Глава 13.
Первая кровь
Пока налетчики, забыв обо всем, грабили караван и обшаривали трупы, то и дело издавая восторженные крики, тем самым дав нам минутную передышку, я занялся раненым. Стрела пробила мальчику плечо насквозь, он истекал кровью и слабел на глазах, лицо его покрылось мертвенной бледностью, губы запеклись, тело сотрясала дрожь – видимо начиналась лихорадка.
Кадром из старого кино всплыла картина армейского прошлого: молоденький солдатик из моей роты по дурости прострелил в карауле себе бок и мне пришлось оказывать ему первую помощь. Он лежал на столе в караулке и стонал, скорее даже поскуливал, как щенок, помню пульсирующий страх в распахнутых глазах и бисеринки пота на его верхней губе. Помню как дрожали крупной дрожью руки исступленно матерившегося старшины-сверхсрочника, разрезавшего штык-ножом его обмундирование, и как чернела лужа крови, скапливаясь под столом…
Я тряхнул головой, прогоняя воспоминания, не время сейчас, шевелись. Перевернув его на здоровый бок, я осмотрел рану, - похоже, в мякоть и навылет. Кинжалом вавилонянина я срезал торчавший бронзовый наконечник, отбросил его в сторону и извлек стрелу.
- Разрежь одежду на нем, нам надо промыть рану, - бросил я старому караванщику.
Убедившись, что Азим меня понял и принялся за дело, я скинул куртку и достал «аптечку». Да, десятки раз гонял меня Профессор, обучая обращаться с препаратами, вот они и пригодились, в первый же день. Сначала обезболивающее внутримышечно…Таак, отлично…Терпи, герой. Теперь обработаем рану, как следует, вот так. Теперь мазь, говорят, она просто волшебная, на вытяжках из целебных трав, будешь как новенький…Бинтовать не будем, зафиксируем пластырем. Ну и славно, до следующей перевязки.
Подумав, я на последок еще вколол мальчишке ампулу антибиотика пополам с противовоспалительным, так сказать, наверняка. Вавилонянин наблюдал за моими манипуляциями со смесью восторга и ужаса в глазах. После перевязки парнишка задышал ровнее, видимо препараты начали действовать, мы устроили его поудобнее, подложив под голову мою котомку и укрыв плащом. Скоро он забылся сном. В глазах старика стояли слезы, он снял свой тюрбан, обнажив давно не стриженные седые, с желтизной, волосы.
- Господин – великий врачеватель? Не сам ли бог Хамму учил тебя?
- Жрецам даны многие тайные знания, караванщик.
- Прости ничтожного раба, господин! Я отныне твой вечный должник!
- Сочтемся, - пробормотал я по-русски.
Старик не понял, но переспросить не решился. Я устроился поудобнее и прикрыл глаза, теперь – ждать. Издалека раздался восторженный рев.
- Что там такое? – кивнул я в сторону криков, снова переходя на аккадский.
- Наверно, добрались до кувшинов с гранатовым вином, - безучастно ответил караванщик и махнул рукой, - теперь будут пировать всю ночь! До выпивки они сами не свои…
Старик выдал замысловатое и цветистое ругательство, которое я перевел примерно как «скифское отродье – похотливые дети шакалов и гиен, питающиеся падалью», но оно заметно потеряло в экспрессии при переводе. Я усмехнулся. Вот тебе и метод «полного погружения в языковую среду» в действии. Илона Давыдова отдыхает. Будет чем щегольнуть перед Профессором по возвращении. Вавилонянин называл скифов «ишкуза», слово это произносил с отвращением, долго еще плевался и никак не мог успокоиться.
- Откуда они взялись здесь? – спросил я, стараясь говорить вполголоса.
- Эти блудливые и продажные твари на службе у того, кто больше заплатит. Платит Ассирия – служат царю, но готовы переметнуться в любой момент. Предательство и убийства в их поганой крови. Алчные дети взбесившихся верблюдов, чтоб лишай разъел их тела, а гнилая кровь почернела на солнце!
- Если они на службе у Империи, почему они здесь и промышляют грабежом?
- Эээ…! – старик горестно махнул рукой мне в ответ. – Господин, видимо, давно не покидал стен храма. Кому бы они не служили, они убивают, насилуют и грабят при первой же возможности. Но в Ниневии решили, что лучше такой союзник, чем никакого. Они разбили урартов, держат в страхе мидийцев Киаксара, если бы не они, Ниневия бы пала десять лет назад. Но за свои услуги они требуют тяжелую дань, в то же время разоряя и без того оскудевший край. И, насколько я знаю, их вожди ищут более щедрых господ. Что, если Киаксар предложит больше, чем Империя?
- А такое может случиться? – спросил я. – Мои вопросы могут показаться тебе странными, но я храмовый переписчик. Мне ведомы тайны прошлого, но настоящее вдали от меня.
Азим помолчал, потом ответил с явной неохотой:
- Нет, по-крайней мере, пока Вавилон покорен воле царя…Но времена настали смутные, провинции бунтуют одна за другой. Что, если старая вражда снова столкнет Вавилон и Ниневию? Империю разорвет на части, а эти шакалы только этого и ждут – попировать на трупах! Горе нам.
Парнишка пошевелился и застонал во сне. Старик вздрогнул и замолчал. Склонившись над раненым, он поправил на нем плащ и вытер пот со лба рукавом своей рубахи. «Похотливые дети шакалов и гиен» шумно гуляли, празднуя победу, похоже, проводить «зачистку» оазиса никто не собирался.
- Нас не ищут. Нам это на руку, если боги даруют нам удачу, мы продержимся тут до утра незамеченными, а под утро двинемся в путь, когда они все перепьются и заснут. Мальчишку понесем на моем плаще. Пойдем к реке, ты покажешь путь.
- Мы не дойдем, господин, - произнес Азим и покачал головой, в глазах его была безысходность. - До нее день пути по пустыне. Нам втроем ни за что не пересечь ее без верблюдов или мулов с раненым на руках. Видимо, наша судьба умереть тут. Что ж, не самое плохое место, хотя я всегда хотел умереть в Вавилоне, весной, в саду своего дома, в тени моего гранатового дерева, вдыхая аромат его цветов, слыша, как поют птицы и журчит вода. Права была моя старуха, когда говорила, что из этого путешествия я уже не вернусь.
- Ну-ну, старик, не все так плохо. А сейчас – отдохнем. Нам потребуются силы. И не печалься о караване. Жаль твоих соплеменников, они храбро сражались. Но мы не могли ничем им помочь. Разве что, умереть вместе с ними…Но кому бы от этого была польза? Караван ты все равно потерял. Кстати, что за груз у тебя был?
- Ничего особенного, - отвечая на вопрос вавилонянин отвел глаза, - шелка, вина, да специи, кое-какие безделушки для гарема великого царя. Гильдия купцов выплатит мне компенсацию за его потерю, если господин подтвердит случившиеся.
- Конечно, - ответил я, вспомнив, слова Профессора о том, что еще шумеры страховали финансовые риски своих купцов, отправлявшихся в дальние страны.
- Вина, ткани, да безделушки. Много ли прибыли в таком предприятии, стоило ли рисковать?
- Что поделаешь, господин, в торговле упадок, мы рады и малому…
Что-то старик темнит, подумал я, памятуя о «грузе для царя», о котором упоминал мальчик. Шифруется, не доверяет. Ладно, пока оставим это. Утро вечера мудренее.
На оазис плотным покрывалом опустилась ночная темнота. Ночь в пустыне наступила как-то быстро и внезапно; еще несколько минут назад багровый диск солнца висел у края пустыни и вдруг, словно от чьего-то мощного щелчка он закатился за горизонт, оставив после себя лишь багрово-алые разводы в иссиня черном небе на западе. Будто в банку с черной эмалью кто-то щедро плеснул крови и она медленно пропитывает краску, меняя цвет с алого на темно-бордовый, а потом и на бурый, пока не растворится совершенно, словно и не было ее вовсе.
С темнотой пришла и прохлада, заставив пожалеть о невозможности развести костер и согреть продрогшие члены. Мы сидели в темноте, такой густой, что только по дыханию своих спутников, да по слабым стонам раненого, я знал, что они рядом.
Может старик и прав, далеко мы не уйдем, да только другого варианта я не вижу. Бросить я их не смогу, значит, выбираться будем вместе. О том, чтобы украсть у кочевников мула или верблюда, не было и речи. Не говоря уже о их конях. Слишком рискованно, надо быстро и незаметно отсюда убраться. Лучше всего – до рассвета, пока скифы, подогретые винными парами, смотрят самые сладкие сны. Спи и ты, разведчик. Говорил тебе Профессор – ни во что не ввязывайся, а ты и влип, по самые уши, в первый же день. Что-то мне подсказывает, что дальше будет еще веселее. Я вздохнул, пожал плечами. Знал, на что шел. Устроившись поудобнее, насколько было возможно, подоткнув пучок срубленных веток под спину, я закрыл глаза и провалился в сон, как в мутное облако.
Мне снилась лаборатория, где я провел много месяцев, знакомые полки по периметру, заваленные всяким барахлом, паутина перепутанных разноцветных проводов на полу, разбросанные таблички и слитки серебра. Я лежу в капсуле, раздетый донага, в ожидании инъекции, но врач почему-то медлит, перебирая ампулы и, словно, не решаясь выбрать. Что это с ним, думаю я, время тянет, жалеет меня, что ли? Скорей бы, а то я тут уже замерз лежать голышом, в гроб он меня вгонит своей жалостью, тут и воспаление легких подхватить недолго.
Врач, так и не выбрав ампулу, внезапно встает на колени, простирая ко мне руки и произносит по-аккадски: «Господин!» и начинает бить поклоны. Все, думаю, и этот сбрендил. Профессор-то где, он что, не видит, что происходит? Повернувшись, вижу Профессора и лаборантов, одетых, как папанинцы на льдине, в меховые шубы и унты. Ученый воодушевленно читает лекцию помощникам об антарктической фауне, почему-то размахивая огромным маузером, те завороженно слушают, на меня никто не смотрит. Врач, желая привлечь мое внимание, начинает трясти меня за ногу, заладив свое: «Господин, господин!» Я отбрыкиваюсь и….просыпаюсь.
- Господин! – громким шепотом произнес вавилонянин со знакомой интонацией. Тьфу ты, черт. Это он меня будил. Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать, где я нахожусь.
- Да, да, я проснулся, - хриплым спросонья голосом ответил я. – Отпусти мою ногу, караванщик, мне она еще пригодится.
- Прости, господин, ты спал крепко, скоро рассвет, пора уходить.
Свежее утро бодрило, остатки сна быстро улетучились. Тело затекло, минут пять я разминал руки и ноги, растирал озябшие ладони, пытаясь заставить кровь бежать быстрее.
На востоке появились первые признаки рождающегося дня, светлая полоса над горизонтом медленно, но верно росла. Развернувшись в сторону восхода, караванщик воздел руки к небу. До меня доносились обрывки произносимой шепотом жаркой молитвы:
Мардук, великий владыка!
Хранитель душ, созидатель жизней,
Сень страны, защитник рода людского,
Благодатно имя твое в устах человечьих.
Мардук, великий владыка!
Всевышней волей твоей да буду жив я, да буду здрав я,
Твою божественность да увижу,
Желаний моих достигну.
В уста мои вложи истину,
В сердце мое – слова благие!
Да будут милостивы ко мне знатные мира!
Мой бог да пребудет со мною справа,
Богиня моя да пребудет слева,
Бог-хранитель мой да пребудет со мною вечно!
Мардук, всемогущий владыка, прибавь мне жизни!
Душе моей дай жизни!
Долгой дай жизни – тебе молиться!
Старик прав, через пару часов встанет солнце, а нам до рассвета надо проделать большой путь. Я осмотрел раненого – он был уже в гораздо лучшей форме. Перевязку решил не делать, времени нет. Оазис еще в ночных сумерках, самое время. Уходим!