь бежать. Нет, теперь никто не отнимет у меня Сильмарил! Но что это? Жжение, что казалось игрой моего воображения, усиливается. Ладонь горит. Я стискиваю кулак, боль все нестерпимее... "Нечистые руки... Кровь родичей..." — доносятся до меня отрывки твоих мыслей. Но этого не может быть. Кого угодно могут отвергнуть Камни, но не принять сыновей своего создателя после того, как смертному не причинили вреда?! На них лежит благословение Варды, а Валар прокляли нас...
"Зря... Альквалондэ, Дориат... Сирион... Напрасно..." — продолжает, словно безумный, посылать осанвэ Макалаурэ. Я отзываюсь: "Зря. Отец... Куруфинвэ, Тьелкормо, Карнистир... Амбарто, Амбарусса... Все впустую..."
Боль в руке нещадна, и никакие пытки не сравнятся с ней. Что бичи орков, что дыба и каленое железо, что зачарованный наручник на Тангородриме? Все забывается, когда муку приносит прекраснейший свет, за которым ты шел целую эпоху.
Выход так прост. Отпустить Сильмарил, прекратить пытку. Куда проще, чем сбежать из Ангбандского плена. Но не будет ли это поражением, не будет ли отречением от цели? Нет, никогда я не предам памяти Феанаро, откинув его наследние!
Прах и пепел, как же больно. Отчаяние наполняет душу. Зачем — теперь — жить? А я не могу даже упасть на меч, не выпустив Камня. Бегу, не разбирая дороги, запинаясь о камни. Горы разрушены: здесь была битва, а когда в сражении участвуют вала и майар, кругом остаются лишь обломки да ямы. Я думаю, что ничто не заставит меня остановиться, что буду бежать вечно, но ошибаюсь. Путь мой преграждает расселина, из глубины ее идет жар. Взгляд скользит вниз, и я вижу кипящую лаву. Вот она, моя судьба. Чья это шутка: Валар, Эру, Мелькора? С тех пор, как я покинул Тангородрим, ни одна моя молитва не была услышана. Но эта, о смерти, исполнена. Здесь я умру.
Все мои братья ушли, не успев попрощаться, но я не выдерживаюсь и тянусь сознанием к Кано. Вместо слов льются чувства : боль, отчаяние, гнев, горечь и боль, боль, боль... Только и выговариваю: "Прости. Не могу терпеть. Эллерондо, Эллероссо... Валар позаботятся. Не могу. В Мандосе... свидимся..." — и делаю шаг.
Огонь. На протяжении всей нашей судьбы: огонь. Пламя Лосгара, пламя балрогов, пламя отца, Битва Внезапного Пламени... пламя пожрало все, что нам дорого. И — Пламенный Дух, Феа Наро. Я умираю почти как ты, отец... отец?